Отпуск по ранению – Вячеслав Кондратьев

Данная книга, пожалуй, будет лучшей из «военной тематики», прочитанной мной в этом году, и составит конкуренцию Ремарку с его «Возращением». С точки зрения воздействия художественных образов и эмоционального погружения в сюжет эти произведения Кондратьева производят очень сильное впечатление, скорее всего, еще и усиленное прослушанными аудиоверсиями, в записи которых принимали участие множество актеров и явно чувствуется работа звукорежиссёра (возможно, даже чуть излишняя, моментами хотелось перескочить отвлекающие от сюжета музыкальные вставки).Для меня роман Ремарка и повести Кондратьева из данного издания оказались чем-то похожи, особенно второй рассказ данного сборника – «Отпуск по ранению» – имеет явно сходные черты с настроением «Возращения», ведь тут, как и у западного автора, герой возвращается с фронта домой. Контраст окопной жизни и относительно мирного существования в тылу приводит лейтенанта в недоумение, не сразу привыкает он к такой резкой смене обстановки, чувствует свою чуждость тыловикам, даже с матерью и то слишком многое стало его разделять.цитатаНечасто видели в Москве вот таких – прямо с передовой, обработанных и измочаленных войной, в простреленных, окровавленных ватниках, в прожженных, заляпанных двухмесячной грязью сапогах… И на Володьку смотрели. Смотрели с сочувствием. У некоторых пожилых женщин появились слезы, но это раздражало его – ну чего вылупились? Не с тещиных блинов еду. Небось думаете, что война – это то, что вам в кино показывали… Особенно раздражали его мужчины – побритые и при галстучках.Когда он сел на уступленное ему место, соседи заметно отодвинулись от него, и это добавило раздражения – видите ли, грязный он больно…– Какой ты трудный, Володя, – сквозь слезы бормотала Юлька. – Моя мама всегда говорила, что ты трудный мальчишка.

– Мальчишка! Я мужик теперь! Понимаешь, мужик! Я видел столько за эти месяцы, чего за сто лет не увидишь. Ты посмотри на меня, посмотри. – Он подошел к ней и стал.свернутьХотя, конечно, Володя, чуть привыкнув к Москве, стал лучше понимать, как нелегко приходится и жителям столицы, что каждую семью так или иначе затронула война, которая отбирает силы и жизни у народа.цитатаВыходя иногда на улицу, он уже видел, что Москва не такая, какой показалась ему в первые дни, что не так уж красивы и нарядны московские девушки. Они были худы, бледны, а их платья не так цветасты, как виделось поначалу его глазам, привыкшим за годы службы к серо-зеленым цветам военного обмундирования. И не так много было народа на улицах. Пусты были дворы, и совсем не видно было детей…Вечерами плыли по улицам аэростаты заграждения, как какие-то гигантские рыбы, которые, зацепив на крючок, тащили девушки в военной форме. И совсем становилась Москва пустынна, когда темнело, а за час до комендантского часа на улицах уж не было никого.Медленно поднимался он в гору по Божедомке, а теперь улице Дурова, прошел «Дуровский уголок», а дальше налево увидел полуразрушенное здание «Цветметзолото». И опять воронки так недалеко от его улицы напомнили, что Москва не такой уж тыл, что эти бомбы могли попасть в его, Володькин, дом и… страшно подумать… убить его мать.свернутьТак же, как и герой Ремарка, лейтенант Володька, побывав на передовой, потерял некие иллюзии о героизме и доблести, чудом выжив в «мясорубке», теперь не только страшится вернуться обратно на фронт, но и приходит в ужас, узнав, что знакомая девчонка записалась в армию добровольцем.В данном рассказе очень много ярких сцен, например, как не упомянуть момент в элитном ресторане, где в окружении «мажоров» герой с трудом верит, что может существовать одновременно две столь противоположные реальности: услужливые официантки, предлагающие гостям мартини, и поля, усеянные неубранными трупами погибших подо Ржевом.цитатыНесовместимость этого с тем, что все еще стояло перед его внутренним взором, – изрытого воронками поля, шатающихся от усталости и голода бойцов в грязных шинелях, бродящих от шалаша к шалашу в поисках щепотки махры, вони от тухлой конины, незахороненных трупов, – была так разительна, так неправдоподобна, так чудовищна, что у Володьки рука невольно полезла в задний карман бридж – ему захотелось вытащить «вальтер» и начать палить по всему этому великолепию – по люстрам, по стеклам, по этому вишневому ковру, чтоб продырявить его пулями, услышать звон битого стекла…Володька все еще не мог прийти в себя и сидел набычившись, чувствуя, как нарастает внутри что-то тяжелое и недоброе… Ему было совершенно невозможно представить, что этот зал и болотный пятак передовой существуют в одном времени и пространстве. Либо сон это, либо сном был Ржев… Одно из двух! Совместить их нельзя!Не может же он сказать, что оставили они Степанова на поле, что еле-еле раненых вытащили, живых, что не до мертвых было, когда немец не переставал разметывать их огнем до тех пор, пока ни одного человека не осталось на поле.

…потому и похоронку не присылают пока, что надо в ней место захоронения указать, а убрали ли с поля убитых или нет? Видно, не убрали еще. Да и как их уберешь? Пробовали. Посылали по четыре человека ночью, а возвращались три. За каждого мертвого по одному живому отдавать приходилось. И оставили.свернутьБудет отражена в этом рассказе и любовь, которую, наконец, дождался главный герой, ведь так обидно было опять возвращаться под пули, ни разу не влюбившись. Но главное, что отличает советскую прозу от творчества немецкого писателя, это осознание важности и необходимости жертвы, на которую приходится идти каждому порядочному человеку в военное время, неподдельное чувство долга, ведь «кто, если не я»?цитатаДа, это была правда войны, но не полная правда, как подумалось Володьке, потому как его война была иной. Иной в главном, в том пронизывающем всех их ясном и огромном чувстве понимания справедливости этой войны. Оно-то и помогало им всем выдерживав и превозмогать то нечеловеческое, присущее любой войне.свернутьАвтор красиво говорит и про совесть, и про «психологию», которую воспитала в людях русская литература, так вот, рассказы в этом сборнике – еще один пример той самой русской литературы, которая подчеркивала лучшее в людях.И во втором рассказе – «Сашка» – этого «лучшего» так много, что даже хотелось иной конец истории с пленным немцем, хотя получившийся более вдохновляющий и оптимистичный. Конечно, такие произведения, как «Сашка», рождают гордость за доброту, порядочность и человечность героев, но признаться, мне было интереснее увидеть, как автор изобразил бы столкновение веры в идеалы, порядочность и цинизм, жестокость военного времени, то, как герой смог бы примириться с этой ситуацией и какие доводы приводил в мысленных беседах с самим собой. Остается ли место для чести на поле боя, тем более, боев сложных, часто неудачных и даже бессмысленных, когда враг обладает превосходящими силами, когда идут огромные потери среди воинского состава, проблемы с продовольствием и вооружением? С другой стороны, автор однозначно отвечает на этот вопрос устами рядового Сашки -цитатаПотому как люди мы! А вы фашисты!Нельзя нас с ними равнять. Понял?

– Именно, – сказал Сашка. – Раз они гады, значит, и мы такими должны быть? Так, что ли, по-твоему?свернутьПодводя итог, советую эти повести читателям, тут нет плакатного патриотизма и нереалистичной доблести, в книге поднимается масса проблем и неоднозначностей того сурового, трагичного военного времени, но то, как главные герои решают нравственные вопросы, не может не восхищать.

Детская библиотека опять принесла интересный улов. В кинотеатрах как раз идет фильм «Ржев», снятый по мотивам повести этого же автора. В этот сборник она не попала, однако для того, чтобы прочувствовать дух, другие повести сойдут. Собственно, я среагировал на обложку после того, как посмотрел обзор свежего фильма от Алексея Исаева – стало интересно, видны ли следы того, что потом проросло в перестройку буйным цветом, в повестях конца «застоя». И вы знаете, конечно, видны. Нет, тут еще нет того занудного, набившего оскомину набора штампов – уголовников, противоречивых немцев, тайно верующих и прочего. Однако послезнание так и тянет сказать, что вот этот пассаж автор не зря ввернул, вот здесь давит на то самое. В обзоре Исаев говорил, что Кондратьев за деревьями не видел леса, т.е. за частной операцией не видел рисунка самого сражения за Ржев. Возможно, так следует из повести, по которой снят фильм. Здесь же, в «Сашке» и «Отпуске…», все он видит, даже сам говорит, что в определенный момент герой дорос, чтобы понять и охватить. Так что дело не в этом. Просто этот автор такой, ему важнее то, о чем он писал. Не будем впадать в морализаторство и называть это гнильцой, нет.«Сашка» привел автора в литературу, он прост, нарочито безыскусен и тем должен был снимать вопрос о рефлексии, давая право персонажу говорить о страшных вещах, об ошибках и промахах. Однако автор – интеллигент, поэтому очень уж ненатурально герой вышел, очень уж он грубо сшит из лоскутов представлений интеллигента о народе. Такой вот беспартийный Нагульнов с головой Платона Каратаева. А вот герой «Отпуска…» – сам автор, и тут он куда живее, только вот претит мне то, что автор решил себя приукрасить, добавив себе, э, мачизма. Тут и размахивание пистолетом в ресторане, и беспорядочные половые связи. Ну, такой классический русский интеллигент. Жаль, что с желанием этим Кондратьев не совладал.В сухом остатке есть относительно дельное описание переднего края, есть жутковатый по подробностям самостоятельный путь раненных до различных госпиталей, есть военная Москва мая-июня 1942. Вот Москва удалась полностью, в нее окунаешься, живешь ее жизнью, от коммерческих ресторанов до пивных баров-автоматов, от студентов архитектурных вузов до безногих инвалидов.

В этой книге хорошо все! Ни на секунду не перестаешь верить написанному, т.к. все очень открыто, честно, жестко по отношению к самому себе. Все герои настоящие, нет выдуманной геройщины или налета пустой романтики.

Интересно выбран «ракурс» войны. Здесь на гражданке войны как таковой нет, но ее ошметки долетают и бьют порой больнее чем на фронте – искалеченные бойцы, усталые женщины, повзрослевшие дети.

Читать безумно интересно, нет пространной болтовни или «литературных» напыщенных описаний, все по делу. Язык повествования местами шероховат, но здесь этого и не нужно. Главное, все по настоящему, с живыми людьми и палящей войной.

Это не просто литература, это выше ее, это самая жизнь!