bannerbannerbanner
Препараторы. Зов ястреба

Яна Летт
Препараторы. Зов ястреба

Полная версия

Из всех девочек Хальсон мне одной не повезло – волосами я пошла в далёкого прадеда по маме, а взгляд очень тёмных глаз казался тревожащим даже мне самой.

Все мои сёстры были красивы классической кьертанской красотой – золотые локоны, ярко-синие глаза – а, когда вырастут, станут ещё красивее.

Все четверо – худые, как птенцы, с торчащими косточками, острыми коленками. Бледные – почти такие же бледные, как я сама, с синяками под глазами, казавшимися огромными.

Но их щёки округлились бы, живи девочки в столице, порозовели бы, как будто в самый центр каждой из них поместили крохотный препарат.

Если бы я и в самом деле стала ястребом… Это наверняка открыло бы все дороги каждой из них.

Ада могла бы стать актрисой. Блистательной красавицей, покорившей высший свет. Вильна, возможно, художницей. Она всё время рисует – на снегу, на стенах нашей комнаты, на полях газет. Расписывала бы стены в храмах и во дворцах, рисовала бы портреты знатных господ. Чем занялись бы бойкая, неугомонная Ласси и тихая, стеснительная Иле?

Всем, чем пожелали бы.

Сытая, безбедная жизнь в тепле, возможности, которые могла бы подарить им только жизнь в столице – вот о чём я мечтала для них.

Это всегда было главным – поэтому ни о чём другом мечтать совсем не хватало сил.

* * *

Я вошла в здание магистрата, когда большая часть речей уже отзвучала. По случаю праздника из главного зала убрали конторки и шкафы – теперь здесь стояли длинные столы со скамьями, на которых расселись горожане. Столы были уставлены домашней снедью. Даже самые бедные – вроде нас – внесли свою лепту. Пирожки с рыбой и луком, лепёшки с зеленью, чёрный хлеб с чесноком, куски домашнего сыра, плавающие в рассоле, картофель во всех видах – варёный, жареный кубиками, печёный в промасленной бумаге. Те, что побогаче, принесли рыбу – солёную и вяленую, и кур, фаршированных грибами и крупой, и пироги с олениной. На одном из столов я приметила даже целого поросёнка. За этот стол было уже не пробиться, и дело явно не в близости к сцене. За ним же, держась особняком, сидели прибывшие в город препараторы – я разглядела лохматую макушку Данта.

На небольшой сцене уже должны были побывать магистр Ильмора, руководитель тепличного цеха Ильссон, директор школы и лучший ученик года с заготовленной речью, которую репетировали под руководством учителя словесности весь год. Пару раз я оказывалась на волоске от того, чтобы заслужить эту честь, но подводило то домоводство, то поведение.

Пока я раздумывала, как поступить – примоститься с краю, где ещё остались места, или попробовать добраться до родителей с Седки и сёстрами, чьи макушки маячили ближе к сцене, туда поднялся новый выступающий.

Обычные препараторы украшали свою одежду символами своего круга – простой путеводной звездой для охотников, с оком в центре неё – для ястребов. Ладонь с оком – для кропарей, ладонь со звездой – для механикеров. Но на плаще у этого звезда с оком, знак ястреба, была заключена в серебристый круг.

Он был одним из Десяти.

Необыкновенное лицо – с тех пор я видела много самых разных, в том числе и более причудливых, но оно до сих пор кажется мне особенным. Наверное, из-за контраста между тем, каким красивым оно, очевидно, было – и тем, что случилось с ним впоследствии. С виду ему было около тридцати – но понять точнее было трудно.

Идеальные черты лица – прямой нос, ровно очерченные губы, высокий лоб, ровная светлая кожа. Судя по этой коже, когда-то у него были идеальные золотистые волосы и синие глаза кьертанца. С тех пор многое изменилось. Радужка правого глаза, как и у всех ястребов, была заменена на радужку орма. Как я узнала позднее, иногда под влиянием правого левый менял свой цвет на похожий, становился золотистым, как будто стремясь к гармонии. Здесь этого не произошло – но радужка левого потемнела, став неестественно чёрной. Что-то при взгляде на неё сразу говорило, что она не всегда была такой. Волосы потемнели тоже – очень густые, ещё чернее, чем у меня, они были подстрижены коротко и лежали в беспорядке. Я слышала, что в столице большинство носят волосы длинными. У висков несколько прядей серебрились инеем ранней седины.

От правого глаза в сторону лба расползалось тёмное пятно. Некоторым препараторам везло больше – вживление могло пройти практически незаметно, другим – меньше. Даже пятно, как и почерневшие волосы и глаз, наверное, не слишком испортили бы это лицо, но были ещё и шрамы. Самый большой рассекал лоб и бровь над глазом орма, другие, помельче, испещрили левую щёку и подбородок. Верхней части левого уха не хватало.

Но он был высоким, стройным и крепким – и поднялся на трибуну легко, быстро и порывисто. Чем-то он и вправду напоминал большую хищную птицу, гордую и сильную.

Оказавшись на трибуне, он пару мгновений ощупывал набившихся в магистрат жителей Ильмора взглядом, и мне стало не по себе от того, что я единственная не сижу за одним из столов. Так я оказывалась прямо на траектории его взгляда – и он действительно задержался на мне. Я заставила себя подойти к ближайшему свободному месту на скамье не бегом и втиснуться на него по возможности изящно – впрочем, последнее вряд ли удалось.

Наконец он заговорил – негромко, и в зале сразу стало очень тихо. Смолкли перешёптывания, и никто больше не ёрзал на скамье и не одёргивал детей, норовивших начать есть раньше времени.

– Меня зовут Эрик Стром. Я приветствую жителей Ильмора, – сказал он. Его голос был бархатистым и вкрадчивым – должно быть, так говорил бы орм, владей он даром речи. – И поздравляю их с праздником Шествий – от лица владетеля Химмельна и его семьи и от лица Десяти препараторов. Для меня большая часть встретить праздник в Ильморе…

Кто-то не удержался от тихого хмыканья, но тут же умолк.

– Сегодня мы празднуем, – он продолжал как ни в чём не бывало, – чтим память ушедших и приветствуем появившихся на свет. Мы благодарим силы, оберегающие Кьертанию и её людей из года в год. И мы благодарим вас – потому что только усилия каждого делают процветание возможным. Каждый одинаково важен для герцогства – препаратор и фермер, дравтодобытчик и солдат, целитель и учитель. Ребёнок, который подрастает, чтобы служить Кьертании, – и старик, который заботится о ребёнке, пока его родители отдают служению родине все силы.

Его голос не вязался с тем, как он говорил, – неожиданно искренне, будто слова шли от сердца. Эта речь контрастировала с той, что я слышала в прошлом году, – тогда приехавший из областного центра препаратор зачитал приветствие по бумажке. Он явно был недоволен тем, что его отправили в такое захолустье, а этот, хотя и не улыбался, выглядел так, словно совсем не был раздосадован тем, что встречает праздник Шествий здесь, а не в столице.

– Вы усердно трудились весь год и заслужили награду – отдых, тепло праздника и близких рядом.

Люди за столами негромко загудели, думая, что речь подошла к концу, но следующая реплика заставила их умолкнуть.

– Но есть тот, кто не отдыхает никогда, кто не знает праздников или перерывов. Это Стужа. – Голос Эрик Строма окреп, и бархатистые нотки из него ушли. – Она взяла в тиски наш континент. Окружает наши города. Охотится на них, как хищник – на жертву. Но хищник охотится, потому что голоден, для того, чтобы выжить… Стужа не такова. У неё нет разума. Она – царство вечного льда, в котором для людей нет ничего, кроме смерти. Поверьте мне, потому что я был там не раз – и на уровне Души, доступном ястребу, и в Мире, что доступен охотнику.

Теперь в зале стало совсем тихо – кто-то уронил на пол пуговицу, и звук вышел просто оглушительным. И вдруг раздался звонкий детский голосок – к счастью, не кого-то из моих, я бы, наверное, сгорела от стыда на месте.

– Какая она? Стужа?

Я была уверена, что ястреб и бровью не поведёт, как в прошлый раз, когда кто-то хмыкнул, но он повернулся туда, откуда зазвучал голос ребёнка.

– Нет места, где человек чувствовал бы большую неуместность, чем там. Это земля снитиров…

– И препараторов! – добавил ребёнок, осмелев, и, судя по звуку, получил хороший шлепок.

– И препараторов, – кивнул Эрик Стром, отворачиваясь от ребёнка и снова глядя на всех нас. – Я говорил, что каждый важен, и не лгал. Дерево не может выживать без листьев и ветвей, но без корней оно никогда не стало бы деревом. Препараторы – корни, на которых стоит Кьертания. Их служба безмерно опасна – и безмерно почётна. – Что-то такое промелькнуло в его лице на этих словах, но это случилось слишком быстро, чтобы разобрать, что именно. – Тепло в ваших домах. Целостность границ ваших городов. Добыча дравта. Движение поездов и парителей… Всё это было бы невозможно без них.

Его голос смягчился, как будто ястреб почувствовал, что достиг эффекта, которого хотел, прочитав это в десятках глаз, обращённых к нему с надеждой и ужасом.

– Я понимаю, что этого дня многие ждали с тревогой. – Мне показалось, что он скользнул взглядом по мне, но, подозреваю, в этот миг каждый, готовившийся пройти Шествие, почувствовал то же самое. Эрик Стром был хорошим оратором. – И я понимаю эту тревогу. Мы не выбираем, иметь ли способности к усвоению, или нет. Кто-то увидит в этом проклятие, а кто-то – благословение. Кто-то – возможность, а кто-то – тяжёлый груз. – Он помолчал несколько секунд, и я подумала: интересно, как когда-то воспринял это он сам. – Выбор за вами. Я только желаю каждому, кто пройдет Шествие, принять своё призвание с достоинством. Препараторы заботятся друг о друге. Вам помогут, обучат и будут поддерживать на протяжении всей вашей службы. Не тревожьтесь о будущем. Сейчас – время для пиршества в кругу друзей и семьи. Танцев, игр и благодарности. С теми из вас, кто пройдёт Шествие, мы ещё поговорим позже. До тех пор – не думайте ни о чём, кроме самого главного. Стужа здесь, но все мы живы! – он повысил голос, и люди за столами вторили ему – сначала робко, но потом всё более уверенно.

Он спустился со сцены и сел за стол, больше не глядя ни на кого, и сразу же принялся за еду.

 

В тот же миг под своды зала полетело звяканье сотен ложек и вилок. Еды хватит всем, но отдельная азартная радость праздника – быстрее всех ухватить лучший кусок.

В детстве мы с Ульмом и Гасси носились по всему залу, для скорости пролезая, когда надо, под столами, чтобы успеть и туда, где растаскивали ароматную свинину, и туда, где за минуты не оставалось ничего от огромной горы пирожков с олениной, испечённых на кухне магистра. В прошлом году, несмотря на смутную тревогу за Седки, я съела столько сладких блинчиков с начинкой из яблок и сыра, что еле встала из-за стола.

В этом мне кусок в горло не лез от волнения. Я механически наполнила тарелку пирожками с рыбой, сыром, сушёными яблоками; кто-то плюхнул в середину кусок куропатки, сочащийся розовым, но съела я всего ничего.

Странно: до речи Эрика Строма я чувствовала себя почти спокойной, готовой ко всему, но теперь всё внутри дрожало от страха и предвкушения. Я не знала, чего именно боюсь. Что тогда, много лет назад, случилась ошибка, и сейчас у меня не получится пройти Шествие? Что я пройду его недостаточно хорошо и не бывать мне ястребом? Что завтра я навсегда покину Ильмор? Ещё недавно мысли об этом вызывали у меня только мрачное торжество, но теперь, глядя на соседей по столу – я всех здесь знала – на аляповатую стенную роспись, восхищавшую меня в детстве, на сам город за высоким вымытым по случаю праздника окном, я вдруг почувствовала, что на глаза наворачиваются слёзы, и порадовалась тому, что моя семья сидит далеко.

Музыканты поднимались на сцену и настраивали инструменты. Следовало поторопиться с едой – вот-вот должны были начаться танцы, а тогда столы сдвинут к стенам, и есть станет не так удобно.

– Сорта! – Я обернулась и тут же отвела взгляд. Передо мной стояла мать Гасси. Худая, как ветка, с побелевшими волосами, – раньше они были цвета тёмного золота – в лучшем платье, тёмно-синем, с вышивкой, и распахнутой на груди лохматой шубе.

– Или лучше «Иде»? Прости, не знаю, как тебя сейчас лучше называть. – Она говорила, запинаясь на каждом слове, делая долгие паузы после каждого слова, как будто задумываясь: стоит ли продолжать?

– Лучше Сорта. Здравствуйте…

– Здравствуй, здравствуй. – Она по-птичьи покивала и рассеянно взяла с моей тарелки надкусанный пирожок.

– Я от этого уже откусила. Может быть, вы хотите лучше…

– Как я рада тебя видеть. – Она быстро моргала – Гасси делал точно так же – и явно совершенно меня не слушала. Пирожок она есть не стала и так и держала в руках, как будто позабыв о нём. – Как ты выросла. Совсем взрослая девушка. Удивительно, удивительно. Я тебя совсем не вижу в последнее время. Как нарочно, забавно, да?

– Да, очень забавно. – Я отчаянно озиралась по сторонам, стараясь, чтобы она не заметила, и надеясь увидеть кого-то, кто пришёл бы мне на помощь.

– Раньше ты всё время ходила в школу мимо нашего дома. А теперь совсем перестала.

– В этом году я уже не ходила в школу.

Она на миг замерла, и её глаза помутнели.

– Да, – особенно медленно пробормотала она, глядя в одну точку. – Как быстро время летит, правда?..

– Мария! Вот ты где. – К столу деловито приближалась моя спасительница, бабушка Гасси. Несмотря на слепоту, она двигалась быстро и уверенно, и деревянную трость с набалдашником в виде оскалившейся ревки держала подмышкой, явно отлично обходясь без неё. Драгоценная трость – я помнила историю о ней, полученной госпожой Торре в дар от покровителя давным-давно, в Химмельборге – когда она ещё не была ссыльной учёной в захолустье, забытом Миром и Душой.

Они с дочерью были похожи – обе худые и высокие. Но если белые волосы дочери были неряшливо рассыпаны по плечам, высокая прическа матери лежала волосок к волоску. Подойдя ближе, она протянула руку и коснулась моего лица.

– А! Сорта Хальсон.

– Здравствуйте, госпожа Торре.

– Здравствуй, здравствуй. – Она мягко, но твёрдо ухватила маму Гасси за локоть. – Я же велела Нэду присматривать за тобой. Что за безмозглый мальчишка.

Нэд – старший брат Гасси, и мальчишкой мог считаться разве что с очень большой натяжкой. С другой стороны, по сравнению с госпожой Торре любой казался желторотым юнцом.

– Извини нас, Сорта. Наслаждайся праздником. – Она вдруг наклонилась ближе ко мне, улыбнулась заговорщически. От неё пахло старостью, но я заставила себя сидеть неподвижно. – Зайди ко мне завтра утром, ладно? У меня для тебя кое-что есть, а тебя нынче так трудно встретить. Молодые все очень занятые.

– Да, госпожа Торре. Конечно. Я непременно зайду.

– Вот и славно. – Она вытащила пирожок из ослабевших пальцев дочери и положила ко мне на тарелку, а потом властно кивнула ей. – Идём.

Со спины они были похожи, как сёстры. Прямые, белоголовые.

– Вот ты где! – Я не успела подумать о том, зачем могла понадобиться бабушке Гасси, потому что Седки наконец настиг меня – взлохматил мне тщательно уложенные косы и потянул за собой. – Давай, доедай живее, раз-раз! Скоро начнутся танцы.

– Тебе не с кем потанцевать? Никогда не поверю.

Он вдруг смутился, отвёл глаза – таким я никогда его не видела.

– Сегодня твоё Шествие. Я хочу поплясать с сестрой – что в этом такого? Но если ты не хочешь…

На сердце стало тепло, и на миг я забыла и о своих тревогах, и о зловещей улыбке госпожи Торре, и об Ульме и страхе в его глазах.

– Конечно, хочу, Седки.

Музыканты закончили настройку, и столы начали двигать к стенам, расчищая место для танцев. Мы с Седки положили шубы на скамьи – кожу тут же стянуло мурашками, несмотря на препарат под потолком – и он предложил мне руку.

Совет Десяти

Седьмой месяц 723 г. от начала Стужи

Валовый жир в лампах горел ровным зелёным светом. Ламп было с десяток, не меньше, и всё равно комната плавала в густом полумраке.

К низким каменным сводам тут и там лепились лохматые лепестки мха и мерцающие грибы – влажность была запредельная, и, сколько их ни счищали, вскоре они появлялись опять. Но было тепло – печень крупного вурра, заключённая в тёмный футляр под потолком, прогревала всю комнату – и прогрела бы в два раза большую, будь это необходимо.

Но этой комнаты для ежемесячных собраний вполне хватало – кроме Десяти на ней всё равно разрешалось присутствовать только ученикам – в редчайших случаях – и проверенным слугам.

Сюда не было ходу даже владетелю – теоретически.

За круглым столом из чёрного дерева стояли десять одинаковых стульев с высокими спинками и когтистыми чешуйчатыми лапами ножек. К графину вина и чашам на столе никто пока не притрагивался.

– Какая организованность. – Говорил Орт, старший препаратор, глава Десяти. Массивный, коренастый, лохматый, с чёрной повязкой на правом глазу, он походил на пирата. Одет он был в белое, чёрное и красное – цвета охотников и ястребов, и модный камзол и брюки сидели на нём, как на диком медведе. – Четверо из Десяти собрались сегодня на собрание. Кажется, это абсолютный четвертной рекорд. – Он говорил хрипло, с явным отвращением выплёвывая одно слово за другим.

– Многие уже отбыли на Шествия, – отозвался Барт, седобородый, но с молодыми, быстрыми, смеющимися глазами, похожими на крупные виноградины. – А Ивгрид в городе, но не может прийти. Ей нужно быть рядом со своим охотником.

– Да-да, само собой. – Орт заговорил спокойнее, хотя, судя по блеску глаза, был недоволен. – Тот её новый парень. Но он выкарабкается.

– Сомневаюсь. – Голос человека в чёрном, сидевшего поодаль, звучал тише прочих, и в комнате как будто стало холоднее. – У него разорвана селезёнка. Раздроблены кости правой руки. Сломаны обе ноги. Даже если он и… Выкарабкается, Ивгрид скоро потребуется новый охотник.

– Руку можно и заменить, – буркнул Орт и с шумом подвинул к себе графин. – Молодые нынче пошли слабые… Выходят из игры после первой же серьёзной заварухи.

– Ну, полно, Орт, – примирительно сказал Барт, качая головой. – Такую стычку даже ты в свои лучшие годы не назвал бы «заварухой». Если бы Ивгрид знала, что, кроме двух ревок, там будет поджидать…

– Если бы её охотник хорошо делал свою работу, Ивгрид бы знала, а он сам был бы сейчас жив и здоров. – Орт стукнул кулаком по столу, и чаши жалобно звякнули. – Он прощёлкал, мать его, огромного бьерана! А теперь стонет, как младенец без материнской титьки.

– Парню и двадцати не было, – женщина лет сорока пяти с двумя светлыми косами с руку толщиной, в белом камзоле с алым шитьём и красной бархатной юбке, подвинула к Орту свою чашу.

– Сейчас их, не выучив, бросают в бой, – заметил человек в чёрном, – а потом удивляются тому, что…

– Кьертания нуждается в каждом препараторе, – Орт наполнил свою чашу и оттолкнул графин. – Времена сейчас тяжёлые, но это должно быть поводом для каждого из нас отдавать всё, что можно! И молодость здесь не может быть оправданием. Они препараторы. Препараторы! Никто из нас не выбирал это, но в наших силах выполнять свой долг с честью. Кто-то хочет с этим поспорить? Здесь и сейчас? Ты? Анна?

– Успокойся, Орт. – Анна залпом осушила кубок и облизала губы – лицо её, испещрённое шрамами, жутковато искривилось, хотя в неподвижности оставалось красивым. – Я только говорю, что парень был очень молод, а молодость – время ошибок. Вот и всё.

Человек в чёрном молчал, хотя Орт буравил его взглядом.

– Хорошо. Тогда давайте закончим, наконец, с делами. Я буду рад поспать – хоть раз на этой неделе. Барт. Мне нужны четвертные отчёты по кропарям и механикерам. Раз уж от механикеров из Десяти сейчас в столице никого нет, тебе придётся взять на себя контроль над Советом при Десяти.

Седобородый кивнул.

– Теперь ты. Горячий защитник молодых охотников.

Человек в чёрном дрогнул, но ничего не сказал.

– Если ты думаешь, что лучший способ защитить охотника – не иметь его, у меня для тебя плохие новости, сынок. Разберись со своей проблемой. Ты хорош, как всегда, но твои показатели падают. Это удар по твоей репутации – а значит, по репутации Десяти.

Не дождавшись ответа, Орт продолжил:

– Дальше. Вы все, вероятно, слышали о недавнем выступлении Ассели на собрании.

Человек в чёрном вздохнул.

– Как славно, что ты отстоял нашу честь и не позволил кому-то хоть на миг усомниться в нашей несгибаемости.

Орт отпил глоток вина. Он предпочёл не заметить – или действительно не заметил иронии в словах, которые заставили напрячься двух других за столом.

– Именно это я и сделал. И сделаю столько раз, сколько понадобится. Но я должен быть уверен в том, что и остальные не подведут. Донесите до своих – в том числе до новых рекрутов – никаких контактов с корреспондентами без нашего ведома. Никаких! Если у владетеля появится повод думать, что мы не контролируем препараторов, наш контроль и в самом деле окажется под вопросом.

– И тогда мы не сможем защищать их, – сказала Анна, и непонятно было, говорит она это им или самой себе. В зелёном свете ламп её глаза золотились, как у кошки в темноте.

– Именно. – Орт снова наполнил её чашу. – Ведь это и есть наша главная задача, так? Отстаивать интересы препараторов. Эта дрянь Ассели… Кто за ней стоит, хотел бы я знать.

– Ассели не знает, о чём говорит, но она добрая женщина, – мягко сказал Барт. – И искренняя. Она давно пытается заниматься проблемой препараторов. Я не думаю, что она пляшет под чужую музыку.

– Добрые и искренние всегда становятся инструментами в чужих руках, – отрезал Орт, свирепо сжимая чашу. – И что ты имеешь в виду под «проблемой препараторов»?

Барт закатил глаза:

– Тебе и вправду стоит поспать, Орт. Ты что же, собираешься пободаться и со мной?

– Я собираюсь попрощаться с тобой – и со всеми вами до окончания Шествий. Делайте свою работу… И запомните то, что я сказал. Молодые рекруты – новая сила… И новая уязвимость. Действуйте с умом. Речь не только о репутации и выпадах Ассели… Наши показатели серьёзно упали за последние два года. В этом году лето пришлось сократить почти на две недели. Химмельны недовольны. Очень недовольны. Этот проклятый Магнус, будь он неладен, стоит за плечом у владетельницы и подливает масло в огонь… Вам не нравится, что молодым дают слишком мало времени на обучение? Тогда учите их лучше.

Орт и Анна вышли первыми – зелёное пламя ламп качнулось им вслед, как будто пытаясь удержать. Барт и человек в чёрном сидели молча, слушая, как в коридоре затихают шаги.

– Тебе нужно вести себя осторожнее, Эрик, – наконец сказал седобородый. – Ты привлекаешь слишком много внимания. Глупая ошибка.

Человек, сидевший напротив, усмехнулся.

– Мы все привлекаем внимание, разве нет? И, как верно сказал Орт, мы это не выбирали.

– Ты понимаешь, о чём я. Не зли его. Он не так прост, как тебе кажется. Ты думаешь, он всё ещё не задумался о том, что случилось с Рагной?

 

Эрик Стром отвёл взгляд.

– Служение охотника опасно.

– Как и любого из нас. Но прежде ты не допускал ошибок – иначе, и ты сам это прекрасно знаешь, ты не был бы одним из Десяти. Я помог тебе тогда и помогу снова, но если ты продолжишь с Ортом в том же духе, всё станет сложнее. И в одном он прав. Тебе нужен новый охотник. И чем быстрее, тем лучше.

– Я и сам знаю. – Эрик потёр лоб, рассеянно поболтал вином в чаше. – У меня есть пара вариантов. Но я хочу подождать. Может…

– Ты уже не ребёнок. И не просил о совете.

– Верно. Не просил.

– И всё-таки позволь мне дать тебе его, раз уж твоих родителей нет рядом. Сделай паузу, Эрик. Не пытайся ещё раз. Всё это и для тебя не проходит бесследно.

Лицо Эрика вдруг исказилось, как будто от боли.

– Ты знаешь, я не хотел, чтобы для неё это так кончилось. Я…

– Я знаю. И я знаю, что ещё одна неудача будет слишком тяжёлым испытанием. Остановись… Я вижу, что тебе тяжело. Ты снова видел ту чёрную ревку в Стуже?

– Как ты узнал?

– Мог бы перестать удивляться.

– И в самом деле, – Эрик Стром невесело усмехнулся. – Да, я снова видел её. Когда подлетел ближе… Она просто исчезла.

– Со мной тоже бывало нечто в этом роде.

– Правда? Ты не говорил. И что это значило?

– Что мне давно пора было хорошенько выспаться. Подумай. Разве у тебя мало того, что нужно сделать? Я слышал, что Омилия с братом планируют уехать в летний дворец на несколько недель.

– Я разберусь с этим.

– Разберись. Наши друзья начинают беспокоиться. Влияние Магнуса при дворе растёт. Владетельница от него в восторге.

– Я же сказал: разберусь.

– Не сомневаюсь. – Барт наклонился над столом так, что их лица сблизились. – И очень на это надеюсь. Ты так много взял на себя. Столь сложной конструкции тяжело быть по-настоящему прочной. Знаешь, я всегда любил тебя, как сына. И, как отец, буду на твоей стороне. И как один из Десяти тоже. Но…

– Я тебя понял. – Голос Эрика был бесстрастен, и пламя ламп не дрогнуло, когда он пружинисто поднялся из кресла. – Ты и вправду многое сделал для меня, Барт. Мои родители были бы тебе благодарны, а я сам перед тобой – в неоплатном долгу. Ты знаешь меня, как никто другой, не так ли?

Седобородый молчал.

– Ты знаешь, что для меня – Кьертания. Ради неё я сделаю всё, что потребуется. И ради неё пожертвую всем – и всеми – кем потребуется. Не сомневайся во мне. – Голос Эрика потеплел. – Твоя поддержка будет нужна мне, как никогда прежде… Старый друг.

Барт медленно кивнул:

– Конечно. Всегда, мальчик мой.

Прощаясь, они улыбнулись друг другу, но, оставшись в комнате один, Эрик ещё долго сидел неподвижно, глядя в темноту, и зелёное пламя тускнеющих ламп плясало в его зрачках.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34 
Рейтинг@Mail.ru