Вячеслав Манягин
Герои и подлецы Смутного времени

Полная версия

* * *

© В. Г. Манягин, 2021

© Книжный мир, 2021

Вступление

Четыре века назад вместе с Великим голодом на Русь пришла и первая Смута.

Как тогда говорили, «народ согрешит – царь умóлит, а царь согрешит – народ не умóлит». Видно сильно согрешил царь Борис, а вместе с ним и русский народ, если Господь посетил Россию гладом, мором, междоусобицей, нашествием иноплеменных и разорением государства.

За три голодных года вымерло около половины населения страны: от ⅓ на теплом юге до ⅔ на суровом севере. Даже если летописец преувеличивал, все равно последствия голода были ужасны. На рынках продавали человечину. Дети поедали родителей, а родители – детей. Очевидец писал, что сам видел, как на столичной площади мать разрывала на части и поедала своего еще живого ребенка. Пишу об этом не для того, чтобы ужаснуть кого-то, а для того, чтобы показать, до каких глубин может пасть человеческая душа. Владельцы крепостных, не имея возможности их прокормить, выгоняли людей на улицу, навстречу голодной смерти. Чиновники разворовывали хлеб и деньги, отпущенные из казны для пропитания голодных и даже саван для похорон неимущих. Купцы спекулировали зерном, наживаясь на бешеном росте цен. Православный ел православного в прямом смысле слова.

Мир рушился. Человек лишался нравственной опоры, и после этого уже всё было возможно. Немногие устояли в то время. У большинства со дна души поднялась та муть, которая и стала истинным началом Великой Смуты русского народа.

 
В глухие дни Бориса Годунова,
Во мгле Российской пасмурной страны,
Толпы людей скиталися без крова,
И по ночам всходило две луны.
 
 
Два солнца по утрам светило с неба,
С свирепостью на дольний мир смотря.
И вопль протяжный: «Хлеба! Хлеба! Хлеба!»
Из тьмы лесов стремился до царя.
 
 
На улицах иссохшие скелеты
Щипали жадно чахлую траву,
Как скот озверены и неодеты,
И сны осуществлялись наяву.
 
 
Гроба, отяжелевшие от гнили,
Живым давали смрадный адский хлеб,
Во рту у мертвых сено находили,
И каждый дом был сумрачный вертеп.
 
 
От бурь и вихрей башни низвергались.
И небеса, таясь меж туч тройных,
Внезапно красным светом озарялись,
Являя битву воинств неземных.
 
 
Невиданные птицы прилетали,
Орлы парили с криком над Москвой,
На перекрестках молча старцы ждали,
Качая поседевшей головой.
 
 
Среди людей блуждали смерть и злоба,
Узрев комету, дрогнула земля.
И в эти дни Димитрий встал из гроба,
В Отрепьева свой дух переселя^[1].
 

Великий голод в Москве

В 1603 г. закончился голод, но начался бунт против царя. Изверившийся во всем народ двинулся на столицу. Социальная война, вызванная голодом и реформами Годунова, накалила обстановку в обществе до предела. Страна бурлила, как кипящая вода в закрытом котле, пар готовился сорвать крышку. Выброшенные помещиками во время бедствия на улицу «лишние рты» – крепостные, дворня, боевые холопы – лишившись земли, крова и средств к существованию, сбивались в гигантские разбойничьи шайки и опустошали страну, логично решив, что если они не нужны господам, то и господа не нужны им. С повстанческой армией Хлопка под Москвой воеводам Годунова пришлось выдержать не одно сражение, прежде чем ее удалось разгромить. Восстание против царской власти – не против боярина, местного князька или присланного из Москвы чиновника, а против самого помазанника Божьего – явление для средневекового менталитета экстремальное. Мировосприятие у человека того времени было весьма отличным от нашего.

Не стоит думать при этом, будто наши предки были глупее нас только потому, что не знали закона Ома. И мозги у них были что надо, и руки росли из того места. Но само течение жизни – размеренное и предсказуемое как смена времен года, без газет, телевидения и интернета – не предусматривало резких политических и социальных изменений. На небе был Бог, в Москве – царь. Причем Бог – православный, а царь – урожденный. Поближе – боярин-барин или дворянин-помещик.

Но вот со смертью младенца-царевича в Угличе пошел под горку локомотив истории. Все быстрее крутились его колеса, все стремительней проскакивали полустанки и станции. Пар, свист, стук – и вот уже машинист ничем не рулит, ни на что не влияет, а пассажиры только и могут с ужасом смотреть из окон на пролетающие мимо руины, пожарища да кладбища.

Конец династии Ивана Калиты и жуткий голод, угробившийся полстраны, выбили скрепы народной жизни. А затем – вторжение «названного Дмитрия» (как называли человека, известного ныне под именем Лжедмитрия I некоторые осторожные дореволюционные историки), странная смерть Бориса и жестокое убийство его семьи, воцарение самозванца и его неожиданное падение, и, наконец, восшествие на престол Василия Шуйского – и все это всего лишь за один год! За один год сменилось три династии. В городах и весях Святой Руси еще пировали по случаю обретения «урожденного царя Дмитрия Ивановича» (Годунова – выскочку из мелкопоместных дворян – многие за подлинного царя так и не признали), а тут уже и этот оказался самозванцем и папёжником. А что такое самозванец на царском престоле? Царь – живая икона Бога на земле, христос (помазанник) Божий, единственный из всех людей в мире дважды получающий святое миропомазание. Но если царь – христос, то незаконно выдающий себя за царя и самозвано забравшийся на престол есть противник Христа – антихрист.

Голова шла от этого кругом. Страшно было от мыслей, теснившихся в ней. Ведь если Годунову – «татарину и зятю Малюты» можно, если можно беглому монаху Отрепьеву, так выходит – любому можно?.. Отсюда и пошли потом многочисленные самозваные «царевичи» Дмитрии, Петры, Илейки Муромские и прочие. Рушилась вера не просто в сакральность царской власти, рушилась вера в богоустановленное мироустройство, в Самого Господа. Да и труднехонько было сохранить веру в Него после того, как ели в Великий голод пироги с человечиной. И то ли еще будет! Одни котлы с солониной из человечьих трупов, обнаруженные в Кремле победившими ополченцами Минина и Пожарского чего стоят! А ведь оборону Кремля держали не только поляки, но и русские сторонники царевича-королевича Владислава. Отсиживался вместе с поляками и своими родственниками за кремлевскими стенами от русских ополченцев и будущий первый царь из династии Романовых Михаил…

Когда смотришь на череду действующих лиц Смутного времени, то видишь перед собой почти одних интриганов, заговорщиков, клятвопреступников, изменников, убийц, самозванцев. С трудом находишь среди них людей, не тронутых тлением Смуты. Таких можно счесть по пальцам одной руки: патриарх Гермоген, князья Скопин-Шуйский, Пожарский, староста Минин… Вот, пожалуй, и все. Это среди русской элиты. А в простом народе – казаки, лисовчики, каждый против всех и все против каждого. Жгут друг другу пятки, в надежде добыть серебряную копеечку. Переславцы идут грабить ростовцев, южане – северян, города и целые области мотает как корабль в шторм, от Шуйского к Тушинскому вору, от поляков к Пожарскому. Ополчение вышло освобождать Москву: 1200 человек… И как-то никто не вспоминает, что и эти герои, последняя надежда Руси, пошли спасать ее за жалованье, от 35 до 50 рублей в год.

Утешает лишь то, что во все времена, во всех народах было так же, и мы – не лучше и не хуже. Чтобы это понять, стоит только оглянуться вокруг: в наше новое смутное время ничего не изменилось, разве что в худшую сторону…

По словам очевидца Смуты, келаря Сергиевой лавры Авраамия Палицына, «гибли Отечество и Церковь; храмы истинного Бога разорялись, подобно капищам Владимирова времени; скот и псы жили в алтарях; воздухами^[2] и пеленами^[3] украшались кони; злодеи пили из святых потиров^[4], на иконах играли в кости; в ризах иерейских плясали блудницы. Иноков, священников палили огнем, допытываясь сокровищ; отшельников, схимников заставляли петь срамные песни, а безмолвствующих убивали… Люди уступили свои жилища зверям; медведи и волки, оставив леса, витали в пустых городах и весях; враны плотоядные сидели станицами на телах человеческих; малые птицы гнездились в черепах. Могилы, как горы, везде возвышались. Граждане и земледельцы жили в дебрях, в лесах и пещерах неведомых, или в болотах, только ночью выходя из них обсушиться. И леса не спасали: люди, уже покинув звероловство, ходили туда с чуткими псами на ловлю людей; матери, укрываясь в густоте древесной, страшились вопля своих младенцев, зажимали им рот и душили до смерти. Не светом луны, а пожарами озарялись ночи; ибо грабители жгли, чего не могли взять с собою – дома и скирды хлеба, да будет Россия пустынею необитаемою…»

И не поляки все это делали (по крайней мере, далеко не всегда поляки), а свои русские и православные: дворяне, крестьяне, казаки. А началось все с убийства младенца в Угличе – кем бы этот младенец ни был, царским сыном или подставленным вместо него сыном простолюдина. А за ним последовал шестнадцатилетний царевич Федор Годунов с разможженой дубинкой головой, далее – повешенный в метельный полдень четырехлетний Ваня Мнишек и тысячи, десятки тысяч детей – изнасилованных, задушенных, съеденных в голодные годы, – вплоть до подвала Ипатьевского дома, который впитал июльской ночью 1918 года невинную кровь убитых царских детей.

Пятнадцать лет непрерывной гражданской войны и польско-шведской интервенции уничтожили еще 50 % из тех, кто выжил в голодные годы. Страна лежала в руинах. Немецкий посол по дороге от Новгорода до Твери, не встретил ни одной населенной деревни! Все дома вдоль дорог были забиты непогребенными трупами.

Таковы были результаты Смуты, бушевавшей над Россией до 1618 года.

* * *

Большинство историков XIX–XX вв. считают Смуту результатом 50-летнего правления царя Иоанна Грозного. Вот что написал об этом времени отнюдь не самый «зашоренный» советский ученый, ведущий специалист по русскому средневековью Р. Г. Скрынников: «От эпидемий и голода умерли десятки тысяч человек. От рук опричников погибло 4000… Города были центрами средневековой цивилизации. Их население было малочисленным. Репрессии нанесли огромный ущерб городам… Вся мрачная затхлая атмосфера средневековья была проникнута культом насилия, пренебрежением к достоинству и жизни человека, пропитана всевозможными грубыми суевериями» (курсив мой. – В. М.).

Однако был и другой взгляд на причины Смуты. «Великая беда (Смута) есть следствие законов Бориса Годунова, сделавших невольными крестьян», – писал в свое время Татищев. По мнению историка князя М. М. Щербатова, главной причиной возникновения Смуты была «политика Годунова».

Действительно, историки как бы забывают, что между смертью Ивана Грозного и началом Смуты прошло четырнадцатилетнее царствование Федора Иоанновича, сына Ивана Грозного и последнего Рюриковича на московском престоле и семилетнее правление царя Бориса Годунова. Более двух десятилетий, в течении которых страной, сначала фактически, а потом и де-юре управлял Годунов.

Обвинять Ивана Грозного в том, что Смута является результатом его правления, все равно, что обвинять Сталина в перестройке и гибели СССР. И тот и другой виноваты лишь в том, что при их правлении Русское государство стало настолько могущественным, что это вызвало крестовый поход против него всех ведущих государств и политических сил западного мира.

Если же трезво взглянуть на факты, то Смута – результат последовавшего после царствования Иоанна IV слома той социальной системы, которую на протяжении нескольких столетий возводили правившие Россией государи из династии Ивана Калиты.

К мысли о необходимости создания такой системы московские великие князья пришли в результате осмысления исторического опыта Древней Руси и татаро-монгольского ига. Хотя попытки построить нечто подобное предпринимались и раньше, например великим князем Андреем Боголюбским, но они оказались преждевременны и безуспешны. Дело в том, что государственные и общественные реалии Древней Руси не способствовали этому. Они в значительной мере отличались от того, что мы можем видеть в Московском государстве XV–XVI веков.

Карамзин отмечал европейский характер Древней Руси. В Древнерусском государстве законодательство, образ жизни, даже одежда мало отличались от европейских. Но Платонов пишет о неустойчивости политического устройства Древнерусского государства со столицей в Киеве: постоянное перемещение князей с княжения на княжение, широкое распространение вечевой системы, ограничивающей княжескую власть, обширное частное землевладение, широкое распространение рабства – все это препятствовало установлению самодержавия.

Велика была и степень нравственного падения русского народа в XII–XIII вв. Об этом свидетельствует то, что во внешней торговле домонгольской Руси среди экспортируемых товаров важнейшее место занимали рабы – не только иноплеменники, захваченные на поле боя, но и свои, русские единоверцы.

Все это привело единое Древнерусское государство к преждевременному концу еще за век до того, как оно подверглось татарскому погрому. Никто как-то особо и не задумывается о том, почему великие князья Юрий Долгорукий и Андрей Боголюбский перенесли на север центр политической и государственной жизни. А ведь летописец указывает на катастрофическое запустение Южной Руси. В Чернигове – втором по величине городе Киевского княжества – сообщает летопись, «остались лишь княжеские псари да пришлые половцы». В чем же дело? Странным образом, в середине XII века, население Южной Руси разделилось на две части. Одна, меньшая, переселилась в близлежащие районы Южной Польши, а вторая – на северо-восток, в междуречье Оки и Волги. Два века спустя потомки ушедших в Польшу вернулись на запустевшие земли Приднепровья. Так появились малороссы. Ушедшие на север остались среди болот и лесов Владимиро-Суздальской Руси, ассимилировали коренастых и рыжих угро-финнов и создали Московскую Русь. Так появились великороссы. Эти процессы шли во время татаро-монгольского ига и закончились к моменту его падения. По мнению современников, татарское иго было дано Богом как горькое лекарство для вразумления русского народа и исправления его путей.

Принципы, на которых создавалось Московское государство, заметно отличались от тех, на которых была основана Киевская Русь. Часто историки, страдающие русофобией, называют Россию азиатской страной, но, не в силах объяснить конкретно, в чем же заключается наша «азиатчина», начинают что-то плести о дураках и дорогах. Дело, конечно, не в этих двух бедах нашей страны, а в социально-политической системе Московского государства.

Если искать аналогии с Московским государством, то надо обратиться к азиатской древности библейских времен. Его основополагающие принципы были те же, что в архаических государствах: Ассирии, Египте, ветхозаветном Израиле до его вавилонского плена и даже доколумбовых государствах Центральной и Южной Америки – ацтеков и инков. Это сословность, государственная собственность на землю и сакральность верховной власти.

Нет сомнения, что московские государи, приступая к строительству своего государства, уже имели определенный план, и неуклонно выполняли его, передавая эстафету от отца к сыну на протяжении столетий. Его важной составной частью было построение справедливого, сословного общества, просвещенного христианской верой. Именно в XV–XVI веках Московская Русь была наиболее близка к достижению этого идеала.

Прав был Татищев. Пагубные изменения в государстве и обществе произошли не при Иоанне Грозном, а во время правления Бориса Годунова. Именно Годунов попытался основать новую династию и для этого стал искать опору не в обществе в целом, а в одном сословии, наиболее близком и полезном ему – в дворянстве. Для аристократии, князей и боярства Годунов был до конца дней чужим. Они не приняли его, и, в конечном счете, привели к гибели. Крестьяне по своей политической и военной слабости мало могли быть ему полезны. И лишь дворянское сословие, основная воинская сила государства, видевшая к тому же в Годунове «своего» царя из дворян, оказало ему поддержку. Но эта поддержка дорого обошлась и государству, и самому правителю.

Когда пришло время расплачиваться с дворянством, Годунов так реформировал налоговую систему и перераспределил государственные тяготы, что разрушил всю веками создаваемую систему сословного социального мира, основанного, прежде всего, на понятии справедливости. Подати только за первую половину правления Годунова выросли в полтора раза, а годовые проценты на ссуды – в 10 раз (!). Это объясняет, почему во время правления Бориса Годунова случилось невозможное прежде: выступление народа против центральной власти, против царя.

Борис снял тяготы с плеч дворянина и большую их часть перебросил на спину пахарю, а остальное – столь нелюбимому им боярскому племени. Но он сделал худшее – он разрушил веру в справедливость и правду на земле, разрушил «общее дело» всех православных христиан. И государство стало медленно, но неуклонно разрушаться, сползать в трясину Смуты – сначала духовной, а затем и политической.

Одним из годуновских деяний, потрясших народную душу, стало введение крепостного права. Прикрепление к земле вызвало бегство крестьян на окраины государства, что, в свою очередь, привело к нехватке рабочих рук в центре. Чтобы разрешить данную проблему, Борис разрешил кабалить, то есть обращать в рабство, вольных слуг, служащих по найму. Достаточно было проработать несколько часов на хозяина, чтобы неожиданно превратиться в его раба. Недовольство этой системой вызвало необходимость создать ей некий противовес, и Годунов приказал не только поощрять доносительство холопов на своих хозяев, но и награждать доносчиков имуществом жертвы.

Все эти изменения никак не способствовали социальному миру в стране. Они превратили более-менее мирно уживавшиеся прежде сословия во враждебные друг другу классы. Большинство «деяний» Годунова были вызваны не потребностями государства, а текущими задачами, прежде всего, одной, самой важной для него задачей – удержаться у власти, укрепить свою династию. В своих действиях он шел на поводу обстоятельств.

Годуновские реформы стали началом конца Московского государства. Пресечение династии Калиты привело к тому, что некому было поддерживать систему сословного равновесия. На вершине власти была утеряна сама идея сословного общества.

A. C. Пушкин считал, что «Борис Годунов погиб потому, что от него отвернулся собственный народ. Крестьяне не простили ему отмены старинного Юрьева дня, ограждавшего их свободу» (Р. Г. Скрынников).

Огромную роль в том, что Годунов проиграл сначала информационную, а затем и «горячую» войну своим противникам, сыграли не только проводимые им трансформации общественного устройства Московского царства, но и то, что подданные так и не стали в массе воспринимать его как легитимного («урожденного») царя. Противники Годунова в московском политическом истеблишменте организовали против него заговор. А удар, нанесенный по престижу Годунова трехлетним голодом и неспособностью царской администрации с этим голодом справиться, окончательно подорвал позиции новой династии. Смута – не столько интервенция, сколько гражданская война – стала неизбежностью. И она не закончилась до тех пор, пока силы, ее развязавшие, не добились своих целей, главной среди которых был захват престола.

Глава 1
Федор Иванович
Забытый царь

В марте 1584 года умер первый русский царь Иоанн Грозный, отравленный кем-то из придворных, подкупленных иезуитами. Точно так же, немного ранее, осенью 1581 года – от ядовитого зелья – умер старший сын и наследник Ивана IV, царевич Иван Иванович.

Нет никаких документальных подтверждений тому, что царевич Иван пал от руки своего отца, зато исследования останков царской семьи неопровержимо подтверждают, что сам царь и все его ближайшие родственники были отравлены^[5].

В останках царя Иоанна Грозного и его сына Ивана содержание ртути превышает предельно допустимую концентрацию в 32 раза!

Естественное содержание ртути составляет в печени не более 0,02 мг, в почках – 0,04 мг, а мышьяка – до 0,07 мг и 0,08 мг соответственно. В останках Ивана IV было обнаружено 1,33 мг ртути и 0,15 мг мышьяка. Таким образом, по ртути превышение ПДК в 32 раза, а по мышьяку – в 1,8 раз.

Следы отравления царевича Ивана тоже просто нельзя не заметить. В останках царевича ртути нашли ровно столько же, сколько и в останках царя Иоанна, а мышьяка почти в два раза больше, чем у отца – 0,26 мг.

В первую очередь такое совпадение может свидетельствовать о том, что царя и царевича начали травить одновременно. Одним ядом. И возможно, один человек. Кто?

После смерти царя Иоанна в Москве восстал народ. Восставшие требовали покарать ближнего свойственника Бориса Годунова, боярина Богдана Бельского, который, сообщает Татищев, по народному мнению, «извел царя Иоанна Васильевича и хочет умертвить царя Феодора». О Бельском – отравителе царя – писал Исаак Масса^[6].

На престол вступил Федор Иванович, третий сын Ивана Грозного от его первой жены, Анастасии Романовой^[7]. Его правление длилось 14 лет, было наполнено многими важными событиями, но и историки, и публицисты о нем вспоминают не часто. Иностранцы (а вслед за ними и российские историки XIX–XX веков) считали царя Федора «слабоумным» за его полное равнодушие к власти и повышенную религиозность. Английский торговый агент Джером Горсей^[8] сообщал о Федоре Ивановиче, что тот «прост умом». Французский наемник на русской службе Жак Маржерет^[9] писал: «…власть унаследовал Федор, государь весьма простоватый, который часто забавлялся, звоня в колокола, или большую часть времени проводил в церкви». Наиболее развернутая характеристика русского государя принадлежит перу Д. Флетчера, английского дипломата. В частности, он пишет: «Теперешний царь (по имени Феодор Иванович) относительно своей наружности: росту малого, приземист и толстоват, телосложения слабого и склонен к водяной; нос у него ястребиный, поступь нетвердая от некоторой расслабленности в членах; он тяжел и недеятелен, но всегда улыбается, так что почти смеется. Что касается до других свойств его, то он прост и слабоумен, но весьма любезен и хорош в обращении, тих, милостив, не имеет склонности к войне, мало способен к делам политическим и до крайности суеверен. Кроме того, что он молится дома, ходит он обыкновенно каждую неделю на богомолье в какой-нибудь из ближних монастырей».

Эти три высказывания сделаны иностранцами, у которых не было оснований относиться к Федору Ивановичу с особенной приязнью или, напротив, с ненавистью. Из их слов видно общее мнение: русский монарх «прост» и не блещет интеллектом, но это добрый, спокойный и благочестивый человек.

Царь Федор Иванович

К сожалению, вот уже несколько поколений отечественных историков и публицистов большей частью опираются в своих выводах не на эти свидетельства, а на другие, гораздо более радикальные. Их цитируют намного чаще. Без конца приводится фраза из шведского источника, согласно которой Федор Иванович – помешанный, а собственные подданные величают его «русским словом durak». Кто, когда и за что обозвал так государя, остается за пределами этого высказывания, то есть оно бесконтекстно. Другая излюбленная фраза из того же ряда принадлежит польскому посланнику Сапеге, который счел, что у Федора Ивановича вовсе нет рассудка. Наверное, имеет смысл напомнить, что и польско-литовское государство, и шведское находились тогда в весьма недружественных отношениях с Россией, а конфликт со шведами в конечном итоге был решен оружием. Ни у поляков, ни у шведов не было ни малейших причин испытывать сколько-нибудь добрые чувства к русскому царю. В государственной летописи сохранилось описание начальных дней царствования этого государя. Нигде не видно никаких признаков слабоумного поведения – напротив, когда проходил обряд венчания на царство, Федор Иванович дважды публично выступал с речами, утверждая свое желание повторить эту церемонию, впервые введенную при его отце. Конечно, сейчас трудно судить, сколь точно передано летописцем содержание монарших речей. Но сам факт их произнесения никаких сомнений не вызывает: англичанин Горсей, беспристрастный свидетель происходящего, тоже пишет, что царь прилюдно держал речь^[10]. Дьяк Иван Тимофеев дает Феодору Ивановичу такую оценку: «Своими молитвами царь мой сохранил землю невредимой от вражеских козней. Он был по природе кроток, ко всем очень милостив и непорочен, и, подобно Иову, на всех путях своих охранял себя от всякой злой вещи, более всего любя благочестие, церковное благолепие и, после священных иереев, монашеский чин и даже меньших во Христе братьев, ублажаемых в Евангелии самим Господом.

Просто сказать, – он всего себя предал Христу и все время своего святого и преподобного царствования, не любя крови, как инок проводил в посте, в молитвах и мольбах с коленопреклонением – днем и ночью, всю жизнь изнуряя себя духовными подвигами»^[11].

Федор I Иванович. Реконструкция М. М. Герасимова

И в завещании Ивана Грозного 1572 года оба брата – Иван и Федор – представлены одинаково дееспособными, и разница между ними была лишь в старшинстве. Младший сын Федор получал по данному завещанию отца удел с 14 городами, главным из которых был Суздаль. Предсмертное завещание Ивана Грозного до нас не дошло. Оно лишь упоминается в описи Посольского приказа 1614 года. В этой духовной грамоте также ничего не говорится о слабоумии и недееспособности Федора Ивановича, а лишь то, что после смерти старшего сына Ивана Ивановича Иван IV сделал Федора своим наследником, а младшему, Дмитрию отвел в удел город Углич. Так что говорить о «слабоумии» царя Федора Ивановича нет никаких оснований, кроме субъективного мнения некоторых иностранных «гостей» Москвы.

Историческая справка

Феодор I Иванович прозванный Блаженным^[12] (11 мая 1557—7 января 1598) – царь всея Руси и Великий князь Московский с 18 марта 1584 года, третий сын Ивана IV Васильевича Грозного и царицы Анастасии Романовны, последний представитель московской ветви династии Рюриковичей.

По словам иноземцев на русской службе Таубе и Крузе, Федор Иванович должен был стать наследником опричной половины Русского царства (что, впрочем, весьма сомнительно, так как опричная территория не была постоянной, а в завещаниях Ивана Грозного ничего о таких намерениях не сообщается). Участвовал в Ливонском походе осенью 1572 года. Числился кандидатом на польский престол в 1573, 1576 и 1577 годах. Женился в 1580 году на Ирине Федоровне Годуновой.

По словам самого Ивана Грозного, Федор был «постник и молчальник, более для кельи, нежели для власти державной рожденный», ему при жизни приписывали дар прорицания.

От брака с Ириной Годуновой имел дочь Феодосию (1592), которая, по свидетельству патриарха Иова, прожила четыре года (по другим данным – всего 9 месяцев).

Большинство историков считают, что Федор был не способен к государственной деятельности, принимал мало участия в управлении государством, находясь под опекой сначала совета вельмож, затем своего шурина Бориса Федоровича Годунова, который с 1587 года был фактически единоличным правителем государства, а после смерти Федора стал его преемником. «Федор царствовал, Борис управлял – это знали все и на Руси, и за границей».

В то же время известно, что государственные дела он обсуждал с боярами в Переднем покое, а особо важные вопросы решал со своими приближенными в личном кабинете – то есть, государственными делами все же занимался.

При Федоре Ивановиче зодчим Ф. Конем были возведены стены и башни Белого города, пушечным литейщиком Андреем Чоховым была отлита знаменитая Царь-пушка. В 1589 году учреждено патриаршество (первым патриархом стал Иов, ставленник Бориса Годунова). В период правления Федора Ивановича было начато строительство города Архангельска (1585), столицы Западной Сибири Тобольска (1587), заложены каменные укрепления Смоленска (1596). Была принята присяга на подданство от царя Иверского (Грузия) Александра. Во время Русско-шведской войны 1590–1595 годов были возвращены России города Ям, Ивангород, Копорье, Корелы.

В конце 1597 года царь Федор Иванович заболел и 7 января 1598 года в час утра скончался. На нем пресеклась московская линия династии Рюриковичей (потомство Ивана I Калиты). Тело его погребено в московском Архангельском соборе.

Патриарх Иов писал: «Когда же благочестивый царь и великий князь всея Руси Федор Иванович достиг меры возраста зрелого мужа, сорока одного года, приключилась ему тяжкая болезнь, в которой он пребыл немалое время…»^[13] Бориса Годунова называют главным виновником смерти царя. Исаак Масса пишет: «Федор Иванович внезапно заболел и умер 5 января 1598 года. Я твердо убежден в том, что Борис ускорил его смерть при содействии и по просьбе своей жены, желавшей скорее стать царицей, и многие москвичи разделяют мое мнение».

Портрет Исаака Массы работы Франса Халса, 1626 г.

Григорий Котошихин писал в своем сочинении: «Той же боярин [Борис Годунов], правивше государством неединолетно, обогатился зело. Проклятый же и лукавый сотана, искони ненавидяй рода человеча, возмути его разум, всем бо имением, богатством и честию исполнен, но еще несовершенно удовлетворен, понеж житие и власть имеяй царскую, славою же несть. И дияволим научением мыслил той боярин учинитись царем…»

«Некоторые сказывают, якобы царица^[14], думая, что оный брат ее причиной смерти был государя царя Феодора Иоанновича, до смерти видеть его не хотела»^[15].

Иван Тимофеев, говоря о смерти Федора Ивановича, прямо указывает на его убийцу: «Некоторые говорят, что лета жизни этого живущего свято в преподобии и правде царя, положенные ему Богом, не достигли еще конечного предела – смерти, когда незлобивая его душа вышла из чистого тела; и не просто это случилось, а каким-то образом своим злым умыслом виновен в его смерти был тот же злой властолюбец и завистник его царства [Борис Годунов], судя по всем обличающим его делам, так как он был убийца и младшего брата [Дмитрия Углического] этого царя. Это известно не только всем людям, но небу и земле. Бог по своему смотрению попустил это и потерпел предшествующее [убийство], а он рассудил в себе [совершить второе убийство], надеясь на наше молчание, допущенное из-за страха пред ним при явном убийстве брата того [Федора], царевича Димитрия. Так и случилось. Знал он, знал, что нет мужества ни у кого и что не было тогда, как и теперь, „крепкого во Израиле“ от головы и до ног, от величайших и до простых, так как и благороднейшие тогда все онемели, одинаково допуская его сделать это, и были безгласны, как рыбы, – как говорится: „если кто не остановлен в первом, безбоязненно устремляется и ко второму“, – как он и поступил»^[16].