И они принюхались к смраду друг от друга. Барон пропивает деньги «девицы», актер пропивает деньги шулера. Вор у них первый человек.
– Нет на свете людей лучше воров!
– Им легко деньги достаются.
– Многим деньги легко достаются, да немногие легко с ними расстаются.
Им не смердит друг от друга. Чему возмущаться? Совести?
– Всякий человек хочет, чтоб сосед его совесть имел.
– Все слиняло, один голый человек остался. Люди, как видите, «конченые».
Бывшие люди. Все сгорело. Груды пепла.
Но дотроньтесь. Пепел теплый. Где-то под пеплом теплится огонек. Теплится.
– У всех людей души серенькие, – все подрумяниться хотят.
Вот это «подрумянить душу» и есть человеческое, вечно человеческое, «das ewig menschliches».[2]
Барон подрумянивает себе душу тем, что вспоминает, как он «благородно» пил по утрам кофе со сливками, как у него были предки и лакеи.