Яна Дин
Никто, кроме нас
Посвящение
Посвящаю эту книгу вам, Андреа и Даниэль. Никто, кроме вас не заполучал мое сердце настолько сильно.
ПЛЕЙЛИСТ
_________◇_________
1) I See Red – Everybody Loves an Outlaw
2) I Was Never There
– Gesaffelstein и The Weeknd
3) Isabel LaRosa – Eyes Don't Lie
4) Dangerous Hands – Austin Giorgio
5) Love Is a Bitch – Two Feet
6) Billie Eilish – you should see me in a crown
7) Selena Gomez – Fetish
8) Nour – Premier Amour (speed up)
9) Formidable – Stromae
10) Dynasty – Miia
11) Sickick – Intro (Infected
12) Dangerous Woman – Ariana Grande
13) After Hours – The Weeknd
_________◇_________
ОТ АВТОРА
P.s. Вторая часть дилогии. Читать строго по порядку, поэтому перед ознакомлением этой книги, нужно прочесть «Никто, кроме тебя».
Цикл «Вороны»
1)
Никто, кроме тебя (Даниэль и Андреа)
2)
Никто, кроме нас (Даниэль и Андреа)
3)
Никто не узнает (Тристан и Инесс)
4)
Продолжение следует…
__________♡___________
Я рада, что создала их историю, рада, что смогла стать автором этого цикла. Рада, что у этой неидеальной истории любви, появились вы, мои читатели, и стали её частичкой, за что я безмерно благодарна.
Люблю и обнимаю!
И всегда помните, воистину, за каждой тягостью наступает облегчение.
ДИСКЛЕЙМЕР
Данная книга является художественным произведением, ничего не пропагандирует и ни к чему не призывает. Она содержит изобразительные описания противоправных действий – sex, nasilie, selfharm и т.д. Автор ни в коем случае не сторонник насилия и нанесения вреда себе, и описывает это исключительно в поучительном характере.
_________◇_________
Содержит нецензурная брань.
Все права на книгу принадлежат автору, и любая незаконная рассылка ведет к уголовному последствию.
Давайте уважать друг друга.
С любовью сквозь страницы, Яна Дин.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ «ОБРЕТАЯ ЛЮБОВЬ»
ПРОЛОГ
Но я потерял ее в самом начале истории.
(с) Скриптонит
– Даниэль! – голос срывается с рыданиями, – Пожалуйста! – судорожно кричу в трубку.
Руки покрылись мелкой дрожью. Ноги не слушали. Тело поддавалось страху, а во рту чувствовался вкус крови. Он разбил мне губу, когда ударил.
– Андреа?! – возглас в конце трубки звучит радостно. Но Даниэль не смог скрыть нотки страха, съедающие нас обоих. Он рад, что слышит меня. Его раздражает неизвестность. Дэн боится меня потерять. Но я жива. Только в данной ситуации – это вопрос времени.
– Даниэль, они…они здесь, – дышится тяжело. Болят легкие и кажется даже ребра. Не уверена, целы ли они сейчас. – Я успела выхватить телефон. Я не знаю, что делать. Я…они…они хотят…, – голос дрожит, в области груди колит от боли, а рана на губе раскрывается с новой силой, заставляя течь струйке крови по подбородку.
– Ш-ш-ш, – тихий шепот заставляет скатиться по холодной и сырой плитке туалета.
Прикрываю ладонью рот, пытаясь заглушить рыдания.
– Дыши, птичка, слышишь? – до боли любимый голос заставляет подчиниться, – Я тебя найду. Обязательно. Ты доверяешь мне?
Хочу прокричать тысячу раз «да», но топот ног и крики со стороны входа, заставляют тело отказаться функционировать.
– Они здесь. Здесь, Даниэль, – судорожно протараторила, прикусывая большой палец. Глаза наполняются страхом. Биение сердца превращается в маленький комок нервов, готовый разорваться в считанные секунды.
– Она там! – слышу мужской грубый крик.
В любом случае, я знала, что они меня поймают.
– Они…, – истерика съедает все слова, пытавшиеся вырваться из уст.
– Теперь слушай внимательно, Андреа, – резко начинает Даниэль. Его спокойный голос, в котором скрыты штурмы эмоций, дает надежду и стержень держать себя в руках.
Закрываю глаза, прислушиваясь. Наполняю лёгкие воздухом. Предчувствие того, что это возможно наш последний разговор, не дает дышать.
– В телефоне есть чип, – продолжает Дэн, – Вытащи его, подсунь под язык, а лучше проглоти. Он маленький, – быстро и чётко.
– Но он отключится. Я потеряю связь с тобой, – думать об этом, как страшный сон.
– Не потеряешь, – выдыхает Даниэль, пытаясь не поддаться эмоциям, – Послушай, птичка, я обязательно найду тебя, – хочется разреветься еще хуже, от того, как больно это звучит, – Я найду, ты же веришь? – секундная пауза. Мы оба замолчали, а я еще сильней прижимаюсь к плитке уборной, словно она может спрятать от тех, кто сейчас бежит ко мне. – А теперь разбей мобильник. Чип внутри.
Становится страшно. Господи, если это наш последний разговор, хочу сказать одно:
– Я редко говорю, но я люблю тебя, Даниэль, – телефон скрипит от того, как сильно сжимаю его, – Люблю, любила и буду любить. До самой смерти, – краткая, почти отчаянная улыбка, тенью падает на губы, – Берегите себя.
– Нет, дьяволица, – шарахаюсь от того, как что-то разбивается в конце трубки, – Черт бы все драл, не прощайся со мной, – свирепо кричит Даниэль.
– Я люблю вас, Даниэль Грассо Конселло, – отвожу трубку от уха, несмотря на крики Даниэля.
Вместе с волнительным вздохом, слышу, как дверь туалета вылетает из петель. Страх заставляет действовать быстро.
Они выбьют мою кабинку в считанные секунды.
Разбиваю мобильник об унитаз. Ударяю ещё, и на белый кафель падает маленький чип. Он маленький. Слишком.
– Открой, сука!
Подбираю чип, и положив в рот, пытаюсь проглотить. Это трудно. Я столько кричала и плакала, что слюны во рту практически не осталось. Наконец получается, и в этот же момент, кабинку ломают насквозь. Дверь отлетает и трое мужчин смотрят на меня оскалив зубы.
– Теперь ты наша, пташка, – самый главный делает шаг в маленькое пространство и силой ухватывает за плечи.
Как же давно я не чувствовала такой боли. Казалось, прошло столько лет. Но я опять здесь. И чувствую боль от избиения.
– Нет! – рыпаюсь, кусаюсь и бьюсь. Но все тщетно.
В конце концов, теперь я в их власти.
И единственная надежда на Даниэля.
Я доверяю тебе.
Я люблю тебя.
До самой смерти.
ГЛАВА 1
ПЯТЬ ЛЕТ СПУСТЯ ПОСЛЕ СОБЫТИЙ ПЕРВОЙ КНИГИ
Даниэль
Между моим сердцем
И ребрами
Есть небольшая щель,
Глубже тихого океана.
Я храню там память о тебе,
Память недописанного Романа.
(с) Шахназ Сайн
– Ворон! Ворон! Ворон!
Крик толпы будоражил кровь. Сила и адреналин разливались по всему телу.
Стоять на ринге, смотреть в глаза противнику, видеть страх в них и слышать восторг наблюдавших – как наркотик. Все это дрожью проходит по телу, заставляет гореть мышцы, сверкать глаза, быть в экстазе. Словно ни здесь, ни сейчас.
– Ворон! Ворон! Ворон!
Соперник делает вдох. Наши взгляды встречаются в борьбе. Он с громким рыком бежит на меня, поднимая кулаки. Именно тогда делаю резкий прыжок, поворот и удар пяткой прямо в челюсть. Всё становится белым шумом.
Соперник вне сил валиться на пол, и посреди шума я отчетливо слышу хруст его черепа.
Толпа разрывает глотки громче.
– Ворон! Ворон! Ворон! – сетки вокруг звенят от тряски заключенных.
Ворон – я. Меня так прозвали из-за принадлежности к «Corvi». За решёткой никого и никогда не называют по имени.
Смысла быть на ринге больше нет. Поворачиваюсь, спрыгивая и уходя прямиком в раздевалку. Войдя в душ, раздеваюсь и включаю кран, с тяжелым и уставшим выдохом прикрывая веки. Вода течет по телу, освежая, смывая кровь с лица, рук и ног. Звук бьющейся воды об кафель успокаивает. Открывать глаза нет желания. Видеть тускло горящие лампы, впитавшие грязь, и, обшарпанные стены, давно покрытые плесенью тошно.
Выхожу из душа, слыша довольный голос Торри.
– Мешки довольны, – усмехается парень, облокачиваясь об раковину и смотря на меня скрестив руки на груди.
«Мешки» – такое название носят местные богачи, у которых в карманах есть деньги – деньги, что с легкостью уходят на зрелище, которое я завершил несколько минутами ранее.
Но я не участвую в боях ради денег. Они мне просто не нужны. Просто это стало отдельным успокоением за пять лет пребывания в тюрьме, дающим забыть о том, как сильно я ненавижу себя и те слова, как пластинка, играющие в голове по сей день.
«Я больше тебя не люблю»
«Ты умер»
«Я сделала аборт»
«Ты подарил мне эти крылья, Даниэль, и сам же их сломал.»
Я разбил ее сердце, а она, в отместку забрала моё.
– Следующий бой…, – зарекается Торри.
– В следующем бою меня не будет, – спешу перебить.
– Он через месяц, – недоумевает парень, – Твой срок заканчивается через два.
Взяв чистую одежду, переодеваюсь. Торри младше меня на семь лет, но хитер как лис. Хотя, однажды его переиграли, когда он попался с товаром порошка. А теперь он здесь. Отбывает срок.
– Я выхожу на следующей неделе, – наконец говорю правду, которую сам узнал недавно.
– Что? – ошеломляется Торри, расширив карие глаза, – Как это?
– Отец при смерти, мне придётся взять клан на себя, – надеваю серые штаны, вспоминая, как все это несколько дней назад говорили Тристан и Габриэль.
– Слушай, ворон, – Торри сбавляет свой тон, делая шаг ближе. Он явно не хочет, чтобы нас услышали. – Возьми меня в клан.
– Ответ «нет», – отрезаю сразу.
– Ну почему, черт возьми? Я могу вам пригодится.
С этим невозможно поспорить. Этот паренек, повторюсь, хитер как лис, и обладает отличными хакерскими способностями. Но…он мог переиграть свое будущее по-другому. Без этой крови и мафии.
– Это не игрушки, парень, – ладонь ложится на его плечо, и я запредельно спокойно продолжаю: – Это не катание на велосипеде, раскидывая наркоту. Это мафия. Организация, из которой нет выхода, —говорю на полном серьёзе, – Ты заходишь живым, выходишь мертвым, ты это понимаешь?
Торри замирает, не моргая. Его рыжие брови сходятся на переносице.
– Именно поэтому я и хочу к вам. Думаешь, от меня останется что-то, выйдя я отсюда? – раскидывается он руками в стороны, отдернув плечо из-под моей руки, – Нет, Ворон, – Торри начинает теребить свои волосы и ходить с одного угла душевой, в другой, что делает всегда, когда волнуется, – Люди, на которых я работал, убьют меня, не успей я переступить порог свободы, – наконец останавливается прямо напротив, – Помоги мне с этим, и я буду предан тебе до конца своих дней, – не боится. Он смотрит отважно. Прямо в глаза, не моргая.
Секунду смотрю на него, обдумывая и взвешивая. Торри терпеливо ждет ответа. Нахожу лишь одну фразу, доказывающую всю серьёзность решения.
– Знаешь, как у нас говорят: каждому ворону, вошедшему в клан, мы дарим крылья, но, если он предает нас, мы отрубаем эти крылья и сжигаем вместе с ним, – ухмылка прорезает губы. —Теперь решай сам, Тайлер Рейк, – специально называю его по имени, надеваю футболку, и не давая шанса возразить, оставляю наедине со своими мыслями.
Бой на ринге все ещё продолжается, а парня, который дрался со мной, унесли в медпункт, а возможно сразу в морг. Почти было ушёл, когда меня окрикивают. По имени. Когда вижу кто, хочется просто уйти.
– Даниэль, – вновь называет по имени бывший тренер, перегородив мне дорогу.
Мужчина за многие года постарел, но занятия спортом, видно, держат его подтянутым, и язык не поднимается сказать, что ему давно за пятьдесят.
– Тренер Чак, – приветственно киваю, подавая ладонь и пожимая.
Тренер тепло улыбается.
– Приятно было увидеть тебя, только вот плохо, что здесь, – мужчина поджимает губы.
Чак был отличным тренером. Все ещё помню, как сильно он возражал, когда я сказал, что ухожу и бокс не мое призвание.
«У тебя были все шансы попасть в большой спорт» – тогда напоследок сказал он.
– Как вас занесло сюда? – хочу быстрее поменять тему.
– Люблю поглядеть на бои без правил, – усмехается тренер, – Но я к тебе с таким делом, – он достает визитку из нагрудного кармана, – Узнал, что ты выходишь скоро, – Чак поднимает на меня взгляд, всматриваясь серьёзно, будто мог повлиять на мой выбор. Я прекрасно понимаю, чего он хочет, – И хотел пригласить тебя к себе. Ты все ещё…
– Нет, не могу, – перебиваю, не дав договорить, – Точка была поставлена десятки лет назад, и я не собираюсь её стирать. Всего хорошего, тренер Чак, – не беру визитку, разворачиваюсь и ухожу.
– Я бы потренировал твоего сына, – кричит тренер в спину.
– У меня нет детей, – разыгрывается грустная усмешка на устах.
Что жизнь хотела показать этой встречей? Напомнить о том, кем я мог бы стать, если бы не отец? Или о том, что теперь я почти новоиспечённый дон своего клана? Самой большой итальянской империи. Как я мог забыть, верно? А может этим, там наверху хотели показать, кем я не смог стать? Отцом для своих детей.
У выхода с зала ждет сотрудник. Он надевает на меня наручники и ведет в камеру, где снимает их. Все на боях, поэтому внутри пусто и тихо. В тишине плюхаюсь на свое место в углу, где никто не трогает, устало подставляя ладони под голову.
Скоро все это закончится. Ты выйдешь отсюда и займешь свое место.
Я выйду отсюда.
Но ты не сможешь отмыть этим вину перед Андреа.
Тишина – злейший враг. Она заставляет вспоминать то, чего так старательно пытаешься забыть.
Её улыбку, смех, запах, шелковистые волосы, нежную кожу.
Но самое тяжёлое, забыть ощущения рядом с ней. То, как я смог впервые за всю жизнь показать свою слабость. Признаться, что люблю. Только с ней мог заснуть без страшных снов, искренне смеяться, знать, что несмотря ни на что, на свете есть человек, которому я так же дорог, как и она мне. Эти ощущения никогда не забыть.
Я потерял все. Андреа, словно песок, просочилась сквозь пальцы.
Я потерял ее.
Но самое страшное, что я не знал где она и что с ней.
Как жалко.
Я обещал себе, что всегда буду её защищать, но сейчас даже не знал, где моя птичка.
Я позволил ей улететь. Она этого достойна.
А может в этом и есть моя защита? Мы вдали друг от друга.
Это и есть то, что нам нужно?
Нет.
ГЛАВА 2
ДУБЛИН. ИРЛАНДИЯ.
Андреа
Если бы ты только знал,
Как я скучаю,
Там, где тоска разрывает,
В счастье играю.
Я настолько погрязла во всем,
Что не знаю.
Я не смотрю в твои глаза,
Но их желаю.
(с) Шахназ Сайн
Когда говорят, время лечит, я не верю.
Это не так.
Время никогда не лечит боль. Ты просто привыкаешь с ней жить. Да что там, со временем, привыкаешь ко всему. К прошлому, которое всегда, словно тень преследует тебя. Оно преследует в мелочах. Не вкусном кофе, в запахе чайного дерева, красивых карнавальных масках, музыке, в зеленых глазах, задорной улыбке и черных, как воронье крыло, волосах.
– Мама!
И ты продолжаешь плыть. Все еще улыбаешься, радуешься, живёшь или пытаешься. А у меня есть один большой смысл, чтобы продолжать жить. Смысл, в свое время державший меня на плаву. Единственная радость. Единственный якорь.
Чего стоит одна короткая улыбка. Она затмевает всю грусть и боль.
Моя дочь.
– Ну, – целую её в пухлые щечки, крепко обнимая, – Пойдем домой? – улыбаюсь, не в силах оторваться.
Тина хлопает в ладоши, широко растянув губы.
Да, я назвала дочь в память самого дорого мне человека. Моей сестры.
Чёрные кудрявые волосы, сегодня утром собранные в два хвоста, превратились в один. Растрёпанные вещи, поцарапанная обувь, грязный нос, но такие довольные глаза.
– До завтра, Мартина, – прощаясь, махает рукой воспитательница.
Малышка отвечает тем же.
– Пойдем, мама! – тянет дочь со двора садика. Так резко, что я, срываясь с места, чуть не падаю, – Ты обещала мороженое и печенье!
Мартина в свои четыре годика с хвостиком, была неугомонным ребёнком. Если оставить эту маленькую бестию без присмотра на пять минут, готовьтесь к тому, что вам пригодится огнетушитель. И нет, я не преувеличиваю. Однажды, не углядев за ней, моим шторам на кухне пришёл конец. По сей день помню, как перепугалась за нее.
– Мама! Ты же купишь мне мороженое? – дочь останавливается, угрожающе глядя своими темно-зелеными глазами. Они фисташковые. Прямо, как у меня, но на оттенок темнее. Словно художник взял и добавил в них мазок чёрной краски. Не трудно догадаться у кого художник одолжил этот оттенок.
– А у меня есть выбор? – усаживаю Тину на детское кресло машины Маттиса.
Малышка крепко прижимает к себе любимую игрушку ворона. Ещё в детстве, в магазине игрушек, она потянулась именно к ней и больше не спускает с рук.
– Не-а! – уверено заявляет проказница.
– Тогда поехали.
В нашем маленьком посёлке, на окраине Дублина, есть лишь один огромный кафе, куда мы с Тиной заглядываем ежедневно. Тёплые оттенки коричневого, добрый обслуживающий персонал и невероятно вкусные шоколадные мороженое и печенье. Им мы никогда не изменяем.
– Dia duit áilleacht!1 – радостно поприветствовал на ирландском владелец заведения Шон.
Мартина подбежала к нему и дала пять. Шон был пенсионером, а это кафе они открыли с покойной женой, о которой он всегда отзывается с тоской в глазах. Мужчина широко улыбается Тине, и проворачивая свой любимый фокус, вытаскивает для неё конфетку, словно из ни откуда.
– Привет, – подхожу к деревянной стойке, – Нам, как всегда.
– Будет сделано, мисс, – подмигнув, Шон идёт выполнять заказ.
Тина же занимает наше любимое место у окна, и снимая рюкзак, поднимается на кожаный диванчик, пока я жду заказ.
– Слушай, – обращается Шон, выдвигая на барный столик шоколадное мороженое в конусной стеклянной тарелке, с шоколадными печеньями поверх, – Моя внучка хочет к тебе на балет. Есть место?
Беру десерт и киваю мужчине:
– У меня завтра урок. Можешь привести её к четырем.
Балетную студию я открыла больше года назад, что стало ещё одной отдушиной в этом городе, не позволяющей чувствовать себя чужой в окружение этих таких непривычных земель. В Ирландии было все иное. Погода, люди, язык и даже запах.
– Отлично! Мороженое за счёт заведения, – весело дает пять Шон.
Иду к дочери, здороваясь по пути со знакомыми. Посёлок маленький, отчего все знают друг друга. Я, не исключение.
– Так, – ставлю тарелку перед Тиной, – А кто будет мыть руки? – хитро поглядываю на неё, уперев руки в бока.
– Ты тоже не мыла, – скрещивает она в ответ руки на груди.
– Тогда пойдем вместе.
Мы отходим в сортир. Наконец подправляю волосы Тины и умываю чумазое лицо. Когда выходим, нам встречается семья Люверсов, что живут через улицу от нас. Софи и Тина всегда играют вместе. Поэтому и сейчас защебетали, и обнялись.
– Пап, а можно сегодня зайти в гости к Тине? – обращаясь к отцу, чей копией была, поднимает карие глаза Софи, – Пожалуйста, – вытягивает девчонка, сделав губы трубочкой.
Найл, отец Софи, кидает в мою сторону взгляд, безмолвно спрашивая разрешения.
– Конечно можно, Софи, – беру дело в свои руки, – Тина будет ждать, – положила ладони на плечи дочери, что была в восторге от такой новости, – Передавай привет маме, и её захвати с собой, – улыбаюсь, поглаживая Софи по коротким светлым волосам.
– Хорошо, – кивает Найл, посмотрев на дочь.
– Ура! – выкрикивают девочки одновременно.
Попрощавшись, направляемся каждый к своему столику.
– Спасибо папа, ты самый лучший! – воодушевленная, Софи хлопает в ладоши, целуя отца.
Сердце болезненно сжимается, когда замечаю, как Тина следит за ними. Даже мороженое перед ней становится не особо интересным.
– Мам…,
Уже знаю, о чем она хочет спросить. В такие моменты ломается что-то внутри. Моя красивая девочка разбивает мне сердце, когда грустит.
–…а когда папа вернётся? Когда закончится его путешествие?
Каждый раз ком в горле.
Я не могу сказать четырехлетнему ребёнку, что её отец сидит в тюрьме, и посадила его туда я. Не могу признаться, что в свое время соврала ее же отцу, сказав об аборте.
Он даже не знает о твоем существовании, милая.
Поэтому у нас есть сказка. Наш папа путешественник в далеко-далеком море. У него есть большой корабль, которым он управляет, и когда настанет время, он обязательно придет к нам.
Когда ты мать, сердце твоего ребёнка связано с твоим. Если разбивается оно, разбивается и твоё. Знаю, наступит время, когда придется сказать правду. Но не сейчас.
– Милая, – подсаживаюсь к ней, усаживая на колени, – Посмотри на меня, – приподнимаю маленький подбородок кончиком указательного пальца.
Тина вглядывается. Её глаза, полны грусти и тоски, режут заживо.
– Ты же знаешь, я люблю тебя, и твой папа любит, – ладонью касаюсь фарфорового личика, – Но сейчас…сейчас он выполняет очень важную миссию, спасая жителей морского княжества, ты же помнишь?
Тина растягивает улыбку на губах. Её глаза сверкают. Даже хватка на ложке усиливается.
– Мой папа – герой! – заявляет дочь радостно, наконец обращая былое внимание на любимый десерт. Целую её в пухлые щеки, вдыхая самый прекрасный аромат на свете.
Чтобы не было, она будет самой большой моей победой.
***
– Найл сказал, что видел вас в кафе, – Ленора заполняет мой бокал красным вином, присаживаясь рядом на садовые качели, пока девочки играют на лужайке нашего заднего двора.
– Да, как всегда, – гуще кутаюсь в лёгкий плед, все еще не привыкшая к прохладе Дублина.
Ленора – мама Софи. Они с Найлом в Дублине с рождения. Вместе росли и учились, а теперь у них есть Софи. Их история, яркий пример того, чего мне никогда не было суждено прожить. Интересно, насколько жизнь может быть жестокой в моменты, когда показывает, чего ты лишился.
– Что-то не так? – прищуривается подруга.
Перевожу взгляд с девочек на неё. Короткие светлые волосы до плеч и яркие серые глаза, подведенные розовым карандашом, всегда первыми бросаются в глаза. Ленора прекрасная девушка. Улыбчивая, яркая и весёлая. В ней всегда так много света. Порой, смотря на то, как она вертится за целый день, устаю я. У этой девушки полно сил!
– Ты выглядишь расстроенной.
Устало откидываю голову назад.
– Тина снова спрашивала про него, – отвечаю шёпотом.
Ленора чертыхается под нос своим любимым ирландским матом. Первым делом, когда мы начали изучать язык, она научила, как посылать на хрен на ирландском. А еще мы обожали слово «сас», что в прямом смысле означало – дерьмо. Именно так она сейчас выругалась, ну возможно…совсем…немножечко грубее, но не суть. Все это и вправду было дерьмово.
– И ты…
– Сказала, как и всегда.
– Ты же понимаешь, что в конце концов, придётся рассказать ей правду? – Ленора сжимает мою ладонь, и я укладываю голову на её плечо, осмысливая сказанное.
В первые минуты, когда Мартина оказалась в моих руках, как маленький комочек рая, казавшийся таким беспомощным и невинным, я пообещала, что во чтобы это не стало, буду оберегать дочь до последнего вздоха. И свое обещание сдержу.
– Понимаю, но…, – не могу подобрать слов. И так каждый раз. Когда Тина заговаривает о Даниэле, меня словно сбивает с ног. Я выхожу из колеи. Из прекрасной рамы, возведенной вокруг нас с дочерью. В неё снова входит он, – Это не так просто.
– Я не была на твоём месте, Андреа, – с сочувствием выдыхает Ленора, – И ты не рассказываешь ничего о прошлой жизни, но я вижу, насколько сильно все это тебя ранило. Ты же знаешь, что всегда можешь все рассказать, и я пойму, – ее рука ложиться мне на плечо.
– Знаю, – улыбнувшись, крепко обнимаю ее, после чего мы вновь беремся за бокалы.
– Мама! – кричит Софи, с воплями подбегая к нам.
Ленора подбегает к дочери и усаживается на корточки рядом.
– Тина нашла червяка! – Софи на грани истерики, крепко цепляется за мать, а вот Тина…господи, этот дьяволенок улыбается во весь рот, подняв червяка на уровне глаз и вертя им в разные стороны. И я не знаю, кого жалеть больше; Софи, заливавшуюся слезами. Или червяка, отчаянно пытающегося вырваться. А может себя, боявшуюся поседеть раньше времени с такой дочерью?
– Он не кусается! – хохочет Тина, – Иди, посмотри, Соф!
Смотря на разыгрывающуюся картину драмы, не могу сдержать улыбку. Да, в этом и была особенность Мартины. Этот маленький дьяволенок не щадит никого. Умная и хитрая. С каждый прошедшим днем она напоминает мне его.
Оставляя вино на столик, подхожу к дочери.
– Милая, и что ты собираешься делать с этой бедняжкой? – сажусь рядом, и мы вместе рассматриваем рыпающегося червяка, немного зеленоватого оттенка.
– Я хотела посмотреть, – выпучивает глаза Тина, как кот из «Шрека». Не хватает только поднять ручки в мольбе.
– Но теперь нужно отпустить, верно? – поглаживая по шелковистым волосам, даю понять, что ругать никто не собирается.
Тина кивает, медленно отпуская насекомого на газон.
– Пока-пока, червячок, – махает малышка рукой и выпрямляется, начиная трясти пальцами, – Они теперь в грязи, – морщит она маленький нос.
– Вот видишь, Софи, червяка больше нет, – успокаивает Ленора дочь, крепко прижимая к себе. Подруга улыбается мне, явно забавляясь ситуацией.
– Правда? – Софи закрыла глаза руками, не желая открывать.
Смотря на хитрую ухмылку, заигравшую на лице Тины, уже могу предположить, что она задумала. И, прежде чем успеть опередить беду, моя дочь с «прекрасным характером», уже бежит к Софи.
– Я несу его к тебе!
В конечном счёте, Софи уходит с красными от слез глазами и шоколадом в руках, который Тина подарила в знак примирения. Я умываю хулиганку и укладываю на ночной сон.
Это был целый ритуал. Тина всегда спит в окружение любимых плющевых игрушек, крепко прижимая к себе мягкого ворона. Али – так мы прозвали верного друга. Я обязательно читаю ей сказку, без которой она не засыпает, нежно поглаживая за ушком. Моя дочь засыпает в любви, тепле и с улыбкой на губах. Что могло быть лучше?
Приглушив ночник, выхожу из комнаты, оставляя дверь приоткрытой. Хочется одного: принять душ и поскорее заснуть. Во сне мысли не тревожат, как и прошлое. Травяной чай помогает уйти в сон быстрее. Меньше думать о нем. Погрузиться в темноту. Не помнить ничего.
Пять лет прошло.
1825 дней и ночей.
Так много…
Я отпускаю злость и обиду. Точнее могу заглушить. Но все ещё трепетно помню его глаза, хмурый взгляд или улыбку, предназначенную исключительно мне. Такое невозможно забыть просто так. Помню чувство безопасности, когда находилась с ним, даже если мы всегда были в эпицентре бури. А сейчас было страшно. Страшно за Тину. Она – слабое место. А больнее бьют по уязвимой точке.
Уже было вхожу на кухню за чаем, когда слышится звонок в дверь. Смотрю на часы и вижу, как стрелка пробивает девять вечера и знаю, кто мог быть за дверью в такой поздний час.
Маттис стоит на пороге с букетом красных роз. Он улыбается, делая шаг на встречу, когда открываю дверь. Отвечаю тем же, принимая букет и нежный поцелуй в губы.
Ничего.
Ничего не чувствую. Нет фейерверка чувств, эмоций и желания углубить поцелуй, обнять и прижаться. Все это совершенно не то, что я ощущала с Даниэлем. Слишком резкий контраст
Хотя, какого хрена я сравниваю?
– Вышел с работы, сразу к тебе, – Маттис закрывает за собой входную, пока я разбираюсь с цветами, замочив их в вазе на кухне, – Соскучился, – рассматриваю цветы, стоя у столешницы, когда он подходит сзади, обнимая и целуя в шею.
Кратко улыбаюсь. Закрываю глаза, пытаясь расслабиться и принять тепло мужчины.
Моего. Мужчины.
Согласившись на эти отношения несколько месяцев назад, поняла: может быть, любовь – это не поток чувств, постоянное желания видеть своего мужчину, хотеть его, желать прикосновений? Возможно, любовь и есть то, что между нами с Маттисом? Тихие ужины, за которыми чаще всего говорит он, а я молча слушаю. Букет роз, бутылка вина, нежный поцелуй, который не осмелюсь продолжить, понимающая улыбка Маттиса. Он скажет, всему свое время, а я мысленно подумаю: когда же это время?
После фильм закончится. Я снова не осмелюсь сказать остаться. Он возьмёт пиджак, обнимет на прощание, кратко поцелует, скажет, что не стоит провожать и уйдёт, закрывая дверь.
Он будет тихо ждать, когда я привыкну. А я буду ждать, когда забуду другого.
Может это сработает, а может и нет. Сейчас, в тишине и спокойствии этих отношений, не хочется об этом думать.
– Как прошел день? – спрашивает Маттис за просмотром очередной серии «Доктора Хауса». Его рука лежит на моем плече, поглаживая, а взгляд устремлен в телевизор. Перед нами попкорн и содовая, как и всегда.
– Утром был урок у старшей группы, потом забрала Тину, – начинаю спокойно, закинув в рот соленую сладость, – Она сегодня поймала червяка, – тут Маттис весело усмехается, и я тоже, вспоминая хитрую усмешку дочери, – Довела до слез Софи, но в конце извинилась, подарив шоколад.
– Наверное это кризис четырёх лет. Такое есть в психологии, – глаза Маттиса загораются, в который раз доказывая, насколько он любит свою работу, – В таком возрасте у детей появляется потребность быть самостоятельными. Много перемен в желании и реальности.
– Да, возможно, – соглашаюсь, пожимая плечами.
Но я ведь прекрасно знаю, что это никакой не кризис. Мартина с рождения такая. Бунтарство в её крови. И сколько бы не приходилось отрицать, Тина – копия своего отца. Её характер словно скопировали и вставили с Даниэля. Судьба послала самое прекрасное в моей жизни, которое напоминало о самом ужасном.
– Хотел пригласить вас на ужин с Тиной. На выходных. Как смотришь? – уже стоя у порога и забирая пиджак из моих рук, предлагает Маттис.
– Почему бы и нет?
Маттис явно рад. С сияющими глазами он обнимает меня, целует и забрав ключи от машины, которую я одолжила сегодня, уезжает.
Дом вновь погружается в тишину. Молчание. Лёгкий осенний ветерок. Желания закрыть глаза и упасть прямо здесь. В прихожей.
Все было чужим.
Ирландия. Этот дом. Соседи. Будни.
Чувства.
Эмоции.
Отношения.
Это не я. Все здесь не мое.
Это глушило. И глушит по сей день. В течение пяти лет.
Я скучаю по теплому и морскому воздуху Италии. По горячему рассыпчатому песку под ногами. По чёрному кофе и круассанам, которых ничто не заменит в Ирландии.
А еще…какая-то извращенная часть моего сердца, скучает по его прикосновениям, голосу, запаху, глазам и губам. И я ненавижу себя за это.
Я ненавижу тебя, Даниэль Грассо Конселло.