Вячеслав Миронов
Славка, Колька, Сашка и самолёт
И там…
Там от руки карандашом нарисована примерная карта местности. Вот река. Вот конусом выходит Славкина падь. Вот и деревня. И на широкой части конуса… нарисованы два самолёта. Один под вопросом. И зачёркнут. Потом чёрточка заштрихована. Как будто лётчик сомневался. Второй – дальше от деревни, и на карте стоит восклицательный знак. Деревья нарисованы. Какая-то винтовка в прямоугольнике недалеко от самолёта схематично указана под ёлкой. Какая-то скала, как мост, только с проломом посередине.
«Долго рассматривать не буду, – решил Слава, – дома разберусь». Убрал карту в коробочку и засунул в карман штанов.
Уже пошёл на выход, но оглянулся. Увидел лом с приваренным топором, которым он открывал крышку люка, взял за конец и поволок на улицу. Не нужно привлекать к себе внимания. Ни к чему всё это.
Он запихнул лом под крыльцо, где и нашёл его. Пока он ковырялся, его кто-то окликнул грубым голосом:
– Эй, малец, что ты там делаешь?
Славка выпрямился и обомлел от страха. Такого страшного мужика он ни разу не видел.
Выше отца и дяди Паши, широкий в плечах, с огромной, по грудь чёрной бородой. Такие же чёрные брови, из-под которых совсем не видно глаз.
На голове мужика – ветхая шляпа. Наверное, она когда-то тоже была чёрная, а сейчас где-то серая, где-то рыжая. Но с большими полями. Вся старая и бесформенная. Одет был этот страшный великан в старый брезентовый дождевик. На ногах стоптанные кирзовые сапоги. Брюки с заплатами, прихваченными широкими стежками, заправлены в сапоги.
В огромных руках у него, как посох, – большая толстая палка – мужику почти по плечо. Палка была намного выше Славки.
Глаза у этого чудовища, когда развернул голову в сторону мальчишки, тоже были чёрные, а руки – огромные. С широкими кистями.
– Что молчишь? Обомлел?
Славка молча смотрел на незнакомца, готовый в любой момент дать стрекача и удрать от него к родителям.
– Что делаешь в мёртвом доме? Что искал?
Мужчина грозно смотрел на подростка.
От страха Славка начал волноваться. Сквозь спазм выдавил:
– Н-н-ничего. П-п-п-просто смотрел.
– Ты что, заикаешься?
– Д-д-да!
– Испугали?
«Ещё чего! – подумал Славка. – Я – сын офицера! И ничего не боюсь. “Ха!” Три раза “ха”!»
– Н-н-нет! Я п-п-просто з-з-заикаюсь! Никто меня не п-п-пугал!
– Ты с Дадоновыми приехал?
Славка кивнул головой. Появление этого страшного человека сковало его ужасом. Скорей бы к родителям уже.
– Пошли! Не чего по заброшенным домам лазить. Не ровен час что-нибудь обвалится! Пошли!
Славка стоял.
– Боишься?
Славка молчал.
– Ладно. Я вперёд, а ты следом! Ты ничего не взял в доме?
Славка отрицательно помотал головой.
– А хотел что-нибудь взять?
– Д-д-да! Т-т-там часы на стенке. Ходики. Я их завёл. Но они не ходят. Сломаны.
– Да. Часы. Такие часы уже не делают. Они когда тикают, так и на душе спокойно. Как будто в доме ещё одна живая душа. И говорят тебе, что всё в порядке. Ты не один. Понимаю, малец. Понимаю. Но ты их не взял?
– Н-н-нет. Они сломаны.
– Ну и ладно. Пусть висят. Сломанные часы в мёртвом доме. Им там как раз и место. – Он покрутил головой, как будто ещё высматривая кого-то. – Пошли.
Он махнул палкой, показывая направление к дому дяди Паши. Славка шёл следом, держась от него на почтительном расстоянии, готовый в любой момент драпануть от этого страшного дядьки.
Рука в кармане, крепко держит алюминиевую коробочку.
Вот и дом дяди Паши.
Подошли к калитке. Отец с дядей Пашей на крыше прибивают доски. Видно, что часть толя на крыше они уже заменили. Новая тёмным пятном чётко выделяется на фоне старой, серой, выгоревшей.
– Бог в помощь! – зычно сказал незнакомец.
Взрослые перестали колотить. Обернулись. Дядя Паша козырьком поднял ладонь над бровями: солнце светило ему в глаза.
– А! Дед Епифан! Сейчас спущусь.
Славкин папа тоже стал спускаться.
Дядя Паша подошёл к калитке, отец следом.
– Здравствуйте, дед Епифан!
Дядя Паша был почтителен. На фоне этого здоровяка он выглядел очень скромно.
– Здравствуй, Павел. Крышу делаешь?
– Делаю. Родовое гнездо. Нельзя бросать.
– И это правильно. – Дед Епифан кивнул своей большой головой.
– Кто знает, может, на пенсию пойду да сюда и переберусь. Красота здесь. В городе такого не увидишь. Да и чисто. Чистый воздух. Чистая вода. Да и вам будет веселее.
– Перебирайся. А то охотников до чужого добра тут много. И летом приезжают, и зимой, чтобы поживиться чужим добром в домах. Чуть ушёл в тайгу – глядь, а птицы над деревней уже встревоженные кружат. Вот и возвращаешься, чтобы шугануть нечисть приезжую. Худой люд пошёл ноне. Вороватый. Работать не хотят, только чего утащить бы, что плохо лежит. Тут были умники, пытались дома разобрать да увезти. Еле отбил.
– Тяжело было?
– Да нет! – Дед Епифан пожал плечами. – Их четверо всего было. Я жердиной от них отбился, потом в машину загнал, чтобы убрались. А зимой этой завал из лесин соорудил. На снегоходах не пройдут, на машине не проедут. По бокам брёвна на противовесах поставил. Мимо на лыжах или в снегоступах не пройдёшь, тронешь ветку, а бревно сбоку прилетит. Не зашибёт насмерть – я осинку поставил, она лёгкая, но зубы и рёбра помнёт. Вот ежели берёзку приспособить да заострить, то звериному обитателю пир будет. Но грех на душу брать не буду. – Он широко перекрестился.
– Рыба-то на пруду есть, дед?
– Рыба есть. Много не бери.
– Да нет. Не больше ведра. Карасей.
– Бери. – Дед великодушно махнул рукой. – А на речке чего не хотите? Там и хариус есть.
– Снасти взяли на медленную воду. Спокойно посидеть да пацана к рыбалке приучить. – Дядя Паша кивнул на меня.
– Так это, значит, ваш мальчишка?
– Наш. Наш. Помогал ворота чинить, потом отправился осматривать окрестности. На крышу его брать побоялись.
– А я иду, смотрю, кто там под крыльцом Авдотьи шерудит. Вот и подошёл, поинтересовался. Понятно. А дочь твоя где?
– В лагере летнем отдыхает.
– Понятно. Я ей прополиса заготовил. Настойку сделал. Ты же говорил, что у неё горло слабое. Прополисом смазывайте – верное дело. И перги дам тоже. Для здоровья – пользительное средство будет. Ну и просьба, Павел, к тебе.
– Говорите, дед Епифан.
– Воска я приготовил. Там немного. Около пуда будет. Не больше. Отвезёшь в город, в церковь.
– Конечно, отвезу. Ну, а я вам соли привёз, крупы.
– Вот за заботу такую – поклон тебе. Никто уже из земляков не приезжает. Плохо. Ладно, пойду я. Завтра принесу, что обещал. Ну и мёда прошлогоднего. И брусники с мёдом.
– А за последнее – отдельное спасибо, дед Епифан! – Дядя Паша встрепенулся.
– Да. Мальчугану накажите, чтобы по мёртвым домам не лазил. Не ровен час придавит его. Дело такое… брошенное. Дома будут мстить людям за то, что их бросили. И не дело это… – Он махнул рукой, в которой был зажат посох. И пошёл обратно.
– Славка, ты чего такой грязный? – Отец подошёл к сыну.
– Да ладно, папа, сейчас умоюсь.
Славка быстро потёр щёки ладонями, как будто от этого лицо стало чище.
– Я тебе дам сейчас «ладно»!
– Дядя Паша, а кто это? – Славка показал рукой в сторону удалявшегося великана.
– Вячеслав это, его мы Ведьмаком называем! – Дядя Паша покачал головой. – Сколько я его помню, а всё такой же. Здоровый. Ни одного седого волоса. Только стал сутулиться.
– Он? Сутулится?
– Раньше он выше был. Откуда пришёл – никто не знает. Пришёл и стал строить себе дом. На окраине. Почти в лесу. Обычно соседей просят о помощи. А этот сам. Сам валил лес для дома. Тщательно выбирал деревья. Сам добывал, сам шкурил – кору снимал, сам на себе лесины вытаскивал из тайги. Сушил. Сам чашки рубил, сам сруб ставил. Никого ни о чем не просил. Людей сторонился. К себе никого не подпускал. А пока дом строил, то у бабки Авдотьи на постое был. Помогал по дому. Ремонтировал дом. По хозяйству помогал. Все шушукались, что роман у них. Ничего не было. Болтовня одна. А когда дом построил, то вообще отдалился от всех. Пасека у него была и сейчас есть. Травы он собирал, сушил. Если у кого какая хвороба случалась, так все к нему обращались. Но все шли к нему, когда всё уже. Нет мочи терпеть. Он и отвары готовил, и припарки всякие. Многим помогал. Его благодарили. Он сам начал сруб делать под часовню. Председатель приходил, стыдил, мол, советская власть на дворе, а ты часовню ставишь. Он молчал. Только тюк да тюк топором. Не любил говорить. Вот сейчас он разговорился. А так – всё молча. Даже когда я первый раз после смерти родителей приехал, так он и не заходил ко мне. Издалека посмотрел, что я делаю, и ушёл. Я вечером к нему заявился. Сахара, крупы, муки принёс. Только тогда он поблагодарил. Наутро принёс мёда и брусники на меду.
– А что это такое?
– Это он бруснику собирает. В бочки, закопанные в землю, засыпает, а сверху мёда много льёт. И всё это у него стоит. Год, два, три. Получается для иммунной системы очень хороший стимулятор, ну, и хмель присутствует. Съедаешь миску такого вот желе, и ноги как ватные, но наутро сил столько, что можешь марафон бежать, и организм очищается от всякой дряни. Однажды он пришёл ко мне, я с дочкой был, говорит: хотите посмотреть на медвежонка? Пошли мы. А там у него сарай, и эти бочки закопаны. Годовалый медвежонок, медведь-пестун, забрался, землю раскопал и сколько смог съел этой брусники с мёдом. И свалился рядом.
– Умер? – Славке стало жалко медвежонка.
– Нет, Вячеслав. Не умер. Он стал пьяным. Уснул. Мы с ним фотографировались. Светка поначалу боялась, за меня пряталась, а потом даже за лапу его держала.
– А после что с медведем сделали? Убили?
– Да что ты заладил – убили, убили… Никто его не убивал! Погрузили на тележку и вывезли подальше в тайгу. Земли потом на бочки накидали.
– Это хорошо! А почему Ведьмак? Потому что людей не любит?
– Да кто же его знает. Вся деревня так звала за глаза. Но боялись. Силища невероятная в руках у человека. Он всех отвадил от Славкиной пади. Все тихо охотились. В каждом доме были ружья. Тайга же кругом. А этот нет. Только волчьи ямы. Силки, петли, брёвна на противовесах. У него ульи стояли там. Медведи шли на мёд. Так ни одного улья они не взяли. Вот такую оборону он устроил вокруг. А тут как-то скот начал пропадать. Медведь стал скотину драть. Отбилась корова от стада. Он её и задрал. Охотников полно в деревне, они и засаду на медведя устраивали. А медведь как заговорённый. Уходил от них. Обходил все ловушки, волчьи ямы с кольями на дне. Прямо как знал, что ему готовят. Обычно зверь так себя не ведёт. Бабки судачили на завалинках, что это оборотень вернулся. Того самого Славкина вспоминали. Это бабки. Им лишь бы лясы чесать.
Ну, у народа мысль и созрела, что это раненный на ведьмаковской пасеке мишка мстит так людям. Выпили мужики и гуртом, человек тридцать, повалили к деду Епифану. Я тогда мелкий был, но тоже увязался. Интересно же! Зашли во двор те, кто на улице остался. Мы с пацанами забрались на забор, глядим, что дальше будет. Выходит Ведьмак, в рубахе навыпуск:
– Чего надоть?
Мужики горланят, перебивают друг друга, руками машут, угрожают. Понятное дело, пьяные.
Ведьмак посмотрел на них недобро так. Все враз и заткнулись.
У него над входом в дом была подкова конская прибита. На удачу. Он так её легко потянул на себя, как будто она не прибита была вовсе, а приклеенная. Оторвал её. Гвозди аккуратно вынул, в карман к себе положил. Потом, не сильно напрягаясь, разогнул её. Бросил под ноги пришедшим.
– Как сумеете снова согнуть – так и приходите. А от меня раненый зверь не уходит. Я над зверьём не измываюсь. Либо не подходит совсем, либо не приближается. Не мой медведь. А вы, мужики, ступайте подобру-поздорову, а то места будет мало. Вы же потом лечиться пойдёте да власти жаловаться. Так что не надо. Если нет среди вас охотников, способных с медведем справиться, так я сам с этим мишкой разберусь. Только не надо всем кагалом ко мне валить. Пришёл бы один-два да по-человечески попросил бы о помощи. Я помогу. А вот так… не надо. Меня горлом не возьмёте. Самим потом больно будет. А мне вас припарками лечить.
И мужики молча, без единого звука, развернулись и вышли. Мы остались сидеть на заборе.
Так Ведьмак подобрал это разогнутую подкову. О перила на крыльце снова её согнул. Подправил на камушке, чтобы ровная была. Сходил в дом за топором и обушком, снова повесил на место. Гвозди из кармана старые вынул, тоже поправил на камне том и на место приладил подкову.
А потом ушёл в тайгу. И через неделю на центральную площадь приволок медвежью лапу. Я медведей видел. Но такой лапы – никогда! Огромнейшая лапища. Раза в два больше привычной. Страшная. Когти крупнее, чем мой средний палец, раза в два, и толстые. Как большой палец на ноге. А он в одиночку его взял! После этого случая Ведьмака все стали ещё больше бояться и по мелочи старались не беспокоить. А он и не лез ни к кому.
Власти его тоже стороной обходили. Он сам строил часовню. Потом уже и мужики к нему приходили. Сами. Спрашивали, что делать. Он говорил. А потом всё молча трудился. Привезли попа. Он освятил.
Дед Епифан добыл где-то рынду с корабля, повесил на звонницу. Нам интересно было позвонить. Он не пускал. Только на Пасху разрешал, чтобы звонили все, кто хочет. Но лишь бы без баловства. А когда лесные пожары были, то колоколенку использовали как наблюдательный пункт и звонили, когда пожар близко подходил.
– Сколько же ему лет?
Отец Славы молча слушал.
– Говорю же – не знаю. Может, восемьдесят. Может, и все сто. Никто не ведает. Всех пережил. Когда у бабки Авдотьи проживал, то всё про лётчика выспрашивал. Часто его на кладбище видели у могилы пилота. Он её обихаживал. Своих родственников у него нет. Вот и взял шефство над ней. Снимет шляпу свою, стоит, крестится, что-то говорит вполголоса. Голос-то у него что труба иерихонская. За версту слышно. А тут вроде как и шёпотом. Слышно – что-то говорит, а о чём и что именно – не разобрать. То ли молится, то ли с душой покойного говорит. Не знали мы. Близко не подходили и вопросов не задавали. Он вроде как среди людей жил, а в то же время и в стороне. Мы его не трогали, а он нас не беспокоил. Ладно. Хватит отдыхать. До темноты надо успеть с крышей закончить.
– Славка! Марш помогать! Умойся и помоги женщинам баню растопить. Если надо, то и воды натаскай. И ещё. Накопать червей на завтрашнюю рыбалку! Побольше! Задание понятно?
– Так точно, товарищ майор! – Славка, памятуя, что отец не велел прикладывать руку к голове без головного убора, вытянулся по стойке «смирно».
– Молодец! Выполнять!
Славка пошёл к маме. Ему не терпелось ещё раз посмотреть на карту, внимательно её изучить. Он никому не сказал о своей находке. Славкина падь – это знак! Это его золото! Славкино золото! Славкино сокровище! Славкин самолёт! Самолёт, наполненный золотом. Даже сокровища капитана Флинта меркли по сравнению с самолётом, доверху набитым золотыми слитками. Сокровища Флинта – это жалкая горсть старых, истёртых монет! А здесь САМОЛЁТ!!! Самое главное, чтобы родители не нашли заветную коробочку. Тогда всё пропало! Всё пойдёт прахом!
Славка не мог дождаться, когда они поедут домой. Хотелось, чтобы время прошло быстрее. Только когда он копал червей, специально отошёл подальше. Ему удалось мельком ещё раз осмотреть коробочку. Старался запомнить ориентиры, которые были здесь на местности. Но кроме реки и деревни ему не известны другие. Эх! Поскорее бы домой!
Но вечером была баня. Сначала пошли мужчины со Славкой. От души хлестались свежими берёзовыми вениками. Потом ужин. Славка пораньше завалился спать. В деревне не было электричества, а генератор, который привёз дядя Паша, давал свет лишь для того места, где сидели взрослые.
Не удалось ещё раз посмотреть на найденную карту с сокровищами.
Утром его потащили на рыбалку. Солнце ещё не вставало, над прудом был туман. Рыба как будто озверела. Клевала даже на пустой крючок. Славка совсем проснулся и удил рыбу. Меньше чем за час полное ведро было наловлено. Все караси как будто из инкубатора – одного размера. С ладонь взрослого мужчины.
Азарт охватил Славку. Ещё! Ещё! Поплавок резко уходит под воду, удилище выгибается. Славка делает небольшой рывок чуть вправо – подсекает, потом без рывков, быстро, равномерно вытягивает карася на сушу. Отводит удочку на берег и снимает рыбу, кидает в ведро, насаживает червяка, плюёт на него по старой рыбацкой традиции и забрасывает крючок в воду. Не проходит и трёх минут, как всё повторяется снова.
Славка даже поначалу не услышал, что дядя Паша сказал:
– Вячеслав, ещё два карася – и заканчиваем! Эй! Ты меня слышишь?
– А? Что? – Славка смотрит непонимающе на отца и дядю Пашу. – Клюет же! Зачем уходить?
– Ведьмак что сказал?
– А что он сказал?
– Одно ведро. И хватит! Так мы и наловили ведро.
– А почему он такой жадный? Это же не его пруд, а общественный!
– Он здесь живёт. Ему тоже надо кушать и на зиму рыбу заготавливать. Засаливать, как селёдку в кадке, сушить. И потом – чтобы рыба осталась в пруду, разводилась. А так мы всю рыбу выловим, и кушать Ведьмаку будет нечего. Он и за домом моим смотрит. И ещё. – Дядя Паша перешёл на шёпот: – Можешь смеяться, но я его как-то побаиваюсь с детства. Может, и смешно это звучит со стороны. Сколько его помню, он ничуть не изменился. А люди стареют. Мне уже скоро сорок лет, а ему больше, и хоть бы хны. Как замороженный или заговорённый. И то, что про него болтали всякое, типа, может и порчу навести, я верю. Поэтому давай, Вячеслав, сматываем удочки. В следующий раз поедем – наловим. Обещаю.
Женщины приготовили жареных карасей на сковороде прямо на костре. Ох, как вкусно-то! С дымком!
Славка уплетал за обе щеки, только косточки успевал выплёвывать. Из-за рыбалки он почти забыл про карту. Коробочку он носил в кармане брюк, периодически поглаживая через ткань кармана, проверяя, на месте ли карта сокровищ. Его сокровищ! Славкиных сокровищ! Славкина падь – Славкины сокровища! В Славкиной пади скрываются Славкины сокровища! Ух! Как звучит-то!
Когда обедали, подошёл Ведьмак.
Его не сразу заметили, не сразу увидели. Он просто как будто вырос из-под земли за калиткой. Стоял и смотрел. И наверное долго уже там стоял.
– О! Дед Епифан! Проходите! – Дядя Паша пошёл навстречу Ведьмаку. – Есть будете?
– Благодарствую. Скоромное сегодня не ем, – басовито ответил дед.
На левом плече он нёс два мешка, придерживая их одной рукой. Легко опустил на землю.
– Это воск. – Он легко, как будто мешок был набит ватой, передвинул его вперёд. – В приходе скажи, что если не пуд, пусть не серчают, я без весов накладывал. А это, – он пододвинул второй мешок, – гостинцев вам таёжных. Там брусника с мёдом, как обещал. Я на две семьи положил. Карасики сушёные да медвежатины вяленой. Мёда немного. Он в туесах берестяных. Не разольётся. Немного, чтобы разговеться вам. А это – он достал из кармана бутылку, заткнутую старой газетой и обёрнутую чёрной тряпкой, – для дочки. Настойка прополиса. Пусть полощет горлышко, а хозяйка пусть его ей смазывает. Первое дело, когда горло болит. Поможет. Не сомневайтесь. Я туда ещё немного золотого корня добавил. Для верности.
Все стояли и слушали. Молча. А затем стали благодарить:
– Спасибо, дед Епифан! Неудобно. Так много. Может, вы деньги возьмёте?
– Пустое. Зачем мне деньги в тайге? Ты и так помогаешь, то сапогами, то провиантом. Не надо. – Потом он долгим, тяжёлым взглядом посмотрел на Славку: – Малец, ты точно в доме ничего не взял?
У Славки язык присох к нёбу от страха. Он попытался выдавить из себя звук, но челюсти свело от волнения судорогой. Мальчик стал заикаться. Только невнятное мычание вырывалось. Славка закивал головой. Казалось, что его очки слетят с носа.
– Смотри! – Дед Епифан приподнял посох. – Часто мёртвые приходят к тем, кто что-то у них берёт без спроса. Так брал или нет?
Славка снова замычал и замотал головой.
Славкин отец встал перед сыном:
– Хватит мальчишку пугать! Он сказал, что ничего не брал, – значит не брал!
– Ну, не брал, так не брал. До свиданья! – Дед Епифан развернулся и пошёл по дороге.
Все стояли и молча смотрели ему вслед.
Впервые в жизни Славка порадовался, что заикается. Этому страшному дядьке было бы сложно соврать. И спасибо папе, что он встал, закрыл собой.
Стали собираться в дорогу. Дядя Паша с трудом забросил мешок с воском в машину:
– Уф! Тут не пуд, а все двадцать килограммов! А Ведьмак как будто пакет с хлебом из магазина нёс. Ну и силища у него!
– Д-д-д-дядя Паша, – обратился Слава, – а как он так тихо подошёл. Никто же не слышал и не видел.
– Он в тайге, посчитай, всю жизнь провёл. Лес тишину любит. А он и охотился там. Зверя, птицу не спугнёт. Тем более ни разу не слышал, чтобы он с ружьём по тайге ходил. Странный и страшный человек. Будешь идти по лесу, то не увидишь его и не услышишь. Мимо пройдёшь, как возле дерева.
Взрослые укладывали вещи в машины. После обеда поехали домой. Выходные заканчиваются. С утра родители уйдут кто на работу, кто на службу, а Славка займётся изучением карты…
Ему было сложно усидеть на месте. Так и хотелось поделиться с отцом и мамой тем, что нашёл. Но знал – родители не поверят ни в сокровища, ни в золотые самолёты. Папа как человек государственный пошёл бы куда-нибудь с этой картой и доложил бы по форме.
А Славке хотелось иметь эти сокровища и родителям помочь. Вон, они всё в кредит покупают. Ему не отказывают, но он же не пацан какой-то сопливый, понимает, что тяжело родителям. Поэтому лишнего и не просит.
От этого и ребята из «А» класса задирают нос. В этом классе собрали детей богатеньких. Они только и знают, что хвастаются тем, у кого телефон лучше и новее. А у кого хуже, держат за неудачников. Как будто сами заработали.
Вон, в этом году пришёл в «Г»-класс, где Славка учился, парень Сашка. У того отец долго жил в Лондоне, потом они с Сашкиной мамой развелись. Сашка с отцом приехали сюда, в Сибирь. Отец нефтью занимается. Сашка тоже с телефонами ходит такими, что в «А»-классе ни у кого нет, и не выпендривается. У него есть, конечно, свои недостатки. Но телефонами и компьютерами он не хвастается.
У него иные проблемы. Вот у мамы в Лондоне другая семья. Сестра младшая осталась с мамой, которая родила ещё брата от нового мужа. И у папы здесь новая жена. И от новой папиной жены у Сашки теперь сестра. Сашку постоянно заставляют нянчиться с ней. Хотя есть и няня, но всё равно заставляют. Поэтому происходят ссоры с отцом и мачехой. Сашка толстый. Он постоянно ест. Конечно, он не такой тучный, как американцы, которых по телевизору показывают. Но всё равно толстый. Его постоянно дразнят. Говорят обидные слова.
В классе придумали, что новеньких нужно избивать, – посмотреть, как будут себя вести. Славку тоже попытались избить. Когда он стал возмущаться, начал заикаться, тогда его обозвали «заикой» и «очкариком». И Славка плохо помнил, как оно получилось, что к нему больше никто и никогда не лез. А сам Славка первым драку не затевал.
Потом в класс пришёл Колька. Он переехал из деревни. Как он сам говорил, там нет работы. Вот он, родители и маленькая сестра перебрались в город. Сняли небольшой дом-развалюшку. Папа пошёл работать на «КАМАЗ» водителем, а мама из-за сестры устроилась в детский сад воспитателем.
Кольку хотели избить. Но тот сразу взял большую толстую учительскую указку и сказал, что проткнёт, как кабана, любого, кто полезет в драку. Сказал он это так убедительно и держал указку так уверенно, как вилы, что Славка поверил. И чтобы никто никого не покалечил, Славка принял решение. Он встал рядом с Колей. И тогда любители подраться разошлись. Поняли, что «деревня» (так стали обзывать Кольку) и «псих» (Славка) вдвоём могут побить тех, кто числом и ростом больше их.
Славка и Колька стали сидеть за одной партой. На последней парте, рядом с окном.
Потом пришёл в класс Сашка. И когда его пытались тоже избить, Славка с Колькой заступились за него.
Сашка не умел драться. Ему было проще отступить. Его и пинали исподтишка на перемене, обзывали толстым, а часто хулиганы из старших классов отбирали у него деньги.
Если Колька со Славкой были рядом, то Сашку не трогали. Однажды, когда всё-таки завязалась драка с пятью хулиганами, Колька крикнул Сашке:
– Саня! Спины нам прикрой! Как хочешь, но прикрой! Славян! Ты левого, я – правого!
Ох, и битва же была! Пацаны на год-два старше напали. Славка и Колька бились на руках, пинались, лягались. Славка бил, как учил отец, а Колька поднаторел в деревенских драках. Всё было бы хорошо, но Сашку-увальня сбили с ног, а потом и Славку с Колькой повалили на пол. Их попинали ногами. После этого случая от Сашки отстали на какое-то время, а Кольку и Славку, особенно когда они были вместе, старались не трогать.
Славка и Колька подружились. С Сашкой они вместе гуляли. Пытались его натренировать, как правильно драться, но ему это было не нужно.
Он говорил:
– Когда мне надоест, я скажу отцу, и его охрана всем покажет, где раки зимуют.
Это было ребятам непонятно. Как так?! Его пинают, оскорбляют, отбирают деньги, а он как тюфяк с соломой. Непонятно…
Славка хотел поделиться тайной со своим другом Колькой. Поделиться тайной сокровищ и взять его в долю. Одному ему ни за что не найти самолёт с золотом.
Славка – типичный городской житель. Был в деревне, ходил в лес по грибы и ягоды с родителями, на рыбалку, но идти много километров по тайге в одиночку… В болото можно провалиться. Да и не знал он, как выживать в тайге. И в книгах много написано про опасности, которые подстерегают при поиске сокровищ.
И дядя Паша говорил, что многие охотники за золотом сгинули в Славкиной пади. Никто не вышел. И следов не нашли. Но они искали наугад! А у Славки есть КАРТА!
Он развернул её, аккуратно разгладил бумагу. Посмотрел, подумал. Залез в кухонный шкаф. Там у мамы лежала белая полупрозрачная бумага для запекания – калька. Славка несколько раз её использовал, когда ему нужно было размножить карту местности, на которой они при игре прятали тайники. Рисуешь одну карту, а потом накладываешь эту полупрозрачную бумагу и обводишь всё, что там нарисовано.
Славка понимал, что эта карта ветхая и бесценная. Поэтому нужно сделать копию. На копии можно указать не всё. А то и ложный путь. Это на тот случай, если вдруг кто-то попытается отобрать карту. Тому и можно подсунуть неверную копию. Путь ищет в Славкиной пади, но в другой стороне. Пусть пропадёт.
Это Славка прочёл в книгах про пиратов. Пираты делали много фальшивых копий, и никто не знал, где карта настоящая, а где поддельная. Настоящая была у всех под носом, но все думали, что это подделка.
Конечно, можно было бы отсканировать карту… Но не было у Славки сканера.
Можно и сфотографировать карту на телефон или фотоаппарат, но нет гарантии, что телефон не попадёт в чужие руки. А если он водой зальётся?!
И самое главное – у пиратов не было ни сканеров, ни фотоаппаратов!
Вот поэтому и нужны обманные карты. Никому не говорить, никому не показывать карту. Никому! Кроме друзей!
Но Колька – друг! И Славка решил, что не будет с ним хитрить и расскажет ему всю правду, тем более что они вместе пойдут в поход за золотом.
Славка потратил почти полдня, пока делал копии: две настоящие, одну фальшивую.
Взял карту, копии, сел на велосипед и поехал к Кольке.
Во дворе у Кольки сидел большой пёс по кличке Черныш. Его с собой из деревни привезли. По масти он чёрный был.
Колька говорил:
– Собака – она член семьи. И нельзя члена семьи, друга бросать. Даже если ты переезжаешь в город. Это всё равно как если бы твои родители переезжали в город и бросили бы тебя в деревне, потому что в городе мало места. Бросили одного в деревне подыхать с голоду. Так же никто не сделает? Вот и мы не смогли оставить. И кошку Мурку с собой привезли. Им, как и нам, поначалу здесь плохо было. Всё чужое. А потом – ничего, обвыклись.
Черныш был злой. Кроме своих, он никого во двор не пускал.
Славка слез с велика, подошёл к калитке, чуть приоткрыл её. Пёс стал лаять и рваться с цепи. Вставал на задние лапы, его огромные зубы клацали возле Славкиного лица. Но Слава знал, на какое расстояние способен злобный пёс дотянуться.
– Колька! – крикнул он, просунув голову в калитку. – Колька! Ты дома? Колька!
– Сейчас, уже иду! – откуда-то ответил мальчик.
Славка не удержался и подразнил собаку:
– Ой, какой маленький пёсик! Утю-утю-тю! Щеночек маленький! Щеночек хорошенький. Ой, как ты можешь гавкать! – Славка сюсюкал и корчил рожи огромной собаке. – Какая хорошая собачка! А можешь ещё погромче погавкать?
Пёс от такой наглости мальчишки ещё больше распалялся, прыгая и пытаясь достать его.
– Черныш! Фу! Черныш, место! – закричал Коля, выходя во двор.
Пёс не унимался. Славка показал ему язык, приставил ладони к своим ушам и покрутил головой. Собака уже брызгала пеной от ярости.
– Черныш! Морда твоя собачья! А, ну-ка, уймись! А то сейчас накажу!
Тот обернулся, увидел маленького хозяина, в последний раз сделал отчаянную попытку достать пацана и лёг на землю, готовый в любую секунду броситься и разорвать штаны чуть пониже спины у наглого очкастого мальчишки. Язык собаки вывалился из пасти, она тяжело дышала. Колька подошёл к ней, крепко взял за ошейник и почти волоком оттащил к конуре:
– Черныш! Давай на место! Разлёгся!
Колька тащил огромного пса, помогал себе коленями, пиная его несильно. Черныш двигался с явной неохотой. И вот грозная собака была загнана в конуру. Колька, по-прежнему удерживая пса за ошейник, крикнул:
– Славка, давай катись в огород! Я держу его!
– Точно держишь?
– Давай быстрее!
– Крепко держишь? – Славка затащил велосипед во двор и начал везти его рядом с собой.
– Крепко. Кати быстрее!
Когда Славка с великом проходил мимо конуры с Чернышом, он не удержался и показал язык собаке.
Конура подпрыгнула на месте. Так Черныш рвался на волю, чтобы поквитаться с обидчиком. Он злобно лаял из будки.
– Ты с ума сошёл? – Колька с трудом удерживал собаку. – Да Черныш с тебя три шкуры спустит! Самый грозный пёс на улице! Когда мы с ним гуляем, так соседские шавки прячутся, и все знают, кто идёт. Он шалости не любит!
Славка не удержался и снова показал язык:
– Бе-е-е!
Черныш с Колькой, который болтался за ним, как пиратский флаг за кормой чёрного фрегата, вырвался из конуры и помчался к Славке, но тот уже был за калиткой, которая вела в огород.
– Тьфу! – Колька встал с земли, отряхиваясь и отплевываясь от пыли, что попала в рот.
– Здорово! – Славка протянул руку.
– Здорово! Не дразни мою собаку. – Колька пожал руку.
– У меня другой знакомой собаки нет. Вот поэтому твою дразню. Чем занимаешься?
– Батя сказал, чтобы жерди ошкурил. Старые они совсем, сгнили на ограде, что в огороде. Пойдём, там и поговорим.
