Ян Конов
Ольга

Полная версия

Глава 1

Услышав скрип открываемой калитки, пес Хунхуз, проснулся и несмело зафыркал – так, чтоб услышала хозяйка, но не соседи. Когда в последний августовский день в поселок вошли немцы, они сразу же стали расселяться по домам, притесняя, а то и просто выгоняя за порог их законных хозяев. Особо бдительных собак, справедливо защищавших родные дома от незваных гостей, диковинно одетых и громко рычащих на неслыханном прежде языке, просто пристреливали. Хунхуз будто узнал об этом по своим собачьим каналам информации путем ночного перелаивания с остальными деревенскими псами, и потому старался вести себя как можно менее заметно, дабы не стать следующим. Хунхуз, прозванный так мужем Ольги, Сергеем, поначалу полностью оправдывал свою кличку и вел себя как свирепый азиатский бандит – бросался на всех, кроме Никоновых и еще пары соседей. А сейчас в доме жили четыре немца – старый, потрепанный жизнью в бесконечных немецких войнах унтер, толстый весельчак ефрейтор и два молодых рядовых. Хунхуз не проявлял к ним агрессии, но и старался на глаза лишний раз не попадаться, хотя был не против немецкой тушенки, которой они с ним иногда делились. И как сказал бы начальник гражданской вспомогательной полиции Мезенцев, если бы обладал чувством юмора, «пес склонил свою ушастую мохнатую голову перед превосходящей германского нацией». Однако Мезенцев шутить не умел, что может и к лучшему, ибо один дьявол знает, чтобы бы пришло в голову этому изуверу, дорвавшемуся до власти, если бы он подходил к своему грязному делу с юмором. Но сейчас во двор Никоновых вошли не немцы, а приковыляла запыхавшаяся соседка бабка Настасья.

– Ольга! – закричала она с ходу, – Мотьку опять схватили, тащи документ скорее, не то они его к евреям в барак сунут, там у них холод, и еду не дают приносить, бесы.

Ольга, красивая стройная девушка с длинной темно-русой косой, 26 лет отроду, выскочила из дома, держа в руках недошитую детскую рубашку. Быстро поняв в чем дело, ибо проблемы с немцами у ее брата Матвея были не впервые, она быстро зашла обратно в дом, открыла ключом, лежащим за карнизом, старый буфет, достала пачку документов, и, не разбирая их, вышла на улицу.

– Куда?! – спросила она на ходу соседку.

– На ферме взяли, в комендатуру ведут, мать с ним пошла, говорит дурням, что он не еврей никакой, а они уперлись, бесы. Вот мне наказала тебе передать, чтоб ты документы принесла, говорит ты знаешь, какие нужно – ответила бабка Лизавета.

– посмотрите за Валей, баб Настя, больше некому.

– не переживай Олюшка, я погляжу за дитятком, беги Мотьку вытаскивай.

Ольга быстрым шагом направилась через огромный огород к выходу на улицу, ведущую к реке. Учитывая, что всех евреев неделю назад разместили в здании старого амбара, стоящего на другой стороне железной дороги, Матвея сначала будут допрашивать, так что время еще есть, так как немцы все делают основательно, этого у них не отнимешь. Мезенцев или его главный прихвостень, еще больший садист Федька Булла, расстреливали бы подозреваемых на месте, но они боятся проявлять инициативу. Вдруг немцам это не понравится?

До реки было полторы версты, комендатура находилась прямо за мостом, в здании бывшего сельсовета. До моста дошла быстро, крестьянский труд хорошо развивает выносливость. После раскулачивания у Никоновых работали все члены семьи, невзирая на пол и возраст, и Ольга, родившаяся еще до революции в купеческой семье, быстро освоила крестьянский труд и никогда им не брезговала – обрабатывала огород, ухаживала за животными, а осенью ходила за много верст через лес на болото, где целый день, стоя в ледяной воде в шерстяных чулках, заменяющих болотные сапоги, собирала клюкву на продажу. Сейчас она находилась дома в дневное время только по причине болезни маленькой Валюши. Обычно за ребенком приглядывала мать, которую в силу возраста освободили от работы, но сегодня у Валюши был небольшой жар, и поэтому Ольга послала мать вместо себя на ферму, а сама осталась следить за ребенком. Помимо сестры Люси и брата Матвея, у Ольги была еще сестра Зоя, жившая в Ленинграде. О ней ничего не было известно с момента прихода немцев. Первое время немцы бахвалились, что возьмут штурмом Ленинград за неделю, показывали знаками, как будут выпивать в Ленинграде, отмечая его взятие. Но теперь от Ленинграда шли бесконечные машины с ранеными, они переезжали через автомобильный мост и ехали к станции, где санитары, с ног до головы испачканные кровью, грузили покалеченных солдат и офицеров в санитарные поезда. Про штурм Ленинграда немцы теперь не говорили, а местные не спрашивали, чтоб лишний раз не злить, так как и так было понятно, что блицкриг на данном направлении у них не задался.

Слева за узким деревянным мостиком, прозванным в народе «Психовым», находились бараки лечхоза Ленинградской психиатрической больницы, где душевнобольные пациенты выращивали овощи. Ранее санитары выводили больных гулять по поселку. Это было веселое зрелище – кто пел, кто плясал, но все вели себя мирно, буйных в лечхоз не направляли. Народ с жалостью смотрел на эту сумасшедшую процессию, никто не потешался, ибо несмотря на все революции, в русском народе осталось почитание к юродивым и блаженным, восходившее своими корнями в дохристианские времена белобородых волхвов и древних капищ. Но теперь больница пустовала, еще летом ее закрыли, а всех пациентов вывезли в Ленинград, чем спасли от неминуемого расстрела, ибо, как потом выяснилось, немцы уничтожали психически больных в первую очередь.

По правую сторону от больницы находилось недавно построенное высокое здание, сельсовета, напоминавшее чем-то древнерусский терем. И тем абсурдней и циничней выглядел висевший на нем немецкий красно-белый флаг с черной свастикой.

Мать сидела на ступеньках крыльца под полинявшим немецким плакатом, на котором был изображен чрезмерно уродливый Сталин, едущий в колеснице и погоняющий плетью с надписью «НКВД» троих угрюмых седых мужиков. На преждевременно постаревшем от тяжелой жизни лице Александры невозможно было прочитать никаких эмоций. Светлые голубые глаза безразлично смотрели вдаль, и лишь немного оживились, увидев подошедшую Ольгу.

– Принесла? – спросила мать, затем, не дожидаясь ответа, забрала у дочери из рук газетный сверток с документами и направилась к двери комендатуры. – Куда? – взглянула она на Ольгу, также решительно направившуюся к двери, – без тебя разберусь.

Ольга побрела назад, но выйдя к реке, увидела, что с другой стороны реки к мосту шатающейся походкой идут два немца с большой собакой. Одного из этих веселых собутыльников знал весь поселок, так как этот недоумок любил натравливать свою злобную псину на случайных прохожих. Учитывая узость Психова моста, вероятность разминуться с собачьими клыками была крайне мала, посему Ольга решила подождать, покуда фрицы со своим цербером перейдут мост. Скорее всего они пойдут на рынок за водкой, в сторону комендатуры в пьяном виде идти не решатся, ибо здесь недолго нарваться на офицера и загреметь на гауптвахту, а то и отправиться на страшный штурм Ленинграда. До войны в Заречье – северную часть поселка, растянувшегося на восемь верст вдоль железной дороги можно было перейти по железнодорожному мосту, находящемуся рядом с Психовым, но наши взорвали его при отступлении, а немцы восстанавливать пока не торопились.

Ольга хорошо запомнила подрыв моста, когда ранним утром все оконные стекла южной стороны дома разлетелись в дребезги, а затем раздался страшный грохот. Тогда она окончательно поняла, что ситуация на фронте складывается совсем не в нашу пользу. Подозрения закрались еще заранее, когда с Лужского рубежа из леса вышли остатки ленинградского народного ополчения – истощенные люди разного возраста, в гражданской одежде, превратившейся в лохмотья, угрюмо шли вдоль железной дороги. На вопросы отвечали нехотя и коротко – было видно, что не с победой возвращаются. Хотя полным разгромом это тоже назвать нельзя – подразделение, набранное наспех из штатских, наспех обученных и даже не получивших необходимого количества вооружения, сумело выскочить из окружения прямо под носом у танков Гёпнера¹, в то время, когда регулярные войска тысячами попадали в котлы на других фронтах. Потом поселок несколько раз бомбили, и перед бомбежками с самолета скидывали листовки, предупреждающие о бомбежках и предписывающие уйти в лес. В листовках говорилось, что германские солдаты заботятся о безопасности жителей, поэтому предупреждают о бомбежках, также говорилось, что они пришли освободить русских людей из-под гнета жидо-большевиков. Затем в поселок зашла отступающая советская стрелковая дивизия и стала готовиться к обороне. После короткого неравного боя, в поселок вошли немцы. Наши войска еще держали оборону около двух недель на восточной окраине поселка, но затем выстрелы и взрывы стихли, и стало понятно, что оборона окончена.