Яна Москаленко
Аукцион
Иллюстрация Виктории Лебедевой
© Москаленко Я. Н.
© ООО «Издательство АСТ»
* * *
Исигуро в «Не отпускай меня» рассказал нам о жизни доноров, которых растят для пересадки органов. В «Аукционе» мы словно читаем вторую часть истории: о тех, кто этим донорством пользуется. И, кажется, им тоже совсем не сладко.
Яна Вагнер
За фантастическим сюжетом стоят философские вопросы – об этических границах использования новых технологий, о возможности искусственного интеллекта и его вечном состязании с человеческим разумом, но, быть может, еще в большей степени о пределах человечности, о том, где кончается и начинается человек.
Майя Кучерская
«Аукцион», масштабный и мрачный, продуман до мелочей и, несмотря на то, что действие происходит в условном будущем, ты веришь в его приметы абсолютно. Мир убедителен, герои не выходят из головы. И – самое главное: любовь в романе Яны Москаленко все-таки побеждает.
Марина Степнова
* * *
Wer mit Ungeheuern kämpft, mag zusehn,
dass er nicht dabei zum Ungeheuer wird.
Friedrich NietzscheJenseits von Gut und Böse
Кто сражается с чудовищами,
тому следует остерегаться,
чтобы самому при этом
не стать чудовищем.
Фридрих НицшеПо ту сторону добра и зла(Перевод Н. Полилова)
* * *
Из докладной записки главы Банка Душ
от **.**.*189 г.
Довожу до Вашего сведения, что поступившие с Окраин новые экземпляры в количестве 15 штук полностью обследованы и переведены в промежуточное отделение.
В результате обследования были получены следующие результаты:
• Состояние душ удовлетворительное. Патологии не выявлены.
• Типология душ обыкновенная.
• По предварительным прогнозам извлечение душ приведет к удовлетворительной реакции: мгновенная смерть.
• Склонности к аллергической реакции не обнаружены.
• Результаты предварительного согласования с потенциальными реципиентами удовлетворительные.
Настоящим подтверждаю, что за экземплярами закрепляется официальный статус доноров. Доноры будут содержаться в промежуточном отделении до окончания Аукциона и подведения итогов торгов.
Прилагаю также оригинал документа, подтверждающий исправность машины по извлечению душ.
• Продолжительность процедуры стандартная: 300 секунд.
• Плотность контакта всасывающей трубы с яремной ямкой донора удовлетворительная.
• Состояние собирающего кристалла стандартного размера (0,5 × 0,5 × 2 см) удовлетворительное.
• Холодильники для душ функционируют без сбоев.
Прошу в кратчайшие сроки выслать Ваше согласие на проведение процедуры.
Также напоминаю о необходимости проведения инвентаризации в морге согласно установленному расписанию. Утилизация оболочек задерживается уже на сутки.
Варлам Кисловский, глава Банка Душ
P. S. Пришлите ящик шоколада. Вы же знаете, я не могу работать, когда сахар понижен. С орешками, пожалуйста.
А если эта дура из морга сейчас же не уберет своих жмуриков, я ее лично в этот чертов мешок засуну.
Варлам
* 1 8 9 г.
– Переделывать! Теперь все придется переделывать!
Тишина и порядок. Такие слова значились на красной табличке. Белые глянцевые буквы требовательно призывали к дисциплине. Таблички висели на входной двери (с внутренней стороны, с наружной тоже) в общем кабинете, у каждого сотрудника над столом, у рабочего стенда, две на заколоченных окнах, в увеличенном формате – у кулера. Варлам запрещал ассистентам шумно клацать по клавиатуре, слишком воодушевленно переговариваться или, что хуже всего, громко хлюпать чаем. Чай на второй этаж четыре раза в день привозила сама заведующая душевной столовой – Ида Плюшка. У Иды не было детей, зато были работники Аукционного Дома, поэтому она по-матерински настойчиво катала тележку с фарфоровым чайником и целой ордой чашечек, приговаривая деловитое «тудым-сюдым». Чай был заваристый, липовый и кипяточный, вот ассистенты и хлюпали, а Варлам ненавидел и их, и липовый чай, и Иду Плюшку. В нечайное время все старались вести себя тихо, чтобы слышалось лишь теплое и приглушенное жужжание компьютеров. Варлам придумал собственный алгоритм неожиданностей – так и выскакивал, неожиданно, из личного кабинета в общий, – и ассистенты волей-неволей за тишиной и порядком присматривали постоянно.
Варлам жил с мыслью, что каждый из его подчиненных мечтает взять и нарушить дисциплину, – отсюда кричащие таблички. На самом деле тишину и порядок нарушал только сам Варлам, ведь из себя он выходил часто и с разбегу. По правилам, инвентаризация в Банке Душ проводилась раз в два месяца. Но Варлам стабильно разбивал о компьютеры и сотрудников клавиатуры, переворачивал столы, а раскрошенных пробирок и капсул хватало на целую инсталляцию в углу лаборатории – в виде сверкающей и царапающейся кучи стекла, – поэтому фактическую инвентаризацию проводили раз в три недели.
Ассистенты в Банке Душ не знали, как работает алгоритм неожиданностей Варлама, но они выучили распорядок перепадов его настроения. Когда близилась доставка новых доноров, Варлам бросал пить лекарства. Говорил, они притупляют сознание, а он решительно (Варлам практически каждое свое действие сопровождал хлестким «решительно») не мог работать в подобном состоянии. Несколько дней медикаментозной трезвости делали его нервным, дерганым. Затем Варлам начинал обследования доноров, подготовку к изъятию душ, проверку холодильника и прочих технических приспособлений. С Умницей-616, которую в безмятежные дни Варлам любил и уважал больше, чем какое-либо живое существо, он ругался и выяснял отношения. Железная машина, как ей и полагалось, молчала – с немым укором.
– Нет, я решительно не понимаю, как ты можешь быть такой неисправной дурой! – Варлама молчание Умницы-616 бесило еще сильнее.
Сотрудникам он не прощал ни обеденные перерывы, ни проволочки, ни «явно подозрительное выражение физиономии». В эти дни, в эти болезненно текущие месяцы перед началом Аукциона угодить Варламу было невозможно. Далее операции, складирование образцов, подготовка душ, торги и сами операции, после чего на Варлама опускался железный занавес затяжной депрессии. В его будни возвращались медикаменты, подгрызало ощущение опустошенности, все повторялось из раза в раз. Вот человек к чему-то стремился, наконец ухватил, а оно оказалось не таким уж триумфальным. После торгов и операций Варлама отправляли в принудительный отпуск, откуда он выплывал покладисто аморфным, и жизнь в Банке Душ возвращалась в более или менее размеренное русло ровно до объявления новой даты Аукциона.
Вот опять Варлам вдруг влетел в общий кабинет в скроенном не по тощей фигуре свободном лиловом костюме, поверх которого был натянут слишком тесный белый халат, потряс увесистой папкой и бросил ее на стол перед Номером 2. Варлам всем ассистентам присвоил номера, удивительно деликатно прикрылся историей о конфиденциальности личных данных и успокоился. Папка выроняла листы, а Варлам вцепился в Номера 2 и принялся тыкать его в опечатки, как котенка в обоссанные тапки. Стало ясно: день Аукциона уже назначен.
Варлам страшно вращал глазами, которые из-за очков с толстенными линзами казались в два раза больше и в три – безумней, катался от места Номера 2 к рабочему стенду, заваленному бумагами, и истерил. Тик-тук-тук.
Раз. Пощелкал мышкой: клац-клац на экране. Два. Колесики стула вжухнули по полу. Три. Варлам подтянулся к стенду – разглядывать столбцы цифр в папках, целом ворохе папок, невкусно пожевывая губы. Он повторял одну и ту же фразу:
– Переделывать! Теперь все придется переделывать!
Ассистенты сидели строго в числовой последовательности, ждали, когда Варлам объяснит, что пошло не так на этот раз, но он беззастенчиво нарушал предписания красных табличек, цокал языком и похихикивал. Тик-тук-тук. В общем кабинете не было окон. Их замуровали много лет назад, когда здание научного Прогрессивного Центра только-только перешло Аукционному Дому, и с тех пор оно стояло, подпоясанное заколоченными ставнями. На втором этаже искусственный свет отливал голубизной, поэтому и без того бледное лицо Варлама выглядело не живее переработанных оболочек.
– Я решительно не понимаю, что с этим делать! Номер два, скажи, откуда ты взял, что в графе «Аллергические реакции» следует писать, цитирую: «Предположительно арахис, пыль и кошачья шерсть»?! Я просто дал тебе кучу собранных лично мной данных… – Варлам растянуто повторил: – Ли-и-и-ично мно-о-ой. Значит, данные полностью верны. Все, что оставалось сделать тебе, – это внести параметры в таблицу. Остальное – дело компьютера. У него мозгов побольше! Лучшие умы Города! Лучшие умы! Смешно, решительно оборжаться.
Тик-тук-тук. Варлам все катался на стуле с колесиками по кабинету, то вращаясь вокруг своей оси, то разгоняясь прямо на скукожившегося Номера 2. Варлам раскидывал длиннющие ноги, как потягивающаяся гуара, отталкивался и бросался вперед. Он шугал ассистентов без разбору, потому что они, лучшие выпускники Городского университета, в глазах Варлама оставались сплошь тупой посредственностью. Все служащие Банка Душ об операциях по пересадке знали необходимый минимум для адекватной работы с материалами. В свое время Н.Ч., душевный первооткрыватель и хозяин Аукционного Дома, выбрал Варлама, чтобы тот возглавил Банк Душ, и посвятил его, единственного, в душевные тонкости и принципы работы Умницы-616, которая до появления Варлама звалась согласно техническому паспорту – Машина-616. Варлам по природе был параноидально подозрителен, из-за чего скромный штат его подчиненных, Номера 1, 2, 3 и 4, знали даже меньше, чем дозволял Устав. В перечень несложных, особенно для уровня квалификации подобранных кадров, обязанностей в основном входила систематизация той информации, которую предоставлял им глава Банка, а также изучение подноготной участников предстоящих торгов. С этими задачами действительно мог справиться кто угодно; возможно, по этой причине Варлам и впадал не просто в несдержанную, но в праведную ярость. Несмотря на уровень его интеллекта, стремящийся к запредельно выдающемуся, простые вещи ускользали от Варлама. Он не догадывался, что заключенные в бессолнечную стерильную голубизну общего кабинета сотрудники оставались людьми. Иногда они подшучивали над деспотичным начальником, гаденько мстили за унижения, старались разнообразить скучные будни, не дотягивающие до их дарований. Поигрывали в карты. Номеру 2 не везло всю предыдущую неделю. За пределами Банка Душ его звали Ирман: каждый День Города он участвовал в подготовке платформ для парада, варил лучший в офисе кофе, не читал новостей и собирался сделать предложение своей девушке. Но здесь он терялся, бледнел, превращался в Номер 2 и сидел, вжавшись в кресло, тупо глядел в угол, чуть повыше кулера.
– Я не слышу осуждения! Что за тупость и бардак в аллергических графах?! – Варлам ткнул пальцем в оставшиеся три Номера. Ему показалось, что лица ассистентов чуть перекосились, будто от судороги или нервного тика. Он прищурился: – Удумали издеваться надо мной? Прямо-таки саботаж, обреченный на провал бунт! – Варлам расхохотался, довольный остроумным замечанием, которое больше никого не рассмешило. Тишина в кабинете переплюнула порядок, осязаемая, она вдруг запахла страхом. Страх, в свою очередь, пах по́том сотрудников. Варлам перестал хохотать, потянулся и добавил пренебрежительно: – Номер два, ко мне в кабинет.
Ботинки Варлам носил обязательно на молнии, никаких шнурков, никаких тонких подошв, никаких нечерных цветов. И на полтора размера больше нужного: когда обувь сидела плотно, Варламу казалось, что стопы сжимают металлические тиски, хотелось вырваться. Великоватые ботинки шлепали по полу, Варлам шел пружинисто, сильно приподнимаясь на мысках. Номер 2 шел следом, по-прежнему сжавшись.
– Улыбайся, Номер два! И садись. Сегодня твой счастливый день. – Варлам неопределенно ткнул пальцем то ли в стол, то ли в кресло, скрестил руки на груди – обнял сам себя – и начал неторопливо мерить шагами периметр кабинета. Тик-тук-тук.
Личный кабинет Варлама сильно отличался от общего. Он был меньше раза в три, с зелеными стенами и желтыми лампами, с мебелью из темного дерева. Сочетание зеленых и коричневых оттенков вкупе с теплым приглушенным светом напоминало о лесе, потому что Варлам где-то вычитал, что прогулки по лесу успокаивают нервы. На настоящие прогулки времени не было, зато по кабинету Варлам нарезал круги постоянно. Здесь и пахло так же, нет, буквально несло хвоей – Варлам распихал ароматизированные палочки по углам. Окон, как и в общем кабинете, не было. У Номера 2 сразу заслезились глаза и потек нос, но он изо всех сил старался не шмыгать.
– Тебе известно, зачем мы проводим оценку души?
Кивок.
– Правильно, нам требуется установить ее основные характеристики, чтобы в дальнейшем было проще провести пробы на соответствие с потенциальным реципиентом. Так?
Еще один кивок. Номер 2 задышал тяжело, сдавленно, жидкие сопли забили нос, стекали вниз, и он чувствовал, как они липко ползут к верхней губе.
– А аллергическая реакция – это несовместимость пересаживаемой души и организма реципиента. Как думаешь, при чем здесь орехи?
Номер 2 мотнул головой. Он чувствовал, что сопля вот-вот коснется рта; если он высунет язык, точно достанет ее – склизкую, солоноватую.
– Вот именно. Ни при чем. Орехи ни при чем. – Варлам разочарованно вздохнул. – Я скажу тебе кое-что… Кое-что по секрету, ладно?
Номер 2 мелко задрожал. Сопля миновала первый рубеж, медленно затекала в прорезь рта. Ему не нужен был секрет, только не секреты! Но Варлам продолжал говорить:
– Мы понятия не имеем, почему наступает аллергическая реакция.
Номер 2 тоже ничего не знал об особенностях аллергических реакций при пересадке душ, зато с ужасом осознавал происходящее.
– Представляешь? Оценка, прогнозы – это все наибольшая вероятность, но не гарантия. Отсюда тебе и стремительное поглощение. Уникальное. Непредсказуемое. – Варлам присел на краешек стола, откинулся назад. Одна штанина задралась, и высунулись красные носки с котятами. Он выдвинул верхний ящик и закопошился. – Где же, где же… Ах вот! Невероятно, правда? Настолько мы беспомощны перед аллергией.
Номер 2 смотрел на Варлама ошалелыми глазами. Он чувствовал вкус собственных соплей, обреченно пережевывал их губами. Жаль лишь, что осознание происходящего – самое бесполезное знание, которое может быть даровано человеку в безвыходной ситуации.
И Варлам выстрелил.
Тем вечером Мила вернулась с работы поздно. Из Города, где она безуспешно работала в отделе по защите художественных книг, Мила добралась до спальных районов, и здесь суету немного приглушали высаженные ровными рядками мохнатые ели, пахло хвоей. Дорога на электробусе занимала не больше часа. Мила открыла дверь с дежурным «я дома», увернулась от лобового столкновения с лающим Чарликом и, бросив туфли прямо у входной двери, прошла на кухню. В квартире было тихо, Ирман еще не вернулся. Перед Аукционом их задерживали почти каждый день, и Мила привыкла ужинать одна, разве что в компании мертвого писателя, за чьи книги она столько лет боролась, несмотря на запрет Власти. Никаких переизданий, допечаток, свежепечаток не дозволялось, поэтому пытались сохранить хотя бы остатки тиражей.
Первым делом Мила включила домашний монитор, и искусственный голос стал перечислять все важные события их жизни за прошедший день. Мила собрала волосы в пучок, сунула в рот ложку в засохшем сахаре и полезла в холодильник. Счета за квартиру требуется оплатить до конца этой недели, подтверждена запись к стоматологу на завтра. Она достала кроличью колбасу, бутылку вина, помидоры, огурцы, немного сыра. Если овощи с сыром порубить, залить кремовым бальзамическим соусом, вприкуску с кроличьей колбасой будет отлично. Субъект Чарлик испражнился на ковер, но робот-уборщик уже устранил проблему, пришла рассылка со списком мероприятий в следующем квартале. Еще кетчуп достать, Мила не ест кроличью колбасу без кетчупа. Ирман, конечно, говорит, это вредно. Но какая разница? Крышка присохла и не поддавалась. Ирман переведен в новый рабочий статус – уволен по пункту 3.3 Устава. Банка с кетчупом упала на пол и разбилась. Чарлик залаял, Мила посмотрела на монитор. Ее красное от диатеза лицо вдруг побледнело. Сегодня состоялась премьера новой серии сериала «Город: жизнь до». Желаете воспроизвести? Мила перевела взгляд на лужицу кетчупа, потянулась к ней мыском и заплакала, размазывая перемешанный со стеклом соус по полу. Ирман всегда говорил, это вредно.
УСТАВ
Общества с безграничной ответственностью
БАНК ДУШ
Фрагмент
3. Штрафные санкции за невыполнение общих положений для прочих сотрудников Банка Душ
3.1. За разглашение информации о деятельности Банка Душ допускается следующая форма наказания: стандартная смертная казнь.
3.2. За присвоение информации, объектов исследования и прочего имущества, принадлежащего Банку Душ, допускается следующая форма наказания: стандартная смертная казнь.
3.3. За попытку присвоения конфиденциальной информации в объеме, превышающем предусмотренные Уставом нормы, допускается следующая форма наказания: стандартная смертная казнь.
3.4. За привлечение к деятельности Банка Душ третьих лиц допускается следующая форма наказания: стандартная смертная казнь. Наказание распространяется как на привлеченного к ответственности сотрудника, так и на третье лицо без дальнейшего разбирательства.
3.5. За порчу любого имущества, принадлежащего Банку Душ, допускается следующая форма наказания: стандартная смертная казнь.
3.6. За попытки препятствования работе любого отдела Банка Душ допускается следующая форма наказания: стандартная смертная казнь.
Примечание: стандартная смертная казнь осуществляется в следующей форме – эвтаназия.
Формы нестандартной смертной казни определяются исполнителем по предварительному согласованию с Властью и не должны влечь за собой порчу любого имущества Города.
* 1 7 3 г.
В Кварталах воздух отдавал копотью и кровью. Мясистые крысы размером с кошку копошились в баках, от которых кисло несло помойкой. Они рыскали по изгаженным переулкам, где маслянистый запах жареных шкварок смешивался со стойкой вонью ссанья. Они осторожно бежали в тени, когда улицы надрывались от смеха и криков. Прятались в дырах домов от собак, обходили ловушки, пахнущие химией и смертью, плодили крохотных лысых крысят где-то в канализационных тоннелях. Старались уравновесить крысиную жизнь со смертью. Они косились на витрины кафе «Крыса-сносно». Там на вертелах кружились их менее удачливые собратья, и они сочувствовали им. Смерть все же чаще выигрывает. Но крысы знали, что безнадежно вязнущие в собственной грязи Кварталы принадлежат лишь грызунам.
Город отгородился от Кварталов высокой Стеной. Если сильно запрокинуть голову, взглядом за край Стены все равно было не ухватиться. Гладкая поверхность Стены светилась пейзажами: джунглями, головокружительными горами и гладкими полями, всем, чего практически никто из горожан никогда не видел. Зато у них получалось делать вид, что кроме Города ничего нет, и только периодически раскрывающиеся пасти пограничных постов напоминали: за Стеной тоже есть жизнь. Невозможно избавиться от собственной тени, но полдень в Кварталах не наступал. Плотные рыжеватые облака давили на крыши домов своей тяжестью. Казалось, что солнце от них отвернулось. На Кварталы никто не смотрел. Даже с неба. И если Бог был, то он давно закрыл глаза.
Варлам разочарованно вздохнул и покачал головой. Да, сколько ни пялься наверх, ни неба, ни солнца не видно. Шея больно гудела, Варлама передернуло, и гигантские очки, соразмерные большой голове, но несоразмерные возрасту, съехали на кончик носа. Варлам впечатал их обратно в лицо, упершись ладошкой в правую линзу. Теперь школьный двор с одной стороны размыло, но Варлама это не беспокоило, он как настоящий очкарик видел его слишком ясно.
– Оно решительно есть. Время одиннадцать, а значит, солнце вон там, над башней. Больше ему деваться некуда. – Варлам вжал голову в плечи, огляделся по сторонам испуганным зверенышем, чтобы проверить, не слышал ли кто его бурчание.
Не мямли, говори громко и четко! Уверенно. Так его учил папа. Звучало логично. Но если говорить громко и четко, когда сидишь один, называют чудилой. А если говорить так с кем-то, обычно бьют. Такие причинно-следственные связи Варламу не нравились. Вот он и шептал что-то едва слышно, и собственное дыхание било струей горячего воздуха под вечно простуженный нос. Только украдкой. Адриан, например, больше всех не любил, когда Варлам «чудил», а ему недавно отец кастет подарил. Тяжелый, золотой. Такие у тех, кто из Свиты. У Варлама до сих пор на ребрах пара сливово-бурых печатей.
– Шуруйте хавать, бандиты! – Голос учительницы Татьяны всегда гремел и ухал, сливался в сплошной китовий вой.
из китов самый громкий – синий кит. интенсивность издаваемых им звуков равняется 188 децибелам.
Учительница Татьяна была не синей, скорее бордовой, но рев был похожий. Варлам по интонации понял, что настало время обеда.
Он встал, и набитый книгами рюкзачок попытался перетянуть его обратно на землю. Варлам побежал туда же, куда и все, – к большому деревянному столу, который стоял у входа в здание школы. Столовую выселили из кирпичной трехэтажки во двор после того, как крысы сожрали там проводку. Варлам залез на свое место на краю длинной скамьи, перетянул рюкзачок на колени, достал коробку для завтраков. Другие дети тоже вываливали на стол, демонстративно и с вызовом, съестное добро. Особенно те, кто мог им похвастаться. Бесплатной едой (клейстерной кашей и заледенелыми кошачьими котлетками) кормили совсем неимущих, а неимущими быть не круто. Их били чаще других. Несмотря на повсеместную разруху и разложение, бедность в Кварталах не любили. Варлама лупили примерно столько же, сколько и неимущих, пускай он точно знал, что неимущим не был, поэтому разницы, в общем-то, никакой.
Адриан с дружками сидел напротив. Он был высоченный и тощий, с острыми локтями и коленями, а еще – с узкими хищными зубами, и ел Адриан много и жадно. Еду он носил в большой бамбуковой коробке – штукенция явно попахивала Городом. Варлам вылупился на Адриана с его коробкой. Он даже не знал, как так получилось.
– Бамбук за сутки может вырасти больше чем на двадцать сантиметров.
– Чё мяукнул?
Варлам замер и воткнул глаза в рюкзак, ладошки, контейнер для завтраков. Адриан подтянул под себя ноги, явно намереваясь перелезть через стол. Кастет гулко ударил по столу, и Варлам вздрогнул в ответ. Сидящий рядом с Адрианом Влад поднял белую голову и нахмурился, глядя на Варлама. Влад выглядел скорее раздосадованным – он уже прикинул, во что выльется их единственный за весь день обед.
– Ша, Адрюша! – Учительница Татьяна, сидящая во главе стола, не стала подниматься: ее надутая фигура с разрумяненными варикозом лодыжками и увесистыми грудями лишь колыхнулась в сторону Адриана, и тот в ту же секунду спрятал коленки обратно под стол. – Нех драться, пока не жравшие. Оставь мальца в покое.
Влад одобрительно хмыкнул, за что получил тычок острым локтем в бок. Вообще-то Варлам учительницу Татьяну недолюбливал. От нее пахло столовой и местными сигаретами «Раковка», у нее были потные ладони и толстые пальцы, от которых на тетрадях оставались влажные вонючие пятна. Под домашней работой Варлама она всегда писала «Отлично», хотя он был уверен, что половину его писанины учительница Татьяна не разбирает. Но сейчас Варлам смотрел на нее с теплой благодарностью, какая может появиться во взгляде всякого спасенного от очередной раздачи люлей.
Варлам снова обратился к своей коробке, и в желудке сжалось от трепетного предвкушения. Весь день не ели, и вот!
Сверху помятый клочок бумаги. Надломленные, косящие буквы.
ты мой умница. люблю, мама.
На этот раз – степлер и шнурки от кроссовок. Варлам вытащил степлер, покрутил его в руках – тяжелый и несъедобный.
– Опять твоя мамаша двинулась?
Варлам знал, что глянул на Адриана слишком поспешно, слишком возмущенно. Эти «слишком» он себе не мог позволить. Адриан прищурился и тут же стал похож на поганую бешеную собаку, которая раздумывает, кинуться на тебя или нет. Кинется, потому что природа такая. Сучья.
Все дружно покосились на учительницу Татьяну. Ее грозное присутствие изо всех сил удерживало ситуацию под контролем. Варлам молчал.
– Грызи, чё сидишь. Или ты и пожрать без мамаши не можешь?
– …
– Эй, харэ.
– Отъебись, Влад. Варлам-Хер-Вам. Ну, ты хоть маякни.
– Меня не так зовут.
– Чё сказал?
– Не так! Не так! Не так меня зовут!
Варлам подскочил на месте, словно собственный визг приподнял его над лавкой. Голоса вокруг тут же стихли. Даже крысы, бегающие туда-сюда по своим крысиным делам, остановились и принюхались. Варлам все верещал:
– Не так! Не так! Не так меня зовут!
Противный крик рвал ему легкие, но он кричал без слез. Визжал от злости, обиды, чужой тупости. Адриан застыл; правда, изумление парализовало его лишь на секунду.
– Иди сюда, психичка! – Адриан ринулся вперед так стремительно, что даже тучная учительницына рука не смогла вовремя его перехватить.
Адриан врезался в Варлама, и они оба кубарем покатились вниз с лавки. Варлам старался быстрее свернуться калачиком. Все равно ударят, все равно больно. Можно попытаться прикрыть очки и голову. Дети вокруг скакали и истошно вопили, поддерживая драку. Они больше всего на свете хотели, чтобы Адриан проломил Варламу череп. Один Влад остался сидеть на лавке: пускай очередная драчка была ему не по душе, но, если Адриан все-таки срывался, он никогда его не останавливал. Учительница Татьяна одной рукой приподняла Адриана за шкварник, такая она была могучая, и понесла в школу, как барахтающуюся рыбину. Влад недовольно закатил глаза, спрыгнул на землю и зашагал следом, запихивая за щеку бутерброд. Золотой кастет остался валяться на земле. Ветер обметет его пылью, но кастет никто не тронет, потому что золотой, потому что это для тех, кто из Свиты.
Варлам шел домой быстро. Нужно перейти через пустырь к жилым многоэтажкам, пока учительница Татьяна не спустила Адриана с привязи. Она проводила с зачинщиками драк воспитательные беседы каждый раз, когда ситуация выходила из-под контроля. Якобы для порядка, но по факту – чтобы дать фору тем, кто слабее. Это был шанс убежать, ведь за пределами школьного двора учительница Татьяна уже ничего не могла сделать. Вот Варлам и бежал хромающей рысцой, а вместе с ним бежал и страх. Страх вцепился ему в плечи и повис. Страх был тяжелее рюкзачка, тяжелее всего. Варлам спотыкался о камни, хрустел разбитыми бутылками, но продолжал бежать. На пустыре все казалось высохшим, ломким, приправленным заброшенностью. Варлам на каждом вздохе давился пылью. Пыль липла и к стеклам очков, но Варламу не нужно было видеть пустырь, чтобы добраться до дома. Он двигался по давно выученной дорожке: прямо, взять чуть правее, чтобы затеряться среди мусорных куч и гаражных развалин, прямо, срезать угол наискосок, дальше до первой серой многоэтажки.
Там Варлам остановился. Оглянулся. Адриан наверняка успел позабыть об обеденном инциденте, шел домой во Дворец и не думал ни о Варламе, ни о других задохликах, которых он поколачивал от скуки и природной неугомонности. Но его жертвы жили с оглядкой через плечо, с навязчивой мыслью, что их найдут по горячим следам. Адриан ни разу не гнался за Варламом через пустырь, но тот на всякий случай придерживался выбранного маршрута, потому что так он чувствовал себя в безопасности. В нескончаемом топоте ног – здесь располагалось большинство магазинов района, в свете витрин всюду шумели люди и бродячие животные. Варлам знал, что его не замечают, и ему становилось обидно и спокойно одновременно.
Пахло хлебом и специями. Пекарню держала семья, которая по совместительству готовила самое острое в Кварталах мясо «Жгучий котик» по тайному семейному рецепту. Небольшая комнатушка с пятью столами, где подавали «Жгучий котик», давно превратилась в полноценную столовую и по праву соревновалась с «Крыса-сносно», ведь местная публика неизменно делилась на фанатов кошатины и фанатов крысятины. Старая как мир игра в кошки-мышки. У столовой при пекарне всегда болталось две очереди: за хлебом и за мясом, причем вторая была побольше, столов не хватало, и некоторые держали мисочки с густым красным варевом в руках и ели стоя.
– Варламчик, домой торопишься?
Варлам остановился у входной двери одного из магазинов справа от пекарни. Облокотившись о косяк, там стоял мужчина и курил «Раковку». Мужчина был большой и длинный, и борода у него тоже была большая и длинная, грязно-серая, но удивительно ухоженная. Мужчина болтал в руке массивные часы, и те послушно брякали, перекатываясь в грубых пальцах, и в такт этому движению поскрипывала под мышкой кожаная куртка. Мужчину звали Арсений. Арсений днем чинил байки, единственный вид транспорта, доступный в Кварталах. На машинах, городских разумеется, передвигались только Король и верхушка Свиты. К байкам же относилось практически все: и городские мотоциклы, на которых гоняла Свита, и хромоногие скутеры, и таратайки торговцев с прицепами, и даже детские велосипеды с гудком или без. Арсений никому не отказывал, часто чинил байки в долг, с одиноких матерей вообще ничего не брал, слишком уж сентиментальным делала его тайна деторождения. Раз в несколько месяцев Арсений устраивал в Кварталах байковые гонки. Хороший мужик был Арсений, все так считали. Варлам – тоже, и без разницы, что по ночам Арсений работал на Свиту, помогал зачищать улицы. Убивал он так же легко, как и чинил байки. Широкой души человек был. Разносторонний.
– Именно так. – Варлам крутанулся на пятках, задрал голову и уставился в то место, где, по его предположениям, была Арсениева борода. Заляпанные линзы очков превращали собеседника в брякающее и скрипящее пятно, и Варлам ему улыбался.
– Как там? Дома-то? – Голос Арсения звучал задумчиво и внимательно, но без жалости, которую Варлам терпеть не мог.
– Папа работает. Я дочитал книгу про белого кита. Энциклопедию про китов тоже. Мне кажется, на этом китовый вопрос можно считать закрытым. Кашалот – крупнейший из зубатых китов, и у них ярко выражен половой диморфизм, а это редкость для китообразных. – Короткая запнувшаяся пауза. – На обед были степлер и шнурки.
Арсений кивнул, не сдержав задумчивого вздоха, открыл дверь мастерской и скрылся внутри. Пахнуло машинным маслом, раздался шум – он что-то искал. Скоро Арсений вышел и протянул Варламу пакет с рыбой. Пакет вонял, и не чем-нибудь, а дохлой рыбиной. Душный и скользкий запашок, который и сравнить ни с чем нельзя, разве что с болотом и мертвечиной. Варлам ни разу в жизни не нюхал ни то ни другое, но представлялось именно так.
