Янина Логвин
Гордая птичка Воробышек
Глава 13
Илья
Я завожу Андрея в кабинет и внимательно смотрю на прикорнувшую на стульях Воробышек. Только что бледная как тень Марго промчалась мимо нас в бар, едва удостоив в коридоре мрачным взглядом, и я, глядя на свернувшуюся у стены калачиком хрупкую фигурку, задаюсь вопросом: что так взбесило брюнетку за то короткое время, что я отсутствовал? Неужели присутствие Птички? Раньше она была куда сдержанней.
– О-го! Ф-фурия! – присвистывает Андрей, провожая жадным взглядом высокую девичью фигуру, и тихо ржет, подбивая меня под бок локтем. – Что, Илюха, не случилось с Маргошей тет-а-тет, да? Другую куколку приволок? Ну? Где твоя болезная, показывай. О-о, – подходит и наклоняется над открывшей глаза девушкой. – Эта, что ли? Ух ты, хорошенькая! Посмотрим…
Шибуев стягивает с нее шапку и уверенно прикладывает ладонь к высокому лбу. Отводит в сторону возмущенно впившуюся в его запястье ладошку и выдыхает девчонке в лицо, дурашливо смеясь.
– Ну чего разнервничалась, сероглазая? Дядя доктор пришел. Он больно не сделает, просто посмотрит. Говори, где и что у нас болит?
Я знаю, Андрюха пьян и неуместно весел, и Воробышек это явно не нравится. Ей удается отбиться от его худых рук, отползти дальше на стуле и кое-как сесть. Упрямо натянуть на себя шапку. Когда Птичка трижды не попадает в рукав куртки от бьющего ее озноба, она устало замирает, откидывает затылок на стену и говорит сипло, глядя в пол у моих ног:
– Люков, если это шутка, то я ее не оценила. Пожалуйста, вызови для меня такси, я оплачу. Если тебе не сложно, конечно.
Мне не сложно, она это знает, не раз слышала сама. Ей не откажешь в упрямстве и памяти, впрочем, как и мне. Я подхожу ближе и забираю куртку из податливых рук. Говорю спокойно, дождавшись, когда ее глаза наконец устают смотреть в пол, медленно ползут вверх и находят мои:
– Воробышек, не нервничай. Тебе нужен врач, и ты это знаешь. Андрей, конечно, пьян и редкий придурок, но он успешный студент медицинской академии и профессорский сын в чертовом поколении. Ничего с тобой не случится, если он тебя просто осмотрит. А дальше, как захочешь. Можешь ехать на свой вокзал и укладываться спать на лавку. Я тебе даже газету готов одолжить. Потолще.
– Зачем? – удивленно распахивает девушка уставшие глаза, медленно смаргивая сон с длинных ресниц, и я ловлю себя на том, что смотрю в них, не отрываясь.
– Пригодится, – хмуро отвечаю, не в силах первым отвести взгляд. С неожиданной жадностью рассматриваю лишившуюся призмы стекол серую манящую глубину. – Вместо подстилки.
– Ну же, сероглазая, открой ротик и скажи дяде: «А-а…», – тут же садится сбоку от Птички Андрей и тянет свои тощие, с широкими костяшками пальцы к подбородку девушки. – Открой, – трет глаза и старательно сосредотачивает блуждающий взгляд на покрывшемся пятнами жара лице, – и я дам тебе сладкую конфету.
– А я дам тебе по уху, Шибуев, если не перестанешь вести себя как старый озабоченный педик, – отвечаю я на искру возмущения, вспыхнувшую в глазах Воробышек, и она тут же благодарно успокаивается, разрешая весело ухмыляющемуся парню осмотреть горло.
Он просит ее как можно шире оттянуть ворот свитера до ключиц и опускает смуглые руки на шею. Медленно скользит по светлой коже длинными пальцами, отводя волосы за плечи и запрокидывая голову. Осторожно ощупывает миндалины и лимфоузлы, слишком долго оглаживает гортань.
– А теперь грудь, – говорит невозмутимо, выравнивая сбившееся дыхание, и я чувствую, как у меня начинают нервно ходить желваки. – Ну же, сероглазая, – просит серьезным тоном Андрей. – Надо бы приложить ухо.
– Обойдешься, студент, – отмирает Воробышек, откашливается и поправляет горловину. – Сначала диплом получи, – шепчет просевшим голосом, – с отличием. А потом ухо прикладывай.
– Так я интерн, детка. Почти врач. Дай хоть подмышки прощупать. Илюха, градусник есть в аптечке?
– Нет, – отвечаю я, глядя как Шибуев, отвлекши на меня внимание, своевольно запускает руку под свитер ахнувшей девушки и насильно обнимает Птичку за спину. Зажмурив осоловевший глаз, прикладывает ухо к ее груди и замирает, прислушиваясь. – Откуда.
– А что есть? – парень вскидывает бровь, сползая по девичьей груди еще ниже.
– А что надо? – я отхожу к встроенному в стену шкафу и достаю аптечку. Раскрываю пластиковый контейнер на столе и просматриваю содержимое. – Здесь одна перекись, зеленка и бинты.
– Для начала жаропонижающее. У сероглазой ларингит, грозящий перейти в острую форму, и, скорее всего, начальная стадия бронхита. Подозреваю, имело место быть длительное переохлаждение тела. Если это не вирус, – Андрюха чешет лоб и наконец отрывает темную голову от Воробышек, – а я думаю, нет, то организм отреагировал бурно – температура у нашей болезной девочки под сорок. Что, под звездами гуляла босиком, а, сероглазая? – он поворачивается к девушке и опускает руку на ее спину. Спрашивает игриво, склонившись к уху. – Где успела простудиться?
– Не знаю, – тихо отвечает Воробышек. Упирается ладошкой в плечо настырного парня, отодвигая его от себя. – В холодильнике, наверно, – хмурит сердито лоб, поспешно одергивая свитер.
– В каком холодильнике?! – удивляется Андрюха. Фыркает недоверчиво. – Сероглазая, ты серьезно?
– В большом. Как две эти комнаты.
– Она в супермаркете работает, в торговом центре Градова. Полагаю, имелись в виду холодильные камеры, – поясняю я, и Воробышек на мой ответ устало жмет плечом. – Есть анальгин, – говорю, откинув в сторону бинты. – В таблетках и ампулах. Больше ничего нет.
– Анальгин? Отлично, – кивает парень, по-прежнему странно глядя на девушку. – Годится. А шприц? – уточняет, протягивая ко мне в требовательном жесте руку.
– Зачем? – удивляюсь я. Смотрю на новенький блистер. – Зачем шприц, Шибуев, таблетки вполне годны к употреблению.
– Так есть или нет? – не унимается парень.
– Ну есть. На два кубика, – сдаюсь я. Вынимаю из аптечки ленту шприцов и бросаю перед собой на стол. – Да и на пять тоже. Ты скажешь или нет? – оборачиваюсь к другу, игнорируя его жадную руку.
– Выблюет, – кривится Шибуев. – Как пить дать! – оглядывается на прислонившуюся к стене Воробышек, приоткрывшую губы в тяжелом вздохе, и удрученно выдыхает. – Бесполезно, Илюха. Лучше наверняка, сразу в э-э… мышцу, и баиньки. Отдых, отдых и еще раз отдых. А с утра лечение – я нацарапаю, что и как. И никакого секса минимум дня два! Ты понял, Люков! А то я тебя знаю… Слышала, сероглазая? Будет грязно приставать, посылай к черту! Ну или к дяде доктору на осмотр, – Андрюха весело хмыкает и мигает мне пьяным глазом. – А я его быстро утихомирю. Галоперидолом с аминазином.
Мне кажется, Воробышек не может покраснеть еще больше, но она краснеет. Смотрит куда-то в задернутое жалюзи окно, смущенно сжав губы, и как-то дергано обнимает себя за плечи.
– Заткнись, придурок, не то я тебя сам утихомирю. Надолго и без медпрепаратов, – спокойно отвечаю я скалящемуся парню, отворачиваюсь от девушки, достаю из аптечки спирт с ватой, оставляю на столе и иду к дверям. – Давай, делай свое черное дело, знахарь, блин! Я подожду за дверью.
Но Андрюха перехватывает меня на полпути к выходу из кабинета. Впивается в локоть, разворачивая к себе.
– Так вы не вместе? – спрашивает тихо, так, чтобы девчонка не слышала. – Черт, Илюха, – пьяно шепчет, не дождавшись ответа, – такая нежная девочка, а я некондишн! Там такой натурал, сплошной, – указывает взглядом на свою грудь, закусывает нижнюю губу и играет густыми бровями. Поднимает кверху большие пальцы. – Ва-ау! По-серьезному, познакомь, а? Понятно, что не сейчас и не завтра, но все-таки? Ты же знаешь, если я завелся, то готов идти напролом…
– Андрюха, отвали, – предупреждаю я друга, неожиданно для себя обозлясь на парня. Какого черта ему надо от Воробышек?! – Забудь о девчонке, у нее и без тебя проблем выше крыши, – цежу сквозь зубы, вспоминая его осторожные руки на ее шее и сбившееся дыхание. – Укол сделай и свободен. Можешь Марго успокоить, я не против. Если успеешь вперед Кости.
– Я сама! – неожиданно для нас отзывается Птичка, истолковав по-своему жест Шибуева – вскинутые вверх ладони и брошенный на нее косой взгляд. Встает со стула. – Я сама сделаю себе укол. Правда, я умею, это несложно, – неуверенно говорит, подходя к столу, где лежат оставленные мной медикаменты, и берет в руки шприц.
Ее пальцы заметно дрожат, а щеки полыхают малиновым цветом. Я вижу, как девчонке плохо и искренне удивляюсь ее упрямству. Говорю, подойдя к ней и развернув за предплечье к себе:
– Воробышек, ты с ума сошла? Ты же не разглядишь ни черта в своем состоянии. Куда колоть собралась? Здесь студент-медик, пользуйся, не стесняйся. Ну в крайнем случае таблетки выпей. Может, получится…
Действительно, таблетки выглядят куда невиннее ампул, что бы там ни говорил Андрюха. Конечно, я склонен верить парню на слово и не испытывать на практике его прогноз, но они – легкий способ решить проблему с температурой и лишний раз не смущать и без того уставшую девчонку.
– Думаешь? – она послушно поднимает на меня глаза и тут же откладывает шприц. – Да, и мои очки… – растерянно бормочет.
– Не получится, – влезает в разговор Андрюха. – Сказал же! Только лишнее беспокойство для девчонки. В мышцу надо, так надежней. Давай уколю, сероглазая! – предлагает весело, нагло оттеснив меня плечом. – Я аккуратно, обещаю. Секунда дела, а потом желательно сразу баиньки. Чтобы минут через пять-семь с теплым питьем уже в постель. Поняла?
– Нет, – решительно качает головой Воробышек, отводя недоверчивый взгляд от Шибуева. – Хватит с тебя и осмотра, студент. Уж лучше как-нибудь сама.
Она высоко задергивает рукав свитера, видимо, решив для себя четко обозначить будущее место укола, разрывает упаковку ампул и долго вертит в руках бутылочку спирта, не в силах свинтить с нее крышку. Когда и ампула не ломается в слабых пальцах, Воробышек глубоко вздыхает, поворачивается ко мне и тихо просит:
– М-может, тогда ты уколешь, Илья? Пожалуйста. Кажется, мне действительно необходим анальгин – очень болит голова. И я хочу уже уехать отсюда, все равно куда.
Шибуев присвистывает, а я от удивления вскидываю брови.
– Не глупи, Воробышек. Почему вдруг я? – задаю вопрос. – В отличие от меня, Андрей знает, что делает, а вот я в своих действиях не уверен, – хмуро отвечаю на просьбу девушки, стараясь скрыть за холодным ответом неожиданное волнение от ее выбора.
Конечно, мне приходилось в жизни вгонять себе под кожу обезболивающее, и не один раз, но в обращении со шприцом я заметно проигрываю другу. Не может же она этого не понимать?
– Так почему, Птичка?
– Потому что он пьян, – сипит девчонка, положив руку себе на горло, – а ты – нет. И потом, Люков, тебе все равно, я знаю, а он… – она оглядывается на обиженно шагнувшего в сторону Андрюху, затем вновь возвращает ко мне блестящий от горячей лихорадки, затуманенный взгляд. – Он смотрит на меня так, как будто он… как будто я… – Воробышек вконец смущается и замолкает. – Неважно.
– Ясно, – выдыхаю я. – Шибуев? – еще секунду смотрю на потупившуюся девушку и поднимаю глаза на друга. Окидываю новым взглядом приятное черноглазое лицо и глупую отвязную улыбку, от которой обычно девчонки сходят с ума. Странно.
– Аиньки? – откликается парень. Лениво отрывает плечи от стены, о которую успел опереться, и сует руки в карманы. Скалит в кривой усмешке рот. – Что? Отворот мне дала сероглазая, да? – спрашивает с неожиданной грустью. – Дядя доктор может быть свободен?
– Что-то типа того, – соглашаюсь я. – Спасибо, Андрей. Думаю, дальше мы справимся сами.
– Ну и ладушки на вас, раз вы такие гордые! Сами, так сами…
Парень подходит к моему столу, отирает ладонью лицо, прогоняя из взгляда хмель, и что-то размашисто царапает ручкой в одном из лежащих блокнотов.
– Держи, Илья, – оторвав лист, складывает его вдвое и протягивает мне. Я молча прячу бумагу в карман. – Здесь список лекарств и необходимый для ингаляций сбор. Плюс краткие рекомендации по применению. Но это после, утром, а сейчас, – говорит неожиданно серьезно Андрюха, оглянувшись на Воробышек, – жаропонижающее, обильное питье, горизонтальное положение и сон. Много сна – у девчонки налицо общее переутомление организма.
– Береги себя, сероглазая, – он внезапно шагает к Птичке, нависает над ней и проводит длинными пальцами по светлой вьющейся прядке у ее виска.
– Звони, Люк, если что! – бросает мне уже у самой двери и возвращается в шумный зал, оставив нас с Воробышек в кабинете одних.
Когда за Шибуевым закрывается дверь и плечи девушки облегченно опускаются, я отворачиваюсь к столу, открываю ампулу и набираю шприц. Обернувшись к Птичке, смотрю на ее высоко оголенное предплечье и чертыхаюсь про себя его мягкой хрупкости и ее упрямству, заставляющих меня сейчас чувствовать себя одним из последователей небезызвестного Доктора Зло.
Я холодно прошу Воробышек подойти ближе и беру ее руку под плечом в свою ладонь. Провожу большим пальцем по коже, пробуя возможное место укола… Оно буквально опаляет меня жаром, и я больше не медлю. Решительно ввожу лекарство в мышцу и невольно задерживаю взгляд на спокойном лице девушки и поднятых на меня серых, как дождливая осенняя топь, глазах.
«Нежная девочка, – неожиданно всплывает в голове голос Андрюхи, и еще один, смутно знакомый. – И такая терпеливая…»
А, черт! Чтоб тебя, Шибуев!
Женя
Господи! Как долго тянется день! Мне кажется, я не спала вечность! Музыка грохочет и дэнсонирует вокруг меня, мигает яркая подсветка, суетятся какие-то люди, а я бреду вслед за Люковым сквозь многолюдный танцпол, уткнувшись взглядом в обтянутую черной кожей широкую спину, почти не замечая брошенных вдогонку парню приветствий и кокетливых женских взглядов, не веря, что вдруг оказалась здесь.
Мне хочется заткнуть уши и закрыть глаза. Никого не видеть и не слышать, так шумно и пестро в этот миг вокруг. Хочется отыскать в волнующемся море дергающихся человечков вход в темный глухой туннель, затвориться в нем ото всех и приклонить голову у безмолвной стены. Просто забыть обо всем и спрятаться – так я устала, и когда наконец оказываюсь на улице, под звездным холодным небом, то внезапно теряюсь, оглушенная городской темнотой. Неожиданно потеряв из виду высокую фигуру Люкова и не зная, куда идти.
– Эй, дорогуша, не меня ждешь? Свободна? – долетает до меня откуда-то со стороны заинтересованный мужской голос и, прежде чем я понимаю, что он обращен ко мне, и успеваю повернуться на звук шагов, замечаю перед собой размытое движение темного силуэта и слышу отчаянный скулеж какого-то парня, вдруг оказавшегося на земле.
– Эй, Люк, я же не знал! Ты чего? Думал, одна она…
– Простите, это вы мне? – бормочу, пытаясь без очков разглядеть, что случилось, но твердая рука Люкова находит мой локоть и уводит за собой в сторону тихой деловой высотки и выстроившегося перед ней длинного ряда машин.
Мы подходим к уже знакомому мне автомобилю, и Илья открывает передо мной переднюю дверь. Чертыхаясь, словно вспомнив что-то, тут же тянется к замку задней, но я жестом останавливаю его и забираюсь внутрь. Я знаю: за рулем Люков не дерган и уверен, а потому, под его молчаливым взглядом, спокойно сажусь на переднее сиденье и осторожно откидываю затылок на подголовник кресла.
Машина трогается, Илья выезжает из темной улицы на широкий, освещенный ночными огнями проспект, и не спеша ведет автомобиль в направлении моста и набережной. Вокзал в другой стороне, мы оба это знаем, так стоит ли произносить вслух то, что мелькает в мыслях? И все же парень говорит, тихо, хмуро глядя перед собой на трассу, а я вовсе не уверена, понимает ли он вообще, что произносит слова вслух:
– И что мне с тобой делать, а, Воробышек?
Но все равно отвечаю, повернув к нему голову, вглядываясь сквозь падающие в салон длинные тени, в строгий красивый профиль:
– Дать выспаться, Люков. Правда очень хочется. Раз уж ты сегодня добрый самаритянин, дай мне выспаться в обнимку со своим домовым, а утром я уйду.
Он молчит, и я договариваю.
– Наверно, я очень наглая и рушу тебе кучу планов, я понимаю, но ты сам первый начал. А потом, все равно ведь чертежи забрать надо, сам же говорил…
Он коротко смотрит на меня, слегка удивленно, а затем улыбается. Одними уголками губ, но все же по-настоящему.
– Ты серьезно, Птичка? А как же теплая подстилка из газет? Или ты передумала?
Правильно, я вполне понимаю смятение парня от услышанных слов. Все, что я только что сказала, совсем не свойственно мне. Напрашиваться в гости к кому бы то ни было, а тем более к молодому мужчине в полуночное время, не в моих правилах. Этого я никак не ожидала от себя. Но я действительно ужасно устала и плохо себя чувствую, да и не просила Люкова силой уводить меня из магазина – вот чего не было, того не было, – так что позволяю себе быть откровенной.
И еще, я почему-то вспоминаю сердитое лицо Марго, нависшее надо мной, шалую руку смазливого доктора Шибуева, бесстыдно скользнувшую по бюстгальтеру, смотрю на Илью и чувствую неожиданное облегчение просто оттого, что он рядом.
Это странно для меня и так непонятно.
– Я многого не прошу, Люков, – тихо говорю, – сгодится и коврик в прихожей. Только я с тобой после за все рассчитаюсь, хорошо? Ты скажи… когда… – глубоко вздыхаю и закрываю глаза. – Когда… мм… можно… я, наверно… смогу…
И слышу в ответ уплывающее и задумчивое:
– Посмотрим, Воробышек.
Кажется, я несколько раз киваю – «угу» и бормочу – «спасибо». Кажется, даже разуваюсь, стягиваю с себя мокрый свитер, джинсы и что-то надеваю. Кажется, что-то пью. Я плохо понимаю происходящее – все так бессвязно, как в глубоком болезненном сне, где нет ни лиц, ни предметов, есть только больно жалящие сознание мошки и дурацкие расшатанные качели. Кажется, делаю длинный шаг вперед и оборачиваюсь, как вдруг оказываюсь в уже знакомой мне спальне, где такая мягкая постель, а подушка пахнет сумасшедшим мужским ароматом – лесным, спокойным и очень вкусным. Совсем не таким, какой любит Игорь.
Игорь… И вспомнился же вот на больную голову.
Сволочь…
Да-а…
***
– Таня?
– Ну Таня. А ты кто?
– Люков. Помнишь меня?
– А-а, гоблин с длинными руками? Еще бы!
– Нет, тот самый красавчег с улицы Вязов, нанизывающий на скальпель острые язычки. Не груби мне, девочка, пока я не рассердился. Я гоблин злой и недобрый.
– Х-ха! Чего надо, красавчег? Ты время видел? И вообще, номерком случайно не ошибся?
– Не ошибся, не надейся. Воробышек не жди утром, она сегодня у меня переночует и, возможно, задержится на пару дней.
– Что-о? Опять?!.. То есть стой! Как это у тебя, Люков? Женька же на работе!
– Не опять, а снова. Как видишь, ей понравилось. Уже нет. Я ответил на все вопросы? Надеюсь, ты не против?
– Так значит, вы все-таки вместе, да? Ой, только не трави мне байки про ночные лекции, товарисчь, сама практикую. Запал на Женьку, так и скажи!.. Постой, а с каких это пор ты записался в докладчики, Люков? И почему это я вместо того, чтобы говорить с Воробышком, слышу тебя?
– Ты в каком корпусе учишься, любопытная?
– В шестом, а что?
– Ничего. Буду ждать тебя утром в восемь у входа. И не вздумай опоздать, девочка, я спешу.
– Чего?! Ага, счас-с, разбежалась! Я вообще-то на первую ленту и на тебя игнор забить хотела…
– Тогда вместо тебя я встречусь с твоим другом, и игнор тут же прикажет долго жить. Передай ему, пока он рядом от воздержания натужно сопит в трубку, что я найду его, раз уж ты у нас такая пугливая, и поговорю. Очень надо.
– Да что ты хочешь, Люков? В чем дело?! Эй, ты меня слышишь?.. Эй!.. Вот же козел, трубку бросил…
Глава 14
– Домовой? Привет, – я открываю глаза и смотрю на рыжую урчащую морду, осторожно обнюхивающую мой нос. Голоса нет совсем, из горла ползет какой-то жалкий хрип, и кот тут же, навострив уши, выгибает спину и настороженно пятится. Махнув хвостом, спрыгивает с кровати на пол, подходит к притворенной двери и вопросительно поднимает на меня глаза.
«Сколько можно спать? Пора вставать, соня!» – читаю я в этом красноречивом кошачьем взгляде и, высунув нос из-под теплого одеяла, сонно смотрю на серый день за окном, заглядывающий в комнату в прямоугольную щель между задернутыми портьерами, и молчаливое табло часов на стене. Который сейчас час? Неужели позднее утро? Я старательно щурюсь и отрываю голову от подушки…
Что-о? Рывком скидываю с себя одеяло, вскакиваю с кровати и подбегаю к часам. Убираю от лица встрепанные волосы, усиленно моргая. Нет, не показалось – на часах семнадцать двадцать две, близится вечер, и позднее утро, когда мне следовало уйти из дома Ильи, давно позабылось за серым днем. Я по-прежнему в квартире Люкова, в спальне Люкова, в постели Люкова и провела здесь уже черт знает сколько времени!
Господи, это сколько же я спала?!
Я отступаю от стены и растерянно оглядываю комнату в поисках своих вещей. Голова кружится, в глазах темнеет… так и не найдя их, я устало возвращаюсь в постель и клоню голову к подушке, чувствуя пробежавший по коже холодный озноб. Вот так полежать бы еще хоть четверть часика, совсем чуточку, прикрыв глаза и набросив на голову одеяло, но человеческая физиология – штука серьезная, и мой организм настоятельно рекомендует мне проигнорировать это настойчивое желание и немедленно воспользоваться туалетом.
Я вновь встаю и бреду к закрытой двери. Открываю ее, выпускаю на волю из спальни благодарно мяукнувшего кота и уже почти выхожу в гостиную, как тут же вновь запрыгиваю в комнату и захлопываю дверь, чуть не отдавив себе нос.
В гостиной Люкова девушка! Совершенно точно! Одна! Она сидит на диване перед телевизором, откинувшись на высокие, перевитые шнуром подушки, закинув длинные ноги в ярко-зеленых колготах на мягкий пуф и… ест большущее яблоко.
Стоп! Кажется, я уже где-то видела эти желтые бабочки на зеленом фоне и короткую черную юбку. И кажется, даже знаю, кому они принадлежат. Неужели…
Танька?!
– К-крюкова? Ты?! – я осторожно выглядываю из комнаты, пытаясь поправить на переносице неизвестно где оставленные мной очки, чтобы рассмотреть девушку поближе. Шиплю хрипло, положив руку на горло: – Т-ты что тут делаешь?!
Крюкова невозмутимо выгибает брови и тычет пультом в телевизор.
– Вообще-то кино смотрю. А что это только что было, Жень? Ты при виде меня решила взять фальстарт?
– Н-нет, – я выхожу из спальни, останавливаюсь посреди гостиной и с удивлением смотрю на подругу. – Просто не ожидала тебя увидеть вот так… здесь… Тань! – повторяю вопрос. – А как ты тут оказалась?
– Как все, – пожимает плечами девушка и вгрызается зубами в яблоко. Медленно жует фрукт и вдруг вновь тычет пультом в плазменный экран. – Шмотри, Шенька, щас пошелуются! Это ше «Три метра над уровнем неба»! Ммм, Мариоша крашава. Я от него фигею! Да пошмотри ты!
– Та-ань!
– Ну шего? – возмущается девушка. Натужно проглатывает яблоко и неохотно отрывает взгляд от телевизора. – Как все оказалась! Сначала от общаги автобусом добралась, а потом по дорожке ножками, ножками, нашла подъезд, квартиру, и вот я тут. Правда, какая-то старушенция убогая из десятой квартиры меня проституткой валютной обозвала, представляешь? Но я ей так дверь в квартиру ногой впечатала и пообещала расквасить шнобель в клюкву, что, думаю, она теперь дважды котелком дырявым поразмыслит, прежде чем облекать свои похабные мыслишки в словарные выражения. У, кошелка старая!.. Ой, Женька, ты только посмотри! Я не могу! Какой пресс у этих мальчиков, какие кубики! Все! Немедленно шлю Серебрянского в тренажерку! Завтра же! А что, пусть качается. Ему со мной на море летом ехать, между прочим, оттенять, так сказать, мою неземную красоту, а он весь как гусь мягкотелый. Хоть отдохну вечерок без его внимания, а то достал со своей любовью!.. Слу-ушай, Женька, – Танька вновь вгрызается в яблоко, закидывает ногу на ногу и таращится в экран, – а Люкофф, мм, как? Лушше Мариошы?
– Что? – я непонимающе смотрю на нее.
– Ну как тебе Люков вообще, э-э, по десятибалльной шкале? Похоже у него, в отличие от Вовки, все кубики на месте. Так как? Ничего себе парниша?
– Чего? – шепчу я.
– Я смотрю, вы практикуете переодевание? – не унимается девушка и тычет в меня пальчиком с зеленым ноготком. – Хм, пляжные шортики? А ничего так, Воробышек, миленько. Наверно, этот вампирюга темноглазый для тебя их как от сердца оторвал, да? А еще просил меня шмотки привезти, мол, надеть тебе бедной нечего. Врун несчастный!
Я следом за Танькой опускаю глаза и смотрю на длинную светлую футболку, надетую на меня задом наперед, и выглядывающие из-под нее широкие хлопковые шорты до колен. Мужские шорты, явно принадлежащие хозяину дома.
Ого! Это что же, я так обнаглела, что попросила у Ильи одежду для себя? Не помню такого.
– Так как? – довольно скалится Танька. – Подошли Илюшке твои кружевные бикини, а, Жень? Или он предпочел винтажный свитер? Представляю, каким он в нем перед тобой красавчиком валялся! А БДСМ было? Признавайся, Женька! А то он с виду, мм, такой брутальный чел, прямо до дрожи. Одни глазюки карие чего стоят! Точно не мой Серебрянский.
– Крюкова, ну какие бикини? С ума сошла? Какой жесткий секс? Вот подожди, я сейчас сбегаю в туалет, – обещаю, поспешно отступая к ванной комнате, – а потом вернусь и задушу тебя, поняла? Если ты не понимаешь, что такое дружеская рука помощи и обычное человеческое сочувствие, то…
– Ой-ой! Только не надо нам сирым-убогим о вашем высоконравственном! – кривится девушка, встает и с огрызком в руке топает на кухню. – Не надо о бедных дельфинах в море мокром! – крутит пальчиками в воздухе. – Я не вчера родилась, не заливай, Воробышек! Могла бы и сказать подруге, что у вас с Люковым шуры-муры не детские, а то учится она!
Я умываюсь, чищу зубы и расчесываюсь расческой хозяина. Выхожу из ванной и вижу в проеме кухонной двери Крюкову, цедящую из чайника в чашку крутой кипяток.
– Вот если бы кое-кто не устраивал в нашей общей комнате внеплановые свидания, – говорю сердито, прислонившись плечом и виском к стене (у меня вновь кружится голова), – то я была бы сейчас не здесь, а в общежитии. И, возможно, не лишилась бы работы.
Девушка ссыпает в чашку содержимое какого-то лекарственного пакетика, размешивает, затем идет ко мне, решительно сажает на диван и вручает в руки горячий напиток.
– Сядь, Женька, на тебе лица нет, и пей! – говорит с укором. – До дна! Доработалась, хватит! Как ты еще ноги не протянула с таким-то графиком? И потом, я не пойму, тебе что здесь, плохо? – возмущенно фыркает и округляет глаза. – Нашла с чем сравнивать! Ты еще скажи, что у Люкова хуже, чем в нашей холодной общаге! Да я такую шикарную плазму, как в этой квартире, только в супермаркете электроники и видела! Чего тебе надо-то?
– Хуже, Тань, – удивляюсь я словам подруги. – Я здесь в гостях и стесняю парня. Тем более что сама к нему напросилась, если быть честной. Кстати, – спрашиваю вдруг, порываясь встать, – а чего это мы с тобой расселись в чужом доме, как две клуши на завалинке? Нам же, наверно, пора уходить? И где, вообще-то, Илья?
– Тпру-у, лошадушка! – тормозит меня Крюкова, возвращая на диван. – Он передо мной не отчитывался, «где». Сказал только, чтобы я тебе лекарств купила и вещи привезла, пока ты здесь за котом смотреть будешь. Дал ключ и сообщил, что вернется через несколько дней. Ах да, деньжат отвалил с барского плеча нехило – вон, на комоде лежат. И все это, конечно же, только из чистых высоконравственных побуждений, – закатывает глаза Танька. – Х-ха! Так я тебе и поверила!
– Постой! – я смотрю на девушку, широко открыв глаза. – Как это: пока я здесь буду? – изумленно переспрашиваю. – Я не могу. У-у меня же учеба!.. И с работой надо что-то решать. Да и не мог Люков вот так запросто меня у себя оставить. Он же меня почти не знает…
– О-ой! – всплескивает руками Танька. – Не смеши мои бока, Женька! А чего тебя знать-то? – искренне удивляется. – У тебя лицо, как детский букварь. Сплошной наив, читай – не хочу! Я уже молчу о двух совместно проведенных ночах. Что ты решать надумала? Какая учеба-работа? Посмотри на себя – дохлую панночку краше в гроб кладут! Тебя еще дня два как минимум лихорадить будет. Прекрасно мог, я лично Люкова одобрямс! И вообще, Воробышек, чего ты упираешься? Мужик сказал – значит так тому и быть!
Я отрываю ладонь от пульсирующего виска и моргаю на Крюкову.
– К-какой еще мужик?
– Твой, – невозмутимо улыбается Танька. – Ах да, – подскакивает с дивана и несет из прихожей какую-то бумажку. – Ты пока тут спала, дружок Люкова заходил, Андреем представился. Симпатичный такой, чернявый. Сказал, что справочку тебе нарисовал до конца недели, со всеми необходимыми печатями, так что… Та-ак! – Танька внезапно хватает меня за руку и тянет в спальню. – А ну-ка марш в кровать, подружка! Ишь, разволновалась она! Еще бухнешься в обморок, а мне потом сиди с тобой, приводи в чувство. У меня сегодня планы не на тебя, а на Серебрянского, так и знай! Стой! – она вдруг так резко останавливается и разворачивается ко мне лицом, что я утыкаюсь в девушку лбом и закрываю глаза. – Ты же не ела ничего! Жень?
– Да все нормально, Крюкова, – спешу успокоить ее. – Я не хочу, правда. Мне бы полежать.
– Слушай, Тань, – прошу подругу, когда мы заходим в спальню, я забираюсь под одеяло, а она начинает настойчиво махать перед моим лицом каким-то спрей-баллончиком. Упорно пытаясь впрыснуть из него в мой рот лечебную гадость. – Ты мне ноутбук принеси, ладно? И конспекты. И пожалуйста, не говори девчонкам в общежитии, где я. А то разнесут по универу небылицы, а Люкову неприятности…
Лекарство горько-сладкое, так и хочется его выплюнуть или запить водой, но я через силу глотаю жидкость, опускаю голову на подушку и вновь размыкаю губы для вздоха.
– Ну-у, – поджав губы, хмуро выдыхает Танька, – не скажу. – И тут же осторожно добавляет. – Остальным. А Маринке и Аньке я уже сказала! И не смотри на меня так, Женька! Что здесь такого? Пусть знают, какого ты себе классного парня отхватила, а то эта мисска-Лиззка ему проходу не дает и себе цены не сложит. Маринка с ней в группе, она меня утром с Люковым видела, пристала с расспросами, короче… – уныло обрывает поток бессознательного Крюкова и грустно садится на постель. – Короче, поздно пить «Боржоми», подруга. А ноутбук я принесла.
– Та-ань, я тебя убью.
– Ай, – отмахивается угрюмо Танька, – напугала, Воробышек. Я бы себя сама убила, если бы мне за это ничего не было. Вот интересно, – забирается с ногами на постель и заботливо подтыкает подо мной одеяло. – Скажи, Жень, а тебе Люков снился? Нет, не дома или в общаге, а вот здесь? На этой подушке?
Я еще обижаюсь на нее, а потому спрашиваю недовольно, разлепив один глаз:
