Он говорил Лемоху:
– Кирилл, как же это можно? Ты не наметил себе главного и начинаешь считать все с самого начала и – нет, как же это так? Ну вот! Ax!
Брал бумагу, карандаш и начинал выписывать цифры.
Лемох жаловался:
– Посчитаю – то у меня лишних рубль семьдесят копеек оказывается, а то недостает около трехсот рублей.
Брюллов кипел:
– Да нет же, так нельзя! Ты сюда записал, а вот туда нет. Пойми же, наконец, что в приходе значится, а в расходе… нет, ей-богу, так никуда не годится!
Опять выписывал цифры, задумывался и неожиданно говорил:
– А ведь это, пожалуй, правильно.
– Что? Ты находишь что все правильно? – удивленно спрашивал Лемох.
– Ну да, он так это говорит.
– Постой, кто же это говорит?
– Как – кто? В третьем акте Гамлет.
– Вот те раз! Да это ты, Павел Александрович, в театре был, вспоминаешь про Гамлета, а про мои книги уже и забыл? – в отчаянии говорил Лемох.
И действительно, Павел Александрович думал уже о Гамлете, а про счетоводство забыл. Это была его отличительная черта. У него мысли, воспоминания, планы текли в голове непрерывной волной и постоянно менялись. Бывало даже так, что он начинал говорить об одном, а потом речь его перестраивалась, и вы неожиданно слышали совсем другое. Мог во время делового, прозаического разговора запеть арию из оперы.
Лемох возвращал его к скучной прозе, к цифрам, и Брюллов снова писал и быстро находил ошибку.
Вот только заполучить к себе Брюллова было делом нелегким. Он давал слово быть у вас непременно, но в этот же вечер отправлялся на шахматную игру, во время которой находил у себя в кармане билет в театр, ехал туда, хотя на последний акт, там вспоминал о своем обещании быть у вас и, не досидев до конца, торопился исполнить свое обещание.
Мы это знали и, когда собирались по делу у Лемоха, то старались приехать попозже и садились за чай.
Лемох говорил: «Не будем спешить, все равно Павла Александровича раньше одиннадцати не дождемся, он до нас должен весь Петербург объехать».