Яков Ильич Гилинский
Девиантность в обществе постмодерна

Полная версия

© Я. И. Гилинский, 2017

© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2017

* * *

Предисловие

Смена цивилизаций (общественно-экономических формаций) в ходе человеческой истории – явление общепризнанное. Возможна различная классификация «цивилизаций» (формаций), помимо хорошо известной: первобытно-общинный строй, рабовладение, феодализм, капитализм… Далеко не все современные страны прошли через все формации. Так, в России не было института рабовладения, хотя «рабское сознание» имело (имеет) место быть. Зато был «социализм». После гибрида капитализм / социализм (советский, шведский и проч.) наступило Нечто, совершенно по-разному трактуемое экономистами, историками, философами, социологами.

С конца минувшего XX столетия человечество живет в совершенно новом мире, мире постмодерна или постклассическом, постсовременном, постиндустриальном мире – кому как больше нравится его называть. Не сразу приходит осознание необычности и невиданных ранее возможностей (и угроз) этого мира, этой новой эпохи в истории человечества.

Около десяти лет я пишу о предмете моих научных интересов – преступности, иных проявлениях девиантности, социальном контроле над ними – в условиях мира постмодерна. Это многочисленные статьи, главы монографий, тезисы докладов, интервью. Может быть настало время обобщить написанное, развить мои личные представления о девиантности в обществе постмодерна в предлагаемой ниже монографии? Конечно, при этом неизбежны повторы и самоцитирование. Подчеркну – это мои представления, которые не более «истинны», чем любые другие…

Как всегда – неизменная благодарность Н. Н. Проскурниной за постоянную поддержку, критические замечания, составление библиографии и к этой монографии.

Глава I. Постмодерн: миф или реальность?

Постсовременность всех касается, мы все в ней прописаны, и лучше это знать, дабы не удивляться…

А. Рубцов

Постмодернизм производит опустошительное действие.

П. Бурдъе

В истории человечества одна эпоха сменяется другой. Смена модерна (условно – 19-й-20-й века) эпохой постмодерна (с 1970-х – 1980-х годов) – естественный процесс. То, что каждая новая эпоха не одномоментно охватывает все человечество – тоже вполне нормально. Как и то, что новая эпоха может различными авторами по-разному называться: постмодерн, постсовременное, постклассическое, постиндустриальное общество.

Главное:

• общество постмодерна (постклассическое, постсовременное) есть реальность;

• общество постмодерна характеризуется вполне определенными свойствами, признаками, особенностями;

• мы все живем в обществе постмодерна, нравится нам это или не нравится, а потому необходимо знать, изучать его свойства, особенности, характеристики, дабы вести себя, действовать, выживать в непривычном обществе постмодерна;

• основные характеристики, особенности, свойства постмодерна сказываются на всех сторонах жизни, всех процессах, всех общественных феноменах, включая преступность и иные проявления девиантности. Да и сами понятия «преступность», «девиантность» становятся все более относительными…

Первоначально понимание общества постмодерна происходило преимущественно на уровне философии (Ж. Ф. Лиотар, Ж. Бодрийар) отчасти – искусства (живописи, скульптуры, архитектуры). Социология (А. Гидденс, Р. Инглхарт), социальная психология, экономическая наука, правоведение (И. Л. Честнов), криминология, постепенно начинают осознавать и изучать свой предмет с позиций постмодернистской реальности. Я уже не говорю о политиках и политике… Все это чревато многочисленными проблемами как следствием «отставания» understanding от reality.

Различные авторы по-разному акцентируют внимание на специфике, характеристике общества (мира, эпохи) постмодерна. Например: «Постмодерн нередко определяется как состояние, где растет внутренняя свобода человека, преодолевается отчуждение и снижается его зависимость от хозяйственных и политических институтов»^[1]. Или: сдвиг от «материалистических» ценностей, с упором на экономической и физической безопасности, к ценностям «постматериальным», с упором на проблемах индивидуального самовыражения и качества жизни^[2]. С моей точки зрения, это существенное повышение уровня индивидуальной и социальной свободы человека при усилении «несвободы», зависимости от современных и предстоящих технологий, включая робототехнику и искусственный интеллект (да и от постоянно отстающей политики…).

Понятие постмодерна неоднозначно понимается и в разное время, и в разных областях науки и искусства^[3]. Само наименование нового цивилизационного этапа предлагается, как уже упоминалось, различное: постмодерн, общество постклассическое, постсовременное, постиндустриальное. Нередко происходит смешение понятий «постмодерна» – как характеристики нового цивилизационного периода в истории человечества, и «постмодернизма» – как определенного направления в философии, живописи, архитектуре, вообще искусстве^[4]. Нет и единого понимания, когда цивилизация модерна сменяется миром постмодерна. Вероятно, процесс становления общества постмодерна начинается в 1970-е-1980-е годы. Об этом свидетельствуют как реальные проявления нового мира (глобализация, миграция, технологические прорывы, компьютеризация), так и, в частности, временное совпадение концепций «кризиса наказания» (Т. Матиссен, 1974), включенности/исключенности (inclusion/exclusion, Р. Ленуар, 1974), глобализации (Р. Робертсон, 1985) и др.

Различны и объяснения перехода от общества модерна к постмодерну. Например: бюрократическое государство, дисциплинированная олигархическая политическая партия, сборочная линия массового производства. профсоюз старого образца и иерархическая корпорация сыграли важную роль в мобилизации и организации энергии масс людей. Они сделали возможными промышленную революцию и современное государство. Но они подошли к поворотному пункту – по двум причинам: во-первых, они приближаются к пределам своей функциональной эффективности; а во-вторых – к пределам их массового приятия.^[5]

Вместе с тем, мы живем в совершенно новом мире, в совершенно новой реальности. «Постмодерн как радикальное изменение во всех сферах человеческого существования»^[6]. Это плохо осознается (или совсем не осознается) большинством населения нашего единого, но фрагментарного мира. Хуже (и опаснее) того, – это зачастую не понимается правителями, властями (и не только российскими).

У нас есть неограниченные возможности (за несколько часов переместиться в любую точку планеты; поговорить посредством скайпа с приятелем, находящимся в Австралии или Японии; молниеносно отреагировать на любую новость, высказавшись – «на весь свет» – в сетях интернета) и неограниченные риски, вплоть до тотального самоуничтожения человечества – омницида… «Мы, в сущности, живем в апокалиптическое время… экологический кризис, биогенетическая редукция людей к манипулируемым машинам, полный цифровой контроль над нашей жизнью»^[7]. И еще: «Наша культура и техника дошли до таких замечательных достижений, которые всё более и более опасны для человека»^[8]. Уже можно ездить на автомобилях без водителя, в домашних условиях соорудить пистолет или автомат с помощью 3D, приобрести робота-горничную или робота-любовницу, а с помощью беспилотников (дронов, БПЛА) можно летать, перевозить, доставлять, но и бомбить… Привычные «истины» и «смыслы» теряют свои основания. Неопределенность – постоянное состояние нашего бытия. Общество постмодерна есть общество возможностей и рисков (вспомним У. Бека).

Современная эпоха постмодерна выдвигает перед обществом невиданные ранее проблемы вживания и выживания, а перед общественными науками – осмысление происходящих тотальных изменений в жизни современного человечества.

Трудно сказать, насколько реалистична и точна «Сингулярность» Р. Курцвайля (Raymond Kurzweil «The Singularity is Near»), но очевидно, что технологии постмодерна развиваются по экспоненте, и человечество ждет или немыслимый сегодня, невероятный прогресс, или катастрофический конец… А может быть вначале одно, а затем второе… Вот как это видится одному из интерпретаторов предсказаний Курцвайля: «Грядут великие изменения. Созданные нашим разумом технологии изменят ход вещей в мире и это неизбежно. Мы навсегда забудем о старости и голоде, мы навсегда забудем о войнах и предрассудках. Мы станем едины со своими творениями и обретем такую власть над материей, которую цари прошлого не могли вообразить даже в самых смелых психоделических мечтаниях. Или мы погибнем, от рук себе подобны или от рук своих творений. Сегодня все еще зависит от нас, от наших действий и решений…»^[9]. Наших. Но ни каждого в отдельности…

Тема сингулярности нуждается в специальном рассмотрении^[10]. «„Сингулярность“ – это исходно чисто математическое понятие, оно означало перегиб в движении кривой, то есть резкое изменение характера ее движения. Это математический образ резкого перегиба, изменения в характере развития человечества… Сингулярность – это необратимый и необходимый резкий переход в какое-то новое качество» (К. Фрумкин).

Если максимально коротко, речь идет о постоянном ускорении циклов. этапов развития человечества. В период постмодерна изменения столь быстры, что где-то к 2035 году «кривая» развития может встать «вертикально» с непредсказуемыми последствиями^[11]. А прогресс станет недоступен для человеческого понимания – настолько высокими будут его темпы развития. В значительной степени это связывают с появлением искусственного интеллекта. Мы уже живем в периоде (растянутой, длящейся «точке») бифуркации, когда принципиально невозможно предсказать, «что будет дальше».

Существенную неопределенность и вероятность негативного прогноза усугубляет наличие массовых «фрагментов» мировой популяции с принципиально антиглобалистскими, антипрогрессивными, интолерантными, традиционалистскими, религиозными представлениями (прежде всего – ислам, а последние годы и православие).

Глава II. Основные характеристики общества постмодерна

Попытаемся рассмотреть некоторые, наиболее существенные свойства, характеристики общества постмодерна.

В основе перехода от общества модерна к обществу потсмодерна, как каждой социальной трансформации, лежит промышленная технологическая революция. Обычно называют три предшествующие революции и нынешнюю – четвертую. На сей раз ее принципиальная особенность состоит, с моей точки зрения, в том, что она впервые в истории человечества связана с построением «параллельного» реальному – виртуального мира, киберпространства и перспективой искусственного интеллекта. Что не исключает революционных технологических прорывов и в других сферах.

Вот одно из описаний некоторых моментов Четвертой промышленной революции. «Есть три признака, по которым можно судить, что сегодняшние изменения не просто продолжают Третью революцию, но являются провозвестниками Четвертой: скорость, масштаб и системные последствия. Человечество никогда не наблюдало настолько быстрого технического прогресса. В сравнении с прошлыми промышленными революциями, развивающимися линейно, масштаб Четвертой увеличивается по экспоненте. Четвертая революция влияет на каждую индустрию каждой страны в мире. Глубина и широта вызванных ей изменений требуют трансформации целых систем производства, менеджмента и управления.

Возможности миллиардов людей, постоянно соединенных друг с другом посредством мобильных устройств, обладающих невиданной мощностью, памятью и дающих доступ ко всем знаниям человечества, поистине безграничны. Вскоре эти возможности возрастут многократно; совершаются всё новые прорывы в невиданных доселе областях – искусственный интеллект, робототехника, Интернет Вещей, автономный транспорт, 3D-печать, нанотехнологии, материаловедение, новые батареи, квантовые компьютеры.

Уже сегодня мы сталкиваемся с искусственным интеллектом – автономные машины, дроны, виртуальные ассистенты, программы-переводчики, программы-советники. Постоянный рост вычислительной мощности и всевозрастающие объемы данных позволили нам за последние несколько лет совершать все новые и новые прорывы в создании искусственного интеллекта: существуют программы, разрабатывающие новые лекарства и новые алгоритмы, предсказывающие новые веяния в нашей культуре.

Цифровые технологии каждый день сопрягаются с материальными. Инженеры, дизайнеры, архитекторы – все они работают с компьютерным моделированием, 3D-печатью. разрабатывают новые материалы. интересуются синтетической биологией. Все это приближает нас к симбиозу человека с микроорганизмами внутри его тела, с потребляемыми продуктами, даже со зданиями, в которых он будет жить»^[12].

Уже сами по себе немыслимые ранее технологические новации не могут не влиять двояко на преступность и социальный контроль над ней: с одной стороны, использование новейших технологий преступниками в преступных целях^[13], с другой стороны, «технологии будущего против криминала»^[14].

Как одно из важнейших следствий технологической революции – глобализация всего и вся – финансовых, транспортных, миграционных, технологических потоков. Соответственно осуществляется глобализация преступности (особенно организованной – торговля наркотиками, оружием, людьми, человеческими органами) и иных проявлений девиантности (наркотизм, проституция и др.). Глобализация экономики сопровождается интернационализацией экономических преступлений. Коррупция нередко носит также межгосударственный характер. Бесспорно, глобальным является бич эпохи постмодерна – терроризм. Одновременно формируется (очень медленно!) глобальное сознание, миропонимание. Политика изоляционизма в условиях глобализации есть та ошибка, которая хуже преступления. Глобализация может нравиться или не нравиться, но это факт, с которым бессмысленно и губительно не считаться.

Как результат глобализации – массовая миграция и неизбежность «конфликта культур» (Т. Селлин^[15]) и цивилизаций со всеми как позитивными (физический и интеллектуальный взаимообмен культур), так и криминогенными (девиантогенными) последствиями, включая ксенофобию и «преступления ненависти». Современная ситуация с сотнями тысяч беженцев в страны Европы тому лишнее доказательство^[16]. Бегущих из охваченных войной и нищетой регионов в Европу можно понять и посочувствовать им. Но, оказавшись в Европе, они не столько воспринимают европейский образ мысли и жизни, сколько пытаются противостоять ему, навязывая свои представления, а то и отвечая терактами на лояльность и толерантность европейцев…

Но это только начало «великого переселения народов»: «Сегодня над мировым сообществом нависла новая, еще не вполне очевидная и не совсем осознаваемая, но от этого не менее опасная проблема – масштабная волна переселения значительных человеческих масс, а то и вовсе планетарное демографическое цунами. Оно основательно перекроит современную карту мира и кардинально изменит этнический состав населения планеты. Мы уже на пороге нового Великого переселения народов, и это лишь отдаленно будет напоминать то, что уже случалось в истории… В отличие от других глобальных проблем, перед лицом которых все человечество предстает как единое целое, глобальная неконтролируемая миграция делит все человечество на две антагонистические части – тех, кто переселяется, и тех, к кому переселяются»^[17].

Демографический взрыв (к началу XX в. население планеты составляло около 1,7 млрд человек, а в 2017 г. – семь с половиной миллиардов человек), существенные различия в миропонимании, культуре при массовом перемещении народов грозят невиданными по остроте проблемами. Тем более, что «в западном мире, и в Европе в особенности, не осознали еще принципиальной разности культурно-цивилизационных систем современного человечества, того, что люди Запада живут в окружении именно других культурно-цивилизационных систем, принципиально отличающихся от их собственной. Они не придают пока еще должного значения глобальным тенденциям и переменам, открывающим врата и двери национальных границ; не хотят признать, что их либерализм, толерантность и мультикультурализм при столкновении с другими культурно-цивилизационными системами оборачиваются против них самих»^[18]. В частности, налицо исламистская угроза постмодерну…

«Виртуализация» жизнедеятельности. Мы шизофренически живем одновременно в реальном и киберпространстве. Без интернета, мобильников, смартфонов и прочих IT не мыслится существование. Это, прежде всего, относится к подросткам и молодежи. Они с детских лет погружены в виртуальный мир, нередко именно его воспринимая как реальный, с многочисленными образовательными, культурными и – психологическими последствиями. Происходит глобализация виртуализации и виртуализация глобализации. Как одно из следствий этого – киберпреступность и кибердевиантность^[19]. Виртуальный мир необъятен и легко доступен – не вставая с привычного кресла. Интернет предоставляет невиданные и немыслимые ранее возможности. Но он коварен, он затягивает вплоть до интернет-зависимости, как заболевания^[20]. А если вспомнить сетевые «группы смерти», неофашистов, экстремистов, использование интернета организованной преступностью, то и социально опасен. Но – неизбежен. Принцип Инь-Ян проявляется везде и всегда…

Релятивизм/агностицизм. История человечества и история науки приводят к отказу от возможности постижения раз и навсегда установленной «истины». Очевидна относительность любого знания. Неопределенность как свойство, признак постмодерна. Конечно, понимание относительности наших знаний известно давно. Возможно, начиная от сократовского «Я знаю, что ничего не знаю». Как говорится, «есть много истин, нет Истины». Далее «принцип дополнительности» Н. Бора и «принцип неопределенности» В. Гейзенберга. И. наконец. «Anything goes!» («допустимо все», «все сойдет») П. Фейерабенда^[21]. Разумеется, это относится и к моим суждениям… Для науки постмодерна характерно признание полипарадигмалъности. «Постмодернизм утверждает принципиальный отказ от теорий»^[22]. Бессмысленна попытка «установления истины по делу» (уголовному, в частности). А тысячи, сотни тысяч невинно осужденных томятся в тюрьмах, проклиная «правосудие». При этом миллионы виновных в тяжких преступлениях наслаждаются свободой.

«Сама „наука“, будучи современницей Нового времени (модерна), сегодня, в эпоху постмодерна, себя исчерпала»^[23]. По Ж.-Ф. Лиотару, «Наука оказывается не более, чем одной из языковых игр: она не может более претендовать на имперские привилегии по отношению к иным формам знания, как то было в эпоху модерна»^[24]. Размываются междисциплинарные границы. «Классическое определение границ различных научных полей подвергается… новому пересмотру: дисциплины исчезают, на границах наук происходят незаконные захваты и таким образом на свет появляются новые территории»^[25]. Один из крупнейших современных российских теоретиков права И.Л. Честнов, так подводит итог размышлению о постмодернизме в праве: «Таким образом, постмодернизм – это признание онтологической и гносеологической неопределенности социального мира, это проблематизация социальной реальности, которая интерсубъективна, стохастична, зависит от значений, которые ей приписываются, это относительность знаний о любом социальном явлении и процессе (и праве), это признание сконструированности социального мира, а не его данность».^[26]

Отказ от иллюзий возможности построения «благополучного» общества («общества всеобщего благоденствия»). Мировые войны. Освенцим, Холокост, ленинские^[27] и гитлеровские концлагеря и сталинский ГУЛАГ разрушили остаточные иллюзии по поводу человечества. А современность стремится лишь подтвердить самые худшие прогнозы антиутопий. «Мы» Е. Замятина, «1984» Дж. Оруэлла, «дивный новый мир» О. Хаксли, «Москва 2042» В. Войновича, «кошачий город» Лао Шэ оживают у нас на глазах. «Рабовладение – плохо, феодализм – плохо, социализм – плохо, капитализм – плохо…»^[28]. В эпоху постмодерна отказ от иллюзий возможности достижения «счастливого будущего» сменяется пониманием все больших угроз самому существованию человечества, когда сегодняшние политики, вершители судеб миллиардов людей, живут вчерашними представлениями и уповают на «наращивание военной силы», что чревато тотальным уничтожением граждан или подданных…

Растет социально-экономическое неравенство, а с ним – криминальное и/или ретретистское девиантное поведение^[29]. Одним из системообразующих факторов современного общества является его структуризация по критерию «включенность/исключенность» (inclusion/exclusion). Понятие «исключение» (exclusion) появилось во французской социологии в середине 1960-х годов, как характеристика лиц, оказавшихся на обочине экономического прогресса (Р. Ленуар, С. Погам и др.). Отмечался нарастающий разрыв между растущим благосостоянием одних и «никому не нужными» другими. Как заметил Н. Луман в конце 20-го века, «Наихудший из возможных сценариев в том, что общество следующего (уже нашего – авт.) столетия примет метакод включения / исключения. А это значило бы, что некоторые люди будут личностями, а другие – только индивидами, что некоторые будут включены в функциональные системы, а другие исключены из них, оставаясь существами, которые пытаются дожить до завтра… В некоторых местах… мы уже можем наблюдать это состояние»^[30].

Н. Луман называет два принципиальных следствия развития современного капитализма. Во-первых, «невозможность для мировой хозяйственной системы справиться с проблемой справедливого распределения достигнутого благосостояния»^[31]. С проблемой, когда «включенные» имеют почти всё, а «исключенные» – почти ничего. И, соответственно, во-вторых, «как индивид, использующий пустое пространство, оставляемое ему обществом, может обрести осмысленное и удовлетворяющее публично провозглашаемым запросам отношение к самому себе».

Об этом же пишет Р. Купер: «Страны современного мира можно разделить на две группы. Государства, входящие в одну из них, участвуют в мировой экономике, и в результате имеют доступ к глобальному рынку капитала и передовым технологиям. К другой группе относятся те, кто, не присоединяясь к процессу глобализации, не только обрекают себя на отсталое существование в относительной бедности, но рискуют потерпеть абсолютный крах». При этом «если стране не удается стать частью мировой экономики, то чаще всего за этим кроется неспособность ее правительства выработать разумную экономическую политику, повысить уровень образования и здравоохранения, но, самое главное, – отсутствие правового государства»^[32].

Рост числа «исключенных» как следствие глобализации активно обсуждается 3. Бауманом. С его точки зрения, исключенные фактически оказываются «человеческими отходами (отбросами)» («wasted life»), не нужными современному обществу. Это – длительное время безработные, мигранты, беженцы и т. п. Они являются неизбежным побочным продуктом экономического развития, а глобализация служит генератором «человеческих отходов»^[33]. И в условиях глобализации, беспримерной поляризации на «суперкласс» и «человеческие отходы», последние становятся «отходами навсегда».

В «Размышлениях в красном цвете» (явный намек на коммунистическую доктрину), С. Жижек демонстрирует фактически завершенный раскол мира на два полюса: «новый глобальный класс» – замкнутый круг «включенных», успешных, богатых, всемогущих, создающих «собственный жизненный мир для решения своей герменевтической проблемы»^[34] и – большинство «исключенных», не имеющих никаких шансов «подняться» до этих новых «глобальных граждан». С. Жижек называет несколько антагонизмов современного общества. При этом «противостояние исключенных и включенных является ключевым»^[35]. В другой своей работе, посвященной насилию, С. Жижек утверждает: «В этой оппозиции между теми, кто „внутри“, последними людьми, живущими в стерильных закрытых сообществах, и теми, кто „снаружи“, постепенно растворяются старые добрые средние классы»^[36]. Происходит раскол общества на две неравные части: «включенное» меньшинство и «исключенное» большинство.

Все человечество разделено на постоянно уменьшающееся меньшинство «включенных» (included) в активную экономическую, политическую, культурную жизнь и постоянно увеличивающееся большинство «исключенных» (excluded) из нее. Известно, что в 2015 году 50 % мирового богатства оказалось сконцентрировано в руках 1 % населения Земли, а в 2016 г. уже 52 % всех богатств принадлежало 1 % населения^[37]. Это катастрофическое неравенство неравномерно распределено по странам. Так, 1 % населения России владеет 71 % всех богатств страны (в Индии – 49 %, в Индонезии – 46 %).

В связи с развитием робототехники все больше людей останется без работы. Безработица (а, следовательно, «исключенность») грозит и сокращающемуся «среднему классу», лишь часть которого соответствует все новым и новым требованиям Четвертой промышленной революции. Одна из печальных особенностей современной России – бедность работающего населения. Что уж говорить о неработающих (безработных, пенсионерах, нетрудоспособных)…

Между тем, экономическое неравенство является одним из главных криминогенных, девиантогенных факторов, а «исключенные» – основная социальная база преступности, алкоголизации, наркопотребления, проституции, самоубийств, но и – жертв преступлений. Как один из многочисленных показателей – увеличение в России доли таких «исключенных», как «лица без постоянного источника доходов» в числе всех лиц, совершивших преступления, с 11,8 % в 1987 г. до 66,5 % в 2015 г, а доля таких лиц среди убийц возросла за тот же период с 15,3 % до 74,7 %^[38].

Миропорядок в значительной мере зависит от степени респонсивности общества (A. Etzioni), те. способности удовлетворять потребности населения. От степени респонсивности общества, от степени обеспечения вертикальной мобильности, от сокращения степени экономического неравенства существенно зависят и тенденции преступности. Свободный, обогащенный знаниями и умениями, не ограниченный в своих начинаниях мелочными запретами и «исключенностью» из активной экономической, политической, культурной жизни, – индивид если и будет «отклоняться» от господствующих норм, то скорее в позитивную сторону – техническое, научное, художественное творчество^[39]. К сожалению, экономика и политика постмодерна далеко не однозначно способствует столь идеальному образу.

Двуликость свободной экономики, особенно в российских условиях, начинает все больше осознаваться отечественными учеными, журналистами, вообще мыслящими людьми. «Рабство якобы отменено, а на самом деле присутствует в нашей жизни в полной мере. Только на место личной зависимости встала зависимость экономическая или социальная… Из шести миллиардов людей, живущих сегодня на планете, лишь самое малое меньшинство имеет право на индивидуальность… Остальные превращены в безликую массу, которая используется в экономике, как мясной фарш в кулинарии… Родившийся рабом, на всю жизнь остается рабом промышленности, которая забирает его тело взамен на уголь или кирпич; родившийся среди серых заборов и фабричных корпусов навсегда остается в этом пейзаже, как раб… Различие между реальным социализмом и реальным капитализмом меньше их основного сходства в отношении к человеку как к рабу на промышленной плантации… Управляющему меньшинству принадлежат не только деньги и не только собственность, но и свобода… Колесо социального прогресса застряло в исторической грязи. Оно крутится на месте… Рабство остается рабством, даже если рабы ездят на работу в собственных автомобилях и отдыхают в Египте в отелях all inclusive»^[40].

Власть – всегда насилие^[41]. Государство, созданное с самыми благими намерениями (защита подданных и граждан, обеспечение общих интересов и т. п.), в действительности служит репрессивным орудием в руках господствующего класса, группы, хунты. Разочарование в демократии толкает население даже образцово демократических государств то вправо, то влево. Тем более, в странах с авторитарным/тоталитарным режимом. Отсюда «арабская весна», «цветные революции», «Occupy Wall Street!», «Майдан». Продолжение не заставит себя долго ждать. Протестная реакция населения по отношению к вершителям власти хорошо известна во все времена и у всех народов. Восстания, мятежи, революции, баррикады, забастовки, голодовки, митинги, шествия и т. п. Для общества постмодерна, характерны, помимо прочих, две «противоположные» формы протеста: терроризм и «перформансы». Если терроризм – крайнее, чрезвычайно опасное и преступное выражение протеста^[42], то различного рода перформансы, флешмобы – интеллектуально-художественная протестная реакция. «Разве не постмодернистская политика сопротивления пропиталась эстетическими феноменами – от пирсинга и трансвестизма до публичных спектаклей? Не символизирует ли курьезный феномен „флешмоба“ в чистейшем виде эстетико-политический протест, сведенный к его минимальным рамкам?»^[43]. Современные российские примеры: действия Pussy Riot, группы «Война», акции художника Петра Павленского. И очень жаль, что эти протестные действия в «минимальных рамках» влекут реакцию государства в «максимальных рамках» (включая осуждение участниц Pussy Riot к реальному лишению свободы при отсутствии в их действиях состава преступления, предусмотренного ст. 213 УК РФ, и уголовное преследование П. Павленского). Тоталитаризация режимов – сегодня удел (или перспектива) многих государств, включая вполне демократические. Что уж говорить о Китае, Иране, России, КНДР…

Критицизм по отношению к модерну, власти, возможностям науки. Отрицание достижений Нового времени, модерна. Но что на смену? Восприятие мира в качестве хаоса – «постмодернистская чувствительность» (W. Welsch, Ж.-Ф. Лиотар). Как сказал 3. Бауман в лекции «Текучая модерность: взгляд из 2011 года», выступая перед студентами МГУ: «Мы летим в самолете без экипажа в аэропорт, который еще не спроектирован». В мире постмодерна актуален, как никогда, принцип: «Я отрицаю все, и в этом суть моя» (Гёте). Этого не надо бояться. Надо понять, воспринять и учитывать в своей жизни и деятельности. Подростки и молодежь органично усваивают хаотичность общества постмодерна, старшим поколениям удается это с трудом. «Конфликт поколений» извечен, но небывалый ранее разрыв поколений в условиях быстро развивающихся технологий и «ускорения времени» (об этом чуть ниже) служит нередко криминогенным фактором.

Фрагмент арность мышления как отражение фрагментарности бытия. Фрагмент аризация общества постмодерна, сопутствующая процессам глобализации, а также взаимопроникновение культур приводят к определенному размыванию границ между «нормой» и «не-нормой», к эластичности этих границ. Одна из характерных особенностей постмодерна – стирание границ между дозволенным/недозволенным, нормальным/девиантным, разрешенным/ запрещенным. Проституция – девиантность или бизнес, трудовая деятельность? Наркопотребление – девиантность или, наряду с употреблением алкоголя, удовлетворение потребности снять напряжение, утолить боль? Где грань между «порнографией» и литературой (Дж. Джойс, Г. Миллер), искусством, Modem Art? (Кстати, а кто знает, что такое «порнография»?). Чем более фрагментарно общество, тем больше в нем нормативных субкультур (а, следовательно, и вариантов «отклонений»), И кто вправе судить, чьи нормы «правильнее» и что тогда есть «отклонения»? Бескомпромиссная «борьба» с наркотиками в России или кафе-шопы с марихуаной в Амстердаме, «Christiania» в Копенгагене? Административная ответственность за занятие проституцией, уголовная – за содержание «притонов разврата» в России или Red Light District («квартал красных фонарей») в том же Амстердаме? Репербан в Гамбурге? Доступность алкоголя во всех европейских странах или длительное тюремное заключение за бутылку водки/вина в ОАЭ?