Владислав Выставной
Штука
6
Баян притормозил на автобусной остановке. Дверь зашипела и открылась. В нее немедленно полезла какая-то старуха.
– Куда, бабуля! – крикнул Баян. – Нам не по пути!
– Тогда сам и слазь! – довольно бодро отозвалась старуха. – Мне всего две остановки проехать!
– Да пусть прокатится! – вслед за старухой в автобус поднялся довольно ухмыляющийся Хиляк.
– Как скажете, – пробурчал Баян, неприязненно поглядывая на нежданную пассажирку.
Меня старухино поведение сначала ошеломило. Но я быстро понял: мы, слабаки просто не силах были что-то противопоставить этой сильной женщине, которая, небось и войну прошла, и репрессии пережила. Вот, даже говорить в ее присутствии как-то робеем…
Старуха будто нутром почуяла слабину и потребовала – ласково, заискивающе – но именно потребовала:
– Сынок, сверни здесь, ага. Вот-вот, замечательно… И у магазина притормози, милок! Ой, дай бог тебе здоровья!
– И вам не болеть! – весело сказал Хиляк, приподнимая шляпу.
Старуха с достоинством сошла на тротуар, и Баян торопливо захлопнул за ней двери.
– Забрали Клоуна? – поинтересовался Хиляк.
Вместо ответа Крот приподнял странную куклу и покачал ей в воздухе.
– Хиляк, я так и не понял этого прикола с куклой, – признался я. – Зачем она нужна?
– Сам ты кукла, – усмехнулся Хиляк. – Хорошо, что он тебя сейчас не слышит…
– Вы что, действительно верите, что у куклы… у этого Клоуна есть что-то в голове? – я недоуменно пожал плечами.
– Близнец, не вникай, – сказал Хиляк и обратился к водиле. – Где Кум живет, знаешь?
– Это который Кум? У которого глаз дергается? Тогда знаю. Я ж его давеча из больницы забирал. Припадочный он какой-то… Так куда сейчас – в больницу или к нему домой?
– Домой, – сказал Хиляк. – Наверное…
Кум жил в ветхой пятиэтажке в окружении рахитичных деревьев. Автобус с трудом втиснулся в маленький тихий дворик, откашлялся и затих. Баяна мы оставили в одиночестве, сами же отправились в гости. Когда заходили в тесный подъезд, я поинтересовался:
– Хиляк, а разве этот Кум имеет доступ к нашей операции? Что-то мне про него не говорили…
– Кум не имеет. Клоун имеет, – загадочно ответил Хиляк.
Крот деликатно кашлянул в кулак.
Дурдом какой-то, честное слово…
Когда открылась дверь, в нос ударил характерный холостяцкий запах. Да еще потянуло дымом дешевых сигарет. Облик открывшего дверь в потемках разобрать не удалось.
– Здоров, Кум, – сказал Хиляк. – Клоун вернулся.
– Скажите, какая радость… – сипло отозвался хозяин и раскрыл дверь шире, пропуская нас. – А то мне без него плохо было…
Мы вошли. Кум чуть попятился и теперь стоял в сторонке, лениво почесываясь, отставив в сторону пятерню, в которой дымилась сигарета без фильтра. Был он тощий, кожа грязного цвета, вся в дряблых складках, в которых теряли всякий смысл многочисленные «наколки». Голова непропорционально крупная, лишенная всякой растительности, в таких же бульдожьих складках. Из одежды на нем была затасканная майка с перекрутившимися лямками, да трико с протертыми коленками.
Больше всего он напоминал тоскующего по «зоне» зэка.
– Вот… – Крот протянул Куму куклу.
Тот неприязненно посмотрел на Клоуна и буркнул:
– Что, даже докурить не дадите?
– Ты же знаешь, Клоун не любит, когда накурено, – заметил Хиляк.
Кум исподлобья глянул на меня и поинтересовался:
– А этот чего оскалился? В цирк пришел, что ли?
– Близнец, прекрати! – строго сказал мне Хиляк.
Я только плечами пожал: что прекращать, если мы ничего не начинали? Странные поездки, туманные разговоры, куклы какие-то, загаженные конспиративные квартиры. Я иначе представлял себе работу суперагента Клана.
– Ладно, – тоскливо сказал Кум. Бросил окурок прямо на паркет, задавил его тапком. – Пошли на кухню…
На древней газовой плите закипал чайник. Хиляк открывал форточку, Крот с брезгливостью мыл чашки. Кум же сидел в уголке, задумчиво разглядывая лежащую на столе куклу, и скреб тощую грудь грязными узловатыми пальцами. От этого зрелища мне самому захотелось чесаться. Тут, главное, не сосредотачиваться на этих мыслях.
– Ладно, Кум, приступай! – мягко сказал Хиляк и осторожно снял шляпу. Без шляпы я видел его впервые. Наверное, предстояло что-то нешуточное.
– Э-эх… – просипел Кум, беря в руки куклу. – Сколько на «химии» протрубил, сколько намаялся по жизни так и тут покоя не дают… Ну, наконец-то, сколько можно?!
Наверное, я никогда к этому не привыкну. Последнюю фразу Кум произнес совершенно другим голосом – без сипа и характерного тюремного говорка. Этот голос я уже слышал – правда, немного другого тембра – там, в мастерской кукольного театра.
Так говорил Клоун.
Я пытался ухватиться за кусочки реальности, но реальность упорно ускользала, оставляя меня наедине с тем, что видели глаза: притихший, будто уснувший с открытыми глазами, Кум, и вновь оживший Клоун на его руке. Здесь, вроде, не было ничего сверхъестественного – Клоун говорил устами Кума. Но я-то понимал, что Кум сейчас совершенно ни при чем! Похоже, его, действительно сейчас не было в этой кухне…
– Привет, Клоун, – сказал Хиляк. – Тебя здорово подлатали.
– А что, вообще, с тобой приключилось? – поинтересовался Крот, разливая кипяток по чашкам. В них он уже успел насыпать по ложке какого-то найденного у Кума кофезаменителя.
– Спасибо за лечение, – вздохнул Клоун. – Этот идиот умудрился спьяну наступить на меня. Глаз раздавил и чуть не убил. Спасибо Хиляку – отвез в реанимацию…
Клоун приблизился к Куму и сердито отвесил тому оплеуху.
Я хихикнул. Все это, действительно, походило на забавную любительскую постановку.
– Так это и есть наш новый ферзь в рукаве? – теперь Клоун откровенно разглядывал меня. – Да, на первый взгляд, вроде, то, что надо…
И тут я не выдержал. В конце-концов, почему я должен терпеть издевательства со стороны этих убогих?! Иногда меня заносит, и потом бывает стыдно – но ничего не могу с собой поделать.
– Слушай, ты, Кум, – довольно надменно сказал я. – Кончай ломать комедию! У себя на химии сокамерников куклами развлекай! А здесь давай по делу!
Хиляк посмотрел на меня со страхом, Крот начал медленно съезжать под стол.
– По делу? – вкрадчиво поинтересовался Клоун. – Давай по делу… Ты, ничтожество, на которое пал выбор, какое ты право имеешь прикрикивать на тех, кто ждет от тебя защиты, кто вложил в тебя все остатки своей надежды? Ты, кому судьба подарила всего лишь защитную окраску, отчего ты считаешь, что стал умнее, справедливее, выше нас? Ты сам – человеческий обрубок, разбитый на кусочки ударом почтового штемпеля! Чем ты, живущий и умирающий на почтовой карточке, лучше меня, живущего в этой кукле?!
Стеклянные глаза сверкают огнем, проникают в самые тайные уголки души. Мне страшно – но некуда бежать, негде скрыться. Я оступаюсь – и с воплем лечу в бездонную пропасть…
– Эй, эй! Близнец, очнись! С тобой все в порядке?
Все-таки, я никуда не летел. Я так и сижу на скрипучем стуле, на грязной кухне Кума, меня держит Крот, а Хиляк несильно шлепает по щекам.
Отмахиваюсь. Делаю глубокий вдох.
– Ну, слава богу, отошел! – бодро говорит Хиляк. – Близнец, надо, все-таки, быть повежливее. Особенно с теми, кого знаешь недостаточно хорошо. Ты уж прости его, Клоун!
– Я-то что? – как ни в чем не бывало, говорит Клоун, и колокольчики на его колпаке мелко позванивают. – Меня-то нечего бояться. Пусть других боится. Я просто показал ему, как это бывает. А он пусть делает выводы. Клоуны не всегда смешные, правда?
Медленно прихожу в себя. Теперь смотрю на Клоуна совсем другими глазами.
Куда там – теперь я на все сморю другими глазами. Конечно, дело не кукле. Или не совсем в ней. Трудно объяснить – я смог это всего лишь почувствовать, и когда это ощущал, мне казалось, я подошел к разгадке самого себя. Конечно же, это иллюзия. Как и то, что с нами говорит кукла.
Клоун – это всего лишь воплощение. Только чье? «Второго я» Кума? Вселившихся в него духов?
Это не важно. По крайней мере, не важно сейчас. В мире слабаков вообще не важно «почему» – у нас просто нет ни знаний, ни сил, ни воли на разгадку тайн бытия.
Зато мы умеем верить.
Ведь только вера помогает нам, изначально обреченным на проигрыш, жить. И править миром.
Не похоже, чтобы Баян особо скучал без нас. Уже выходя из подъезда, я услышал звуки, совершенно чужеродные для этого тихого дворика. Неподалеку, на лавочках сидели вездесущие старухи и настороженно глядели в сторону нашего штабного автобуса.
Подошли поближе – так и есть: водила наш сидит на ступеньке автобусной двери и согревался растягиванием мехов своего инструмента. Не знаю, есть ли такое понятие – «расстроенный баян» – но звучало все именно так. И мелодия, вроде, знакомая, только никак не желала она складываться в нечто цельное. Музыка вздрагивала, спотыкалась, взвизгивала, чем-то напоминая манеру исполнителя водить автобус. Сразу стало жаль несчастных детей, да и самого Баяна – уж больно он старался…
– Сигнализация в порядке, – хихикнул Хиляк.
– Только не смейтесь над ним, – сказал Крот. – Не то в аварию попадем.
– По дереву, по дереву постучи! – воскликнул Клоун.
Я вжал голову в плечи и посмотрел на старух: каково им зрелище небритого лысого аутиста, играющего с куклой. Но бабки не смотрели на нас: они были увлечены баянистом.
Увидев нас, Баян встал, нехотя отложил инструмент и полез на водительское место. Мы погрузились. Автобус откашлялся и завелся. Старухи проводили нас долгими взглядами.
В ответ, прильнув к стеклу, пялился и кривлялся Клоун.
7
Некоторое время кружили по городу: подозрительный Крот запутывал следы. В конце-концов, все-таки, умудрились вляпаться в «пробку». Теперь из окон открывался прекрасный вид на все многообразие мирового автопрома: от любовно украшенного наклейками и занавесками «ушастого» «запорожца» до «хаммеров» и «ягуаров». Жаль, отсюда не видно, как в салонах и тех, и других одинаково закипает человеческая ярость…
– Доигрались! – ворчал Баян, под яростный скрежет коробки передач. – Теперь часа полтора будем дергаться, как параличные!
– Не драматизируй, – спокойно сказал Хиляк. – Мы никуда не торопимся. Заглуши мотор и включи «аварийки». Хороший повод, чтобы провести совещание…
Что еще хорошо в нашем автобусе, помимо мощности двигателя и водителя – так это плотные черные шторки на окнах. Всегда можно скрыться от назойливых картинок улицы и быстро организовать вполне рабочий интим.
Так поступили и на этот раз. Зажглись над головой тусклые электрические лампочки. Говорить о зловещих и темных вещах лучше в полумраке.
Хиляк, Крот и я уселись за стол. К нам присоединился… По инерции я продолжал думать, что Кум. Но странная правда заключается в том, что пока на руке его паразитирует кукла – о существовании Кума можно забыть. Он пребывает в полусонном состоянии, и рот открывает только тогда, когда есть что сказать Клоуну.
Итак, Хиляк, Крот и Клоун – моя странная команда по спасению уродов от нормальных людей.
Такая уж мне досталась судьба. Неожиданно посетила тоска по дому, по, телевизору и уютной Томе. Суетливо прогнал вредные мысли прочь. Дело – прежде всего.
В стороне что-то тихонько наигрывал Баян – на этот раз, как ни странно, не столько раздражающе. Мы же, склонившись над столом, пытались составить картину происходящего и вывести собственную роль в намечающемся пасьянсе.
– Для начала, – говорил Хиляк, – нам нужно ограничить зону поиска. Клоун быстро выведет нашего анимала на чистую воду…
Он выложил на стол тонкую стопку листков и щелкнул авторучкой.
– Ну, во-первых, давайте отсечем высших и средних иерархов, – сказал Крот. – Клоун всех их прекрасно знает.
– О, я их очень хорошо знаю, – сказал Клоун язвительно. – Иногда думаю – лучше бы я их не знал! Столько амбиций смешенных с подавленными комплексами неполноценности… Столько пороков, помноженных на несостоятельность…
– Клоун, мы знаем, что пороки слабаков – твой конек. Однако, давайте-ка конкретнее… – скривился Хиляк. Он принялся выводить на листке какую-то схему.
– Итак, вероятнее всего, враг прячется на низовом уровне. Скорее – в «лягушатнике» – сказал Крот.
– «Лягушатнике»? – я вздрогнул, вспомнив бассейн.
– Уровень тех, кто не прошел инициацию или прошел ее частично, – быстро пояснил Хиляк. – Таких большинство. Считай, что это наш планктон. Он же – основа Контура…
Схема на его листке становилась все сложнее, но от этого не более понятной. Какие-то кружочки, квадратики, стрелочки…
– То есть, те, кто уже знает о Клане, но только стремится туда попасть… – предположил я.
– Именно, – кивнул Крот. – Из этих надо отсечь давних и проверенных. Это, может, и не очень правильно, но для начала необходимо. Тогда остаются самые «свежие», в основном Собиратели…
– Собиратели Жалости, – пояснил мне Хиляк.
И принялся мелко вписывать что-то в свои кружечки и прямоугольнички, подписывать стрелки и создавать все более запутанные связи. Я со страхом ждал, когда он предъявит эту абракадабру для всеобщего ознакомления.
– И из них в первую очередь – Подсевшие, – вставил Клоун.
Наступила пауза, словно болтливая кукла ляпнула невесть какую бестактность.
– Подсевшие? Кто это такие? – поинтересовался я.
– Те, кто попал в зависимость от жалости, – неохотно сказал Хиляк, хмуро глянув на Клоуна. – Не люблю говорить на эту тему.
– В зависимость? – повторил я. – А как можно «подсесть» на жалость?
– Ха-ха – проще простого! – язвительно сказал Клоун. – Даже сильные становятся жертвами жалости. Что может быть приятнее, чем порыдать тайком от жалости к самому себе? жалость – наркотик покруче героина! И особенно – концентрат жалости!
– Вот это да… – пораженно произнес я. – Хиляк, а почему ты мне об этом не рассказывал?
– Не было времени, – буркнул Хиляк. – И чего бы я стал тебя запугивать? Мне нужно, чтобы ты работал на Клан… То есть… Клоун, черт, ну зачем ты эту тему вообще поднял?!
Он раздраженно скомкал свою схему и кинул в угол, где валялось запасное колесо.
Крот смущенно опустил взгляд. Видимо, с этой проблемой у Хиляка что-то связано. Иначе, отчего такая болезненная реакция?
– Прости, друг, – примирительно сказал Клоун. – Но от фактов не скроешься. Может, дело именно в концентрате?
– Это вариант, – признал Крот. – Наркоконроль уже напрягался темой концентрата. Правда, там тогда не поняли, о чем идет речь. Может, ветер оттуда дует?
– Ладно, проверим, – сказал Хиляк. Он уже успокоился. Вроде как забыл уже про недавнюю неловкость.
– Все это здорово, – говорю. – Но как вы представляете – собрать данные на стольких людей?
– На этот случай и существует информационный центр, – сказал Крот.
– Клан же, вроде, не пользуется компьютерами? – усомнился я.
– Клан – нет, – признал Хиляк. – А контурные метки – да.
Контурные метки – это люди, составляющие Контур. Вроде того прокурора, которого я завербовал в качестве Ловца.
В этих рассуждениях есть определенная логика. Хотя я больше полагаюсь на опыт старых вояк Клана. Но у меня есть вопрос, который давно не дает мне покоя:
– Ну, ладно. Допустим, обнаружили мы вражеского лазутчика, нашли анимала в наших рядах. И что с ним, с этим анималом, делать? На куски его порезать и в унитаз смыть?
– Звучит, конечно, образно! – обрадовался Клоун. – И наверняка эффективно! Только это не наш метод, парень!
– Это потому, что мы такие благородные? – устало спросил я. Слишком много информации за столь коротко время, я не привык к таком графику.
– Мы просто слабые, – грустно сказал Хиляк. – А потому наши способы борьбы отталкиваются от нашей же слабости. Обнаружив опасность, мы просто обрубаем связи – как ящерица, которая отбрасывает хвост. И пусть там разбираются – кто такие, что за Клан…
– Конечно, и милиция, и ФСБ знают, что есть где-то какой-то Клан, – Крот принялся терпеливо объяснять. Теперь уже он взял ручку и принялся задумчиво выводить на бумаге бессмысленные круги и спирали. – Но не забывай – Контур захватывает и эти организацию. И дела, где мы упоминаемся – мягко, бесшумно сливаются в архив. Ведь мы ни за что не боремся, ни на что не претендуем, ничего не пытаемся отобрать у сильных. Мы даже не пытаемся где-либо ставить «своих» людей. Все, кто становится членами Клана – это их собственное порождение, мусор, сточные воды самих этих структур и организаций. Мы им настолько НЕ ИНТЕРЕСНЫ, что на нас жаль тратить время. И мы, как тараканы, доедаем объедки….
– Мне больше нравится формулировка – «как санитары», – обиженно сказал Клоун. – Так приятнее думать!
– Конечно, это же из нашей официальной доктрины, – усмехнулся Хиляк.
– У Клана есть доктрина? – мне стало любопытно.
– И собственные идеологи. Более того – у нас свои ученые, научные работы, дискуссии… Очень бурная внутренняя политика.
– Не даром Владыка так секретничает с нашей проблемкой, – заметил я.
– Думаю, он всерьез не доверят Кругу, – хихикнул Клоун.
– В чем?
– В чем угодно. Ты так мало знаешь… А ведь жизнь Клана – это калька мировой политики сильных. Только ущербная, а оттого еще более извращенная и мерзкая. У нас все, как у сильных – заговоры, перевороты, революции. Случаются и убийства, в том числе на политической почве.
– У слабаков?!
– Ты даже не представляешь, какая жестокость просыпается в слабаках, когда они чуют себе ровню, или, того хуже – более слабого, – Клоун, казалось, смаковал подробности, закатывал глаза и потирал маленькие лапки. – Об этом, конечно, не принято говорить, но…Среди слабаков время от времени просыпается такое зверство, что позавидовали б и анималы.
Клоун расхохотался мелким неприятным смехом, и в такт ему затряслись, зазвенели бубенчики на маленьком колпаке.
– Но это ужасно!
– Это расплата за плюсы, которые дает Клан, – философски заметил Клоун. – Апартеид в любых его формах всегда требует расплаты…
Стеклянные глаза сверкнули недобрым блеском. Глядя в них, я понимал, что все глубже погружаюсь в странный, болезненный мир слабаков. Не могу сказать, чтобы это было приятно. Но, я чувствовал, как все это затягивает меня, суля новые возможности, дразня невиданными раньше перспективами.
Мир гадких утят, навсегда оставшихся гадкими, но выбравших друг из друга собственных лебедей и клюющих собственных, еще более гадких утят…
Клан создал собственную вселенную, с собственной системой координат, собственной моралью, собственными целями существования. Я многого еще не понял, но чувствую, как мне становится все уютнее среди слабаков, и с какой настороженностью я начинаю относиться к сильным.
Говоря прямо – к нормальным людям.
Стеклянные глаза продолжали гипнотизировать меня, обещая ответы на все вопросы, подталкивая меня вперед – наверное, к новым, непознанным вершинам.
Или к новому краю.
8
Как я и предполагал, информационный центр Клана мало походил на то, что принято называть этим словом в наше динамичное время. Ни модерновых плоских мониторов, ни пугающих, как змеи, клубков кабелей, ни гула вентиляторов, ни копающихся в компьютерных кишках инженеров и прочих системных администраторов. Напротив – тишина и мертвенный покой, как в недрах египетской гробницы.
Собственно говоря, это и есть гробница – гробница никому не нужных книг.
Библиотека. Говоря точнее – подвальный фонд, в котором на бесконечных длинных стендах покоится заживо погребенная мудрость человечества. Хотя, если честно, не все воспроизведенное на бумаге я рискнул бы назвать мудростью…
Сюда мы спустились втроем с Хиляком и Кротом. Клоун остался в автобусе: сказал, что боится подземелий. Меня уже успели утомить странности этой куклы…
Хиляк, не спеша, прошелся между стеллажами, снял с полки какую-то растрепанную брошюру. Полистал, хмыкнул:
– О, автореферат диссертации: «Влияние уголовно-блатного жаргона на формирование современной российской политической ментальности…» Если бы я защитился на таком дерьме, тоже, наверное, спрятал бы все концы в подземелье!
Небрежно закинул брошюру на место.
Вот он, Контур, в работе: Клан не знает никого из руководства книгохранилища. Но охранник – наш человек, а потому мы спокойно разгуливаем в святая святых и без спросу читаем столь глубоко запрятанные книжки. По мне, так самые интересные, удивительные вещи творятся на поверхности. Только вот слабакам доступ к ним закрыт. Потому мы и создаем наши маленькие постыдные тайны: хоть какая-то иллюзия собственной значимости.
– Доход, ну где же ты? – позвал Крот. – Хватит прятаться, выходи!
– Почему – Доход? – спросил я. – Деньги здорово делает?
– Потому что – Доходяга, – пояснил Хиляк. – Так короче. И ему приятнее…
– Ну-ну… – пробормотал я.
Из-за ближайшего стеллажа, показалось нечто странное, что я поначалу принял за приведение. В воздухе, направляясь в нашу сторону, медленно плыла высокая, не очень устойчивая стопка книг. Я невольно сделал шаг назад.
– Доход, вот ты где! – воскликнул Хиляк.
Стопка закачалась – и рассыпалась на составные части. За нею оказался молодой человек с бесформенной прической и трагическим взглядом на сером плоском лице. Какой-то обвисший свитер времен Перестройки, воротник рубашки, наполовину торчащий из-под него, мешковатые брюки со следами «стрелочек»… Да, прозвище весьма уместное.
– Зачем так кричать… – грустно глядя на рассыпанные книги, сказал Доходяга. – Я и так шел в вашу сторону.
– Ну, извини, – развел руками Хиляк. – Давай, помогу собрать…
– Нет, уж! – обреченно ответил Доходяга. – Как вы мне поможете? Я целый день искал эти книги, складывал определенным образом…
– Так сложим опять! – сказал Крот, сгребая книги в кучу.
– Я уже забыл, по какому принципу их складывал, – уставившись в пол, сказал Доходяга.
Казалось, жизнь потеряла для него всякий смысл. Мне стало очень жалко Доходягу и стыдно за то, что мы так неаккуратно вторглись в его очень важную, кропотливую деятельность… Нет, я понимал, конечно, что это чушь полнейшая, но избавиться от жалости не мог. Более того: еще немного – и я просто погружусь в жалость, начну упиваться ей, как водой в горячей пустыне…
Вздрогнул – будто очнулся.
Жалость. Какое интересное, оказывается, явление… Похоже, я уже начинаю переосмысливать свое отношение к ней.
Не обращая внимания на жалобы Доходяги, Крот сложил книги стопкой и бодро похлопал по ней:
– Вот, Доход, все, как было!
– Точно? – Доходяга вздернул брови.
– Даже не сомневайся! – заверил Крот и не без труда поднялся со стопкой на ноги. Озабоченно выглянул из-за книг. – Куда нести?
– К столу, – ответил Доходяга и покорно поплелся вслед за Кротом.
Тот шел какими-то пьяными зигзагами, один раз был близок к падению, но, все-таки, дотащил свою ношу до огромного стола, и без того заваленного бумагами. К сумеречному мерцанию немногих ламп «дневного света» здесь добавлялся желтый круг настольной лампы, делая это место ярким островком в неприветливом море теней. Туда направились и мы с Хиляком.
– Как жизнь, дружище? – поинтересовался Хиляк у Доходяги.
– Разве это жизнь? – скривился тот. – Жизнь там, наверху. А здесь – жалкое крысиное существование…
– Ну, что ты такое говоришь! – Хиляк ободряюще похлопал Доходягу по плечу. – Ты же большой человек в Клане! Разве тебе плохой оклад начисляют?
– Что толку в окладе, если нет никакого желания его тратить? – Доходяга дернул костлявым плечом.
– Оклад? – я искренне заинтересовался. – Клан, что – кого-то на окладе держит?
Честно говоря, почему-то, раньше не задумывался об этом. С подачи Клана я устраивался на нормальную работу, получал зарплату. Хиляк что-то подкидывал время от времени – «на текущие расходы». Да и сама идея Контура предполагает, что каждый зарабатывает на своем месте – за исключением, разве что, высших иерархов. Меркантильная сторона дела меня до сих пор не интересовала. Конечно, мы все здесь бьемся «за идею», но…
– Потом, потом! – Хиляк укоризненно посмотрел на меня, сделал большие глаза: «заткнись, мол!»
Я заткнулся. С этими слабаками надо следить за каждым своим словом. Обижаются ни с того, ни сего, злятся по любому поводу, грузятся какими-то идиотскими мыслями, «зависают», как старый компьютер. Это я по себе знаю: всегда ищешь в чужих словах какой-то скрытый смысл, подвох. Будто есть кому какое-то дело до твоего безумно богатого душевного мира.
За это я слабаков терпеть не могу.
И себя – в том числе.
– К тебе важное дело, – сказал Хиляк, передавая Доходяге мятый листок с записями. – Надо прошерстить картотеку по этим признакам. Нам нужен внятный список имен и адресов…
– Легко сказать – прошерстить картотеку, – проворчал Доходяга, расправляя на столе листок.
Я заглянул ему через плечо. Это был тот самый лист – скомканный и выброшенный Хиляком. Теперь, когда на нем еще и отпечаталась чья-то грязная подошва, в запутанных схемах вообще было ничего не разобрать. Но Доходяга лишь приподнял брови и кивнул:
– А, так это без проблем. Я-то думал…
Не зря ему, наверное, платят оклад.
Клан недолюбливает компьютеры. И тем более, разного рода сети, в особенности Интернет. Всеобщая доступность информации, опасность вирусов и любопытных глаз сводит «на нет» все усилия по сохранению тайны.
Старая добрая картотека – вот где надежнее всего хранить информацию. Египетские папирусы пролежали в песке тысячи лет – и были прочитаны. А новейшие базы данных каждый день сжигаются вместе с «винчестерами», крадутся по проводам, пожираются электронными паразитами. Нет-нет, увольте!
А где надежнее всего спрятать такую картотеку? Конечно же, там, где ее никто не будет искать. В самой скучной картотеке самого скучного архива.
Собственно, Клан так поступает всегда: то, что вы считаете никчемным – для нас настоящая находка. Потому мы ездим на самых неприметных машинах, работаем на самых непрестижных должностях – и вполне довольны своим существованием.
Пока нас не замечают, мы тихо делаем свое дело.
– Так, так… Посмотрим… – бубнит Доходяга.
Все-таки, насчет компьютеров я хватанул. Вот, у Доходяги есть компьютер. Правда, такой, которому не страшны ни вирусы, ни сетевые хулиганы, ни зоркие глаза «органов».
Огромный шумный ящик, безо всяких «си-ди-ромов», без «мыши» и прочей научной фантастики, выпученный зеленый монохромный монитор, от мерцания которого моментально начинают болеть глаза, массивная и порядком раздолбанная клавиатура…
– «Robotron», – с удивлением читаю на панели. – Что это за зверь такой?!
– Антиквариат! – с уважением сказал Крот. – Эвээм, не хухры-мухры!
– Только непонятно ничего, – сказал я. – Какие-то цифры, закорючки…
– «Бейсик», небось, – смакуя слово, произнес Крот.
– Только что-то ни имен, ни адресов… – у меня уже устали глаза от непривычного вида монитора.
– Так в картотеке все, – пояснил Доходяга. – Здесь только коды разделов, номера ящиков… А расшифровка в другом месте.
– Где? – невинно поинтересовался я.
– Здесь, – Доходяга коснулся головы.
– Он у нас очень ценный кадр, – заметил Хиляк.
Столбики цифр на экране неторопливо обновлялись. Наверное, самый дешевый сотовый телефон мощнее, чем эта груда железа. Забавно: у нас, оказывается, и компьютер – такой же слабак! Ничего не скажешь: полноценный член Клана…
– Так… – протянул Доходяга, разглядывая побежавшую по экрану строку с символами. – Вроде, готово. Сейчас распечатаю только…
– О, нет, только не это! – схватился за голову Крот и отошел в темноту.
– А что такое? – поинтересовался я.
Тут заработал принтер, и по высокому, на уровне ультразвука, скрежету стало понятно – игольчатый. А Хиляк сказал:
– Говорят, Крот из милиции ушел из-за того, что у них целый день такой звук стоит. Сколько ни просил, чтобы поставили лазерный или там струйный принтер – начальство ни в какую. Вот и сдали нервы у человека.
– Это понять можно, – кивнул я.
– Это что, – сказал Доходяга, и его голос с трудом пробился сквозь надсадный рев принтера. – У нас в читальный зал как-то муха залетела. И целый час жужжала, жужжала… То, вроде, тишина наступила – а тут она снова за свое! Так один аспирант не выдержал: схватил стул за ножку и принялся по столам скакать и крушить все, что под руку подвернется. Так разошелся – там не только мухе досталось… Говорят, он три года диссертацию дописать не мог, бедняга…
– Бывает, – легко сказал Хиляк.
Принтер, наконец, заткнулся, и Доходяга выдернул из лотка распечатку.
– Подождите меня, – сказал он. – Я наверх, в каталог поднимусь. Один, чтобы вы лишний раз не светились…
Доходяга вернулся с длинным лотком под мышкой. На лицевой стороне, там, где была прикручена маленькая ручка, виднелась табличка с крупной буквой «Я».
– Здесь данные по свежим кандидатам в члены Клана, – пояснил Доходяга. – Сейчас посмотрим…
Мы сгрудились вокруг стола. Понимая, что от меня пока толку мало, я уселся прямо на стол, привалившись спиной к книгам. Удобство сомнительное, но все же…
Было интересно – как же в обычном алфавитном каталоге прячется тайная информация по членам Клана?
А Доходяга быстро перебирал карточки длинными сухими пальцами, время от времени сверяясь со списком и бормоча себе под нос что-то, одному ему понятное. Одну за другой он извлекал карточки из лотка, пока на столе не оказалось их около десятка.
Я вытянул шею, но не увидел в карточках ничего выдающегося. Взял одну из них – которую зачем-то пододвинули в мою сторону, прочел:
«Яшин Н.С. „Культурно-массовая работа в пенитенциарных учреждениях“». Спрашиваю:
– Что такое «пенитенциарное учреждение»?
– Тюрьма, – отвечает Крот.
– А какое это имеет отношение к Клану?
Вместо ответа Крот подошел, притянул карточку к себе, повернул ее пустой стороной кверху и щелкнул кнопкой маленького фонарика.
Как в волшебной сказке, на картоне возникли синие светящиеся буквы.
– Краска, чувствительная к ультрафиолету, – пояснил Крот и повертел фонариком. – Все очень просто…
Я успел прочитать:
№ 541350
БЛИЗНЕЦ
В рядах с 11.09.2… г.
Введен Хиляком (№ 430706)
Уровень 2.
Ловец.
Проживает:…
Ниже шел какой-то мелкий текст, но прочитать его я не успел: Крот мягко отнял карточку.
– Здорово… – проговорил я. – Уже и я здесь. А кто обновляет данные?
– Не знаю, – равнодушно пожал плечами Доходяга. – Это уже вне моей компетенции.
– У нас не принято выходить слишком далеко за собственные рамки, – сказал Хиляк. – Чем меньше связей, тем плотнее ряды. В случае чего Клану легче отбрасывать хвост, понимаешь?
– Понимаю… А почему номер шестизначный? За всю историю нас меньше миллиона было?
– Бессмертных среди нас тоже нет… – философски заметил Доходяга. – Кто-то приходит, кто-то уходит. Чего ж номеру пропадать?
– Нашли на чем экономить, – пробормотал я и поежился. Как-то не очень приятно что-либо донашивать за покойником. Пусть это даже всего-навсего номер…
– Не бери в голову, Близнец, – добродушно сказал Хиляк. – У многих номера чужие. Если хочешь знать, это даже хорошо: какая-никакая, а преемственность поколений. Что может слабак слабаку передать? Вот только свой номер…
