– Гете – хороший писатель!
Бедный Коклэн так и умер, не подозревая, что на свете жил:
– Великий комик Шекспир.
И мы остались без «Фальстафа».
Ярче всего у него искрился и сверкал, конечно, Мольер.
До свиданья, и, вероятно, до долгого свиданья, Тартюф[10]! До свиданья, Гарпагон[11]! И прощай, совсем прощай, Маскарил[12]!
Ты уже не будешь рассказывать мне, как ты переделал в мадригалы[13] всю римскую историю, и я не буду умирать со смеха.
Маскарил умер вместе с Коклэном.
Во всю свою жизнь я не увижу больше «Жеманниц»[14]. Это будет мой траур по Коклэну.
Замечательно, что этот человек, заставлявший зрителей умирать от хохота, сам оставался холоден и спокоен.
Коклэн был сторонником «выучки» и противник всяких переживаний на сцене.
– Плачьте, смейтесь у себя в кабинете, когда проходите роль. На сцене вы должны быть как на дуэли. Спокойным и сохранять полное самообладание, чтобы наносить верные удары!
Все должно быть «сделано» до спектакля.
И Коклэн любил приводить эпизод из своей жизни.
Где-то на гастролях он устал так, что, действительно, заснул на сцене, где, по пьесе, следовало спать.
На следующий день он прочел в газетах похвалы всей роли, за исключением одной сцены.
Сцены сна.
– Эта была сцена неестественна.
Коклэн хранил эти вырезки как трофеи.
– Все должно быть «сделано».