Яна Спасибко
Черный пепел на снегу
Женщина лежала на топчане, её необъятный живот горой возвышался над щуплым телом. Она уже не дышала. У её ног сидел убитый горем супруг. Совсем ещё юноша – сколько ему? Девятнадцать? Он спрятал лицо в руках, плечи его содрогались в беззвучных рыданиях.
Рядом топтался лекарь. В одной руке он держал кинжал, в другой – металлически поблескивающий камень, с которого соскабливал стружку и засыпал женщине в приоткрытый рот. По её бледному запястью, виднеющемуся из-под стёганного одеяла, стекала тоненькая струйка крови. Густые, быстро застывающие капли вязко отрывались от пальцев и падали в подставленную бадью.
Завидев Ингве, лекарь засуетился, пряча за пазуху камень.
– Ты что натворил, собака? – глаза норда налились кровью.
– Это ведьмино проклятие убило её! Я сделал всё, чтобы спасти две жизни!
– Может, ребенок ещё жив? – шёпотом спросил Энок, зашедший в дом следом за своим командиром. Бывалого воина передернуло от увиденного. Не должны женщины с детьми умирать. Это прерогатива мужчин.
– Ребёнок умер в утробе матери уже давно, – громко ответил лекарь, не заботясь, чтобы безутешный муж и отец его не слышал. – Я пытался спасти хотя бы её жизнь, но проклятие ведьмы…
Ингве молча отвесил затрещину доктрусу, так, что тот, не устояв на ногах, упал на задницу.
– А ну пошёл вон отсюда, – сквозь зубы процедил он. – Чтоб глаза мои тебя больше не видели!
Лекарь, держась за уже наливающийся синяк на щеке, на заднице отполз от разъярённого воина и, выскочив в распахнутую настежь дверь, помчался жаловаться ярлу.
– Пойдём, – Ингве положил ладонь на плечо новоиспечённого вдовца. – Нечего сейчас раскисать – солнце скоро зайдет. Проводи её как должно. Соберём костер. Где у вас лодки?
Он смотрел в раскрасневшееся лицо с опухшими от слёз глазами. Куцая бородёнка только начала густеть.
Парень закивал, собираясь с мыслями, и сделал шаг навстречу Ингве. А Энок слегка наклонился, чтобы рассмотреть усопшую.
«Красивая», – про себя отметил он. Даже беременность и смерть не смогли скрыть этого – большие, ясные глаза были закрыты, густые тёмные ресницы лежали на бледных щеках. Нежный овал лица, тонкий аристократический нос с легкой горбинкой, по-детски пухлые губы – всё это делало девушку настоящей красавицей. Две толстые, с руку, косы, спускались в низ.
Он уже хотел отстраниться, когда заметил лёгкое подрагивание ресниц. Показалось?
Девушка открыла глаза, заставив Энока невольно вздрогнуть.
Она смотрела на него затуманенным взглядом, зрачки были затянуты белой поволокой.
– Да что ж это такое! Чуть живую девку не сожгли! – он обрадовался и хотел кликнуть Ингве, но не успел.
Сигирд вцепилась в его лицо сначала скрюченными, холодными пальцами, а затем и зубами. До шеи ей мешала добраться густая борода воина, и она начала метить выше, в глаза.
Дикий, полный ужаса и отчаяния крик вырвался из его горла, и воин попытался оттолкнуть от себя женщину. Но она мёртвой хваткой вцепилась в его бороду, было бы легче разжать тиски, чем её тонкие пальцы.
Энок обхватил её голову, пытаясь оторвать от себя вцепившуюся зубами в щёку тварь. По шее потекла горячая струйка крови. Воину потребовались на это все свои силы. Кусок его кожи остался в зубах Сигирд. Она скалила окровавленный рот, рыча что-то нечленораздельное.
В распахнутую дверь влетел Ингве, сорвавшийся с места, как только услышал крик своего воина.
– Что здесь… – он не сразу в полутьме увидел происходящее, но запах крови уже ударил в нос.
– Драугр! – закричал Энок, пытаясь высвободиться из захвата женщины. – Она драугр!
У доверенного конунга не оставалось времени на то, чтобы оценивать ситуацию и раздумывать над своими действиями. Он схватил Сигирд за косы и начал оттаскивать её от Энока. Шейные позвонки той затрещали, но она не ослабила хватки.
Огромным усилием Энок вырвался, оставив в руках нечисти клок своей бороды, вырванной с куском кожи, и отскочил, зажимая рукой страшные раны на лице. Женщина, лишившись опоры, завалилась вперед на пол, в то время как ноги её были ещё на топчане. Она резво поползла к своей жертве – к тому, от кого исходило больше страха, больше так нужной ей энергии, к Эноку – и практически добралась до него, когда между её лопаток опустилась могучая нога Ингве.
Сигирд затрепыхалась, пытаясь высвободится, но норд стоял крепок на ногах, всем своим весом прижимая нечисть к полу. Он занёс над головой меч.
Один взмах, и голова мёртвой женщины покатилась по полу, клацая зубами. Из ровного среза на шее не вылилось ни капли крови.
Энока доставили в Медовый зал, где ему быстро обработали раны мёдом и закрыли повязкой. Страшные шрамы останутся с воином на всю его жизнь, и всё же он надеялся, что удастся сохранить глаз.
Лекарь не решался предложить помощь, да особо и не горел желанием – топтался за спиной ярла, прижимая комок снега к подбитому глазу и тихо ругался на своём языке. В другое время Ингве обязательно потряс бы его, но было некогда.
Энок же, когда его раны были обработаны, изъявил горячее желание присутствовать на сожжении Сигирд. Он испытывал к ней двоякие чувства.
С одной стороны, женщина в положении – особо уязвимое существо, её нужно оберегать от бед и разочарований, помогать и ухаживать, словно за стеклянной статуэткой. Тем более, что женщина была очень красива. Образ её, холодной, словно спящей, навсегда запал воину в душу.
С другой стороны – порождение мрака, которое едва не лишило его жизни, и которое было более чем достойным противником. Кто знает, что было бы, не вмешайся Ингве. Возможно, это его труп сейчас покачивался на волнах, в ожидании огненной стрелы.
Лодка с Сигирд полыхнула, ярко разгоняя тьму.
В суматохе люди пропустили закат, и по-хорошему нужно было дождаться следующего. Но никто не хотел оставлять рядом с собой покойницу, пусть и упокоенную окончательно.
– Ты убедился, что это дело рук ведьмы, – ярл скорее утверждал, чем спрашивал. В его выцветших глазах отражались языки пламени.
– Да. Коновалу на такое ума бы не хватило, – нехотя согласился Ингве.
Доверенный конунга мрачно размышлял о том, что, если ведьма сошла с ума, или боги весть толкнули на такой поступок, её срочно нужно найти.
В легендах не раз упоминались вёльвы[4], которые могли повлиять на ход битвы, наслать мор или голод на целые города в отместку за обиду. Но то, что сотворила эта ведьма, не укладывалось у него в голове. Ударила по самому ценному, что только есть в этой жизни: по детям.
Воин зло сжал кулаки. Конунг должен знать, что творится на его земле. Живой эта дрянь не уйдет, да простят его боги.
А что нужно сделать сейчас? Проверить всех местных на предмет болезни. А дальше что? Отбирать от материнских грудей младенцев?
Да. Отбирать.
Как бы мерзко Ингве не было от этих мыслей, но ему придется принять решение, от которого зависит выживание целого селения, раз ярл на него не способен.
А если люди болеть не перестанут? Дальше что? Норд мысленно схватился за голову. В первую очередь нужно усилить караулы ярла своими людьми. Даже хорошо вооружённый крестьянин – ещё не воин.
Они стояли на берегу незамерзающей реки, пока горящая лодка не скрылась из глаз за поворотом.
Уже на пути в селение Ингве подумал, что неплохо бы прислать сюда какую-нибудь другую ведьму, чтобы она могла справиться с напастью. Но это пока он доберётся до конунга, пока они найдут подходящую – нужна опытная и не совсем дряхлая, чтобы перенесла дорогу туда и обратно.
Люди начали расходиться по домам, когда доверенный конунга, оставив двух своих людей на воротах, направился в крайний дом. С собой он взял двух воинов, остальных хотел отправить на боковую, но Энок неожиданно напросился с ним.
Немного подумав, Ингве согласился: увидев такую тварь однажды, с живым человеком её уже не спутаешь, пусть идёт. Пригодится.
Люди в домах встречали их настороженно, а доверенный с каждой минутой всё сильнее чувствовал горечь: все дети до тринадцати лет оказались больны в той или иной степени.
В следующий дом они прорывались почти боем. Миниатюрная и хрупкая женщина (и откуда только силы взялись), как волчица, стояла на страже своего жилища. Её супруг – ещё молодой, но уже окрепший норд пытался сдержать жену, хватать её за руки, но безуспешно. Она скалой стояла в дверном проёме, не давая пройти.
Воины же, дабы не навредить женщине, старались не применять силы: такую на улице встретишь – чихом перебить можно было бы.
– Нэл, прошу тебя… – муж, обхватив её сзади за талию, пытался оттащить, но та упиралась руками и ногами в косяк. Её пальцы впивались в древесину до побеления, осколки обломанных от напора ногтей и щепка впивались в кожу, но она не чувствовала боли.
– Нэл, иди в дом! Они ничего не сделают!
– Они заберут его! – женщина билась в историке. – Они убьют его, как убили Сигирд!
Скрутить её далось только вдвоём. Воины держали Нэл за тонкие запястья, мешая друг другу в узком дверном проёме, и стоило её пальцам соскользнуть с деревянной балки – буквально вдавили вовнутрь дома, в объятия мужа.
Ингве, только увидев бледно-синюшного ребёнка понял, что истерила женщина не зря. Полуторагодовалый малыш стоял на своих кривых ножках, раскачиваясь из стороны в сторону. В левой ручке он держал за шею задушенную курицу. Та безвольной тряпкой обвисла в пухлой детской ручке.
Он задумчиво осмотрел ввалившихся в помещение воинов побелевшими глазами и откусил своей жертве голову. Ингве мрачно кивнул двум воинам, чтобы те помогли хозяину дома вывести беснующуюся жену и сделал шаг вперёд, доставая из ножен меч.
Нет преступления хуже и отвратительнее, чем на глазах у матери убить её ребенка, даже если он уже и так мёртв. Ингве был отвратителен сам себе.
Маленькое чудовище следило одними глазами, не прекращая жевать, как его мать выволакивают из дому. Закрывшаяся за ней дверь словно послужила сигналом – обезглавленная куриная тушка метким броском была направлена прямо в лицо воину, а сам мальчишка пушечным ядром кинулся под ноги.
Вынужденный отмахнуться от курицы, Ингве пропустил удар, и крошечные белые зубы вцепились ему в икру чуть повыше голенища, силясь достать вену под коленом. Воин взревел, когда Энок, оставшийся с ним, обхватив ребёнка поперёк туловища, дёрнул на себя.
Зубы соскользнули по вытрепанной коже штанов, и уже через мгновение мальчик извивался и шипел, силясь вырваться из стальной хватки воина, он перехватил его покрепче за шею и остановился.
– Я не могу… – его голос предательски дрогнул.
– Иди на улицу, – Ингве перехватил мальчика за руки и за ноги, давая возможность Эноку выйти из дома.
Нэл уже не бесновалась, она сидела на коленях, спрятав лицо в ладонях. Муж сидел рядом, обнимая за плечи и прижимая её к груди. Вместе они слегка раскачивались, словно единое целое.
Через минуту из дома вышел и Ингве. Руки его дрожали. Ни слова не говоря и стараясь не смотреть на супружескую чету, это было выше его сил, он прошёл мимо и направился в Медовый зал.
Если ему удастся выловить лекаря незаметно для ярла – сегодня одной паршивой собакой на этой земле станет меньше.
Сын Нэл и Ульрика был единственным обратившимся ребёнком. Одного мальчика двенадцати лет они так и не нашли. Его не молодой уже отец только разводил руками, мол, когда ушёл на охоту, мальчик лежал. Вернулся – ребёнка и след простыл. Сначала мужчина подумал, что его сын ушёл по нужде, но тот так и не вернулся.
Ингве только качал головой. Люди начали прятать воскресших детей. Этого следовало ожидать. Он долго пытался добиться от отца мальчика правды, но безуспешно. Где можно было спрятать ребёнка?
Подпола в этом доме не было. Чердака – тоже. В лес выйти невозможно: у ворот стоит усиленный людьми Ингве караул. Значит, мальчик ещё в селении. Где?
В Медовый зал Ингве попал уже глухой ночью. Искать сейчас лекаря бесполезно. Скорее всего, он наглухо забаррикадировался в своей норе, и тихо его не удастся достать. Остаётся только лечь отдыхать. А завтра?
Снова идти по домам, искать умерших детей. Найдёт ли? Да, Балдер, заварил ты кашу в своих владениях.
Он улёгся на топчан и закинул руки за голову. Уснуть не удавалось. Кликнуть прислугу, чтоб пива крепкого принесла? Нет. Ему нужна ясная голова.
Как Къелл бросил селение в такой момент? Эта ведьма так опасна, что он не мог послать за ней кого другого? Жив ли вообще?
Ингве был хорошо знаком с Къеллом: доводилось сражаться плечом к плечу. Матёрый воин, он крепкой рукой мог бы навести порядок в селении. Почему не сделал этого?
Мысли доверенного снова вернулись к детям. Нельзя оставлять всё на самотёк, но и уехать он не сможет. Что делать? Отправить конунгу гонца, конечно. Пусть ищет по своим гонцам другую ведьму.
До утра Ингве отдохнуть не дали. Истошный женский крик разорвал тишину и, казалось, раздался над самым ухом у доверенного.
Рефлексы воина сработали быстрее, чем мозг, и он во мгновение ока оказался на ногах с мечом наготове. Женщина на улице продолжала захлёбываться криком. Ингве поспешил туда.
Несмотря на предрассветный час, на улице было светло: добрая часть селения полыхала ярким погребальным костром.
Люди вперемешку с животными в панике метались между домами, а под их ногами сновали подозрительно неловкие детские силуэты.
* * *
Къелл задержался в лесном доме на срок больший, чем собирался: предстояло много сделать, чтобы Агне и Богданка могли провести в лесу минимум две десятины. Он латал крышу, заколачивал окна, в то время как ведьма рисовала защитные руны в каждом углу и под каждым окном.
Дом не был предназначен для зимовки, и крохотные окна-бойницы не были защищены ничем от холода и снега. Агне по мере своих сил натолкала в проёмы прошлогодней травы и мха и завесила их одеялами и полусгнившими шкурами, найденными в доме. Благо, окна было всего два.
Къелл же смастерил из досок глухие ставни, щели между которыми заделал глиной, которую пришлось сначала долбить у замерзшего ручья, а затем несколько часов оттаивать у очага. В доме стало совсем темно, но его наконец получилось протопить.
Норд уходил рано утром, ещё до рассвета. Агне тепло попрощалась с ним, дав небольшой амулет на тоненькой верёвочке: связанный из коры круг с крестом внутри.
– Повесь на шею, – амулет выскользнул из её тонких, длинных пальцев в его широкую ладонь. – Весь лесной зверь будет обходить тебя стороной. Соберёшься на охоту – сними.
На этом прощание и закончилось.
Поблизости от дома снова ошивался лось. Здоровая зверюга. Так и тянет его что-то сюда. Норд пожалел, что у него нет с собой копья – он бы обеспечил мясом ведьм на долгое время, ну ничего.
Къелл сделал для Агне охотничий лук и несколько стрел. Она – хорошая охотница, и для неё не составит труда разжиться кроликом или куропаткой.
К селению он выходил уже в темноте, испытывая острое чувство дежавю. Сначала потянуло дымком. В этом не было бы ничего странного – дома отапливались по-чёрному, и так пахло зимой близ всех селений. Его насторожило, что было ещё слишком далеко. Быть может, охотники развели костер и греются?
Подходя ближе, он всё яснее понимал. Смердело. К дыму примешался отвратительный запах сгоревшей плоти.
Дома уже не полыхали – нечему было. Только обгорелые остовы домов слабо поблёскивали, предупреждая, что внутри древесины ещё живет жар.
Сердце норда упало куда-то вниз.
Он, не чувствуя под собой земли, шёл между сгоревших домов привычной дорогой. На пути ему то и дело попадались тела людей. Многие были изуродованы, лица некоторых объедены.
Медовый зал обгорел только с одного бока. Вторая, целая половина стояла, словно насмехаясь над ним. Ну что, спас ведьму? Какой ценой?
Недалеко от входа лежало два тела. Мужчина распластался на женщине, словно закрывая её собой от всех напастей. Словно её это могло спасти.
Къелл догадывался, кто перед ним. И боялся подтверждения своей страшной догадки, но что-то всё равно заставило подойти к ним и, откинув мужчину на спину, всмотреться в его лицо.
Ульрик.
В личности женщины сомнений не оставалось.
Къелл долго ходил по селению, отсутствующим взглядом окидывая тут и там лежащие трупы. Он несколько раз обошёл Медовый зал вокруг, прежде чем увидеть труп своего брата.
Балдер, раскинув руки, лежал на спине. Горло ярла было вырвано, а лицо искажено от первобытного, ничем не прикрытого страха. Къеллу оставалось надеяться только на то, что его брат пал в бою, как это и подобает такому славному воину, но даже в это верилось с трудом: поза и выражение лица говорили об обратном.
Выживших не было. Никто в селении не спасся. Къелл в исступлении упал на колени и возвёл мокрые глаза к небу. За что, Один, за что ты отвернулся от нас?
Обход сожжённой деревни словно выпил все его силы. Не было мо́чи даже о чём-то думать, даже просто шевелиться. Хотелось просто обратиться в камень. Застыть в одной позе и больше никогда не шевелиться и ничего не чувствовать. Тело норда затекло, а руки и ноги потеряли чувствительность от холода, когда ветер словно прошептал ему на ухо имя ведьмы.
Да. Агне. Она ждёт его вместе с выжившими. Нужно срочно вернуться к ней и сообщить, что ждать больше некого. Пусть убирается в город как можно быстрее.
Къелл поднялся с колен и, прихрамывая на обе ноги, поплёлся в сторону леса.
Снег отражал лунные лучи, делая ночь достаточно светлой. Чуть дальше частокола лежало ещё одно тело. В отличие от остальных этот мужчина погиб от руки человека. Из спины его гордым знаменем торчал меч с клеймом конунга на цевье.
Это зрелище почему-то пробудило все чувства норда, которые, дабы избежать безумия, спрятались так далеко в подсознание, как только могли. Къелл испытал сильный, испепеляющий душу гнев – слишком легко эта крыса отделалась. Слишком легко ушла.
Норд одним сильным рывком выдернул меч из спины поверженного врага. Тело лекаря сначала подалось вверх, а потом всё же соскользнуло с лезвия.
Къелл кричал, кромсая бесчувственное, застывшее уже тело. И чем больше он бесновался, тем сильнее свирепел. Он должен был увидеть страх, боль своей жертвы, чтобы получить хоть какое-то удовлетворение. Но не видел ничего. Кроме маски равнодушия и удивления, навсегда застывшей на посиневшем лице.
Замахнувшись в очередной раз, он почувствовал, как его руку перехватили. Норд не успел ни удивиться, ни испугаться. Он лишь резко развернулся, намереваясь отыграться на том, кто посмел к нему подкрасться в минуту слабости. Но когда Къелл увидел перед собой Ингве – гнев словно растворился.
– Мы уж не чаяли тебя увидеть живым, – голос доверенного был настороженным. Сам он, задумчиво хмуря брови, пытаясь найти у Къелла признаки того, что он подконтролен ведьме. – Ты выследил эту гадину? Нам больше не о чем беспокоиться?
Къелл не сразу понял, что Ингве имеет в виду ведьму.
– Всё не так, как тебе видится, друг, – тихо произнес он.
– Пойдём к костру. Расскажешь, – Ингве никогда не встречал тех, кто находится под контролем у ведьм. Но много о них слышал: сильные, как демоны, они не чувствовали ни страха, ни боли. И не хотел с Къеллом оставаться наедине.
– Пойдём, – Къелл расслабился, чувствуя, как доверенный отпускает его всё ещё занесенную над трупом лекаря руку. – И ты расскажешь, что здесь произошло. Почему вы здесь.
– Из-за ведьмы и её проклятия, – Ингве тут же пожалел, что произнёс это. Боги весть как отреагируют на его слова. Несмотря на возможный контроль, Къеллу он всё равно доверял.
– Нет никакого проклятия, – норд горько усмехнулся. – Хотя эта падаль и убедила всех в обратном.
Он кивнул на лекаря.
Они шли к костру долго. Лагерь дружина конунга разбила чуть поодаль от селения, за холмом, тихо переговариваясь и обмениваясь информацией. При всём страхе перед неизвестным, Ингве был прежде всего доверенным лицом Короля Нордов и должен был услышать всё из первых уст, дабы потом передать уже отфильтрованную информацию своим людям. Нечего плодить слухи.
– Да, дело действительно плохо, – согласился он, внимательно выслушав старого товарища. – Но ты ведь понимаешь, что я теперь не могу тебя отпустить? Ещё утром я отправил к конунгу гонца с дурными вестями. Он захочет поговорить с тобой лично.
– Что будет с Агне и девочкой? – Къелл остановился как вкопанный.
– Их будут искать. Мне жаль, но такие деяния не должны оставаться безнаказанными, – Ингве всё ещё с надеждой заглядывал в глаза норду. Он боялся, что тот сейчас рванёт в лес. Нет ничего позорнее, чем стрелять в спину товарищу. Особенно если тот не ведает, что делает.
– Они не виноваты. Ни в чём.
– Это знаешь ты. Я хочу тебе верить. Но сказать такое конунгу – значит обвинить его в случившемся. Это же он прислал вам лекаря.
– Если я прибуду к конунгу и попытаюсь его убедить в том, что ведьмы не виноваты. Есть шанс, что от Агне отстанут?
Ингве невольно передернул плечами.
– Молчишь? Вижу, ничего хорошего мне сказать не можешь.
– Врать тебе и изворачиваться не стану, – подтвердил доверенный. – Тебя несколько раз допросят. Пригласят опытную вёльву, чтобы она подтвердила, что твои слова – это правда, а не навеянный морок. Это время.
– Агне и Богданку скорее всего разыщут и убьют. Я должен их предупредить.
– Нет, Къелл. Я не могу тебя теперь отпустить, – Ингве напрягся, ожидая, что собеседник кинется на него с кулаками, но норд только вздохнул.
– А я не могу остаться. Что ты будешь делать, если я уйду?
– Пойду со своими людьми по твоему следу. Ты приведешь нас к ведьмам. Там вас троих и порешат.
– А если я пообещаю через два дня вернуться?
Ингве задумался.
Къелл вёл себя не как одержимый, подконтрольный ведьме воин. Он был сам собой – спокойным, рассудительным. Если не считать, конечно, сцены, которая разыгралась над трупом лекаря. Но тут его тоже можно понять – у доверенного самого давно чесались руки. А ведь это не его близких погубил пришлый доктрус.
– Я хочу тебе верить, Къелл, – Ингве закрыл глаза, принимая решение. – Иди. Я жду тебя два дня. Потом иду по твоему следу.
Норд только благодарно кивнул. А что говорить? Слова излишни. И поспешил скрыться в лесу. Тихо, как кошка. Только ветви кустарников качнулись, словно от порыва ветра.
Ингве ещё долго стоял на месте, размышляя, правильно ли он поступил. Ему хотелось верить, что да.
* * *
Когда в предрассветной тишине раздался стук в дверь – Агне вздрогнула. Сон слетел с неё вспугнутой птицей. Богданка тоже проснулась и опасливо прижималась к своей наставнице, памятуя о том, чему та учила.
Ведьма потянулась сознанием к двери и удивлённо вскинула брови.
– Это Къелл, – тихо сказала она, вставая с топчана и успокаивающе гладя девочку по взъерошенной макушке.
Агне торопливо отодвигала засов. Она почувствовала не только норда, но и его состояние. Женщина посторонилась, впуская его в дом.
– Вам нужно уходить. Сегодня, – поздороваться Къелл даже не подумал: для него последние два дня слились в одни утомительно тяжёлые сутки.
– Где остальные? – Агне уже знала ответ на свой вопрос, но до сих пор не могла поверить, что всё случилось наяву.
– Мертвы. Все, – Къелл был настолько взволнован, что не смог сесть на освобождённый топчан, продолжая диким зверем метаться по единственной крошечной комнате. – Во всём, что случилось, обвинили тебя.
Внешне спокойная Агне, убедившись в своей страшной догадке, только закрыла глаза, душа непрошенные слёзы. Черты лица её заострились, скулы впали, отчего она стала походить на хищную птицу.
– Мы сейчас же выдвигаемся в Бъёркё, – как ведьма ни старалась сдержаться, её голос всё равно предательски дрогнул. – Богданка, собери всю утварь и приготовь нам поесть. Я позову Асофа.
– Вам нельзя туда, – Къелл, наконец, остановился, в упор глядя на женщину. – Люди конунга будут вас везде искать.
– Но я ни в чём не виновата.
– Это знаю я. Это знаешь ты. Но со стороны всё выглядит иначе.
– Значит, нам никуда нельзя, – грустно усмехнулась она. – Что ты предлагаешь?
– Вы отправитесь в Сигтуну[5]. И сядете там на корабль до Ладоги.
– Где это? И что мы там будем делать?
– Это Русь. Новгородское княжество, – он кивнул в сторону Богданки, которая, услышав знакомые названия, заметно приободрилась. – Она знает язык. Не пропадёте. Будете ждать меня там.
– Что? Ты не идёшь с нами? – Агне удивлённо вскинула брови, на её лбу залегла глубокая морщина.
– Нет. У меня здесь осталось важное дело.
По лицу ведьмы было видно, что она хочет возразить, но всё же, сделав над собой усилие, согласилась:
– Хорошо. Мы будем ждать тебя там.
– И ещё, – Къелл посмотрел ей в глаза. – Если я не прибуду по весне – вы отправитесь по речному пути в Киевское княжество[6], ты же оттуда?
Последний вопрос был адресован Богданке. Девочка согласно кивнула.
– Там вам будет легче устроиться.
– Быть может, нам лучше остаться ждать тебя в Ладоге?
– Нет. Опасно. Там часто бывают наши корабли. Можете нарваться на неприятности. В Ладоге прямо у порта есть постоялый двор, хозяин там Фёдор. Здоровый мужик, чернявый, не похож на наших. Ты его ни с кем не спутаешь. Если отправитесь без меня – можешь оставить у него послание. Запомнила?
Агне кивнула.
– Хорошо, – Къелл подался вперёд, расставив широко руки, и ведьма удивилась – никогда раньше норд не выказывал порывов к объятиям – но всё равно подалась навстречу.
В руке Къелла блеснул клинок. Богданка, увидев это, настолько удивилась, что даже не закричала. Она белкой кинулась к ним, намереваясь спасти Агне, вырвать её из объятий норда, но не успела.
Резкое движение, росчерк клинка, удивлённый взгляд ведьмы, ощутившей вдруг небывалую лёгкость.
В правой руке Къелла осталась её отрезанная коса.
– Две одинокие путницы привлекут к себе слишком много ненужного внимания, – пояснил он, отвечая на немой вопрос ведьмы. – Особенно в море. Теперь ты.
– Нет, – девочка попятилась, обнимая себя за плечи[7].
– Это ради твоей безопасности, – норд наступал. – И безопасности Агне. Вам будет легче добраться до Ладоги, если все будут думать, что ты мальчик. Выбирай: жизнь или коса.
Девочка забилась в угол и заплакала.
– Оставь её, – раздался спокойный голос Агне. Ведьма тоже была раздосадована, что лишилась единственного признака, делающего её хоть немного похожей на женщину. Но понимала, что Къелл прав.
Она забрала у норда кинжал и, задумчиво повертев его в руках, положила на грубый стол.
– Идём на улицу, – Агне кивнула Къеллу. – Поможешь мне развести костёр. От этого нужно избавиться.
Она забрала у Къелла свою косу и решительно направилась к выходу.
– Просто кинь в очаг. Или это какие-то ведьмовские ритуалы?
– Нет. Просто запах у сгоревшего волоса слишком въедливый. Каждый, кто сюда придёт – почувствует его.
Они вышли из дома и некоторое время молчали, пока собирали хворост, и Къелл разжигал костер, раздувая едва тлеющую сосновую кору. Ведьма сидела рядом на поваленном бревне и грустно теребила кончик косы. Норд почувствовал укол совести.
«Вот хэйд[8]! – ругал он Агне, но злился на себя. – Хоть бы слово против сказала. Так нет же».
Он потому и не стал предупреждать о том, что собирается сделать: боялся, что устроит бабью истерику, а у него не было ни сил, ни желания её успокаивать. Сейчас Къелл думал, что лучше бы она истерила.
Для него была понятна реакция Богданки, он не знал, как бы он поступил на её месте. Что бы выбрал? Жизнь или честь?
Наконец, появился маленький огонёк, робко пробуя своими языками подношение в виде жухлой травы и коры. Стоило ему сильнее разгореться, как Агне резким движением, словно видеть больше не хотела, бросила в пламя свою косу.
Та вспыхнула ярким снопом искр, смрадный чёрный дым начал подниматься в небо.
– Почему ты так спокойна. Тебе не жалко её? – наконец разорвал тишину Къелл.
– Жалко, – женщина вздохнула. – До слёз. Но это не та вещь, о которой сейчас нужно волноваться.
– Да. Осталось только убедить в этом твою ученицу, – он горько усмехнулся.
– Не нужно.
Они простояли так ещё несколько минут, смотря как догорает прошлое ведьмы. В этот момент для неё словно открывалась новая дорога, а сама она начинала новую жизнь, в которой должна стать другим человеком.
Хлопнула дверь. Къелл поднял глаза, а Агне обернулась. К ним понуро шла Богданка. На щеках её красовались дорожки горючих девичьих слёз, а в руках девочка держала свои отрезанные косы.
Она, мгновение поколебавшись, кинула их в пламя и, обняв ведьму, спрятала лицо на её плече и снова разрыдалась.
А Къелл смотря на них, только дивился. Как есть два мальчишки. Из Агне вообще получился очень видный юноша – из тех, что за лето вытягиваются, перегоняя отца, а потом начинают расти в плечах.
– Рано косу твою сожгли, – ему почему-то стало весело. – Бороду бы из неё сделать.
Ведьма только улыбнулась, успокаивающе гладя свою воспитанницу по неровно обрезанным волосам.
Къелл ушёл рано утром, как и обещал.
Агне долго смотрела ему вслед, задумчиво перебирая в пальцах несколько серебряных кругляшей – норд отдал ей все деньги, которые у него при себе были. Он прикинул, что для того, чтобы сесть на корабль до Ладоги, им этого должно хватить.
Дорога обратно к селению казалась ему как никогда долгой, даже мучительной. Каждый шаг отдавался в сердце болью и сомнением. Сдержал ли Ингве своё слово? Или послал по его следу воинов? Больше всего он боялся, что как только он отойдёт на достаточное расстояние от охотничьего домика – ведьм поднимут на мечи.
Он немного успокоился, только когда вышел к костру, вокруг которого расположился доверенный конунга со своим отрядом. Ингве был рад его появлению, но вместе с этим и удивлен – для него тоже последние два дня дались нелегко.
По идее, Къелла, как единственного выжившего в селении, потенциального предателя или околдованного ведьмой, нужно было бы связать. Но поверенный решил не оскорблять старого товарища недоверием. Всё же тот показал, что слову своему верен и собирается в доме конунга доказать невиновность ведьмы.
Къелл молча трусился в седле, с мрачной отстранённостью слушая, как лениво переговариваются люди конунга. Шутить никому не хотелось. Они долго оставались близ селения, чтобы выловить сбежавших в лес детей, и были пересыщены давящей атмосферой этого места.
Однако стоило им преодолеть невидимый рубеж проклятия, у людей начался откат. Сразу стало очень шумно. Даже у Къелла немного отлегло от сердца. Ну что ему конунг сделает? Он мудрый правитель, не станет казнить без суда и следствия.
Конунг слушал историю, поведанную ему, мрачно. После всех новостей и слухов, которые до него дошли – слабо верилось в поведанную ему историю. С другой стороны, он понимал, что лекарь, отправленный им в селение, ни на что не годился и мог натворить дел.
Однако, признать это – означало отчасти оказаться виноватым в случившемся. С одной стороны – лекарь. С другой – не уследил за своим ярлом, давно пора было отправить того на покой.