– С одной стороны, нельзя не признаться!
В другом появляется идея:
– С другой стороны – нельзя не сознаться!
Приятный профессор даже чуть-чуть «марксизма» припустил:
– В наше время вообще большое двигательное значение придается экономическим причинам.
А посему приятный профессор полагал:
– С одной стороны нельзя не сознаться, что общество весьма много для «упрочения благосостояния» сделало, – но с другой нельзя не признаться, что не мешало бы обществу и о просветительной деятельности подумать, так сказать, стать, – ну, политературнее!
Это уже было неприятно. В доме, где есть повешенный, не говорят о веревке. Да еще в день именин.
Говорить о «литературности» в обществе драматических писателей нехорошо. А в день юбилея – даже укоризненно.
Тут и «вскипел Бульон»[16]. И поднялся г. Южин.
Слыхали вы речи защитников «по назначению»?
– Надеюсь, что не поставите в вину… Жена… дети…
Г-н Южин к женам и детям, которые заставляли писателей 25 лет думать только об увеличении гонорара, добавил еще… «прогрессивный паралич».
– Чем же был обеспечен драматург на случай прогрессивного паралича?
Так и сказал. Да еще при дамах.
Всячески нас, драматургов, обижали, – но так еще не случалось!
Почему непременно драматический писатель должен о прогрессивном параличе думать?
Пьяницы мы, что ли, или болезнями какими все больны?
При дамах-то. Нехорошо!
Защита вышла жалостной, но неубедительной.
Еще жалостнее было чтение «пяти телеграмм, полученных со всех концов России».
Из учреждений, близких к театру, вспомнило только одно «Русское Театральное Общество»[17], из артистов одна Г.Н. Федотова, из драматургов М.И. Чайковский[18] и нездоровый г. Мансфельд[19], из всего Петербурга только один Кузьмин-Перваго[20], да и то не в стихах.