«Отнюдь нет, – сказал голландец, – у этого человека почти такие же нелепые и крайние мнения, как и у того иезуита, который здесь так вкрадчиво говорил с вами; можно ли это терпеть?»
«Я вас не понимаю, – сказал мандарин, – разве вы не христиане все трое, разве вы, все трое, явились в нашу империю не для того, чтобы насаждать здесь христианство, я разве не должны вы придерживаться одних и тех же догматов?»
«Видите ли, ваша светлость, – сказал иезуит, – эти двое смертельные враги, и оба спорят со мной, стало быть ясно, что они оба неправы и что правда только на моей стороне».
«Это не совсем ясно, – сказал мандарин, – вполне возможно, что вы ошибаетесь все трое; мне интересно было бы выслушать каждого из вас».
Тогда иезуит произнес довольно длинную речь, во время которой датчанин и голландец пожимали плечами; мандарин не понял в ней ни слова. Затем речь держал датчанин; оба его противника смотрели на него с жалостью, а мандарин понял в его речи еще меньше. То же было и с голландцем. Под конец заговорили все трое разом, осыпая друг друга ругательствами. С трудом удалось почтенному мандарину положить всему этому конец и сказать им: «Если вы хотите, чтобы здесь терпели ваше учение, начните вот с чего: будьте терпимы сами и ведите себя так, чтобы вас можно было терпеть».