Влас Дорошевич
В чистый понедельник
– Мы Иван.
– Чего ж ты молчишь? Тебя спрашивают, а ты молчишь.
– Да вы ничего…
– Мало ли что ничего! Так бы понимать должен. Не первый год служишь. Ты много пил на масленице?
– Никак нет-с.
– Ну, что ты врёшь. По лицу не видно, что пьёшь? Сразу видно. Безобразие! Пьют до того, что забывают, какой нынче день. Наррродец!
– Никак нет-с.
– «Никак нет-с». Ну, скажи-ка, скажи, какой нынче день?
– Да чего же я буду говорить, ежели знаю?
– А я тебе говорю, скажи.
– А мне и говорить нечего. Знаю.
– А знаешь, – скажи.
– А мне и говорить нечего. Вы и без меня знаете.
– Да что ж это, секрет, что ли? Что и сказать нельзя!
– Никаких секретов. А только не к чему-с.
– Ну, а если я тебя спрашиваю, что у тебя язык отсохнет сказать?
– Да не к чему-с.
– Иван!!! Я тебя как хозяин спрашиваю, какой сегодня день? Изволь отвечать, – или расчёт. Понял?
– Понял-с.
– Стань прямее. Не смей облокачиваться. Отвечай сейчас же. Какой нынче день?
– Понедельник.
– Экая грубая скотина! Гм… понедельник… Слава Богу, что хоть дни-то помните. Пьют до забвенья. Пьяницы. Пшёл!
Пётр Петрович выпил стакан чаю и прошёлся.
Этакий грубый народ – эта прислуга.
Не может хозяину самой простой вещи сказать.
– Иван!
– Что прикажете?
– Кто звонил?
– Ещё писем принесли.
– Положи. Пшёл.
Что это они расписались сегодня. Ну-ка, посмотреть, кто пишет.
Почерк знакомый. Дядя. А ну-ка, что?
«Презренный племянник!»
Что такое?
«Презренный племянник! С отвращением берусь за перо, чтоб написать тебе эти строки. Ты, конечно, понимаешь и без них, что после того, что было, ноги твоей не должно быть у нас в доме».
Пётр Петрович даже глаза протёр:
– Что он? Пьян, что ли, старый хрен?!
«Не должно быть в доме. Я рад, что хоть поздно, но узнал, какого негодяя имеет в твоём лице наша старая, почтенная фамилия. Явиться к дяде в дом в прощёное воскресенье, Бог знает в каком виде, и начать требовать от тётки, чтоб она кланялась тебе в ноги и просила прощение! Угрожать иначе разбить все окна! Когда же тётка, по глупости своей и по смиренью, исполнила твоё желание, боясь скандала, поклонилась тебе в ноги, – ударить её ладонью по спине. В особенности, когда ты знаешь, что у неё болят почки. Как ты смел говорить ей, что её болезнь называется „почками в мадере“. Уверять родную тётку, что она пьяна! И как уверять! Звать прислугу и кричать, что ты должен теперь совершить и пойти под суд, потому что ты потомок алкоголиков, и твоя тётка пьёт всю масленицу. Лишаю тебя звания моего племянника и тех трёхсот рублей, которые тебе выдавал ежемесячно. Кстати же ты уверял, что в них не нуждаешься, потому что выиграл двести тысяч…»
