Wolf Steller
Герой Чужой Повести
Да. Уж я-то понимаю. Я стиснул зубы – надо было замести там следы ещё в январе. Какая-то мальчишеская досада одолела меня, будто я проиграл кому-то в напряжённой игре. Сергей достал из сумки фотографии и швырнул их на стол. Свет в пабе был не слишком ярким, но я без проблем узнал на очень качественных снимках себя и Твайлайт.
– Через четыре месяца от камеры, про которую мы уже и забыли, к нам пришёл сигнал аварийного отключения. Можешь представить наши лица, когда мы взглянули на эти последние кадры? – он ткнул пальцем в единорожку и впервые за весь вечер засмеялся. – Мы рванули как можно быстрее, добрались за сутки, но вас там и след простыл. Однако лицо-то мы твоё уже видели.
Он явно развеселился, рассказывая историю погони за мной. Его веселье передалось мне, и я продолжил историю за него:
– Но вам это не помогло.
– Да. Ты, зараза такая, снова ушёл! – Сергей активно жестикулировал. – Мы нашли тебя, твою квартиру, приехали в гости, а там какие-то люди сказали нам, что хозяина квартиры нет, да и не хозяин он больше. Честное слово, мне тогда показалось, что ты нас как-то вычислил… А ты, оказывается, просто решил пойти во все тяжкие.
– Дальше я примерно догадываюсь, как всё шло, – сказал я. – Вы нашли меня в списках на вылет в Америку… И если бы это вам помогло, то мы с тобой встретились бы месяца на два раньше.
– Если честно, сегодня мне просто повезло. В Торонто живёт мой друг. Я решил заехать к нему, пока был на материке, и увидел тебя по дороге к отелю.
– Мда… Ну здорово! – я настолько расслабился, что даже осушил кружку. – Я рассказал тебе свою историю. Ты – свою. Что дальше? Обнимемся и вместе пойдём, да?
На лице Сергея уже не было следа веселья. Он уже не думал и не мялся, как раньше, он смотрел на меня, словно решая мою собственную судьбу. Впрочем, кого я обманываю, этот товарищ майор (или кто он там по званию) действительно решает мою судьбу.
– Знаешь, наш отдел хоть и состоит в ФСБ, но является побочной структурой. Мы вообще возникли по личной инициативе какого-то древнего полковника, который через год ушёл в отставку. Нас там никто всерьёз не воспринимает. Некоторые вообще смотрят на то, чем мы занимаемся, а потом спрашивают про зарплату и после этого понимающе кивают, мол, отличные деньги за имитацию деятельности получаете…
– Будем изливать друг другу душу за кружкой…
– Цыц, – перебил меня Сергей. – Я это всё к тому, что работу нашу никто не контролирует. Меня сейчас никто не контролирует, и официально я тебя ещё не встречал.
Я начал понимать, к чему он клонит.
– Но не обольщайся, – продолжил Сергей. – Ты уже на мушке, и пусть тебя здесь потеряли, в России тебя быстренько найдут.
Я напрягся.
– Давай ближе к делу. Пугать меня не надо.
– Ты мне сначала скажи, – он сощурился и прямо взглянул на меня. – Что ты дальше собираешься делать? Я так понимаю, постоянного жилья здесь у тебя больше нет.
Да, тут он прав. К матери я больше не вернусь.
– Планируешь дальше кутить, пока социальный лифт не дойдёт до этажа под названием «бомж»? – продолжил Сергей.
– Нет. Не планирую. Если честно… – вздохнул я. – Я подумывал над тем, чтобы вернуться в Россию. Там с жильём шансов будет побольше. Родственников бы обзвонил… Но раз ты говоришь, что я на мушке…
– Не спеши. Возможность есть.
Он задумался, причём так интенсивно, что даже куснул палец. А потом решительно сказал:
– Короче, недельку пока побудешь где-нибудь здесь. Денег, думаю, у тебя хватит. Обзванивай родственников. Когда я звякну – бери билеты в тот город, в который надо.
– Хорошо… но как? – только и произнёс я, ничего не соображая.
– Рифму знаешь? Вот примерно так же. А я тогда сразу возьмусь за дело. До связи.
Он собрал все бумаги и начал укладывать их в сумку. Я не понимал, радоваться мне или включать скепсис от таких внезапных поворотов. Мозг, страдая от критической нехватки информации, кричал, что надо что-то сказать. Как только Сергей махнул рукой, прощаясь, и уже хотел идти к выходу из паба, я подался вперёд и воскликнул:
– Стой! Блин, что ты хочешь сделать? Зачем?
Глаза Сергея были полны решимости, и я впервые за вечер пропитался к нему уважением. Он явно знал, что делает. А я вот не знал, и чувство было крайне некомфортное.
– Женя, – он впервые назвал меня по короткому имени, окончательно закрепив дискомфорт. – Тут не надо быть детективом, чтобы понять, что главный в деле не ты, а твой друг. И твоего друга в доступе больше нет. Дело можно закрывать, а от тебя толку мало. Но инструкция так не считает. А мне кажется, что ты достаточно натерпелся. И я тоже натерпелся… Зацепила меня, в общем, твоя история. Есть у меня мысля, как не дать ей закончиться ещё хуже.
С этими словами он снова махнул рукой и быстрым шагом вышел из паба, оставив меня с пустой кружкой и с застрявшей в голове фразой, которую я так и не сказал:
«Да, я действительно натерпелся».
***
Сергей умел увлекать разговором – за его историями, шутками и болтовнёй мы дошли до сумерек за окном. В доме становилось прохладно, мы остывали и просто молчали в компании друг друга. Забавно, как тревожно поначалу сидеть в тишине даже с самым близким человеком и как потом тебя не волнует молчание даже с самым чужим.
Сергей откинулся на спинку дивана и смотрел на потолок. Потом вдруг засмеялся.
– Чего хихикаешь? – спросил я, развалившись на диване в максимально расслабленной позе.
– Да мысль умная в голову пришла. А потом вспомнил анекдот, и мысль стала смешной.
– Рассказывай, – сказал я.
Анекдотами Сергей сегодня стрелял как пулемёт.
– Короче, раздаёт старшина жалование рядовым, вызывает по ведомости. Раздал всем, и вдруг кричит: «Рядовой Итого!». Никто не отзывается. Он кричит снова «Рядовой Итого!», и снова тишина. Старшина сплёвывает и говорит с завистью: «Вот дурак. Больше всех положено, а он не отзывается…»
После залпа смеха, заметно усталого, Сергей продолжил:
– И я, и ты, Евгений, – он выделил саркастично моё полное имя, – мы оба прям как Итого.
– Это ты на что намекаешь…
Я попытался ответить ему с тем же сарказмом, но не смог исковеркать его имя.
– Знаешь, как с греческого имя твоё переводится? «Евгенис» – благородный. Евгений, где твой дворец? Тебе ж больше всех положено.
Да уж, вот как бывает, когда у человека девушка – филолог. Сергей издевательски смеялся, но как-то так по-доброму, что и обижаться не хотелось – только шутить.
– Наверное, за границей. В другом мире.
– Понимаю. А меня вот, видимо… не заметили, – он засмеялся, осознав какую-то шутку судьбы.
– И как твоё имя переводится?
Вместо ответа Сергей встал и поманил меня рукой. Я тоже встал перед ним. При моих 190 сантиметрах Сергей был ниже меня на голову и смотрел мне в грудь. Он произнёс пафосно:
– «Сергиус» – высокий.
Я хрюкнул. Он тоже усмехнулся, и мы рухнули в диван.
– Над нашими именами можно только посмеяться. А что это значит? – Сергей посмотрел мне прямо в глаза.
Я пожал плечами.
– Имя не предопределяет человека, – продолжил Сергей. – Как бы тебя не назвали, что бы на тебя не повесили, жизнь твоя полна ветвящихся дорожек. Но! – он сделал паузу, – имя может задать направление. И тебе уже выбирать, согласен ты с ним или нет.
Выдержав мудрую паузу, Сергей бодро вздохнул и встал.
– Пожалуй, будем закругляться. Не хочется пропустить последний автобус.
Я согласно кивнул и тоже встал. Мы пошли на улицу. Сумерки потихоньку переходили в настоящую ночь, только закатное зарево не позволяло небу полностью потемнеть.
– Ты, я так понимаю, согласился с именем? – спросил я.
– Можно сказать и так, – Сергей с меланхоличным видом посмотрел на хаотичную зелень в огороде, ещё более смазанную из-за потёмок. – Сначала я согласился с иронией. А остальное как-то само по себе получилось. Имя моё мне нравится.
Он как-то горько усмехнулся и пошёл к калитке.
– Гораздо важнее, согласился ли ты?
Я промолчал. Сергей вышел за ограду и развернулся для прощания. Я с заметным сожалением стоял на своей стороне ограды и понимал, что через минуту начнётся моя обычная жизнь.
– Ну, я уже говорил, что около месяца буду тут. Наверное, через недельку заеду, если дела не загребут.
Ну, что ж… Я протянул руку, и в неё влетела ладонь Сергея.
– Не прощаюсь, – сказал он, пожимая мне руку. Затем подмигнул: – Даме той звякни. До скорого.
– До скорого.
Он по-солдатски развернулся и широкими шагами пошёл по дороге к остановке в паре километров от моего дома. Человек он крепкий, выдержит. Я смотрел с печалью ему в спину. Тоска от приближающегося одиночества давила всё сильней, и мне жутко захотелось, чтобы моя жизнь изменилась прямо сейчас.
Занудный голос, до боли похожий на голос Сергея, ответил, что я сам изменяю свою жизнь. Но мне в это не верилось. Моя жизнь меняется кем угодно, но не мной. Два года назад что я сделал сам? Я лишь позволил случаю захватить меня, как урагану, и унести за собой. Случайности – вот что меняют нашу жизнь. Но кто за них в ответе? Кто тот бог-официант, хаотично роняющий с подноса грандиозные события?
Найдите мне его, я хочу сделать заказ. Что угодно на его вкус, только пусть больше не будет тоски.
Я закрыл калитку и побрёл на веранду.
Глава 2. Сумрачные искорки
Ночь холодела, а я остывал.
Я сидел на веранде под самым краем крыши, моём любимом месте в доме, опёршись головой на стену дома и расслабившись в кресле-мешке. Когда-то я купил его за копейки с рук, и хоть оно заметно просело за время чужого и моего использования и приобрело заметные разводы по бокам от многомесячных прыгучих капель дождя, в нём было комфортно сидеть. Комары только просыпались и выходили на охоту, но я их не боялся – стаж жизни в загородном доме обострял инстинкты.
Со стороны мой дом выглядел мёртвым: свет в нём не горел, двери и окна были распахнуты, лёгкий ветер колыхал занавески. В таком виде он ощущался для меня как-то… проще. Его светодиодная лампочка не горела лицемерно уютным светом под потолком, не смотрела на меня осуждающе и не требовала вынуть из души ночь, чтобы я мог войти. И я не требовал от неё быть чуть потусклее. Но даже так мне не хотелось заходить в дом. Слишком много жизни и тепла во мне пробудил этот вечер.
Нет, дом, не сейчас.
Я словно выключил лишние функции организма и оставил только мозг и глаза, чтобы наблюдать и думать. Из одежды на мне были только шорты. Я снял, убрал, убил всё лишнее с себя и из себя. И теперь лежал. Остывал. Принимал и дальше в себя ночь.
С моего любимого места открывался широкий вид на небо. Небо сегодня было чистое. Я никогда не узнавал на нём созвездий, кроме одного – Большой Медведицы. Остальные звёзды располагались в каком-то беспорядке, постоянно мерцали и то и дело выпрыгивали из темноты, напоминая блёстки на чёрном бархате… Искорки.
Я вспоминал.
Новогодняя ночь. Чистое небо. Ни одной звезды не видно из-за городского освещения. Неожиданно свет гаснет. Световая завеса исчезает. И я увидел сотни искорок на городском небе. Я никогда не видел их так много.
Странный, совершенно иррациональный ветер тянет меня. Почему-то к мусорным ящикам. Собака пытается утащить что-то зубами из ящика. Что-то живое, что-то стонущее. Я отгоняю её. Нахожу едва живое существо. Не могу разглядеть в темноте, что это. Живое приключение на мою задницу. Заматываю в выброшенное одеяло и уношу домой, не понимая даже зачем. Человек – странное существо…
***
Когда дверь квартиры, наконец, поддалась, я пулей влетел в наполненную темнотой гостиную, скинув ногами обувь на лету, запнувшись об угол тумбочки и чуть не упав. Тело в руках неожиданно обмякло. Душа ушла в пятки. В голове было только одно слово – пожалуйста…
Я рухнул на диван со свёртком, быстро его разорвал и припал ухом к тому, что в темноте походило на грудь…
Жизнь едва слышными стуками прошептала мне, что она всё ещё на месте.
Душа вышла из пяток, и я моментально ощутил, как они умотались и изжарились. Расслабление пришло очень сильное. Я хотел только упасть рядом и лежать как можно дольше. Но оставались формальности. Я включил свет, скинул куртку, направился к дивану…
Расслабление как рукой сняло.
Пару секунд мой мозг уверенно говорил мне: «Мужик, это галлюцинации, всё нормально». Но с каждой новой секундой он признавал неумолимый факт:
«Нет, это реально».
На моей постели реально лежит пони. Фиолетовый пони. Со съехавшей грязной сумкой на боках, растрёпанной гривой, кровавыми разводами на теле и совершенно неестественно вывернутой задней ногой. Пони.
За окном взорвался первый новогодний фейерверк.
***
Твайлайт валялась на кровати, уставшая от утренней прогулки по квартире.
Её костыль был приставлен к кровати. Я сделал его своими не до конца прямыми руками почти неделю назад для её сломанной ноги. Опора под понячий таз и ножка костыля были обиты синтепоном и тканью для безопасного и худо-бедно комфортного использования. В этот раз единорожка смогла снять костыль сама, используя телекинез, хоть и не без трудностей. Её тело всем своим видом стонало «я заколебалась», и этот вид меня забавлял.
Я сидел рядом, специально поставив стул так, чтобы видеть единорожку в каждой точке моей квартиры. Сидел я так уже по привычке, сейчас в этой предосторожности не было необходимости – Твайлайт была близка к восстановлению. Поэтому я просто читал книгу, наслаждаясь национальным выходным и лишь иногда приподнимая взгляд. Усмехнувшись над позой единорожки, где-то в голове я поставил галочку напротив задачки «Прогулка» и углубился в…
Женя.
Я оторвался от книги и спокойно перевёл взгляд на Твайлайт. За неделю с лишним я привык к её телепатии и перестал вздрагивать, когда в мои мысли вторгался чужак. Единорожка уже лежала в расслабленной позе, и по множеству складок на простыне было ясно, что кувыркалась она долго. Она смотрела мне прямо в глаза.
Извини, что отвлекла.
– Да всё в порядке, – ответил я, как обычно, вслух. – В чём дело? Что-то с ногой?
Нет, с ногой всё хорошо. Я хотела спросить кое-что по поводу нашей вчерашней ссоры…
Я отложил книгу. Стыд от воспоминаний неприятно сжал горло. Вчера я впервые поспорил с единорожкой. С сильными эмоциями. А всё из-за совершенно дурацкой реакции на её желание выйти на улицу. Я испугался его. Не знаю почему, но…
Вот об этом я и хотела поговорить.
Так. А к этому я до сих пор не привык.
– Твайлайт, ты бы хоть притворилась, что ты не читаешь мои мысли, когда я молчу. Это неэтично. Сейчас я разрешаю, но когда научишься говорить… ну или вспомнишь свой язык, перестанешь так делать, хорошо?
Она кивнула и виновато улыбнулась, прекрасно прочитав, что я не злюсь. Затем скорчила задумчивую мину.
Просто… Вчера я почувствовала, как тебя пугает мысль о том, что я выйду на улицу. Почему?
Вот оно что. Что ж, обдумывать ответ нет смысла.
– Понимаешь… На улице много других людей. Они не такие, как я. Моя цель – поставить тебя на ноги. Их целью может оказаться исследовать тебя…
Я попытался представить все те стрёмные фантазии, которые возникали у меня при мысли, как Твайлайт могут исследовать.
Жуть…
– Кто-то может попросту испугаться тебя и… навредить. В общем, я считаю, что тебе безопаснее остаться дома.
Ты искренне так считаешь. Неужели все люди такие?
– Да нет же, нет, почему… – затараторил я, с тревогой осознав, что прямо сейчас могу запороть контакт цивилизаций. – Люди бывают разные. Прям совсем разные. Есть хуже меня, как я описал, есть лучше… Последних, возможно, даже больше. Просто у каждого своя жизнь и своя работа.
Не понимаю… – покачала головой единорожка. – Что значит «работа»?
– Когда человек занимается каким-то делом и получает деньги. А деньги… то, без чего не выжить. У кого-то такая работа – ловить незнакомых существ, у кого-то – убивать, у кого-то – исследовать… Они могут встать перед выбором: ты или они…
Я увидел по лицу единорожки, что мои слова ни радости, ни энтузиазма не вызывают. Я быстро свернул:
– Но это проблема отдельных людей. Люди в целом те ещё красавцы, на самом деле. Вот когда научишься читать, я тебе дам книги, где ты про это узнаешь… Человеческий ум способен творить чудеса…
Я даже не знал, о чём рассказать единорожке, и в голове проносились картинки самых разных изобретений, близких простому обывателю: смартфон, холодильник, микроволновка. Даже вспомнились сюжеты о технике из Лалилео, которые я видел по телевизору в детстве. Видимо, этого было достаточно – лицо Твайлайт загорелось.
– Здо… ро… во… – протянула неумело она.
Надеюсь, я научусь читать быстрее, чем говорить.
– Я тоже надеюсь, – улыбнулся я. – Но раз уж на то пошло, давай расскажу про то, что лично нравится мне. Например…
Мой взгляд, блуждая, упал на книгу, положенную мной на тумбочку. Точно! Я ткнул в неё пальцем.
– Например, книга! Ведь давным-давно их делали вручную, – я пошевелил пальцами. – Они были большие, толстые – писали их, так сказать, на века. Но такие объёмы текста писать было трудно и долго, и такую книгу могли сделать только в одном экземпляре. Лежал он, как правило, у кого-то главного. А я тут не главный, – я загадочно улыбнулся. – Но потом где-то лет пятьсот назад придумали делать металлические буквы и окунать их в краску…
Совершенно неожиданно в моём интергалактическом портфолио появилась первая страница: исполнение обязанностей посла и защитника Земли перед расой единорогов…
***
Только-только приготовленный суп привлекал меня паром. После работы я, даже будучи сильно голодным, ужинал только дома, чтобы совершенно любая моя стряпня вызывала безразмерное удовольствие. Я схватил ложку, быстро сыпанул перца и принялся хлебать суп. Когда первая волна счастья от желудка прошла по телу, я с блаженством отвлёкся на созерцание интерьера гостиной.
Единорожка внимательно читала какую-то книгу на диване. Её лавандовая шёрстка чудесно гармонировала с синей обивкой дивана. Тёмно-синий цвет её волос делал палитру цветов ещё интереснее. От ран и порезов на ней не осталось и следа, только небольшой, иногда выглядывающий из-под шёрстки шрам на правой щеке.
Её отвлекла моя шумная трапеза. Она с совершенно отрешённым, погружённым в свои мысли лицом посмотрела на меня.
– Прошу прощения. Буду есть тише, – примирительно подняв руку, сказал я и продолжил есть.
Краем глаза, однако, я заметил, что единорожка всё ещё пытливо смотрела на меня. Она оглядывала мои руки, иногда вглядывалась в мой рот и мои глаза. На лице её не было ни капли смущения, когда наши взгляды пересекались. Казалось, она хотела что-то во мне увидеть, прочитать. Разгадать меня. Мне даже показалось, что она опять читает мои мысли, но я откинул эту идею – она давно это не практикует.
В конце концов, когда поток внимания в мою сторону затянулся и стал смущать меня, я шутливо спросил:
– Твай, ты ищешь на мне магические чакры?
– Нет. Не сейчас, – серьёзно ответила она. – В книге рассказывается, что если во время беременности мать испытывала стресс, принимала алкоголь и вещества… то её ребёнок рискует проявлять антисоциальное поведение… иметь избыточный вес… – не привыкши ещё к таким словам и формулировкам, но понимая их смысл, Твайлайт монотонно вычитывала фразы из книги. – Они сильнее подвержены возникновению гипер… тонии, ши… шизо… ши-зо-фре-нии и депрессии.
– О, так это та книга про мозг. А не рано ли тебе такое читать?
– Я всё довольно хорошо понимаю, кроме… некоторых мелочей… – она всё ещё витала в мыслях и обдумывала текст. – Ги-пер-то-ния… Ещё не знаю, что такое ши-зо-фре-ния, но в книге об этом расскажут. Про депрессию тоже пока не всё понятно, но я как будто бы понимаю, что это.
– Каждый познает депрессию, хочет он того или нет.
– У тебя есть депрессия? – она снова начала пытливо на меня смотреть.
Кажется, я догадался, чего она хочет. Знала б единорожка, как сложно отвечать на такой вопрос. Особенно в моей стране. Но лучше б ей не знать.
– Она была… Сейчас её нет.
– От неё можно излечиться? – с удивлением спросила единорожка.
– По-видимому, – сказал я и слегка улыбнулся. Другого ответа у меня не было.
– Хм… – она задумалась. – Значит, депрессия у тебя была… Наверное, избыточный вес тоже имеется…
– Э, – я отодвинулся и поднял футболку. – Это не избыточный вес. Это ещё норма. Ну, с небольшим плюсиком.
– Хм…. – она сощурилась. – А что насчёт шизофрении и анти… ну, ты понял какого поведения?
– Нет. Да. Возможно… – я почесал затылок. – Честно, я сам в этих терминах не разбираюсь…
– Ты не читал эту книгу?
– Читал, но многое подзабыл.
– Может, я найду…
– Шизофрения – это что-то связанное с безумием, – начал вспоминать я. – Вроде как какие-то голоса, галлюцинации… то есть, видения, – исправился я в ответ на непонимающее лицо единорожки. – У меня такого нет.
– Голоса? – единорожка удивилась. – У меня есть голос в голове, когда я думаю.
– Не этот голос. Это… твой голос. Нормальный голос, если так можно сказать.
Впрочем, это большой вопрос. Этот голос никогда не выходит из головы ни одного человека. Трудно сказать, глядя на истории людей, является ли он даром или всё-таки безумием.
– С антисоциальным поведением то же самое. Это злость, агрессия… Ничего нет. Я даже не дрался никогда.
Твайлайт старательно переваривала услышанное, увиденное и познанное. Не представляю даже, насколько сильно поразила её эта книга. Меня она в своё время поразила. Понимает ли она вообще её правильно?
– То есть, можно сказать, что твоя мама ничего не употребляла и не испытывала стресса… Это значит, что она постаралась, чтобы с тобой всё было хорошо?
Совершенно внезапно мне было нечего ответить.
Может быть, она и старалась… Может быть, думала краешком мысли. Может быть, то, что она в итоге сделала, было изощрённой формой заботы. Хотел бы я знать. Да только это не так просто, когда она вот уже с лет пятнадцать живёт на другом конце планеты.
– Хотел бы я знать…
***
Твайлайт снова хандрила.
Поразительно, как легко это можно увидеть на её лице. До сих пор спокойное, сосредоточенное, задумчивое, заинтересованное, радостное или удивлённое лицо начинало источать грусть, словно солнце, целиком состоящее из пасмурных облаков. Как назло, я заметил её хандру лишь в начале рабочей недели, и хоть я мог поговорить с ней и как-то отвлечь её вечерком, днём она оставалась одна. Наедине со своими не особо весёлыми мыслями.
Мне даже не надо было узнавать причину. Какой-то отдалённый уголок моей души входил в резонанс с подавленностью единорожки, которая так и не восстановила свои воспоминания. Не имеет прошлого, будущее размыто и сомнительно, а настоящее – бетонная клетка, за которой сплошная опасность. До нашей с нею встречи на мусорке я сам чувствовал себя не лучше. Мне всегда чего-то не хватало, какой-то детальки, чтобы ощущать жизнь.
Хорошо хоть сегодня суббота, и я могу поработать для неё этой деталькой.
Я подошёл к Твайлайт, которая лежала на кровати с грустным лицом в не менее грустной позе больной собаки. Сел рядом и погладил её по шёрстке, потом по голове, слегка приминая чёлку, которая удивительным образом умудрялась всегда быть ровной, хотя я ни разу не видел, чтобы единорожка за ней как-то старательно ухаживала. Затем, слегка прихлопывая упругую гриву, спросил первое, что было на уме:
– Как дела?
– Никак… – отстранённо ответила она, явно погружённая в свои невесёлые мысли.
– Что будешь делать сегодня?
– Не знаю…
– Я смотрю, библиотека-то подходит к концу.
Я обратил внимание на книжную полку возле кровати. Единорожка, не особо разборчивая в книгах, читала с удивительной регулярностью всё подряд. Первой прочитанной ею книгой был сборник русских народных сказок, который я дал ей с мыслью, что это чтиво идеально для начинающих. Закончив, она поставила сборник на верхнюю полку слева и, недолго думая, начала читать следующую книгу в ряду.
Так она стреляла книгами сначала по одной раз в 3-4 дня, а затем, когда навык чтения подрос, умудрялась справляться с книгой за день. Удивительное создание. Она ставила картонный разделитель там, где брала последнюю книгу. Сейчас разделитель был на финишной прямой, на нижнем ряду от правой стенки его отделяло всего две книжки: подаренный мне ещё в школе первый том какой-то подростковой фантастики и толстенькая и довольно богатая карманная книжка про оригами.
– Угу, – ответила единорожка, даже не взглянув на полку, и вздохнула. – Заканчивается…
– Ты не хочешь завершить этот долгий путь? – сказал я и почувствовал волну странных чувств от двусмысленности этой фразы.
– Хочу. Но потом… Надо ведь после прочтения их рассортировать, – вяло заговорила она о своих наполеоновских планах. – А это время… Так стало лень… Хотя…
Она перевернулась на спину и взглянула в потолок. Мне показалось, что в её глазах мелькнула искорка.
– Я хотела написать свои мысли по поводу всех этих книг. У меня их появилось довольно много. Люди так по-разному пишут рассказы… Но у всех есть что-то общее…
Только мне показалось, что огонь в душе Твайлайт разжёгся, как единорожка снова обмякла и легла на бок, вздохнув. Вид угасания даже хуже вида угасшего…
– Расскажи мне, – ответил я.
Она посмотрела на меня с ленивым сомнением. Я продолжил:
– Мне интересно. Я… немножко увлекаюсь написанием книг, можно сказать. Я бы послушал твои мысли.
Твайлайт немного оживилась и ловко приняла сидячую позу. Каким интересным двигательным привычкам приходится обучаться пони из-за анатомии. Я залип, наблюдая за продуманными, словно бы человеческими движениями в совершенно не человеческом теле. Женственность единорожки, которая проявлялась в мелочах и ощущалась интуитивно, придавала им особую, необычно приятную грацию.
Твайлайт прочистила горло, выведя меня из состояния остолбенелого созерцания, и начала.
– Ну… в общем, я заметила, что у каждого рассказа есть свой главный герой. Обычно о нём рассказывается история, он главный участник, с ним происходят события. Но это не просто персонаж, которому уделяется больше всего внимания. Это… ну… г л а в н ы й персонаж. Не знаю, как сказать лучше… В каких-то книгах автор понимает это, и эти книги кажутся глубже, а в каких-то автор не понимает…
– Дай угадаю – в этих? – я бегло указал рукой на полке на корешки подростковой литературы. Я хранил эти простецкие книжки как воспоминания, иногда как уважение к людям, которые мне их дарили. Но стоит мне начать их читать… В общем, я их не читаю.
Твайлайт сощурилась и неуверенно кивнула.
– Да, в некоторых из них. О, я знаю, как сказать! История напрямую связана с главным героем и не может быть полноценной без него. Без остальных персонажей, если их заменить, история будет другой, но… всё равно будет. А без главного – не будет. Это будет просто последовательность событий, как хроника, совершенно не захватывающая и не интересная…
Её лицо вдруг помрачнело. Она моментально вернулась в позу понячего эмбриона, обхватив копытами голову, спиной ко мне. В этот раз эмбрион был более скрюченный, более маленький, более… уязвимый.
– Как моя жизнь… – услышал я приглушенный надрывный голос и пару всхлипов.
Зараза.
Я не придумал ничего лучше, кроме как погладить Твайлайт. Я вообще не знал, что говорить и что даже думать по этому поводу. Запрос на эмоциональную поддержку вернул ошибку. Критическую ошибку.
– Ты… продолжай. Продолжай рассказывать. Мне всё ещё интересно… Я послушаю, – только и выдавил я.
– Да всё такое… такое скучное, унылое, серое… Словно не жизнь… А хроника какая-то, – она плакала тихо, то и дело разрываясь всхлипами. – Проснулся, поел, почитал, уснул… Зачем это всё и почему… Как представлю, что это будет каждый де-е-е-е…
Она сжалась ещё сильнее и ещё сильнее послышались её рыдания. К моему горлу подступил комок, а к глазам слёзы – настолько сильно резонировала душа, что готова была расколоться.
– Скажи, это будет каждый день? Почему всё так? За что? Я же… я же ничего не сделала плохого… Почему моя история должна быть такой? Если я не главный герой, то где герой? Его нет? Я в чужой истории? Почему всё так… Ну почему-у-у…
Она продолжала рыдать, но уже с меньшей силой. Я с ужасом осознал, что испытывала эта единорожка каждый день, пока меня не было. Мне не надо было представлять, я знал, я прекрасно знал…
Твайлайт вдруг затихла и повернула всё тело ко мне. Сердце выматерилось на своём сердечном языке. Я видел единорожку раненой, испуганной, виноватой. Однажды ссорой я сам довёл её до слёз, хоть и не видел их. Но чёрт возьми, такой я её не видел. Лицо скривилось от гримасы боли, пол-лица было мокрым от размазанных слёз, а покрасневшие глаза блестели… И кричали. Так громко, что последние мысли вылетели из моей головы.
– Извини, пожалуйста… – она заговорила неожиданно ровно, явно прилагая к этому усилия. – Извини, мне стыдно. Ты мне так помогаешь, ты мне столько хорошего сделал… Я просто… Всё такое…
Она завыла, не удержав всплеск слёз, и закрыла лицо. Когда порыв успокоился, она утёрла лицо и продолжила:
– Просто всё теперь такое тяжёлое и неприятное. Вообще всё… Даже читать не могу… Не знаю… Не могу ничего поделать… Мне так плохо… Особенно когда я одна…
Я попытался погладить её, но она вдруг уткнулась мне в бедро и спряталась в нём. Тепло и влага от её разгорячённого лица быстро передались ноге. Ещё пару дней назад всё моё тело встрепенулось бы от такой близости…
Но сейчас мне было паршиво. Паршивее, чем может казаться. Ещё паршивее становилось от того, что я не мог сказать: «Ты должна пройти через это». Мой язык не поворачивался сморозить такую лицемерную и лживую глупость. Чертовски паршиво было от понимания, что виноват ты, виноват вдоль и поперёк. Каждое твоё решение вело к этому. И не из-за ошибки, а из-за умысла – не злого, скорее наивного, мечтательного, но всё же умысла.
Я ведь всё знал. Я знал эти мысли, но отгонял их, как диких животных, огнём работы, занятий и прочих отвлечений. Они отступали, но всегда были рядом. Я спрятался от них в бетонной клетке своей жизни. А потом пришла Твайлайт, и все они чудом разбежались. Но это оказалось иллюзией. Они отступили ещё дальше, но всегда были рядом.
Прости, Твайлайт. Каждый познает депрессию, хочет он того или нет. Я должен был об этом помнить. Я не должен был забирать у тебя прошлое, твоё честно полученное от жизни прошлое. Не должен был менять его на бетонную клетку. И нет, Твайлайт, ты не права. Ты не знаешь мой мир. Здесь каждому очевидно, что твоя настоящая история в миллионы раз более захватывающая, чем эта. Чем моя история. И я не удивлюсь, если ты в своей истории – главный герой.
Пора перестать отворачиваться и наконец узнать её.
– Твай… – тихо сказал я.
Единорожка уже почти не плакала, только всхлипывала, пустым взглядом смотря в пятна от слёз на ткани моих шорт.
– Хочешь, я расскажу, как ты появилась у меня?
