Януш Корчак
Правила жизни (сборник)
Janusz Korczak
Prawidła życia
© Дмитрий Тюттерин, послесловие, 2018
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательский дом «Самокат», 2018
* * *
От редактора
Я размышлял о своей серенькой взрослой жизни, о ярких годах детства. Я вернулся в него, дав обмануть себя воспоминаниям.
«Когда я снова стану маленьким»
Это не повесть и не школьный учебник, а научная книга.
«Правила жизни»
Взрослые часто завидуют детям: «Вам-то всё легко достается. На всем готовеньком!»
Откуда у них уверенность, что жизнь детей такая простая? Или в их собственном детстве всё было идеально? Да, ребенок избавлен от необходимости зарабатывать деньги, думать о коммунальных платежах и прочих «взрослых» вещах, но это лишь видимая сторона. Внутри даже очень маленького человека постоянно идет непростая, порой мучительная работа. Он вынужден познавать сложный и многообразный мир, который идет своим путем и не ждет, когда к нему приспособятся. Ребенок на ходу осваивает пространство физическое (дом, двор, улица и т. д.) и пространство коммуникативное, то есть налаживает контакт, с одной стороны, со сверстниками, а с другой стороны – со старшими. И это нередко болезненный опыт. Ему, например, только предстоит столкнуться с тем, что для большинства взрослых он всего лишь неполноценное и сильно ограниченное в правах существо. Даже для близких, что уж говорить о чужих!
Ну а сами взрослые, похоже, напрочь забыли о том, что они чувствовали, когда были маленькими. Чтобы синхронизировать свое сознание с детским, надо как минимум взглянуть на ту или иную ситуацию со стороны ребенка, ощутить, что он чувствует. Но где этому учат? И вот вчерашние дети уже повторяют то, слышанное когда-то от старших. Воспроизводят те же стереотипы и зачастую демонстрируют полную глухоту уже по отношению к своим собственным детям.
Повесть «Когда я снова стану маленьким» и эссе «Правила жизни» были написаны с разницей в пять лет, в 1925 и 1930 годах соответственно. Это относительно мирные годы для Европы, передышка между двумя мировыми войнами. Януш Корчак, к тому времени уже очень известный педагог, писатель и публицист, наконец может заняться тем, что он любит больше всего. Он целиком погружается в работу интернатов «Наш дом» и «Дом сирот», активно разрабатывает и применяет то, что в наши дни называют новаторскими педагогическими методиками. На самом деле он просто постоянно общается с детьми, наблюдает и анализирует. Он убежден, что «воспитания без участия в нем самого ребенка не существует». Вместе с интернатскими детьми Корчак создает систему самоуправления, разрабатывает кодекс поведения и суд чести, в котором ему и самому случается держать ответ. Это сложный, непроторенный путь. Работа с детьми, как и любое интенсивное общение, – вещь летучая, требующая постоянной концентрации и рефлексии. Калейдоскоп эмоций и разнонаправленных мыслей, постоянная смена планов восприятия – всё это очень трудно удержать в сознании, а тем более обобщить, осмыслить. Одна из работ Корчака, посвященная именно фиксации педагогического процесса, так и называется – «Моменты воспитания» (1919).
Принцип научного подхода остается неизменным с незапамятных времен: любой опыт должен быть осмыслен и проверен на практике. В условиях постоянного педагогического процесса этот цикл неимоверно ускоряется, и чтобы золото наблюдений не превратилось в черепки, его надо сразу пускать в дело. Вот и о «Правилах жизни» он говорит: «Это не повесть и не школьный учебник, а научная книга».
Дети открыты всему миру и очень уязвимы. Корчака очень волнует повседневная жизнь ребенка, его беззащитность. А главное – то, что любые события, которые с человеком происходят в детстве, накладывают на него отпечаток и в конечном счете формируют личность.
Как-то я спросил в классе, кем кто хочет быть. Один мальчик сказал:
– Волшебником.
Все засмеялись. Мальчик смутился и прибавил:
– Я буду, наверное, судья, как мой папа, но ведь вы спрашивали, кем я хочу быть?
Именно такой вот смех, а затем и прозвища приучают к неискренности и скрытности.
Корчак хочет предупредить, подсказать, как себя вести в той или иной ситуации. И берет для этого весь свой жизненный и педагогический опыт.
В «Правилах жизни» он идет от примеров: рассматривает разные стороны жизни, типичные ситуации, затруднительные для большинства детей. Например, как вести себя с младшими братьями и сестрами. Или с бестактными взрослыми гостями. Немного прямолинейно, но очень наглядно.
Если «Правила жизни» рассчитаны скорее на детей, то повесть «Когда я снова стану маленьким» – на взрослых. Она в буквальном смысле о том, как взрослый человек оказывается в своем детстве. Начинается всё как в сказке: человек устал от взрослой жизни и очень хочет стать ребенком. И вдруг его желание неожиданно исполняется.
Я никому не говорю, что был взрослым, – делаю вид, что всегда был мальчиком, и жду, что из этого выйдет. Всё мне как-то странно смешно. Смотрю и жду.
Итак, он снова ребенок, его родители живы и молоды, он ходит в школу, общается со сверстниками. И получает всё, что причитается ребенку. Прежде всего, свежий взгляд и обостренный интерес к жизни в любых ее проявлениях: его, как и других мальчишек, занимает ледоход на реке, уличное движение, люди, животные и так далее. А то ведь взрослые нелюбопытны.
Но в то же время герой имеет возможность оценивать всё через свое знание жизни. Трезвость и зрелый ум сосуществуют в нем наряду с обновленной, детской непосредственностью. Только он лишен спасительной детской забывчивости и незлопамятности. Его разум фиксирует то, что недоступно детскому восприятию. Это позволяет ему присутствовать одновременно в двух мирах – взрослом и детском. И дает уникальную возможность видеть всё из положения ребенка. А еще у него нет иммунитета старшинства. Он беззащитен перед взрослыми. Иначе какой смысл в таком испытании?
За 30 лет до повести «Когда я снова стану маленьким» вышел фантастический роман Герберта Уэллса «Машина времени», в котором герой тоже исполнил древнейшую мечту человечества – побывать во вчера и завтра. Уэллс не просто предлагает техническую версию путешествия во времени, но, в соответствии с принципами научного поиска, пытается смоделировать сопутствующие обстоятельства. То есть подвергает мир прошлого и грядущего внимательному и критическому рассмотрению. Это не безоблачная, веселая экскурсия, а воссозданная реальность. Такова специфика жанра антиутопии: она разоблачает представления о некой идеальной эпохе, о том, что плоды технического прогресса исключительно позитивны.
Корчак разоблачает миф о безмятежности детства, да и всю систему ложных представлений взрослых о детях.
Оказывается:
Дети далеко не всегда врут.
Если их ругать, они очень сильно переживают.
Одно слово поддержки может сделать чудеса.
Их проблемы – совсем не такие ничтожные, как видится взрослому.
Принцип тот же, что и в научной фантастике: детальное реконструирование возможного из миров. Только этот мир очень хорошо знаком герою. Потому что он когда-то в нем жил.
Если следовать топологии мифа или волшебной сказки, то детство – это Острова Блаженных, Тридевятое царство, река, в которую дважды войти можно только чудом.
Так антиутопический сюжет смыкается с притчей – одной из любимых форм высказывания у Корчака. Его главная цель – сделать картинку наиболее наглядной и убедительной для взрослых.
Повесть в чем-то близка к педагогической хронике «Моменты воспитания»: записи непрерывных наблюдений за детьми во время игры, учебы, общения. Только здесь автор еще ближе к детям: он не просто наблюдает за ними, а, став на время одним из них, в буквальном смысле пропускает всё через себя, сверяет это со своим взрослым опытом, замеряет атмосферу, сравнивает и делает выводы. С интересом инспектирует все сферы жизни: дом, улицу, школу. Колоссальная работа.
Автор одновременно и исследователь, и объект изучения. Это очень в духе Старого доктора, обладавшего, помимо прочих достоинств, даром настоящего ученого-естествоиспытателя. Из тех, что всё проверяют на себе. Так было всю его жизнь: он жил в тех же условиях, что и его подопечные сироты, питался той же пищей, что и они, дышал одним с ними воздухом. Вместе с детьми он поднялся в тот товарный вагон, направлявшийся в лагерь смерти, и оставался с ними до последнего, смертного часа. Он готовил себя к этому всю жизнь. Несомненно, путешествие в детство было одним из важных этапов в процессе его постоянного саморазвития.
Пропасть между взрослыми и детьми кажется непреодолимой. Дети не понимают мотивы взрослых. Зачем заставляют учиться? Соблюдать правила? В «Правилах жизни» Корчак шаг за шагом, на основе примеров, объясняет детям, что эти правила потому так и называются, что продиктованы самой жизнью. Возможно, он не во всём прав, где-то излишне безапелляционен. Но он показывает пунктиром путь, направление, в котором надо идти, чтобы стать хорошим человеком.
Взрослым дети кажутся непредсказуемыми. Они на многие вопросы смотрят совсем иначе, и это зачастую ставит взрослых в тупик и злит. Потому что человек очень быстро забывает, как он сам был ребенком. В «Когда я снова стану маленьким» Корчак заново рисует карты детства. Пишет путеводители по детскому сознанию и мировосприятию.
Вот старший брат пытается рассказать сестренке, что такое пожар:
– Погоди, я тебе сейчас нарисую.
Нарисовал пожарного в каске, шланг, всё ей объяснил. Если бы не мы, эти малыши ничего бы не знали. Они всё узнают от нас. Мы от старших, а они от нас. Я не знаю, что еще сказать, и говорю:
– Повтори!
– В лавке загорелась вода. Приехала полиция и разгоняла. И был огонь, и был пожар.
Она думает, что огонь и пожар – это разные вещи.
– Пожар сделался от огня.
Что у нее творится в голове? Едва ли не самое главное впечатление в детстве – это невероятное нагромождение деталей. Ребенок будто бы рассматривает всё через увеличительное стекло. Он еще неопытен, не умеет соотносить масштабы событий. Часто мелкие происшествия вырастают в его сознании до уровня вселенской катастрофы, а за незначительные проступки он ожидает страшных кар. Если отец на тебя сердит или сам директор школы грозится вызвать твоих родителей, то кажется, что весь мир пошатнулся и вот-вот разрушится. При этом взрослые ограничивают поведение ребенка массой условностей, смысла которых он зачастую не понимает. Причинно-следственные связи для него выглядят иначе или совсем неясны. Окружающий мир всё время застает его врасплох.
Что делать с замерзающим щенком, если в доме его видеть не хотят? Как быть с первым чувством любви, которое, похоже, оказывается сильнее и полнее, чем ты можешь вместить? Куда деваться от одиночества и оставленности? Для взрослых все твои переживания – темный лес, они воспринимают тебя совсем не таким, какой ты есть на самом деле.
Сказка довольно скоро оборачивается антиутопией.
Я размышлял о своей серенькой взрослой жизни, о ярких годах детства. Я вернулся в него, дав обмануть себя воспоминаниям.
Ближе к финалу становится как будто совсем грустно. Для того, кто отважится в буквальном смысле побыть ребенком, детство обернется едва ли не проклятием. Дети то и дело сталкиваются с тотальным непониманием. Взрослые обрушивают на них гнев по пустякам. По крайней мере, представления о важности тех или иных вещей у детей и взрослых совпадают до обидного редко. Взять хотя бы гипертрофированное значение, которые взрослые уделяют вещам, с точки зрения детей не таким уж и ценным. Ну, разве разбитое стекло или порванные штаны ценнее, чем, допустим, щенок?
В книге «Как любить ребенка» Корчак писал: «Усилия взрослых направлены, в сущности, на то, чтобы сделать ребенка удобным для себя».
Если вдуматься, это очень жестко сказано. Корчака нередко обвиняли в том, что он сгущает краски. Но ведь правда, детей постоянно «ставят на место», бьют по рукам, подрезают крылья. Как еще достучаться до взрослых?
Ведь взрослые непременно должны увидеть, как несправедливо всё устроено: быть ребенком – это всё равно что носить клеймо неполноценного, и только по причине своего возраста. В последнее время появился такой термин, как возрастная дискриминация, и в этом безусловная заслуга Корчака – ведь он давно уже об этом говорил.
Следуя принципу «когда я снова стану маленьким», каждый взрослый может мысленно «советоваться» с собой-ребенком, и тогда очень многое становится понятным.
В финале герой с облегчением возвращается во взрослое состояние. Это приключение не приносит ему радости. Но теперь он знает о детстве всё. По крайней мере, достаточно, чтобы больше не идеализировать его и перестать смотреть свысока на проблемы детей. А еще он напитывается детской непосредственностью, готовностью принимать новое. Это то, чего часто не хватает даже самым лучшим родителям и профессиональным педагогам. Читатель, прилежно прошедший эту непростую дорогу вместе с героем Корчака, тоже получает своеобразное посвящение.
Сейчас мир, казалось бы, разительно поменялся, действительность, описанная Корчаком, давно неактуальна. Но координаты детства – те же самые, что и были всегда. И каждый может их разыскать, на время снова став маленьким.
Евгений Карпов
Правила жизни
Тяжелое это дело – родиться и научиться жить.
Из «Дневника» Януша Корчака[1]
Вступление
Я боялся, что на меня станут сердиться.
Скажут: «Голову ребятишкам морочит».
Или: «Подрастут, будет еще у них время обо всем этом подумать».
Или: «И так не очень-то слушаются, ну а теперь пойдут критиковать взрослых…»
«…Покажется им, что всё знают, и заважничают».
Давно, очень давно я хотел написать такую книжку, да все откладывал.
Ведь это первый опыт.
Опыт может и не удаться.
А если даже и удастся, промахи неизбежны. У того, кто делает что-либо новое, должны быть ошибки.
Я буду начеку. Постараюсь, чтобы книжка вышла занимательная, хотя это и не описание путешествия, и не историческая повесть, и не рассказ о природе.
Я долго думал и все не знал, как назвать книжку. Пока один мальчик не сказал:
– Много у нас, у ребят, огорчений, оттого что мы не знаем, как правильно жить. Иногда взрослые объяснят спокойно, а больше сердятся. А ведь неприятно, когда сердятся. Понять трудно, спросить нельзя. И в голову лезут разные поперечные мысли.
Так и сказал: «Поперечные мысли».
Я взял лист бумаги и написал:
«Правила жизни».
И вижу: правду мальчик сказал, хорошо получилось.
И я составил план.
Я напишу о доме, о родителях, о братьях и сестрах, о домашних развлечениях и огорчениях.
Потом – об улице.
Потом – о школе.
Потом я напишу о ребятах, которые думают про то, что они видят дома, на улице и в школе.
Каждый из вас ведь не только играет, но и смотрит, и слушает, что говорят другие, и сам размышляет.
Это не повесть и не школьный учебник, а научная книга.
Одни предпочитают авантюрные романы, сказки, необыкновенные приключения, печальные или смешные. А другие говорят, что самые занятные книжки – это как раз научные… По школьному учебнику учатся, повесть – та читается легко, а научная книга заставляет человека самого много думать. Немножко прочтет, а потом вспоминает разные вещи, а иной раз и удивляется, и размышляет, так ли это на самом деле. Ведь бывает, что один говорит одно, а другой другое.
У ребят свои дела, свои огорчения, свои слезы и улыбки, свои взгляды – молодые, молодая поэзия.
Часто ребята прячутся от взрослых, стыдятся, не доверяют, боятся, что станут высмеивать.
Ребята любят слушать разговоры взрослых и очень хотят знать.
Хотят знать правила жизни.
Самые близкие нам люди
Первое слово младенца – «мама».
Не помню, сказал ли мне кто, в книге ли я прочел, что самое древнее слово, которое придумали первобытные люди, было именно «мама», а потому слово «мама» похоже во многих языках.
По-гречески – метер[2], по-латыни – mater, по-французски – mère, по-немецки – Mutter.
Моя мама – ma mère – meine Mutter – mea mater – миа метер.
Уже младенец знает свою мать. Еще ни говорить, ни ходить не умеет, а уже тянет ручонки к матери. Узнаёт ее и на улице, когда она подходит, еще издали улыбается. Даже ночью узнает по голосу, по дыханию. Даже слепые от рождения и ослепшие дети, касаясь рукой лица матери, узнают ее и говорят: «Мама, мамуся, мамочка».
Один мальчик сказал так:
– Я и раньше думал, только теперь мысли у меня трудные. А когда я был маленький, мысли были легкие.
Какие же это «легкие мысли» о матери?
Мама добрая, веселая, или сердитая, или печальная, здоровая или больная. Мама позволяет, дает, запрещает, хочет или не хочет.
Позже видишь и других матерей, не только свою. И узнаёшь, что есть матери молодые, веселые, улыбающиеся, есть озабоченные, усталые, заработавшиеся, есть очень образованные и не очень, богатые и бедные, в шляпе или в платке.
Неприятно, если мама вышла и долго не возвращается. Бывает, мама каждый день ходит на работу или надолго уедет. Тяжко думать, что есть на свете сироты.
А еще позже услышишь или прочтешь в газете, что какая-то мать подбросила ребенка. Он даже не помнит мать, и нет у него фотографии и ничего на память. И так поступила как раз мама, та, которая должна быть самой близкой, еще ближе, чем отец!..
Папочка, папа.
И опять: «легкие» мысли про то, что отец работает, получает деньги и дает маме. Но не всегда так. Случается, отец болен или не может найти работу. Иногда отец работает дома, иногда – где-нибудь в городе, или часто ездит в другой город, или уехал далеко-далеко и только шлет письма.
«Легкие» мысли бывают тогда, когда родители здоровы, дома всё есть, все живут дружно и нет огорчений.
Я, пишущий эту книгу, знаком с очень многими семьями, и в каждом доме хоть немножко, да по-другому. И мои взрослые мысли очень трудные и длинные. Ты, любезный читатель, можешь сосчитать, сколько у тебя знакомых домов и товарищей. Я уже не могу – много, очень много.
Я знаю мальчика, живущего у бабушки, и девочку, которую взяла к себе тетка. А очень многие дети живут у совсем чужих людей: в лечебницах, интернатах, приютах, пансионах.
Родители живут в деревне, где нет школы, поэтому отправляют ребенка в город. Или родители в городе, а доктор велел устроить ребенка на курорт.
В школе знакомишься с ребятами, говоришь с ними и узнаешь каждый раз что-то новое. Читаешь книги и начинаешь понимать, что людям живется по-разному: одним – хорошо, другим – плохо.
Каждый хочет, чтобы дома у него все были спокойные, веселые и не было огорчений. Но надо примириться с тем, что не всегда и не все хорошо. Один день радостный, другой печальный, одно удастся, другое нет. То солнце светит, то дождик идет.
– Ничего не поделаешь, такая уж жизнь, – сказал один мальчик.
Что лучше – быть у родителей одному или иметь брата? Или сестру? Лучше быть младшим или старшим?
Ребенок был в семье один, а потом родился братишка. Радоваться этому?
Может быть маленький брат, большой брат и почти взрослый. Может быть один старший, другой младший. Маленький брат, большая сестра. Большой брат, маленькая сестра…
Что лучше? Я не могу ответить – не знаю, и никто этого не знает.
– А ты как хотела бы?
– Я хотела бы, чтобы было так, как есть, – сказала одна девочка.
Бывают люди всегда веселые, всегда довольные. Им все нравится. У них и в мыслях нет, чтобы что-то было по-другому. А другие часто и легко сердятся.
Если можно что-нибудь изменить, стоит об этом поразмыслить; если же все должно остаться так, как есть, не надо дуться как мышь на крупу. И уж всегда можно жить дружно и с маленькими, и с большими, и с братом, и с сестрой – и это действительно зависит от нас самих.
Я знаю одного мальчика, у него был больной брат. Удивительная была болезнь. Даже родителям казалось, что он просто непослушный, невоспитанный, своевольный. Ходил, ел, спал, как все, только ни минуты не мог усидеть на месте и все трогал, хватал, портил. Если он что-нибудь хотел, а ему не давали, он бросался на пол, колотил по полу ногами, плевался, кусался и кричал так громко, что раз даже полицейский пришел – думал, мальчишку избивают, а над детьми издеваться воспрещается.
Лишь тогда родители вызвали докторов.
– Балованный, капризный – это верно. Но он болен – нервный, не понимает.
– Что делать?
– Надо отдать в специальное заведение, для дома он слишком труден. Вы с ним не сладите. Надо знать, как с таким обращаться. Станете уступать – будет хуже. Этого недостаточно – только не раздражать.
Родителям жалко было отдавать больного мальчика.
Я сказал:
– Вы должны думать о здоровом. Общество больного брата для него вредно.
И тогда этот маленький мальчик закричал:
– Я не хочу, чтобы его из-за меня увозили! Пусть остается, я отдам ему все игрушки. Там, я знаю, там его будут бить.
Я написал об этом совсем не потому, что все обязаны так поступать. Можно требовать доброты, но не самопожертвования.
Братья и сестры могут жить дружно, но не надо удивляться, что время от времени возникают ссоры. Из-за чего? Из-за мяча, из-за места за столом, из-за чернил. Кому первому мыться, кто должен поднять бумажку. Один хочет петь, а другой – чтобы было тихо. Один хочет играть, а другой – читать.
Бывают ссоры, когда сразу видно, кто прав, а кто неправ, и такие, когда это не очень-то ясно. Тогда один должен уступить, добровольно или по приказу. Иной раз ребята и подерутся, и поплачут.
А хуже всего – это когда маленький мешает старшему делать уроки. Толкает, надоедает, лезет на стол, трогает чернильницу. Старшему хочется поскорее кончить, ведь не каждый может долго сидеть и все время думать. Он пишет, малыш подталкивает, а в школе попадает за то, что писал не старательно.
Не всегда у взрослых есть время и терпение точно дознаться, как было дело. И они говорят:
– Уступи малышу!
Или:
– Уступи девочке.
Или:
– Старшему следует уступить.
Я убедился, что самое худшее как дома, так и в школе – это вынужденные уступки. Они действуют лишь на короткое время. Потом будет еще хуже. Несправедливость раздражает. Остается чувство досады. Остается обида. Я убедился, что лучше совсем не вмешиваться, чем судить, не разобравшись в причине распри. Взрослым иногда кажется, что ссора вышла из-за сущего пустяка. Из-за чепухи… Нет. Братья и сестры часто добровольно уступают и прощают. Нередко взрослые жалуются, что:
– Целый день они ссорятся.
– Вечно они ссорятся.
– Не перестают ссориться.
– Ни минуты без ссоры.
Преувеличение.
Если подсчитать, то у недружных братьев и сестер выпадет две-три-четыре ссоры на день. Допустим, каждая ссора длится пятнадцать минут, значит, все вместе – час. Час – это много, но не целый же день. И, может быть, лучше один час войны, чем постоянная злость и тихая, все возрастающая неприязнь.
Я убедился, что пренебрежительное отношение старших братьев и сестер к младшим обижает и сердит.
И наоборот, сердит и раздражает, когда младшие требуют для себя прав, какими пользуются старшие.
– Я тоже хочу, – говорит малыш.
– Раз так, тогда ни тот, ни другой!
И из ложного принципа равенства или для примера старшему что-нибудь не дают или не позволяют. И если после возникнет ссора, дело тут не в пустяках, а во взаимной неприязни.
Бывают дни хуже и лучше. Уже было гораздо лучше, совсем хорошо, и вдруг опять начинают.
Почему? Прежде чем что-нибудь предпринять, надо изучить, узнать, расспросить, потому что как можно, не зная, советовать и поучать? Я убедился, что не следует спешить на помощь. Лучше подождать, пока ребята успокоятся.
Я убедился, что добра больше, в десять раз больше, чем зла, и поэтому можно спокойно переждать, когда злость пройдет. Не только человек – каждое живое существо предпочитает мир войне, и, значит, не следует обвинять детей в пристрастии к ссорам.
Если в семье есть бабушка и дедушка, может быть, это для ребят лучше. Если мама сегодня сердитая – может быть, бабушка утешит; мама откажется – может быть, бабушка поможет. У бабушки больше времени – значит, выслушает внимательнее. Любопытно рассказывают старые люди. И вообще как это удивительно: бабушка помнит маму маленькой девочкой, а папу – юношей. А еще раньше бабушка сама была ребенком.
Помнит старые времена. Другие тогда были улицы и дома, другие лампы и часы, даже люди были другие. Не было многих изобретений, и книг, и игрушек, развлечений. И из людей одни уже умерли, других еще не было на свете…
И приходят в голову «трудные» мысли – уже не только о том, что сейчас есть, а и о том, что было и что будет. Удивительно…
