Владислав Крапивин
Тополята
– Ну и добро, – как-то по-простецки согласился участковый и шагнул назад. А перед тем, как уйти, подмигнул Теньке.
Это подмигивание не подбодрило Теньку. Он затравленно глянул на того, кто недавно был «папа», а потом стал «отец» или просто «он». И прежний – тот же, что в полдень, – страх навалился на Теньку. И так же быстро исчез. Чего было бояться? Тенька знал, что делать! Снова засвистело в ушах.
Тенька опять ударил спиной балконную дверь и вскочил на перила. И вновь оказалась вокруг спасительная, нестрашная пустота. Но в тот же миг метнулась мама, обхватила его за ноги, стиснула…
Отец смотрел издалека. Сказал спокойно:
– Степан, не дури. Я не потащу тебя против воли… Ирина, где здесь писчая бумага?
– Что?.. Где всегда… – сбивчиво отозвалась мама. И сдернула Теньку с перил.
Но в комнату они не пошли. Смотрели, как отец взял с полки несколько чистых листов, сел к столу, поцарапал вынутой из-за пазухи авторучкой. Что-то бормотнул, пересел к столику с компьютером. Включил, защелкал клавишами.
Щелкал долго. Затем вставил бумагу в принтер. Принтер не хотел включаться, отец, кажется, чертыхался. Принтер загудел, выдал два листа. Отец перечитал, расписался. Все это – при общем молчании.
Один лист он сложил и убрал во внутренний карман. Другой положил на край столика.
– Ирина, возьми. Это заявление, что я не претендую на совместное проживание с сыном. Наверно, будет новая волокита в суде, но… что ж… – И резко встал. – А компьютер… извини уж… я скоро заберу, это мое имущество. В своей работе я без него как без рук… Через месяц я насовсем переезжаю в Светлокаменск.
– Бери что хочешь… – сказала мама. Все еще с балкона.
Отец пошел из комнаты и обернулся на пороге. Зачем-то включил свет.
– Степан…
– Что? – дернулся Тенька.
Отец смотрел непонятно. На бледной щетинке скул и на белесых ресницах от лампочек блестели искры.
– Ничего… – негромко сказал отец. – Смотрю… Да – сын… – И ушел.
Что-то нехорошо царапнулось в Теньке. Он чуть не заплакал. А мама в это время отчаянно читала оставленный отцом лист…
Через несколько дней отец в самом деле забрал компьютер. Вернее, прислал за ним своего помощника. Ну и пусть! Не надо никакого компьютера, ничего не надо, лишь бы с мамой!..
Несколько дней мама провожала Теньку в школу, встречала после уроков, хотя школа была рядом, на улице Розы Люксембург (кто это такая, Тенька не знал, но после встречи с «деревянными» тетками ему стало казаться, будто так зовут ту, что с шарфиком). Мама, наверно, боялась, что Теньку могут все-таки ухватить и сунуть в машину какие-нибудь представительницы или приставы. Ищи-свищи тогда…
Но никто, слава богу, второклассника Ресницына не похищал. Были какие-то новые разборки в суде или обошлось без них, Тенька не знал. Скоро все встало на прежние рельсы. Тенька понял это, когда мама повеселела, принялась по вечерам снова читать ему книжки и однажды вляпала крепкого шлепка – за невымытые тарелки (это во-первых) и за то, что опять не захотел стричься (это во-вторых).
– Ай! – Тенька весело подскочил.
…Видимо, так устроена была Тенькина душа, что тяжкие октябрьские события забылись быстро и довольно крепко (ну, если не копошить нарочно память).
Лишь иногда, если слышался где-то похожий на неумолимые шаги деревянный стук, Тенька съёживался внутри себя.
И вот случилось это теперь, на классном часе в третьем «Б»…
Что такое ЮЮ
Эти двое появились в сопровождении завуча Яны Константиновны. Ну, Яну, конечно, все знали, ничего хорошего от нее никогда не ждали, но и не очень боялись. Она была похожа на фрекен Бок из мультика про Карлсона. Оказалось, однако, что Тенька знает и двух других. Одна была та самая, «деревянная», с шарфиком. Правда, сейчас – не в шарфике, а в желтой косыночке на шее. Другую Тенька тоже помнил. Худая, с навороченными тяжелой грудой волосами морковного цвета. В узких блестящих очках без оправы.
Она однажды беседовала с Тенькой в каком-то кабинете, и там ее очки отбрасывали колючие вспышки.
«Ты должен понимать, Степа, что у папы тебе будет не в пример лучше…» – «Без мамы не будет лучше. Вы врете…» – «Почему ты грубишь?» – «А почему вы говорите ерунду? Без мамы не бывает лучше!» – «Папа найдет тебе специальную воспитательницу, гувернантку. Она будет заниматься с тобой, гулять, помогать учить уроки, заботиться о тебе…» – «Мама заботится! А эта гур… гувер… она чужая! Вы, что ли, ничуть не понимаете?!» Очкастая инспекторша не выдержала: «Зато она не пьет водку! А твоя мама… ей нужен медицинский контроль!» – «Мама давно не пьет! Ни капельки! А ты дура!..»
Тенька выскочил в коридор, где ждала мама. Уткнулся лицом в ее шероховатое пальто…
И сейчас все это снова придвинулось, моментально прокрутилось в голове, как видеоролик.
А может, это не они? Просто похожие? Они там все похожи друг на друга. Будто манекены в ЦУМе. Только у манекенов красивая похожесть, а у этих – «деревянная». В голосе, в движениях, в лицах…
Завуч и тетки плотно сели у доски. Зинаида Ивановна пристроилась у стола. Завуч снова поднялась.
– Тихо! – Все и так сидели тихо, но прикрикнуть все равно было надо. По правилам. – Ребята, сегодня у вас в классе гости…
«Чтоб они провалились!» – мелькнуло у Теньки. Нарастало тоскливое, сосущее такое предчувствие беды. Он попытался проглотить его, будто кусок селедки, и закашлялся.
– Тихо… Гостей зовут Елена Евгеньевна и Маргарита Геннадьевна… («Маргарита – в очках», – вспомнил Тенька и съёжил плечи.) Они заняты очень важным делом, работают в органах Опеки…
– Нефтью торгуют? – уточнил Витя Лампионов.
Это был младший брат образованного шестиклассника Игоря Лампионова. Сам он тоже был образованный, победитель разных конкурсов.
И Яна Константиновна отозвалась благосклонно:
– Нет, Витя. При чем здесь нефть?
– Но ОПЕК – это ведь международная организация по торговле нефтью? Или я ошибаюсь?
– Ты ошибаешься, Витя. Разговор идет не про ОПЕК, а про «Опеку». Про службу, которая занимается охраной интересов детей…
«Что им надо?» – толкалась в Теньке тревога.
Неожиданно встала очкастая Маргарита.
– Позвольте мне… Дети! Мы сейчас все вам объясним. Наша задача – защищать ваши права…
– Чего? – пискнула Танюшка Юкова, которая сидела рядом с Тенькой.
– Пра-ва… – блеснула очками Маргарита Геннадьевна. – Вам с первого класса объясняли, что у школьников есть обязанности: учиться, хорошо себя вести, слушаться старших. И это правильно. Но часто забывали объяснять, что каждый ребенок имеет права. На обеспеченную жизнь, на достойное обращение, на неприкосновенность…
– На что? – переспросил любопытный Гарик Сорокин.
– На не-при-кос-но-вен-ность… Во все времена был обычай, когда взрослые наказывали детей болью. За всякие провинности били ремнем, палками, розгами… Считалось, что это помогает воспитанию. А на самом деле поселяло в детях забитость и отсутствие чувства собственного достоинства… Но сейчас новые времена, вы – дети двадцать первого века. И в этом веке здравомыслящие люди пришли к выводу, что к детям следует относиться так же, как ко взрослым. Никто теперь не смеет грубо обращаться с детьми, угнетать ненужными запретами, обижать и бить их. То есть у детей те же права, что и у взрослых.
Витя Лампионов поднял руку:
– Скажите, а почему тогда на улице можно быть только до десяти вечера?
«Деревянная» Елена Евгеньевна зашевелилась на скрипучем стуле.
– Ну… это временное явление. В целях вашей же безопасности…
– А выбирать регента дети теперь имеют право? – не отступал маленький Лампионов.
Очкастая Маргарита сдержанно сказала:
– Мальчик, подожди… Мы говорим не о политике, а о воспитании в семье и школе. О том, что сейчас принимаются законы, по которым никто не имеет права унижать вас, ограничивать ненужными запретами, лишать компьютера, ставить в угол, бить вас…
– А если не ремнем, а просто рукой по шее, это можно? – спросил с задней парты круглый и неторопливый Костик Лопухин.
– Ни в коем случае! Вы должны в таком случае немедленно сообщать в органы Опеки, учителям или в милицию… то есть в полицию.
– И что потом? – спросил обстоятельный Лопухин.
Маргарита четко разъяснила:
– Родителей, которые применяют недозволенные приемы воспитания, могут лишить родительских прав, а детей направить в специальную патронажную семью или в детский дом…
– В-вот радость-то!.. – сказал сосед Лопухина Стасик Важейко.
– В детских домах империи создаются все условия для счастливой жизни и учебы, – сообщила, не вставая, Елена Евгеньевна. И «деревянными» пальцами потрогала на шее косыночку.
Стасик Важейко, худой и лохматый, встал. Он слегка заикался и тем не менее любил выступать.
– Вчера б-была п-передача. Про большую с-семью. У них пятерых ребятишек забрали в детдом. Но не потому, что их били, а потому, что нечем было п-платить за квартиру…
– Важейко, сядь! – велела завуч Яна Константиновна.
– П-почему – сядь? Я не все сказал… Старшие мальчик и д-девочка через три дня сбежали из детдома и рассказали, что мальчика воспитательница излупила веником в туалете, а д-девочку… б-большие мальчишки затащили под одеяло, и…
– Важейко, сядь немедленно!
– Яна Константиновна, вы ограничиваете право школьника на свободу высказываний, – невинным голосом заметила Зинаида Ивановна. Ей полагалось бы бояться завуча, но она не боялась, потому что все равно собралась увольняться.
Маргарита Геннадьевна покивала, чуть не уронив очки.
– Бывают ошибочные передачи. Телевидение – источник ложных слухов. Детям вообще не следует смотреть его.
– А как же права? – спросил Витя Лампионов.
– Вот о правах мы и говорим. О том, что никто не может обижать детей, заставлять жить в бедности, принуждать к работе, поднимать на них руку… Чтобы бороться с этим, создаются во всем мире специальные суды, которые подчиняются только Организации Объединенных Наций. Больше никому – ни президентам, ни регентам, ни правительствам. И называются они «Ювенальная юстиция». «Ювенальная» – значит «детская», а «юстиция» – это «судопроизводство». Суды по защите нового поколения. Именно они стоят на страже прав детей…
– А если дети не хотят? – осторожно спросила Танюшка Юкова и быстро глянула на Теньку. Она, видимо, кое-что слышала про его семейные дела.
– Судьи лучше знают, что нужно детям, – разъяснила Маргарита и вдруг улыбнулась. Словно в древесном стволе появилась поперечная щель. – Ювенальная юстиция помогла уже тысячам и тысячам ребят и родителей во всем мире. Эти люди благодарны ей и называют ее по-родственному – «ювеналка». Или сокращенно – ЮЮ…
Теньке помолчать бы, съёжиться посильнее и не обращать на себя внимания. Мало ли что… Но он не имел права предать кошку, которая, может быть, бродит где-то и ждет встречи с ним, Тенькой… Он звонко сказал, не вставая:
– Ю-ю – это кошка.
– Что? – Маргарита наконец уронила очки. И подхватила их на лету.
– Это кошка, – отчетливо повторил Тенька и встал. И засвистело в ушах, как тогда, на перилах балкона. И опять отлетела боязнь. Потому что, если появляется перед тобой такое вот гадство, нету сил молчать. – Это кошка из рассказа писателя Куприна. По имени Ю-ю. Такое хорошее имя… А ваша «ювеналка» – она наоборот. Она… фашистская. Потому что отбирает ребят у матерей.
Завуч Яна Константиновна возмущенно втянула в себя воздух.
– О-а-ахх… Ресницын!
– Ничего-ничего, – спокойно отозвалась Елена с косыночкой на «деревянной» шее. – Я помню этого Ресницына: он проходил через нас… Гипертрофированная привязанность к ущербной матери. – И повернулась к Маргарите: – Вы ведь помните ту особу с деформированным фейсом?
Маргарита часто закивала.
Тенька понял не всё. Но слова «деформированный» и «фейс» были знакомы. Упругая сила вытолкнула Теньку из-за стола. Как тогда, с перил на доску. Он дернул с крючка рюкзак. И пошел сквозь тишину к двери. На пороге рванулась обида. За маму, за пушистую Ю-ю, за себя… Не целясь, он запустил рюкзаком в ту сторону, где на фоне окна темнели «деревянные» тетки. И побежал по коридору.
Тенька не знал, что теперь будет. Однако не очень боялся. То есть боялся, но не за себя, а за маму. Сейчас ей позвонят, вызовут в школу, наговорят всякое. Могут довести до слёз…
У мамы был свободный от работы день, и она, видимо, пошла в магазины. Тенька выдернул и спрятал за штору штепсель телефона. Но ведь могут позвонить по сотовому…
Двигаясь, как в тугой воде, Тенька снял форму, натянул привычный комбинезон, сел у окна и стал ждать. И ждал долго.
Мама позвонила. На чахленький Тенькин мобильник, который запиликал в кармане брошенных на кровать брюк.
– Ты где?
– Дома… – буркнул Тенька.
– Почему не работает домашний телефон?
– Отключился.
– Иди ко мне на вахту.
– Разве ты на дежурстве?
– Да, попросили. А с поста меня вызывали в школу. Пришлось на целый час запирать вахтерку… – Мамин голос был очень неласковый.
Ну, что поделаешь… Лишь бы скорее все кончилось…
До вахтерки три минуты ходьбы. Тенька потянул железную дверь, встал на пороге. Мельком увидел на стуле свой рюкзак (значит, маме отдали!). Мама встала перед Тенькой. Волосы не закрывали шрам, он был сейчас пунцовым.
– Ну?
– Чо? – сказал Тенька.
– Достукался?
– До чего? – спросил Тенька. И подумал: «Пусть ругает, лишь бы не плакала».
– До «неуда» по поведению за четверть.
– Подумаешь! Не смертельно, – буркнул Тенька.
– За что ты назвал инспекторов Опеки фашистами?
– Потому что они такие. Они… те самые, что были тогда…
– Вот именно… И знаешь, что сказала мне инспектор Елена Евгеньевна Панина? «Вы, гражданка Ресницына, добьетесь в конце концов, что снова встанет вопрос об изъятии вашего сына. Если не нужен отцу, пойдет в приют…»
Ужас накатил на Теньку. О такой опасности он до сих пор не думал. А ведь могут! И тогда что? Снова трамплин в пустоте?
Мама угадала его мысль.
– И не надейся кого-то испугать своими прыжками. Этим людям наплевать, разобьешься ты или нет. Им главное – выполнить инструкцию… Зачем ты бросил в них рюкзак?
– А потому что…
И Тенька замолк. Как скажешь – почему? Повторить их гадские слова про мамино лицо? А она потом полночи будет всхлипывать в подушку? Или (даже подумать страшно!) опять пойдет за четвертинкой?
– Потому что… терпение лопнуло.
– Вот как? – спросила мама с ехидцей.
Ну, если такой тон, значит, вплотную беда пока не подошла, не будут завтра отбирать у нее Теньку. И он повторил уверенней:
– Да. Лопнуло.
– Оно окончательно лопнуло у меня, – сообщила мама. Открыла хлипкий фанерный шкаф и достала плетеный ремешок с узорчатой пряжкой. Тот, которым подпоясывала нарядное вязаное платье. – Снимай штаны…
Раньше такого не случалось. Бывали шлепки, но чтобы вот так… Ну и ладно! Когда-нибудь такое случается с каждым. Это Виталя однажды объяснил ребятам. Они в дворницкой обсуждали печальный случай с братьями Лампионовыми. Их папа, проректор Торгового института, застал Игоря и Витю за компьютером, когда те на специальном сайте разглядывали весьма раздетых красавиц.
– Я ему о правах человека, а он… – угрюмо пожаловался Игорь. Без стеснения. Люди все были свои.
– Ко всему надо подходить философски, – сказал Виталя.
Игорь, видимо, знал, что такое «философски», а Витя, трогая поясницу, спросил:
– Это как?
– С пониманием законов природы и общества. По этим законам почти каждый хомо сапиенс в детстве хотя бы раз получает крепкую трёпку, без того не проживешь. Иначе жизненный опыт останется неполным…
Тенькин жизненный опыт ожидала полнота.
– Я жду, – ровным голосом напомнила мама. И сложила ремешок вдвое.
Ну что же. Все-таки это не самое страшное: ни слёз, ни «ювеналки»… Тенька шевельнул плечами. Лямки упали с плеч, похожие на мешок штаны съехали до пола. Тенька переступил через них. Одернул майку, взялся за резинку плавок, глянул исподлобья:
– Их, что ли, тоже?
– А как же, – сухо сказала мама.
Ладно, пусть… Сильно лупить все равно не станет. И большого смущения не было. Подумаешь, не видала его, что ли, мама без штанов!
Тенька кивнул на дверь комнатки, в которой стояла раскладушка:
– Пойдем туда…
– Это зачем?
– Тут все видно в окошко со двора…
– И пусть видят!
– Да? А если кто-нибудь наябедничает «ювенальщицам»? Те скажут, что ты издеваешься над ребенком. И вот тогда уж меня точно в приют…
Тенька вдруг подумал, что мама может ответить: «И на здоровье. Зачем мне такой непутевый сын?» Это будет не по правде, а сгоряча, но тут уж он точно разревется…
Ничего такого не случилось. Не успело. Дверь быстро отъехала – на пороге появился Виталя. Как всегда круглый, улыбчивый, в холщовой куртке с белой нашивкой на левом боку. На ней – черные слова: «Чистота – путь к социализму». Виталя объяснял, что это фраза из одного старого фильма.
– Матвеевна, дело есть, – сказал Виталя.
– Подожди. Сначала разберусь с этим паршивцем.
– Потом будет поздно. Паршивец пострадает ни за что…
– Как это – ни за что?
– Он тебе не объяснил, почему случился скандал?
– Лопнуло, говорит, что-то у него.
– Выйдем, – увесисто сказал Виталя.
Мама велела Теньке: «Стой на месте!» – и вышла с Виталей за дверь.
Тенька топтался на половицах, теребил подол майки и прислушивался. Но что услышишь через прикрытую железную дверь.
Наконец дверь отъехала. Возникла мама. Сердитая, но не по-настоящему. Подергала волосы, закрывавшие левую щеку. Сказала:
– Бестолочь…
– И вовсе не бестолочь… – пробормотал Тенька.
– Самая настоящая. Почему сразу все не объяснил? Про их слова.
– Ага… А ты бы потом до утра хлюпала в подушку.
– Все-таки придется выдрать.
– Ну, давай. Только вон там, за дверью.
– Дурень… Ну ладно, ты вскипел благородным гневом. А зачем было швырять рюкзак в опекунских инспекторш?
– Да он как-то сам… швырнулся. Не в них, а просто… в пустоту.
– У тебя в голове пустота… Помру я из-за тебя…
– Не надо. Лучше отлупи.
Мама покачала ремешком, который все еще держала в руке. Повесила его в шкаф.
– Раздумала? – сказал ей в спину Тенька. – А то давай. Виталя говорит, что это все равно бывает – хоть раз в жизни. По закону природы…
– Виталя – умный человек. – Мама прикрыла дверцу и оглянулась.
– Да… Мама, а что он тебе сказал?
– Что было, то и сказал.
– А откуда он узнал?
– Сам спроси.
– Пойду спрошу… Можно уже надеть штаны?
– Нельзя.
– Значит… еще не раздумала?
– Просто я не могу больше видеть тебя в этих обносках.
– Так и ходить без штанов, что ли?! – взвыл Тенька, вцепившись в подол майки.
– Не скандаль. Сейчас дам летнюю обновку. Не надо было бы за твою вредность, да ладно уж.
«Сиреневый» Тенька и компания
Мама снова сходила к шкафу. Положила на стол прозрачный пакет. Выдернула из него что-то похожее на сиреневый флаг. На пластиковых плечиках провис маленький костюм.
Цвет его был удивительно звонкий. Не лиловый, не фиолетовый, не синий с красной примесью, а именно сиреневый, как у свежих цветущих гроздьев, – чистый, весенний.
Блестели латунные пуговки с отчеканенным узором. Похоже, что якорьки, но сразу не разберешь. Зато отлично видны были вышитые кораблики. Два маленьких – внизу на шортах, и один побольше – спереди, на рубашке. Кораблики были с узорами на бортах, с длинными флагами и круглыми парусами. На таких Магеллан ходил вокруг света…
– Ма-а… откуда? Ты же говорила, что еще не дали зарплату!
– Отец прислал… Не морщи нос!
Но она опоздала – Тенька сморщил. При упоминании об отце сразу все тускнело. И сейчас…
– Ты совершенно ненормальный! Ну не он же шил это. Просто выбрал в магазине и велел шоферу отвезти на почту…
– Ага, шоферу… Небось той самой…
– Не мели чушь! Нет у него никакой «той самой». Съездил бы к нему, убедился бы на месте…
– Больно надо…
– В конце концов, эта посылка – просто выполнение условий. Отец обязан помогать, раз я отказалась требовать алименты…
Тенька раздумчиво потерся ухом о плечо. Шмыгнул ноздрёй. Тогда, мол, так и быть, не буду морщиться. Тем более что костюм был замечательный! Сразу видно – невесомый, как мотыльковые крылья. Ох и здорово будет носиться в нем по дворам и переулкам!
– Надевай…
Тенька натянул штаны и рубашку, почти не ощущая материи. Мама подтолкнула его к узкому пятнистому зеркалу на дверце шкафа. Тенька увидел себя будто сразу и подросшим, и похудевшим. Жаль, что загара нет, ну да это поправимо… Он дурашливо покрутился, взявшись пальчиками за кораблики на штанах. А кораблик на груди погладил, как бабочку.
– Клёво!
– Ну вот. А ты фыркал… Смотри, у тебя и носочки почти под цвет, и полоски на кроссовках сиреневые.
– Ага…
Тенька покачал ступнёй. Сунул в кармашек на бедре свой плоский старенький мобильник. Тот был легонький, как пустая мыльница, но все равно казался тяжелее всего костюма.
– Сходи сегодня в парикмахерскую и будешь совсем как лорд Фаунтлерой. Ты ведь про него читал.
– Мам, лучше потом!..
– Кажется, я рано убрала ремень…
– Нет, не рано. Тебе вредно волноваться на посту… Я погуляю, ладно? Забегу к Витале…
– Зайди сначала домой. Разогрей в микроволновке картошку с рыбой и пообедай… Только не заляпай обновку.
– Ладно.
И домой, конечно, не пошел.
Цветущие кусты по краям Карпухинского двора были одного цвета с Тенькой. Тенька специально пробежался впритирку к ним, чтобы вобрать в материю весенний запах. Потом раскинул руки, взлетел на кирпичную стенку между дворами, поскакал на ней, приземлился коленками и ладонями в мягкую траву и сухие семена кленов. Подпрыгнул и побежал к Витале.
Виталя у входа в дворницкую чинил механическую подметалку. Тележку он отодвинул в лопухи, а всякие детали мотора по порядку разложил на мешковине. Разглядывал и протирал. Витале помогал хулиган-семиклассник Жох. Неподалеку, на козлах для пилки дров, устроились братья Лампионовы. В траве сидел на корточках смуглый первоклассник Егорка Лесов. Он чесал кудлатый бок развалившемуся псу Симе. Сима улыбался розовой пастью. Дело в том, что он сбежал от своего бестолкового семейства, чтобы отдохнуть в одиночестве…
Дворницкая располагалась в одноэтажной пристройке Макарьевского особняка (в котором находились всякие кабинеты и кладовые Торгового института). Длинная такая будка из старинного кирпича. Недалеко от входа рос крепкий тополь. Между стволом и дворницкой была укреплена горизонтальная труба, а к ней подвешены качели – два каната и доска. На доске покачивалась Эвелина Полянская – здешняя красавица двенадцати с половиной лет. С белыми, как летнее облако, волосами и смуглая, как Егорка. Она болтала коричневыми ногами и косо поглядывала на Жоха. Считалось, что Жох и Эвелина – всегда в состоянии холодной войны. Оно и понятно – чего общего между ученицей эстетического лицея и «кандидатом в колонию»? Однако ходили слухи, что эта парочка тайком целовалась за трансформаторной будкой. И Тенька знал, что слухи не просто слухи…
Когда Тенька подошел, Эвелина протяжно сказала:
– О-о… Мальчик, ты будто крайняя полоска яркой радуги.
– Почему крайняя? – подозрительно спросил Тенька. От девчонок не знаешь, чего ждать.
Эвелина снисходительно объяснила:
– Белый свет разлагается на семь цветов, по порядку. Называется «спектр». В этом спектре последняя краска – фиолетовая.
– У меня сиреневая, – заступился за костюм Тенька. – Разница…
– Некоторая разница есть, только почти незаметная, – не то согласилась, не то возразила Эвелина. – В спектре бывают разные оттенки… Садись рядом, Тень… – Она подвинулась на доске и без лишней скромности разъяснила: – Мы здесь будем самые красивые.
Жох негромко хмыкнул. Подумаешь, мол, принцесса.
Эвелина была в желтом платьице с белыми рукавчиками – складчатом и коротеньком. Теньке подумалось, что он со своей незагорелостью будет выглядеть рядом с Эвелиной беззащитным и хлипким. Но… сесть рядышком все же хотелось. В самой-самой глубине души Тенька был слегка влюблен в красавицу Полянскую. Конечно, не настолько, чтобы целоваться за будкой – это немыслимая чушь! Но вот присесть рядом и, может быть, нечаянно зацепить своей ногой ее ногу – при этом что-то пушисто щекотится в душе.
Тенька с независимым видом подошел и скачком сел на доску. Эвелина придвинулась, а ему отодвигаться стало некуда. Они покачались. Эвелина осторожненько взяла кромку Тенькиных штанов (у него затеплели уши).
– Этот кораблик, он фрегат, да?
– Я не разбираюсь… – буркнул Тенька.
Жох, согнувшийся над мешковиной с деталями, глянул на них через плечо. Безразлично сказал:
– «Тили-тили тесто…»
– Дурак… Виталя, дай, пожалуйста, ему по копчику, – попросила Эвелина. – Мне не дотянуться…
– Зачем? – возразил Виталя. – Приревновал человек, с кем не бывает. Тенька сегодня и правда красивый, будто именинник… Тень, я вижу, обошлось без грозы, да?
– Ага… – Тенька спрыгнул с доски. – Виталя, я спросить хочу…
– Ну давай… – Виталя никогда не отказывался отвечать на вопросы.
– Я… только я хочу не при всех…
– Тет-а-тет, – понимающе вставил старший Лампионов.
– Ну, если «тет», пойдем под крышу, – согласился Виталя.
В дворницкой пахло кирпичной прохладой. Виталя одним взмахом усадил Теньку на верстак.
– Спрашивай, отрок.
– Ты откуда узнал про то, что было в классе?
– У-у-у…
– Ну что «у»? – с досадой сказал Тенька.
– Виталий Самохвалов – дворник. А дворники во все времена были самыми надежными агентами тайных служб. Им всегда полагалось знать про всё и про всех на свете. Я такой же…
– Да ну тебя… Наверно, Витька Лампионов разболтал?
– Можешь думать, что так… Но, если совсем честно, не Витька. Прибегала твоя одноклассница, Танюшка Юкова…
– А… она-то почему?! – изумился Тенька.
Кто для Юковой Степан Ресницын? Он всегда смотрел на нее, на маленькую и белобрысую, просто как на соседку по парте. Недавнюю, между прочим…
– Сударь, девичье сердце – непостижимая тайна…
«С ума сойти! Еще одна забота…» – мелькнуло у Теньки.
Девичье сердце – действительно тайна. Вот висит напротив двери фотопортрет в рамке. Смеющаяся девушка с разлетевшимися, просвеченными солнцем кудрями. Ужас до чего симпатичная! Ни для кого не секрет, что это студентка экономического факультета Алёна Звонкова. И что она – невеста Витали.
Взрослые тетушки с обоих дворов судачили:
– Что она в нем нашла, в этом неграмотном увальне?
Изольда Кузьминична однажды задала такой вопрос Алёне в упор. Алёна не возмутилась и не растерялась. Объяснила с улыбкой:
– Сударыня, увалень он снаружи, а в душе очень изящная личность. Что касается необразованности, то… недавно его студенческий реферат «Топонимика ускользающих точек» поставил на уши два института… Вы бы слышали, как бесновался профессор Рекордарский!
– В таком случае почему ваш Виталий дворник, а не академик? – язвительно спросила Изольда.
– Всему свое время… Впрочем, он говорит, что, даже сделавшись академиком, он не оставит профессию дворника. Это очень древняя и почтенная профессия. Она помогает поддерживать живые контакты с разными слоями населения…
– Со всякой мелкой шпаной! – отрезала Изольда Кузьминична и удалилась, прямая, как древко от Виталиной метлы.
А «мелкая шпана» уже нетерпеливо заглядывала в дворницкую.
– Виталя, долго вы еще будете «тетничать»? – спросил Игорь Лампионов. – Там Жох с Эвкой разругались со скуки.
Но Виталя только махнул рукой.
А Тенька вдруг опять съёжился:
– Я вот еще чего боюсь… Эти «ювенальные» тетки не смогут забрать меня? В какой-нибудь приют?
– Не сумеют, Тень. У тебя и мама, и папа, как говорится, в наличии. Они хотя и по отдельности живут, но оба не лишены прав. Поэтому столько и возились с тобой, уговаривали… Это ведь пока еще не Ювенальная юстиция…
– А кто?
– Просто органы Опеки, у них меньше прав. А там, где уже вступила в силу «ювеналка», дело хуже. Она не подчиняется никому. Забрали ребятишек – и хоть головой об стену…
Тенька покачал ногой. Отклеил от колена кленовое семечко-вертолетик, дунул на него. Последил, как вертится. Потом тихо сказал:
– Можно и головой…
Ребята все-таки просочились в дворницкую, стояли неподалеку, слушали. Добавился еще Шурик Черепанов. Он был, видимо, в курсе дела. Сказал:
– В нашем классе недавно Толика Перлухина в приют забрали. Прямо с урока. Пришли тетка и три амбала… Потому что у Перлухиных пять детей, а за комнату платить нечем: отец безработный. Младших девчонок зачем-то в больницу, а Толика и брата в приют… Даже с улицы было слышно в классе, как он отбивался перед машиной…
– Говорят, была про это телепередача, – насупленно вспомнил Тенька.
– Ужас какой! – Эвелина Полянская стиснула острые локти. – Неужели ничего нельзя сделать?
– Что? – сказал Жох.
Тогда подал голос маленький Егорка.
– А если восстание? – спросил он. – Когда большая несправедливость, бывает восстание…
Почему-то никто не засмеялся. Виталя большущей ладонью взлохматил Егоркины волосы.
– Это отдельный вопрос…
