Дмитрий Янковский
Разбудить бога
Отнять, украсть, поиметь прибавочную стоимость – можно называть как угодно. Важно лишь то, что каждый человек может заработать весьма ограниченное количество денег. Чтобы сконцентрировать значительные суммы в одних руках, надо просто отнять у каждого из людей какую-то часть его заработка. Именно украсть, иначе никак не получится. Ты ведь не можешь сам выделить тепла на миллион долларов! Поэтому фраза «заработать миллион долларов» абсурдна в принципе. Такие деньги можно только заиметь. Заставить, вынудить, уговорить очень многих людей отдать тебе часть своего, заработанного. При этом важно самому не затратить никакого труда. Поскольку если сам затратишь, значит, у тебя тоже кто-то отнимет часть. При больших суммах эта процентная доля может оказаться чудовищной. Важно просто брать деньги – у одних за право работать на тебя, у других за право пользоваться их рабочей силой.
При такой системе ничего не получится с островом в океане и радостью от него. То есть остров, конечно, купить будет можно, но радость от него испытать ты уже не сможешь. Сколько удивления и разочарования я видел по этому поводу! Хотел вот Влад новый спортивный «Мерседес». А когда украл на него, тот уже показался ему вполне обычным, не стоящим особого внимания. Теперь ему хочется шестисотый «Е-класс», но я знаю, что когда Влад украдет на него, то и тогда радости он не испытает. Захочется «Майбах».
Ценность мира, в который я неожиданно попал во сне, состояла именно в том, что здесь было не только море, солнце и горячий песок, но и радость от них. Острая, щемящая, как оргазм. Только оргазм не может длиться так долго. За деньги можно купить любую вещь – это правда. Можно купить здоровье, дружбу, любовь. Тоже факт. Вот только радость за них не купишь. При каждой покупке ты ощутишь не радость, а разочарование от факта потраченных впустую денег. Потому что без радости – все впустую. И ничего с этим сделать нельзя, и отказаться от денег уже нельзя, поскольку с отказом от них ты ввергнешься в такую мрачную пропасть, которая, по всей видимости, и является проекцией ада на нашу реальность.
Я лежал на горячем песке, лениво философствовал и наслаждался чуть ощутимыми касаниями ветра. Было тихо – птиц в этом мире, очевидно, не было, иначе в небе то и дело вскрикивали бы чайки.
«Жаль, что проснусь», – подумал я.
Открыв глаза, я заметил чуть поодаль скалистый выступ, метров на десять вдававшийся в море. Его можно было принять за древний, разъеденный морем причал, но я знал, что это не так. Строить его здесь было некому.
Я встал и направился к скалам. Приблизившись, заметил несколько темных гротов – невысоких, в полный рост не войти. И тут же снова меня как из ведра окатило острым чувством тревоги. Ощущение настолько не вязалось со спокойствием и безопасностью здешнего мира, что напугало меня больше, чем следовало. Я остановился и попытался понять, что могло вызвать такую волну недоброго предчувствия, но она тут же откатилась, снова оставив после себя ровное счастливое спокойствие.
«Ну и дела!» – подумал я, решив действовать более осторожно и не расслабляться.
Гроты, кажется, располагались не только выше уровня моря, но и ниже, поскольку время от времени от скал доносились мощные выдохи, словно огромный морской зверь отфыркивался, вынырнув из пучины. Такой звук создают волны, выбивая воздух из полостей в скалах.
Песок кончился, под ногами сначала захрустела мелкая галька, затем начали попадаться камни покрупнее. Я пожалел, что скинул ботинки – голыми ступнями не очень-то приятно было прикасаться к твердым колким поверхностям. Уже хотел возвращаться назад, но тут до слуха донесся приглушенный женский стон. Достаточно, впрочем, явственный.
Воображение тут же нарисовало умирающую от жажды девушку со связанными позади руками и спутанными ногами. У меня сердце кольнуло – почему-то сразу подумалось о Кате. Тут уж не до острых камней! Чуть ли не бегом я кинулся к скале, в которой виднелись три пещеры. Одна совсем маленькая, в такую только на четвереньках можно протиснуться, да и то с трудом, другая хоть и высокая, но совсем не глубокая. А вот третья была заполнена тьмой. И только я принял решение в нее заглянуть, изнутри снова донесся женский стон, чуть громче первого.
Оружия у меня не было, пришлось снять рубашку и завернуть в нее камень, получив нечто вроде увесистого кистеня. Так я ощутил себя гораздо увереннее, выдохнул и заглянул в пещеру.
Внутри было темно, поэтому мне понадобилось около секунды, чтобы зрение хоть чуть-чуть адаптировалось. Однако я сразу успел заметить, что пол пещеры засыпан толстым слоем песка, нанесенного волнами во время штормов. Глаза быстро привыкали к полумраку, и наконец я разглядел в глубине пещеры молодую рыжеволосую женщину в золотистом открытом купальнике, лежащую на зеленой махровой подстилке. Ни руки, ни ноги у нее не были связаны. Ничего не замечая вокруг, она мастурбировала, широко разведя согнутые в коленях ноги и запустив пальцы под плавки. Глаза ее были плотно зажмурены, грудь высоко вздымалась, а пальцы свободной руки то сжимались в кулак, то расслаблялись. Мне стало так неловко, что покраснели щеки.
Я поспешил убраться подальше от пещеры, но, стоило мне обернуться, как я нос к носу столкнулся с Северным Оленем. Хотя «нос к носу» было не совсем точным выражением – чуткие оленьи уши не поднимались выше моей груди. Я опешил не меньше, чем когда увидел незнакомку в пещере, – уж очень плохо вписывался Северный Олень в жаркий приморский пейзаж. Но его хоть стесняться не надо было.
– Это Алиса, – негромко сказал Олень. – Там, в пещере.
Я не знал, что на это ответить, но в голосе сказочного персонажа мне послышалась невыразимая грусть. Мало того, за всю свою жизнь я не знал ни одной женщины по имени Алиса.
– Давай отойдем, – предложил я, снова услышав из пещеры приглушенный стон.
– Да. Если хочешь, можешь на меня опереться. А то камни колкие.
Надо же! Раньше я от него такой заботы не слыхивал. Что-то кардинально изменилось в сказочном королевстве. Один раз пришлось босыми ногами по льду топать без всякой помощи, а тут на тебе – обопрись. Однако разрешением я воспользовался. Шкура Оленя была не просто теплой – горячей.
Мы отошли метров на тридцать от пещеры, почти до брошенных мною ботинок. Я заметил, что Олень почти не проваливается в песок – его копыта были не хуже верблюжьих приспособлены для ходьбы по рыхлому грунту.
– Что это за мир? – напрямую спросил я.
– Одна из сфер, – ответил Олень не менее грустным голосом, чем до этого. – Мир сна Алисы.
– Не понял. Ты хочешь сказать, что эта женщина, засыпая, всегда попадает в один и тот же мир?
– Конечно. Я же говорю, это Алиса.
Как будто это что-то могло объяснить! Но я по опыту знал, что уточнениями от Оленя ничего не добиться. Хоть убейся. Любые его разъяснения будут еще туманнее, чем первоначальная фраза. Факт.
– Это одна из ее привилегий, – продолжил Олень. – У нее их несколько.
– А я, получается, пребываю здесь незаконно?
– Да нет, что ты… – Олень потрусил головой, отгоняя быстро слетевшихся мух. – Это я открыл тебе путь сюда. Имею право. Надо ведь было как-то познакомить тебя с Алисой.
Я кашлянул. Создалось ощущение, что Олень не понимает щекотливости ситуации, в которой состоялось знакомство.
– Она-то меня не видела, – пожал я плечами.
– Это хорошо, – невозмутимо ответил Олень. – Я так и хотел. Поэтому выбрал именно это место и время.
Со стороны скал донесся звонкий женский вскрик. Я сделал вид, что ничего особенного не слышал. Далось мне это с некоторым трудом. Краем глаза я заметил, что Олень тоже вздрогнул.
– Давай отойдем в степь, – предложил он. – Только забери ботинки. Поскорее, если можно.
Нежелание оказаться в дурацкой ситуации значительно способствовало моей расторопности – я схватил ботинки и рывком вспрыгнул на невысокий обрыв. Олень ловко, как горная коза, повторил мой трюк.
– Чуть дальше, – подсказал он. – Все, достаточно.
Здесь, в десятке шагов от песка, мух было больше. Я не удержался и несколькими взмахами отогнал их от Оленя. Хвост у него был слишком короткий, чтобы самостоятельно справиться с этой задачей.
– Спасибо, – поблагодарил он.
Краем глаза я заметил на скалах какое-то движение. Обернулся и увидел Алису в золотистом купальнике. Она вышла на созданный природой пирс, высоко подняла руки и потянулась, как кошка, сощурившись в небо. Упругая гладкая ткань купальника сияла на солнце, оттеняя смуглую кожу девушки, а ярко-рыжие волосы факелом полыхали на голове. Стрижка была короткой и очень индивидуальной – выдавала значительный труд стилиста. Артистка? Модель? Да нет, модели все деревянные, словно им швабру до предела загнали в задницу, а эта подвижная, как язык огня. Спортсменка? Но разве они так ухаживают за волосами?
Она была так красива, что сердце кольнуло болью – острой, как пламевидный клинок криса. В горле застрял ком, пришлось сглотнуть. Алиса разбежалась в три длинных шага и нырнула с пирса, выставив руки вперед. Было видно, как ее змеистое тело скользнуло вдоль песчаного дна, оставляя след из вихрящихся голубых пузырьков. На коже девушки и на золотистом купальнике переливалась сетка водяных бликов.
Вынырнув метрах в десяти от берега, Алиса поплыла вразмашку с удивительной скоростью. Еще пара десятков гребков, и она удалилась совсем, только ярко-рыжий сполох качался теперь среди волн.
– Присядь, – посоветовал мне Олень.
Я сел в траву, стараясь остаться незамеченным для Алисы.
– Она знает одну очень важную вещь, – сказал Олень, принюхиваясь к кустику голубоватой махровой полыни. – Кроме нее, никто. Так что тебе придется войти с ней в контакт.
– В реальности?
– Да, когда проснешься.
– Ты подскажешь, где ее искать?
– Нет. Я не знаю. Но будь спокоен, она сама изо всех сил постарается найти тебя. У нее это должно получиться. У нее есть средства. Только будь осторожен.
– В смысле? Она попытается меня убить?
– Вряд ли. У нее другие задачи. Но если у нее сразу не получится достичь цели, она может пойти на крайности. Даже на убийство. И поверь мне, она хорошо умеет справляться с этой задачей. По крайней мере, у нее есть некоторый опыт, так что не вздумай ее недооценить. Будет плохо, если она тебя убьет.
Он сорвал губами несколько горьких травинок, задумчиво пожевал. А у меня испортилось настроение. Что-то много врагов завелось у меня в последнее время. Сначала невидимка, теперь эта таинственная Алиса с непонятными целями… Эта хоть привлекательная. Но радости от этого мало, поскольку привлекательный противник сразу имеет над тобой преимущество. У меня возникла мысль спросить насчет невидимки и причин, по которым он на меня напал, но не было ни малейшей уверенности, что Олень ответит. Считал бы нужным, сам бы об этом заговорил.
– И еще я хотел сказать тебе спасибо, – неожиданно добавил он уже не таким замогильным тоном, как прежде.
– За что? – удивился я.
– В своей сказке ты назвал меня добрым волшебником. Это приятно.
– Вот как? – Я не смог сдержать улыбку. – Никогда не думал, что мифическое существо, снящееся мне иногда, может испытывать такие сентиментальные чувства.
– Почему?
– Не знаю, – развел я руками. – Честно. Но я рад, что тебе понравилось.
Я посидел немного, глядя, как в море мелькает яркий факел волос Алисы. Оленю полынь, очевидно, понравилась, и он решил слегка подкрепиться.
– Я хотел встретиться с тобой раньше, – сказал он, шевеля губами. – Там, в осеннем лесу. Помнишь, где падали листья?
– Мне не понравился тот мир, – признался я.
– Почему?
– Ну не знаю. Вообще-то осень я люблю. Но за ней приходит зима и лето, это дает надежду. А тот мир пронизан оглушающей безысходностью.
– Да. Это особый мир.
– Особый? – насторожился я.
– Без сомнений. Тот мир – проекция всех слоев реальности на одну плоскость.
– Как это?
– Очень просто. Вот в этом мире всегда лето, везде степь или море. И нет людей. В сфере взаимодействия всегда ливень и лес. Кроме того, есть множество других миров. Часть из них – сферы сна, часть так, просто. Все они разные, в каждом свои законы. Но все они проецируются на одну плоскость, создавая некий усредненный мир. Для наглядности: свет, проникая через желтое стекло, оставит на белой плоскости желтое пятно. Если стекло будет синим, то и пятно будет синим. А если сложить стекла вместе, какого цвета будет пятно?
– Зеленого, – ответил я. – Цвета смешаются.
– Верно. Мир, в который ты попал в ту ночь, является белой плоскостью, на которую проецируются свойства всех слоев реальности. Изменения в любом из миров вызывают изменения и в том мире. Когда-то там было лето. А еще раньше весна.
– Ты хочешь сказать, что в настоящий момент усредненное состояние всех реальностей выглядит как беспросветная осенняя тоска?
– Вне всяких сомнений, – Олень снова помотал головой, отгоняя мух. – Вселенная умирает.
– Это естественно, – пожал я плечами. – Всему на свете рано или поздно приходит конец.
– Я не о том, – ответил Олень. – Агония уже началась. Когда-то мир становился с каждым днем все лучше, но теперь лучше уже не будет, поскольку пройдена точка наивысшей энергии. У любого процесса есть расцвет, кульминация и закат. Кульминация этого мира в прошлом. Все. Наступает поздняя осень. И люди сыграли в этом не последнюю роль.
И действительно вдруг наступила осень. Мы с Оленем оказались в том самом пожелтевшем лесу, на краю той самой поляны. Моросил дождь. Медленно падали листья. Я поежился и опустил закатанные штанины.
– Погоди! – Я испугался, что Олень пропадет или я проснусь и не узнаю чего-то очень важного. – Ты сказал о роли людей.
– Тебя это волнует? – Олень поднял морду. – Как странно… Беда как раз в том, что люди стали никому не нужны. В том числе и самим людям. В том числе и сами себе. Никому ничего не нужно. Кроме денег.
– Разве что-то изменилось? – удивился я. – Разве раньше было не так?
– Конечно. Раньше мир был пестрым, как лоскутное одеяло. В каждом месте, а их было много, люди ценили разные вещи. В Римской Империи тоже деньги ценились превыше всего, но варваров в лесах было куда больше. Для них деньги не значили ничего. Они ценили то, что называли доблестью. Были и другие. Для кого-то что-то значила любовь, для кого-то что-то значил талант. Для кого-то бог не был пустым словом.
– Постой! – помотал я головой. – Сейчас тоже есть люди, которые ценят талант и любовь.
– Нет, – грустно заметил Олень. – Мир уже не такой пестрый. Осталось всего три или четыре лоскута, в которых ценятся разные вещи – красота, сила, страсть. Но большую часть вашей реальности заполонило желание денег. Ими измеряется все. Даже талант – за сколько можно продать творение или сколько на него было затрачено. Даже красота. Даже жизнь.
– Но далеко не все люди измеряют окружающее таким мерилом!
– Ну и что? – Олень посмотрел на меня тем же взглядом, каким иногда смотрела Зинаида Исаевна. – Сколько бы ни было, осталось их слишком мало. Порог перейден. Баланс нарушен. Все. Видишь, как падают листья? Надо уметь наслаждаться и такой красотой.
– Думаешь? – зло спросил я.
– Ничего другого не остается. И чем дальше, тем будет хуже. Агония человечества будет очень тяжелой. Болезненной. Люди никому не нужны. Даже себе. Они выкашивают друг друга в войнах, взрывают себя в толпе, выкидывают друг друга из окон, чтобы завладеть квартирой, а потом продать ее. Накачивают себя наркотиками, чтобы упасть красиво, как эти листья. Даже дети уже никому не нужны. Их попросту перестали рожать. Люди подсознательно чувствуют, что миру приходит конец.
– И ничего исправить нельзя? – с напором спросил я.
– Когда тебе снится кошмар, ты что-нибудь можешь исправить? – Олень посмотрел мне в глаза так, что я испугался до ледяных мурашек. Это не было взглядом травоядного. Это не было взглядом хищника. Нет! На меня через черные глаза Оленя смотрел какой-то древний демон, я ощутил это совершенно явственно.
«Ни хрена себе добрый волшебник!» – ужаснулся я, вываливаясь из сна.
Наверное, я вскрикнул, потому что, когда открыл глаза, Катя встревоженно приподнялась на кровати.
– Что с тобой, Саша? – спросила она.
– Ничего. Кошмар.
– Опять? – напряглась она. – Сфера взаимодействия?
– Нет, – ответил я. – Просто кошмар.
– Честно?
– Да.
За окном светало. Я уткнулся в подушку и снова заснул.
Глава 5
Стекла
Окончательно мы с Катькой проснулись около двух часов дня. Макс давно бодрствовал, что понятно было по гулким взрывам и коротким автоматным очередям, доносившимся из гостиной, где стоял домашний кинотеатр. Иногда звенели падающие гильзы.
– Хорошо, что эта ужасная ночь позади, – Катька обняла меня и прижалась щекой к плечу. – Хочешь соку?
В гостиной шарахнуло особенно сильно, взвизгнули осколки, посыпалось откуда-то битое стекло и кирпич.
– Томатного, – ответил я. – Когда плохо высплюсь, это единственное средство, способное привести меня в чувство.
Кто-то сдавленно крикнул за дверью, звонко лязгнул затвор.
– Знаю, – улыбнулась она.
Мы встали, оделись и направились в столовую. Проходя через гостиную, я махнул Максу.
– Сань, ты обещал отвезти меня в тир! – оторвался он от экрана.
– Отвезу, – подтвердил я.
Фильм шел новейший, наверняка из тех, что я привез от Гоги-пирата три дня назад. Очевидно, по сюжету назревала танковая атака, если бронированные машины, со свистом висевшие над выжженной землей, можно было назвать танками. С натяжкой можно, наверное.
В холодильнике отыскалась запотевшая банка итальянского томатного сока. Не из тех, на пакетах с которым гордо красуется надпись «без консервантов», а действительно натуральный продукт. Двадцать долларов за банку – достаточная гарантия того, что не будешь пить всякую рекламируемую дрянь.
Катька взяла телефон и принялась звонить Анечке – нашему домашнему доктору. Выпив сок, я достал из холодильника вчерашние суши с осьминогами и начал выкладывать их на поднос. Полгода назад у нас была кухарка, но вскоре мы от ее услуг отказались – по тем же причинам, что и от услуг многих наемных работников. Проще через Интернет заказывать еду в японском ресторане, чем связываться с трясущимися от жадности агентствами, предлагающими работников. Меня раздражало, что любой бизнесмен средней руки и выше мечтает получать деньги, ничего не давая взамен. В Москве это превратилось в какой-то спорт. Получится или нет? Сколько раз надо пообещать дать денег, а потом кинуть, чтобы человек перестал работать? Кто-то в этом спорте выигрывал по очкам, кто-то проигрывал, получив выстрел в голову, но сама игра не прекращалась. Однако больше всего меня напрягало то, что мы с Катькой теперь в этом спорте стали едва ли не чемпионами. Правда, лично у меня это не вызывало никакого азарта.
– Я договорилась с Анечкой на три, – сообщила Катя, кладя телефонную трубку. – Успеем?
– Должны, – кивнул я.
Мы перекусили, после чего я позвонил Пашке и велел готовить машину, а сам занялся выяснением подробностей вчерашнего покушения. Для этого надо было задействовать нашу собственную службу безопасности. Я набрал номер Эдика.
– Саша? – спросил он несколько удивленно. Я в последнее время редко к нему обращался, не было повода.
– Да. У меня тут очень щекотливое дельце.
– Зинаида рассказывала. С ментами проблемы?
– Нет. На это забей. Наоборот, я хочу сам создать им некоторые проблемы. Короче, надо у них изъять жмурика и кинжал, которым он меня чикнул. Это важно.
– Изъять?
Я ожидал удивления в его голосе, но услышал лишь легкое напряжение. Нервы у Эдика были, наверное, из хромированной стали.
– Именно так, – подтвердил я. – Изъять. Жмурика из криминального морга, а кинжал из хранилища вещдоков.
– Саш, ты понимаешь, как это сложно?
– Понимаю. Поэтому обращаюсь к тебе, а не к Ахмаду. Тебя мне рекомендовали как человека, для которого нет ничего невозможного в его области.
– На понт и на слабо меня, Саш, брать не надо. Обидно ведь! Что я, пацан какой? Если ты не шутишь, то возникает вопрос цены.
– Хочешь, я тебя удивлю? – улыбнулся я.
– Валяй.
– Бюджет на это дело не ограничен.
– В смысле? Лимон, что ли?
– Нет, Эдик. Вообще не ограничен. Постарайся уложиться в пятерочку, но если не выйдет, я еще подтяну средства. Но отчет потребую по каждому шагу и за каждую копейку, чтобы ты поскромнее кидал себе на карман.
– Ты меня сегодня второй раз обижаешь.
– Забей, Эдик. Меня вчера так сильно обидели, что ты уж как-нибудь переживешь. Веришь?
– Ладно, не грузись.
– Добро. Берешься?
– Без вопросов. Хочешь, я тебя тоже удивлю?
– Валяй.
– Пятерочка мне не нужна. В лимон уложусь.
– А смысл?
– Вопрос чести.
– Что?! – ему и впрямь удалось меня удивить.
– Понимаешь, если я с этим делом справлюсь, моя репутация укрепится, – ответил Эдик. – Это почти меркантильный интерес. Ты ведь сам потом снова обратишься ко мне, а не к Ахмаду.
– Почти меркантильный?
– Почти. Есть ценности подороже денег.
– Да ну, – поддел я его, желая выяснить, что он думает по этому поводу.
– Вот тебе и ну. Это Ахмад или Сулейман могут с лохов просто взять денег, а работу сделать спустя рукава. Я нет.
– Почему? Это что-то новое на рынке труда.
– Нет, Саш. Это старое. Новое – то, что делает Ахмад. Поглядим еще, кто дольше продержится, как ты говоришь, на рынке труда.
– Какая разница, кто сколько продержится? Они за год нахапают больше, чем ты с такими принципами за десять.
– Может, и так. Но у меня два сына. Не знал? Хотелось бы передать им дело с хорошей репутацией. А что касается денег… Ты ведь мне позвонил по миллионному делу, не к Ахмаду.
«Вот это номер, – подумал я. – Может, не так все плохо в мире, как мне казалось? Погорячился Северный Олень, точно погорячился. Возможно, нашему престарелому миру до агонии еще далеко».
Я продиктовал Эдику фамилию следователя, который меня допрашивал, и велел работать оперативно.
– Зачем тебе труп? – спросила Катя, присев на диван.
– Исследовать, – серьезно ответил я. – Хотя нет, вру. На самом деле не хочу, чтобы этот жмурик лежал в ментовке.
– А смысл?
– Не знаю. Кать, что-то происходит вокруг нас, что-то очень странное. Я бы сам хотел разобраться. Без ментов, без чужих экспертов и, уж конечно, без вмешательства ученых из Академии наук.
Я подумал, стоит ли Катьке рассказывать о приснившемся. Что рассказать, а что утаить?
– Мне сегодня Олень приснился, – признался я.
– Тот самый?
– Да. Но вообще сон был настолько странным, что я не понял, на чем он основан. Реальный это был контакт с некой сущностью или только проекция моего воображения.
– Рассказывай, – потребовала она.
– Мы с Оленем говорили о гибели мира. Тему начал он. А потом он так посмотрел на меня… Кать, я во сне до судорог испугался. Его глазами на меня глянул какой-то жуткий доисторический демон. Я вот сейчас вспоминаю, и мурашки по коже. И теперь вообще не понимаю, что собой представляет этот чертов Олень.
Слово «чертов» снова вызвало на спине волну ледяных мурашек, а сердце неприятно заныло в груди.
– Мне кажется, это отображение какой-то части твоего подсознания, – предположила Катя. – Проявляющаяся во сне.
– У меня тоже до сегодняшнего дня это была версия номер один. Сейчас сомневаюсь. Не мог я такого придумать.
– Мог, – успокоила она меня. – Ты же спал, а сон разума всегда рождает чудовищ. У нас столько всего внутри! Миллиарды лет эволюции оставили свои следы. Почти стертые, но не до конца. Где-то в глубине нашего естества, на генном уровне, мы запросто можем помнить рев хищных динозавров.
– Нда… – вздохнул я. – Но грибница, растущая из трупа, – это произошло не миллиард лет назад, а вчера. Беспокоит меня эта хрень. Честно.
– Меня тоже, – ответила Катька. – Но надо ехать, Анечка ждет. Грибница грибницей, но если клинок был отравлен, это представляет более значимую опасность на данный момент.
– Согласен. – Я кивнул. – Поехали. Только давай Макса возьмем, я его обещал в тир завезти.
– Это еще зачем? – напряглась Катька.
– Он меня вчера огорошил. Говорит, что я когда-нибудь стану старым и не смогу стрелять из винтовки. Поэтому, если он не научится, некому будет тебя защитить от злых колдунов.
– Чисто мужская позиция, – фыркнула Катька. – А я, значит, сама о себе уже не в состоянии позаботиться?
– Ты к тому времени тоже будешь старой, – улыбнулся я.
– Очень смешно.
Она фыркнула и встала с дивана.
Анечка заведовала крупной частной клиникой на севере Москвы. Пашка повез нас не по шоссе, а боковыми улочками, чтобы не увязнуть в пробках. Благодаря ему до клиники мы добрались минут за сорок. Я бывал здесь несколько раз осенью, когда Макс болел, но сейчас тут многое изменилось. Охраны на въезде стало побольше, и оружие у них стало посолиднее – импортные пистолеты-пулеметы вместо дробовиков. «Стечкин», которым я полгода назад вооружил Пашку, пришлось сдать на посту, получив взамен алюминиевый номерок.
Корпуса клиники тоже частично реконструировали. Добавилось затемненных зеркальных стекол, никелированных труб и автомобильных пандусов для подъезда к самому входу. Пашка заехал по одному из них и остановился у дверей. Я выбрался на очищенный от снега асфальт, ежась от пронизывающего холода.
– Макс, побудешь с Павлом? – спросила Катька у сына, выходя следом. – Мы с Сашей одни быстрее управимся.
Они что-то еще говорили, но я не расслышал. Мое внимание привлекло нечто важное, чего я никак не ожидал увидеть так скоро. Внизу, метрах в тридцати от нас за прутьями забора, в толпе на тротуаре мелькнул огненно-рыжий сполох. Не только волосы незнакомки, но и ее длинношерстная шубка была ярко-рыжего цвета.
«Так-так, – подумал я. – Сон в руку. Алиса?»
Конечно, это могло быть и простым совпадением, но я был почти уверен, что рыжая девушка в толпе – Алиса из сна. Это меня не на шутку встревожило, поскольку я не знал, чего ожидать от ее появления. Но ничего не произошло. Заметив мой взгляд, она смешалась с толпой и скрылась из вида.
– Что там? – настороженно поинтересовалась Катька, проследив направление моего взгляда.
– У меня паранойя, – соврал я. – Повсюду чудятся снайперы.
– Тебя же резали, а не стреляли. – Она зябко поежилась и подняла воротник белой шубы.
– Привычка, – пожал я плечами. – Пойдем.
Мне было стыдно за вранье. Надо было Катьке обо всем рассказать, но я был уверен, что ей не понравятся снящиеся мне рыжие незнакомки. Точнее, не сами незнакомки, а тот факт, что они мне снятся. Не хотелось ее расстраивать попусту.
Мы поднялись на третий этаж, где нас встретила Анечка.
– Привет, – улыбнулась она, открывая дверь в кабинет. – Давайте-ка раненого сюда.
Катька уселась на кушетку, а я разделся и улегся спиной кверху на операционный стол.
Анечка осмотрела повязку, вздохнула.
– Так-так… – Она осторожно сняла бинт с раны. – Ох эскулапы… Кто же так зашивает? Им бы так зашить одно место! Потерпи, не дергайся.
Она вызвала ассистентку и попросила принести какие-то инструменты.
– Вовремя приехали, милые мои, – сказала Анечка. – Если бы края раны в таком виде срослись, шрам бы остался как от удара серпом. Сейчас укольчик сделаем, и я подправлю шов. Совести у людей совсем не осталось. И ведь врачи!
Она вколола мне анестезию, продолжая непрерывно болтать. Спина потихоньку немела. И вдруг зазвонил телефон.
– Влад, – сказала Катька, передавая мне мобильник.
– Да, – ответил я в трубку.
– Саня? Ты где? – послышался в трубке голос Влада.
Мне показалось, что он либо пьян в стельку, либо укололся фенамином.
– В Караганде. По роумингу, – недовольно ответил я.
Влад хихикнул, потом спросил неожиданно:
– Приколоться хочешь?
– Ты с дуба рухнул? – разозлился я. – Или феном обдолбился?
– Нет. Я фотки смотрел. Ну те, что мы вчера сделали. Ножик, которым тебя почикали.
– И что?
– Да я всю ночь парился, где видел такую рукоятку, как на ноже.
– И что? – Я всерьез напрягся.
– А нигде, – беззаботно ответил Влад.
– Ты заколебал! – разозлился я. – Мне тут жопу скальпелем режут, а ты прикалываешься!
– А, извини, я не знал. Думал просто, может, тебе надо.
– Что надо?
– Ну про кинжал. Ты же его зачем-то фотографировал!
– Так, Влад, погоди, – попробовал я внести ясность. – Ты что-то знаешь про кинжал?
– Нет. Я знаю только про рукоять. Точнее даже не я…
– Стоп! – я не позволил ему увести разговор в сторону, уже окончательно поняв, что Влад как следует закинулся каким-то суровым стимулятором. – Что именно тебе известно про рукоять?
– Да не знаю я ничего про рукоять! Зато знаю про Спящего Бога.
Вот уж чего я от Влада не ждал, так это столь резкого поворота.
– Саша, не дергайся, – попросила Анечка. – Я же скальпелем работаю, а не зубной щеткой. Потом не можешь поговорить?
– Нет!
Я подозревал, что уже минут через пять от Влада ничего нельзя будет добиться. Поэтому откладывать разговор было никак нельзя.
– И что ты знаешь про Спящего Бога? – осторожно спросил я в трубку.
– Это не я. Это индийские брахмапутры. Короче, я недавно зацепил одну чумовую деваху…
– Влад, мне совершенно не интересна твоя сексуальная жизнь. Что ты знаешь про Спящего Бога?
– Это не я, это она. Она, прикинь, блин, тантристка. Ну собираются в клубешнике на закрытую типа дискотеку, ну и там дают джаз. Трахаются по науке и все такое. Даже дрочат толпой.
– И что?
– В смысле? – не понял Влад.
– Ты говорил про Спящего Бога.
– И что?
– Ты не договорил.
– А на чем я закончил?
– На том, что они там дрочат толпой! – психанул я.
Анечка фыркнула.
– Ну да. Я в шоке был, когда увидел.
– А Спящий Бог тут при чем? – я уже почти дошел до точки кипения.
– Ну я же говорю, блин, у них там все по науке. Типа эту хрень индийские брахмапутры придумали тыщу лет назад. Так вот они среди прочего придумали бабу с шестью руками, богиню. И ее мужа со здоровенным членом. Он тоже у них за бога катит. А еще у них есть тайный бог. И он, прикинь, все время дрыхнет! Вообще. Беспробудно. Наверно, закинулся чем-то конкретным. Но ты же еще не знаешь, в чем прикол! Я тебе не говорил?
– Нет!
– Ну так слушай. Этот бог все время спит. И знаешь, что ему снится? Мы, блин, все. А? Круто?
– И что?
– Да то, блин! Мы ему снимся, и земля, и звезды, и другие боги, и вообще все ему снится. Поэтому оно все есть. Мы есть, потому что снимся этому богу. И вообще весь мир. И если этот бог проснется, то всему пипец.
– Какой пипец? – ошарашенно спросил я.
– Полный, – категорично ответил Влад. – То есть если Спящий Бог вдруг проснется, то все исчезнет и не будет ни-че-го. Ваще. Круто?
– Пожалуй. А мораль в чем?
– Да нет там никакой морали. Они все аморальные, дальше некуда. Но девка чумовая, я тебе говорю. Такие номера выделывает… Шнурки, блин, языком умеет завязывать. Натурально!
– А если Бог опять заснет? – спросил я без особой, надо признать, надежды.
