Владислава Григорьевна Биличенко
Попраздновали. Сборник рассказов
Молодой человек стал пробираться сквозь толпу…
В большом доме происходило следующее. В колонном зале молодой энергичный человек в сером костюме веселым голосом кричал:
– Лозунги не выбрасывать, только слово «коммунизм» заменять на «демократию».
Люди бегали, суетились и, что очень удивляло, все они были без лиц. Один человек выбежал и развернул перед серым костюмом лозунг: «Идем светлой дорогой к демократии».
– Что ты, олух, написал? – вскричал серый костюм. – У нас уже демократия.
– Что-то не видно, – пробормотал человек из-под лозунга. (У этого человека немного прорисовывалось лицо.)
– Так, ты уволен.
– А вы не имеете права. Ведь закон…
– Какой еще закон! Что такое закон? Ты уволен.
– Но ведь у меня трое детей…
– Если мы будем думать о чужих детях, то никогда не построим капитализм. Не ты один, у нас полстраны безработных и бездомных.
– Ты, – ткнул пальцем серый костюм в первого попавшегося человека, – исправишь этот лозунг.
– Но ведь я не художник…
– Вот взяли моду возражать, – возмутился серый костюм. – Переквалифицировать его.
Группа женщин застучала каблучками через зал.
– Вы куда? – рявкнул серый костюм.
– Ролик рекламы смотреть.
– Что рекламируем?
– Преступления, голод и разврат.
– Замечательно! – серый костюм даже подпрыгнул от удовольствия.
Дамочка с бегающими глазками подскочила к серому костюму и что-то шепнула ему на ухо.
– А, народ собрался? Никак наесться не может? Что-то у вас реклама плохо работает.
– Так народ теперь нищий, и телевизор купить не может…
Серый костюм, не слушая дамочкину болтовню, выхватил из ее рук коробку шоколадных конфет и помчался по лестнице вверх. В приемной сидела голоногая, выкрашенная во все цвета радуги секретарша. Серый костюм чмокнул ее в шейку и подсунул коробку с конфетами. Секретарша захихикала, что явилось согласием отворить дверь в покои шефа. Серый костюм приготовился, прилизался и стал на четвереньки, кивнув секретарше: «Давай!». Та отворила дверь, и серый костюм на четвереньках вполз в громадный кабинет. В глубине его стоял стол и кресло с высокой спинкой, в котором никого не было. Из пустоты послышался грозный голос:
– Чего тебе?
– Народ волнуется, – пропищал серый костюм, – есть просит.
– Дайте ему крохи от вчерашнего пирога.
– Слушаюсь.
– Выйдут новые деньги с изображением голода. Подготовься.
– Понял.
Он, всё еще стоя на четвереньках, попятился, у самой двери чуточку приподнялся, задом отворил дверь и исчез за нею.
В приемной серый костюм оправился, нырнул глазами в пышную душу секретарши и, соблазнительно улыбаясь, сладко пропел:
– Мне один подчиненный сказал, что у нас не видно демократии. Вот посмотрите на нашего шефа, – шептал он ей в маленькое благоухающее ушко. – Называет себя демократом, а замашки у него остались старые, застольные… эскюз ми, застойные, коммунистические, понимаете?
Через полчаса серый костюм кричал в зале:
– Крохи от вчерашнего пирога – народу!
Дамочка с бегающими глазками внесла крохи на подносе. То место, где должно быть у нее лицо, и были только бегающие глазки, стало кислым: «Но ведь их мало».
– Деточка, неужели вы не знаете что в таком случае делать? Придумайте игру, лотерею, чтобы эти крохи достались кому-нибудь одному, и народ успокоится, подумает, что наконец настала справедливость: умом и везением можно заработать крохи. Ну что вы стоите? Действуйте.
Дамочка накинула на плечи норковую шубку и выбежала на крыльцо.
– Уважаемый народ, эти крохи достанутся самому умному. Объявляется новая игра «Дурак на дураке». Участие можете принять все.
– Ура! – закричал народ, размазывая по лицам слезы радости.
«Это сумасшедший город!» – воскликнул в душе молодой человек.
Игра началась. Она чем-то напоминала чехарду. Суть была такова: люди прыгали друг через друга, и кто окажется ближе всех к подносу с крохами, тот и выиграл.
Выиграл какой-то мужчина с длинными поникшими усами.
– Ну вот и наш первый финалист, – весело вскрикнула дамочка с бегающими глазками. – Получите свои крохи.
Мужчина получил крохи, взглянул на них, залился слезами и исчез.
– Он растаял от счастья, – крикнула дамочка невидимым ртом и выпустила на волю окрашенную тушью для ресниц слезу.
– Ура! – закричал народ…
Молодой человек выбрался из толпы. Он не прошел и квартала, как был остановлен неожиданной сценой. Толстый мужчина средних лет со свежим, розовым месивом вместо лица и большим, словно надутым, брюхом презрительно и с некоторой брезгливостью обращался к маленькому, гнущемуся от ветра старику и говорил:
– А зачем вам пенсия? Ну что, если полгода не получали? Она так мала, что за нее ничего не купишь. Торгуйте лучше семечками, просите милостыню или чего там… И не приходите больше сюда. Я этим не ведаю и моя совесть чиста.
Розоволицый отвернулся от старика и вразвалочку пошел от него, напевая какой-то пошлый мотив. Старик растерянно смотрел ему вслед, но вдруг очнулся и быстро заковылял за ним, а, нагнав, вцепился в рукав его красивой дорогой шубы, безжалостно скомкав мех в кулаке. Розоволицый видимо испугался.
– Совесть чиста, говоришь? Это когда она, что ли, молчит? Не грызет? Не извивается, как червяк, прижатый палкой к земле? А если она молчит, может, ее и нет совсем, а? Нет ее! Нет!..
