Около меня стоит М.Н. Ермолова. Никогда еще я не видал у нашей знаменитой трагической артистки такого трагического лица. На нем написано глубокое, сильное, могучее горе. Великая ученица оплакивает великую учительницу[12].
Ермолова с трагическим, полным безутешной скорби лицом, – у гроба Медведевой, – это самое потрясающее, что было в этих похоронах. Единственное потрясающее. Единственное глубокое, единственно, что оставляло впечатление.
– Ну, что ж вы? Идите, возлагайте венок от «России»[13]! – говорил мне коллега, московский журналист.
– А я возложу после венков от московской прессы.
– Вам придется, в таком случае, или не ждать ни минуты, или ждать очень долго. Ни одного венка от московской печати на гроб Медведевой нет.
– Не может быть?!
Во время похорон Самарина я сотрудничал в одной нищей, умиравшей московской газете[14]. И то мы наскребли на дне кассы на маленький венок. Нельзя было литераторам не почтить памяти великого артиста.
Правда, мы не отличались в то время такой почтительностью: теперь московские газеты сообщают даже о проездах и отъездах, кажется, письмоводителей из участков.
Но, впрочем, может быть, московские газеты возложат свои венки завтра, в день похорон. Отложим их на завтра.
– А где же председатель Общества драматических писателей? Уж им-то, кажется, была и была полезна покойная?
Ах, председатель ужасно занят приготовлениями к завтраку в «Славянском базаре», по случаю юбилея общества.
– Где же хоть секретарь?
И секретарь очень занят. Может быть, он как раз в настоящее время получает свои 17, – или сколько он там их получает, – тысяч!