Вячеслав Егорович Лялин
Бесправный брак
Детство
Казалось, что они были знакомы всю жизнь, то есть с раннего детства, когда ещё не окрепшее сознание не способно усвоить все моменты жизни. В общем, они даже не могли вспомнить, при каких обстоятельствах произошло их знакомство.
Может, их познакомили родители, так как семьи письмоводителя Степанова и землемера Рихтера проживали в одном доходном доме госпожи Поливановой. Правда, Степановы ютились в полуподвале, а Рихтеры снимали меблированные комнаты на втором этаже. Но для детей социальные различия ничего не значат. Для них важнее личные отношения. Хорошо им вместе или плохо.
Маленьким Сергею и Марине вместе было хорошо. Они обладали одинаковыми характерами и никогда не ссорились.
Зимой они с особой радостью возились в снегу, часто лепя снежные бабы. Серёжа с раннего детства проявлял свои художественные способности. Если у других детей получались простые снежные нагромождения, когда один ком ставили на другой, уменьшая в размере. Потом разрисовывали угольками последний, самый маленький снежный шарик, обозначая глаза и рот, и вставляли еловую шишку вместо носа. То снеговик Сергея и Марины был настоящим произведением скульптурного жанра, с настоящим человеческим лицом. На такого снеговика было любо дорого смотреть. И действительно полюбоваться на необычного снеговика приходили не только мальчишки из соседнего двора, но и многие взрослые.
– Да твой сынок талантище, – говаривали многие соседи письмоводителю Николаю Ильичу Степанову, отцу Серёжи. – Непременно нужно развивать такое дарование. Из него выйдет толк. Непременно нужно определить его в художественную школу. Он ещё прославиться.
– Это так, – соглашался с собеседниками Николай Ильич, ощущая гордость за своё чадо. – Всенепременно станем хлопотать об учёбе.
– Таких снежных баб поискать, – восхищались восторженные созерцатели снежных скульптур.
– Да это, что, снежные лепёшки, – принимался нахваливать сына Николай Ильич. – Видели бы вы его рисунки. Это просто величайшее художество.
Не было равных Сергею и Марине на льду. Как только крепчали морозы, в городском парке, изнывающая от безделья, пожарная команда заливала каток. Катание на коньках было излюбленным занятием городской молодёжи. Родители водили на каток Сергея и Марину. С начала дети катались под присмотром взрослых.
Получилось, что Серёжа быстро научился кататься и поставил на коньки подружку. Так что уже к концу зимы ребята уверенно держались на коньках и неплохо катались в паре.
Если случалось, что Марина заболевала и не могла выходить на улицу, для игр, Серёжа навещал её. Он рассказывал разные смешные истории, которые слышал на почте, приходя к отцу. Письмоводители любили побалагурить. Особенно охочим до рассказов из своей прошлой жизни был старый почтмейстер, сухой сутулый старичок с редкой бородёнкой, и лицом похожим на, вечно пьяного, звонаря местной церкви. Бывало, если кто из служащих почты затронет какую-нибудь интересную для почтмейстера тему, то его уже не остановить. Особенно удавались почтмейстеру нравоучительные рассказы, как следует поступать, в особенности молодому человеку, в каком-либо житейском деле. При этом почтмейстер руководствовался положениями «Домостроя», свода жизненных правил, который, казалось, выучил наизусть.
– Вот, к примеру, как отец должён относиться к своим чадам, – высоко подняв указательный палец правой руки, начинал свой поучительный рассказ почтенный почтмейстер. – Каждый родитель обязан заботиться о чадах. Содержать их в здоровье и сытости. А так же обучать всяким ремёслам и наукам. Словом, учить чадо уму разуму. А если кто из деточек будет проявлять неуважение к родительской особе, а пуще лениться и учиться кое-как, то родителю надлежит при всяком непослушании сокрушать бока всякого паршивца, без всякой жалости. Ибо пожалев чадо, родитель наносит ему большой вред, развивая в чадах плохие наклонности и леность. Поэтому первейший родительский долг зорко наблюдать за воспитанием и драть деточек как сидорову козу. От этого только одна польза. За это вам деточки после только спасибо скажут.
Нравоучительные рассказы почтмейстера сопровождались обилием нелепых жестов и забавных гримас.
Всё это запоминал Серёжа и пересказывал Марине, конечно же, в сильно приукрашенном виде, часто подражая манерам прежних рассказчиков.
Когда вдоволь нахохотавшись, друзья уставали или взрослые делали им замечания, то Серёжа брал лист бумаги и карандаш и начинал рисовать фигурки различных диковинных зверьков, о которых узнавал из зоологических книг. Рисовал он хорошо, даже лучше, чем лепил снеговиков.
Однажды Марина попросила нарисовать её портрет. Серёжа долго не соглашался, но девочка была настойчива, и юный художник сдался. Он серьёзно подошёл к просьбе подружки и несколько дней возился с портретом. А когда работа была закончена, не проронив ни слова, Сергей оставил рисунок на столе в комнате Марины и спешно вышел. Его не было несколько дней. Он не решался показаться своей заказчице, пока Марина сама не позвала его к себе. Карандашный рисунок всем понравился. Даже родители девочки были восхищены сходством портрета с оригиналом. Более того, Сергеем были подмечены не только внешние формы, но и передано внутреннее содержание девочки. Словом, все находили рисунок превосходным, ещё больше нахваливая способного мальчика.
Однако не только Серёжа обладал тонкой художественной натурой. Не отставала от него и его подружка. Она прекрасно музицировала. Мелодия была её самовыражением. Она жила, дышала музыкой, иногда рождая замысловатые звуки собственного сочинения.
Чтобы развить у дочери музыкальные дарования, родители наняли толкового преподавателя, который отмечал у девочки большие способности.
Очевидно, Серёжа и Марина были тонкими художественными натурами. Это в большей степени роднило их и служило гарантом их детской дружбы.
Со временем их привязанность друг к другу только крепла. Вынужденные расставаться на лето, поскольку отец Марины должен был по своим землемерным делам покидать город и отправляться в отдалённые уезды, чтобы участвовать в межевании земельных наделов, ребята сильно скучали. Они буквально считали дни до новой встречи. С годами скука от вынужденной разлуки превратилась в тоску. Так детская дружба перешла в отроческую привязанность.
Сергей и Марина продолжали встречаться и подолгу гулять. Но их взаимоотношения перешли в новое качество. Теперь это были не дети-шалуны. Их беседы были наполнены глубоким смыслом о мире искусства. Марина очень любила стихи. Она наизусть знала Пушкина и Тютчева. Сергей увлекался прозой. Он перечитал романы Достоевского и графа Толстого.
Друзья охотно рассказывали о своих литературных пристрастиях, дополняя друг друга. Но кроме литературы подростки продолжали совершенствоваться в главных своих художественных направлениях. Марина уже превосходно музицировала, а Серёжа начинал писать настоящие картины. Рассказывая о своих достижениях, друзья мечтали о будущем. Оно виделось им прекрасным. Серёжа станет известным художником и напишет множество превосходных портретов известных людей, писателей и артистов, и конечно среди них главным станет портрет Марины.
Марина своей музыкой непременно покорит лучшие сцены не только России, но и Европы. Ей будут рукоплескать Париж и Вена, но самый лучший свой концерт она, конечно же, посвятит Серёжи.
Пока длилось детство, взрослые никак не препятствовали общению подростков. Не видели в этом ни чего дурного. Дети есть дети. Тем более талантливые дети. От общения друг с другом они только выигрывают.
Но на смену детству пришла юность. Марина, словно в сказке датского писателя Христиана Андерсона, в одночасье из гадкого утёнка превратилась в прекрасного лебедя. Словом, она стала прехорошенькой, милой барышней.
Изменился внешне и Сергей. Уже не осталось и следа от весёлого Серёжки, быстрого на всякие проказы, выдумщика и балагура. Он стал серьёзным молодым человеком. По крайней мере, так он себя преподносил. Он вытянулся, словно «коломенская верста», отчего стал немного сутулиться. Грудь его слегка впала, испортив некогда богатырское телосложение. Кроме того, очевидно, для солидности, чтобы не казаться юнцом, Сергей отрастил на лице что-то слабо напоминающее усы. По крайней мере, он их так называл, хотя это был просто лёгкий пушок над верхней губой.
Встретив, после продолжительной летней разлуки, Марину Сергей ощутил не только прилив радости от встречи, который был ему знаком по детским годам. Чувства, а это были именно они, Сергей не сомневался, были иного свойства. У него перехватило дыхание и сильно застучало в висках. Сердце загорелось огнём, разнеся пылающую кровь по всему телу. Он покраснел, словно речной рак в кипятке и позабыл все слова. В общем, он стоял как придорожный столб, не в состоянии что-либо произнести.
Ещё бы, тут было от кого впасть в ступор. Марина была великолепна. Подлинная русская красавица. Изящная, элегантная, с лёгким румянцем на щеках. В такую девушку любой влюбится с первого взгляда.
Сергей, не имея сил взглянуть на свою красавицу-подругу, мысленно сравнивал себя с ней. Он явно проигрывал. У него совсем не презентабельная внешность. Да и одет он без лоска. Так обычный затрапезный гимназистик, не более. А она вон какая, настоящая красавица. Тут каждый оробеет.
Но Марина лишь усмехнулась. Она, что называется, протянула руку смутившемуся другу. Как и прежде защебетала о милых, проведённых вместе, прошлых днях. Объявила, что очень скучала и ждала встречи. Открылась, что кроме детской привязанности испытывает к Сергею некую симпатию.
И лёт тут же был растоплен. Сергей вновь обрёл дар речи. Они, о какое счастье, как и прежде, остались друзьями. Более того, Марина была готова на дальнейшие отношения. А это, несомненно, означало одно, что детская дружба и отроческая привязанность переросли в юношескую симпатию.
Так, когда Сергей брал руку Марины и прижимал к своей груди, испытывая глубочайшее наслаждение, девушку словно поражало электрическим током. Озноб пробегал по всему её телу. Это чувствовал Сергей, убеждаясь во взаимной привязанности.
Однажды молодые люди, прогуливаясь в парке, забрели в самый отдалённый угол, где у заросшего высокой травой ручья лежал поваленный молнией огромный ствол липы.
– Ты знаешь Мариночка, – зажав в своих ладонях руку девушки, признался Сергей. – Я не могу без тебя жить. Ты единственная моя отрада в жизни.
– Ты мне тоже дорог, – слегка покраснев, робко ответила Марина.
– Тогда давай поклянёмся, что не будет нам жизни друг без друга, – предложил возбуждённый признанием подруги юноша.
– Давай, – прижавшись губами к щеке друга, едва слышно прошептала Марина. – Я согласна.
Сергей тут же подбежал к ручью и сорвал два стебля осоки. Оторвав от упругого ствола листья, он скрутил два колечка.
– Вот, наши обручальные кольца, – заявил Сергей. – Будем считать это нашей помолвкой.
– Будем, – улыбнувшись, согласилась девушка.
– И пусть это пока не настоящие кольца, но они для нас дороги. Будем хранить их вечно, как нашу дружбу и любовь, – торжественно объявил юноша.
– Клянусь, – серьёзно объявила Марина.
– И я клянусь, – поддержал девушку Сергей.
После процедуры помолвки полагался поцелуй. Марина и Сергей знали об этом, но смущение мешало им исполнить положенный обряд. С большим трудом, преодолев чувство неловкости, они чмокнули друг друга в губы.
Это даже не был настоящий поцелуй. Но охватившие юношу и девушку сладостное волнение было столь высоко, что казалось ангелы, спустились с небес, чтобы стать свидетелями их счастья.
Их последующие встречи не выдавали пережитых событий. Но перемену в отношениях молодых людей заметили родители Марины.
Уездный землемер Павел Васильевич Рихтер был недоволен. Ещё бы он был титулярным советником, то есть имел чин восьмого класса. Как говорили в то время, состоял в штаб-офицерах. К тому же в скорости должен был быть награждён следующим чином надворного советника. Начальство его ценило, и господин Рихтер шёл в гору. Он был человеком практичным и как любящий родитель желал единственной дочери большого счастья. А как человек опытный, проживший жизнь, Павел Васильевич был глубоко убеждён, что с сыном простого письмоводителя, навсегда застрявшем в коллежских регистраторах, самом последнем чине в царском табели о рангах, счастье дочери было невозможно. Даже учитывая, что Сергею прочили большое будущее по художественной части.
– Художники народ не серьёзный, – заявил супруге господин Рихтер. – Они никогда не имеют постоянного заработка. Вечно в долгах. На картинах не заработаешь. С этим нужно считаться.
– Да я всецело с тобой согласна, – вторила мужу госпожа Рихтер. – Но что делать? Я ещё вчера говорила с Мариночкой. Так она плачет.
– Так поговори ещё, – настаивал Павел Васильевич. – Ты же мать. Повлияй на свою дочь. Убеди, найди нужные слова. Мы же не можем бездействовать. Пока ещё не поздно нужно всё решить.
– Хорошо, – пыталась успокоить супруга госпожа Рихтер. – Ты главное не волнуйся. Я ещё поговорю с ней.
– Убеди, раскрой ей глаза на мир, – не унимался уездный землемер. – Мы ведь с тобой тоже не вечные. Что будет с Мариночкой, случись, что снами? Кто о ней позаботиться? Кругом одни хищники. Поглумятся над бедной девушкой и выкинут на улицу.
– Господь с тобой, – перекрестилась госпожа Рихтер. – Не дай Бог. Даже грешно так думать.
– Жизнь сложная вещь, – продолжал давить на жену Павел Васильевич. – Ни что не вечно под луной. Но мне хочется, чтобы, когда придёт моё время, я был спокоен за судьбу дочери. Поэтому нужно устроить для неё хорошую партию.
– Но она хотела учиться музыке, – попыталась вступиться за дочь госпожа Рихтер.
– Что музыка, ерунда, – выпалил раздражённый уездный землемер. – Музыкой сыт не будешь.
– А зачем же мы поощряли её увлечение?
– Это обязательно, чтобы она была всесторонне развитой барышней, – пояснил Павел Васильевич. – Сейчас за красивые глазки уже не держаться. Сейчас женихи требовательные к невестам. Подавай им развитых барышень, чтобы и музицировали, и по-французски говорили. Стишки всякие знали. Это престижно. Это только плюс для всякой барышни.
– Ты как всегда дорогой прав, – согласилась с супругом госпожа Рихтер.
Всецело используя материнский авторитет, госпожа Рихтер имела обстоятельную беседу с дочерью. Она была умной женщиной и строгой матерью, поэтому, хотя и не без труда, добилась нужного результата, доведя дочь до больших слёз. Марина была сломлена. Ей ничего не оставалось, как пообещать, более не встречаться с Сергеем и не думать о нём.
Однако матери показалось мало одних обещаний дочери. Она потребовала, чтобы Марина написала Сергею. И на это пришлось согласиться девушке. В письме, написанном под диктовку матери, Марина сообщала Сергею, что более не может поддерживать с ним ни каких отношений. Что им лучше расстаться и забыть друг друга.
Записка с нарочным была отправлена адресату.
Получив весточку от любимой девушки, Сергей очень обрадовался. Прежде чем ознакомиться с посланием он несколько раз поцеловал письмо и крепко прижал его с груди, что даже ощутил биение своего сердца. Это означало, что сердца, влюблённых бились в унисон.
Его необычное поведение было замечено родительницей. Старая женщина даже немного забеспокоилась, не произошло ли чего недоброго с сыном. Но открытая улыбка юноши остановила её. Сын весь сиял от радости и его мать успокоилась. Значит у него всё хорошо. Зачем понапрасну тревожиться. Ребёнок так счастлив, а это самое главное для матери.
Насладившись эмоциональным предвкушением любовного послания, Сергей, наконец, принялся за чтение. Уже с первых прочитанных строк улыбка мгновенно слетела с лица юноши. У него задрожали руки, и записка выскользнув, полетела по комнате, приземлившись у дальней стенки.
Сергею стало плохо. В глазах потемнело, на висках набухла артерия, окрасив всё лицо в пурпуровый цвет. В голове появились странные шумы. Тело обмякло, жизненные силы улетучились, и Сергей рухнул на пол, словно подкошенный вражеской пулей.
К сыну бросилась престарелая матушка. Она схватила юношу за руку, ощутив её холодность и безжизненность. Это настолько напугало старую женщину, что она едва сама не лишилась чувств. Она удержала себя в руках лишь по причине необходимости помочь единственному ребёнку. Несколько казавшихся целой вечностью минут она не знала, что делать, лишь охала и причитала. Но осознав, что её беспомощность не принесёт облегчение сыну, женщина взяла себя в руки и, подложив под голову больного свою шаль, выскочила из квартиры в коридор. Там на её удачу находился сын дворника, худощавый парнишка лет десяти.
– Коленька, – взмолилась женщина, – ради Христа поспеши к доктору, Серёженьки плохо. Он заболел. Путь доктор быстро прибудет к нам.
– Будет сделано, – отрапортовал мальчик и пулей вылетел на улицу.
Он действительно быстро обернулся, так как уже через 20-ть минут в квартире Степановых появился доктор, пожилой человек с седыми волосами и сильно поседевшей бородкой в слегка потрёпанном сюртуке с потёртым от времени кожаным саквояжем.
Доктор внимательно осмотрел молодого человека. Проверил пульс, попросил показать язык, расширил зрачки. Достав стетоскоп, слуховую трубку, приложив её к груди больного, долго слушал.
За всё время осмотра доктор не проронил ни единого слова, чем ещё более увеличивал тревогу матери. Она не находила себе места, но, не смея вмешиваться в работу врача, терпеливо ожидала окончательного заключения.
– Что Пётр Иванович? – как только осмотр был окончен, с мольбой в голосе обратилась убитая горем женщина к доктору.
– Видите ли, Анна Прокофьевна, дело необычное, – промямлил врач, явно подбирая подходящие слова, чтобы не расстроить мать пациента.
– Неужели так всё плохо? – едва сдерживала себя женщина.
– Уж, не так всё и плохо, – уходил от прямого ответа Пётр Иванович.
– Прошу вас господин доктор не жалейте меня, – взмолилась старая женщина. – Говорите всю праву.
– Страшного тут ни чего нет, я не вижу большой опасности, – принялся успокаивать встревоженную женщину доктор. – Простой обморок, вызванный эмоциональным всплеском. Такое случается у натур тонких, можно сказать, артистических. Что-то вызвало у молодого человека сильное потрясение. Произошёл скачёк внутренней энергии и как следствие обморок.
– Это опасно?
– Полагаю не очень, но следует понаблюдать за больным, – пояснил доктор.
– Это может повториться?
– К сожалению, да, – констатировал Пётр Иванович.
– А что, что делать? – не унималась Анна Прокофьевна.
– Обеспечьте больному хороший уход, питание, не помещает свежий воздух. Хорошо бы отправить его в деревню, – посоветовал доктор. – А самое главное, необходимо оградить больного от нежелательных эмоций.
– Понимаю, – утерев слёзы, немного успокоилась Анна Прокофьевна. – Мы может отправить сына в деревню, к моему брату. Он смотритель почтовой станции в Никольском. Там и воздух хороший, при почтовой станции большой яблоневый сад. И речка там есть, можно рыбу удить. Брат мой больно охоч до этого дела.
– Речка, это хорошо, – оживился доктор. – Я знаете, сам очень люблю рыбу удить. Жаль, что времени всё нет. Старею, да и пациентов много некогда отдохнуть. А раньше бывало, любил с удочкой на бережку посидеть.
– Ах, батюшка, только скажите, я похлопочу о рыбалке у братца, – услужливо предложила женщина. – Уж там у него в Никольском такая знатная рыбалка. Братец иногда и нам рыбу передаёт. Такая знатная рыба.
– Это как-нибудь потом, – смутился Пётр Иванович. – Я уж давно удочку в руках не держал. Не до рыбалки знаете. Времени нет, да и здоровье последнее время подводит. Старость знаете ли.
– Жаль, ах как жаль, – запричитала Анна Прокофьевна. – А то завсегда с радостью. Только скажите.
– Ну да вернёмся к нашему больному, – остановил женщину доктор.
– Да, да, – минутное оживление мгновенно слетело с лица пожилой женщины.
– Хорошо бы понять, что так расстроило вашего сына, – поинтересовался доктор. – Что так сказать послужило толчком к его эмоциональному срыву.
– Он получил письмо, – призналась Анна Прокофьевна.
– Что там?
– От одной молодой особы.
– Теперь понятно, – разочарованно заявил врач. – Дело обычное. Любовные переживания самые тяжёлые. Сколько молодых людей загублено на этой почве. Слаба стала наша молодёжь, чуть что ни так, депрессия. А сколько молодых руки на себя наложило.
– Ах, Господь с вами, – испугалась мать больного.
– Будем надеяться, что до этого дело не дойдёт, – попытался успокоить встревоженную женщину доктор. – Но всё же за больным стоит приглядывать.
– Это всенепременно, – обещала Анна Прокофьена.
– За сим, позвольте откланяться, – принялся упаковывать свой саквояж Пётр Иванович.
– А что может микстурку какую пропишите? – поинтересовалась матушка больного.
– Дайте ему этот порошок, – доктор выложил на стол, упакованный в свёрнутый лист бумаги белый порошок. – По чайной ложки каждое утро, предварительно растворив в воде.
– Уж не знаю, как вас благодарить, – запричитала Анна Прокофьевна, протянув доктору трёхрублёвую ассигнацию.
– Благодарствую, – невнятно пробурчал Пётр Иванович, спрятав деньги в карман пиджака.
Более доктора ничего не удерживало, и он, простившись, покинул квартиру Степановых.
Хозяйка, проводив лекаря, вернулась к сыну. Ему было лучше, дыхание стало ровным, и слегка порозовели щеки.
Анна Прокофьевна вздохнула с облегчением. Но все её попытки поговорить с сыном закончились неудачей. Сергей не хотел говорить.
Делать было не чего, пришлось пожилой женщине оставаться в неведении. Тревожить сына ей не хотелось. Она рассудила, что когда придёт время то Сергей всё о своём горе расскажет сам, без принуждения.
Так прошёл день. Ночью же Сергею стало совсем плохо. Он метался в бреду, что-то несвязное выкрикивал.
Бедная мать ни на минуту не отходила от сына. Она была в полном отчаянии, переживая от того, что ничем не может облегчить страдания ребёнка. Она лишь молилась. Изредка отпуская руку больного сына, чтобы встав на колени отпустить земные поклоны.
Очевидно, её молитвы не были напрасными. К утру, когда едва забрезжил рассвет и робкий солнечный лучик осветил полумрак спальни больного, Сергей упокоился. Он перестал метаться и стонать и мирно, как ранее в детстве, заснул на руках измученной матери.
Сергей продолжал крепко спать, даже когда в квартире Степановых вновь появился врач. Доктор осторожно, чтобы не потревожить больного, осмотрел его. И встретившись с тревожным взглядом женщины, умоляющей сообщить что-либо хорошее о сыне, заявил:
– Полагаю, что сейчас всё будет хорошо.
– Что? – то ли действительно не расслышав слова доктора, то ли не веря услышанному, робко переспросила пожилая женщина.
– Говорю, что кризис благополучно миновал, – слегка повысив голос, сообщил Пётр Иванович. – И теперь всё будет хорошо.
– Значит, он поправиться? – с мольбой спросила Анна Прокофьевна.
– Несомненно.
– А как скоро? – почувствовав некое облегчение, засыпала доктора вопросами мать больного.
– Это сказать затруднительно, – промямлил доктор, сердясь, что его диагноз подвергается сомнению. – Недуги подобного рода весьма затруднительно лечатся. Эта болезнь душевного свойства. Тут всё будет зависеть от самого пациента. Спешка в этом деле только навредит.
– Что и микстурку никакую не выпишите? – не унималась женщина, слабо воспринимая слова доктора.
– Я же пояснил, что всё будет зависеть от самого больного.
– А как же ему помочь?
– Есть один способ.
– Какой, говорите ваша милость, – взмолилась Анна Прокофьевна. – Это ж мой единственный сынок. Кровинушка. Жалкий мой. Мне для него ничего не жалко. Я всё сделаю.
– Да в том то и дело, что микстурка, как вы изволили выразиться тут бессильна.
– Что вы такое говорите?
– А то, что не лекарства ему нужны, – стал нервничать доктор. – Необходимо переключить его мысли на что-то другое.
– Как это? – растерялась женщина.
– А чем любит, занимается больной?
– Картины малюет.
– Художник значит.
– Ага, – кивнула Анна Прокофьена.
– Замечательно, вот пусть и займётся творчеством. Картины пусть пишет без перерыва. Глядишь за делами и отлегнёт.
Проводив доктора, женщина вернулась в комнату к сыну. Он был уже в сознании и слабый румянец на его щеках свидетельствовал о его удовлетворительном состоянии.
– Как ты сыночек?
– Маменька я совершенно обессилен, – признался Сергей. – К тому же я голоден. Хоть целую миску супа съел бы.
– Сейчас я тебя накормлю, – бросилась на кухню обрадованная женщина.
Она хорошо знала, что во время болезни кушать не хочется. А если больной испытывает голод, то он точно пошёл на поправку.
Накормив сына, женщина решила не откладывать разговора и осторожно, чтобы не навредить, поинтересовалась о его дальнейших планах.
– Я решил серьёзно заняться живописью, – заявил сын, чем очень обрадовал родительницу.
– Вот и славно, – не веря таким положительным переменам, облегчённо вздохнула Анна Прокофьевна. – Правильно сынок, жизнь не останавливается. Всё наладится. Время лечит. Станешь знаменитым художником, так все барышни по тебе сохнуть будут. Знаешь, как юные дамы падки на знаменитостей.
– Мне нет никакого дела до юных барышень, – резко оборвал мать Сергей, – пусть за бездарными поэтишками бегают. А я желаю серьёзно заниматься живописью и всё. И никто мне не помешает.
– Да, да, конечно, – затараторила Анна Прокофьевна, испугавшись, что своими наставлениями вновь ранит больное сердечко сына. – Конечно, в жизни необходимо достичь больших высот. Вон сколько у нас видных живописцев. Я верю, ты сможешь писать картины не хуже них.
– Да нужно вернуться к работе, – согласился с матерью Сергей.
– А хочешь, сынок поезжай в Никольское к дяде Андрею, – предложила Анна Прокофьевна. – Там сейчас хорошо. Лес рядом, по грибы с сёстрами станешь ходить. Речка, порыбачишь с дядькой Андреем. А какие там рассветы, а какие закаты. Век бы там жила. Это тебе не наш закопчённый заводскими трубами городишко. Там душа сама лечиться.
– А что, и вправду махнуть в Никольское, – согласился с матерью Сергей. – Там действительно такие пейзажи. Поработаю, да толстощеких сестриц давно не видел. Пойди уже невесты.
– Вот и славно, поезжай, – обрадовалась матушка. – Как вернётся отец, он тебя и свезёт в Никольское. А я брату и племянницам гостинцы соберу, передашь заодно. Сколько уже не виделись.
