Девушка, вспыхнув, читает письмо. Девушка смотрит пытливо в трюмо. Хочет найти и увидеть сама То, что увидел автор письма.
Тонкие хвостики выцветших кос, Глаз небольших синева без огней. Где же «червонное пламя волос»? Где «две бездонные глуби морей»?
Где же «классический профиль», когда Здесь лишь кокетливо вздернутый нос? «Белая кожа»… Но гляньте сюда: Если он прав, то куда же тогда Спрятать веснушки? Вот в чем вопрос!
Девушка снова читает письмо, Снова с надеждою смотрит в трюмо. Смотрит со скидками, смотрит пристрастно, Ищет старательно, но… напрасно!
Ясно, он просто над ней подшутил. Милая шутка! Но кто разрешил?! Девушка сдвинула брови. Сейчас Горькие слезы брызнут из глаз…
Как объяснить ей, чудачке, что это Вовсе не шутка, что хитрости нету. Просто, где вспыхнул сердечный накал, Разом кончается правда зеркал!
Просто весь мир озаряется там Радужным, синим, зеленым… И лгут зеркала. Не верь зеркалам! А верь лишь глазам влюбленным!
1962
Первый поцелуй
Мама дочь ругает строго За ночное возвращенье. Дочь зарделась у порога От обиды и смущенья.
А слова звучат такие, Что пощечин тяжелей. Оскорбительные, злые, Хуже яростных шмелей.
Друг за другом мчат вдогонку, Жгут, пронзают, как свинец… Но за что клянут девчонку?! В чем же дело, наконец?
Так ли страшно опозданье, Если в звоне вешних струй Было первое свиданье, Первый в жизни поцелуй!
Если счастье не из книжки, Если нынче где-то там Бродит он, ее парнишка, Улыбаясь звездным вспышкам, Людям, окнам, фонарям…
Если нежность их созрела, Школьным догмам вопреки. Поцелуй – он был несмелым, По-мальчишьи неумелым, Но упрямым по-мужски.
Шли то медленно, то быстро, Что-то пели без конца… И стучали чисто-чисто, Близко-близко их сердца.
Так зачем худое слово? Для чего нападок гром? Разве вправду эти двое Что-то делают дурное? Где ж там грех? Откуда? В чем?
И чем дочь громить словами, Распаляясь, как в бою, Лучше б просто вспомнить маме Сад с ночными соловьями, С песней, с робкими губами — Юность давнюю свою.
Как была счастливой тоже, Как любила и ждала, И тогда отнюдь не строже, Даже чуточку моложе Мама дочери была.
А ведь вышло разве скверно? До сих пор не вянет цвет! Значит, суть не в том, наверно: Где была? Да сколько лет?
Суть не в разных поколеньях, Деготь может быть везде. Суть здесь в чистых отношеньях, В настоящей красоте!
Мама, добрая, послушай: Ну зачем сейчас гроза?! Ты взгляни девчонке в душу, Посмотри в ее глаза.
Улыбнись и верь заране В золотинки вешних струй, В это первое свиданье, В первый в жизни поцелуй!
1962
Стихи об одной любви
Он так любовь свою берег, Как берегут цветы. И так смущался, что не мог Сказать ей даже «ты».
Он ей зимой коньки точил, Для книжек сделал полку, Все чертежи ее чертил И тайно в паспорте хранил Зеленую заколку.
Она смеялась – он светлел. Грустила – он темнел. И кто сказал, что будто нет Любви в шестнадцать лет?!
К тому, что будет впереди, Навстречу всей вселенной Бежали рядом два пути, Сближаясь постепенно.
Робея под лучами глаз, Не смея губ коснуться, Он не спешил: настанет час, Когда пути сольются.
Когда придут взамен тревог Слова «люблю» и «да» И над скрещеньем двух дорог Не робкий вспыхнет огонек, А жаркая звезда.
И жизнь была бы хороша, Презрей он ту «услугу». Но раз не вынесла душа, И он, волнуясь и спеша, Во всем открылся другу.
Тот старше был и больше знал И тем слегка гордился. – Ты просто баба, – он сказал, — Как маленький, влюбился!
Любовь не стоит ни гроша, Коль сердце только тает. Запомни: женская душа Несмелых презирает!
Она ж смеется над тобой Почти наверняка. Да где характер твой мужской И твердая рука?!
Потребуй все. Не отступай! Смелей иди вперед! Она – твоя! Не трусь и знай: Кто любит – не уйдет!
И чтоб в любви не знать обид, Запомни навсегда: Что грубость девушка простит, А глупость никогда!
Весенний ветер ли подул, Коварен и лукав, Иль друга речь, иль крови гул, Но парень, выслушав, кивнул: – Возможно, ты и прав…
Звенела ночь, луна плыла, Как ворон, мгла кружила, И хоть растеряна была, Она и вправду не ушла, Наверное, любила.
Гремели зори у реки Кантатами скворцов, И мчались дни, как огоньки, Как стрелы поездов.
Теперь волнениям конец! Победа и покой! Но почему же стук сердец Подавленный такой?
Он так любимую берег, Как берегут цветы. И так смущался, что не мог Сказать ей даже «ты».
Но друг явился и «помог». И он сумел, он вырвать смог Растерянное «да»… Так почему ж в конце пути, Куда он должен был прийти, Не вспыхнула звезда?!
Тебе б смеяться поутру, А ты весь будто сварен. Зачем стоишь ты на ветру? О чем ты плачешь, парень?
Эх, снять бы голову ему — Скотине, другу твоему!
1962
За счастьем!
У них в ушах горячий звон. У ног лежит луна. Парнишка по уши влюблен. По маковку она.
Шуршит, кружа под фонарем, Осенний листопад. Он вдруг сказал: – Давай пойдем, Куда глаза глядят!
И как огнем подожжена Волнением его: – Идем! – ответила она. — До счастья самого.
И вот влюбленные в пути. Костром горит восход. Их где-то счастье впереди Неведомое ждет!
И долго время их вело По магистралям гулким.
А счастье, просто как назло, Все время дома их ждало, В родимом переулке…
1963
Эдельвейс
(Лирическая баллада)
Ботаник, вернувшийся с южных широт, С жаром рассказывал нам О редких растениях горных высот, Взбегающих к облакам.
Стоят они гордо, хрустально чисты, Как светлые шапки снегов. Дети отчаянной высоты И дикого пенья ветров.
В ладонях ботаника – жгучая синь, Слепящее солнце и вечная стынь Качаются важно, сурово. Мелькают названья – сплошная латынь — Одно непонятней другого.
В конце же сказал он: – А вот эдельвейс, Царящий почти в облаках. За ним был предпринят рискованный рейс, И вот он в моих руках!
Взгляните: он блещет, как горный снег, Но то не просто цветок. О нем легенду за веком век Древний хранит Восток.
Это волшебник. Цветок-талисман. Кто завладеет им, Легко разрушит любой обман И будет от бед храним.
А главное, этот цветок таит Сладкий и жаркий плен: Тот, кто подруге его вручит, Сердце возьмет взамен.
Он кончил, добавив шутливо: – Ну вот, Наука сие отрицает, Но если легенда веками живет, То все-таки кто его знает?…
Ботаника хлопали по плечам, От шуток гудел кабинет: – Теперь хоть экзамен сдавай по цветам! Да ты не ученый – поэт!
А я все думал под гул и смех: Что скажет сейчас она? Та, что красивей и тоньше всех, Но так всегда холодна.
Так холодна, что не знаю я, Счастье мне то иль беда? Вот улыбнулась: – Это, друзья, Мило, но ерунда…
В ночи над садами звезды зажглись, А в речке темным-темно… Толкаются звезды и, падая вниз, С шипеньем идут на дно.
Ветер метет тополиный снег, Мятой пахнет бурьян… Конечно же, глупо: атомный век — И вдруг цветок-талисман!
Пусть так! А любовь? Ведь ее порой Без чуда не обрести! И разве есть ученый такой, Чтоб к сердцу открыл пути?!
Цветок эдельвейс… Щемящая грусть… Легенда… Седой Восток… А что, если вдруг возьму и вернусь И выпрошу тот цветок?!
Высмеян буду? Согласен. Пусть. Любой ценой получу! Не верит? Не надо! Но я вернусь И ей тот цветок вручу.
Смелее! Вот дом его… Поворот… Гашу огонек окурка, И вдруг навстречу мне из ворот Стремительная фигурка.
Увидела, вспыхнула радостью: – Ты! Есть, значит, тайная сила. Ты знаешь, он яростно любит цветы, Но я смогла, упросила…
Сейчас все поймешь… Я не против чудес, Нет, я не то говорю… — И вдруг протянула мне эдельвейс! – Вот… Принимай… Дарю!
Звездами вспыхнули небеса, Ночь в заревом огне… Люди, есть на земле чудеса! Люди, поверьте мне!
1963
Третий лишний
Май. Беспокойство. Звезд толчея… Луна скользит по плотине… А рядом на бревнышке друг мой и я И наша «Беда» посредине.
Носила «Беда» золотой пучок, Имела шарфик нарядный, Вздернутый носик и язычок, Хитрый и беспощадный.
Она улыбнулась мне. Я просиял, Пригнул ей облачко вишни. Друг мой нахмурился, встал и сказал: – Я, кажется, третий лишний.
Но девушка вспыхнула: – Нет, постой! Сам не решай задачи. Да, может, я сердцем как раз с тобой. Ишь ты, какой горячий!
Снова сидим. От ствола до ствола Тени легли несмело… Девушка с ветки цветок сорвала И другу в петличку вдела.
Тот, улыбнувшись, губами взял Белый бутончик вишни. Довольно! Я кашлянул, хмуро встал. – Пожалуй, я третий лишний!
Она рассмеялась: – Вскипел, чудак! Даже мороз по коже. А может, я это нарочно так И ты мне в сто раз дороже?!
Поймите, братцы: гремит река, Кипят жасмин, облепиха, Метет сиреневая пурга… В природе и в сердце моем пока Просто неразбериха!
А вот перестанет весна бурлить, И будет мне звезды слышно, Они помогут душе решить Кто лишний, а кто не лишний!
И дни летели, как горький дым. Ночи – одна бессонница. Она все шутит, а мы молчим И все не знаем, с другом моим, Дружить нам или поссориться.
Но вот отшумела в садах весна. Хватит. Конец недугам! Третьим лишним была – она!.. Так мы решили с другом.
1963
Таежный родник
Мчится родник среди гула таежного, Бойкий, серебряный и тугой. Бежит возле лагеря молодежного И все, что услышит, несет с собой.
А слышит он всякое, разное слышит: И мошек, и травы, и птиц, и людей, И кто что поет, чем живет и чем дышит, — И все это пишет, и все это пишет На тонких бороздках струи своей.
Эх, если б хоть час мне в моей судьбе Волшебный! Такой, чтоб родник этот звонкий Скатать бы в рулон, как магнитную пленку, И бандеролью послать тебе.
Послать, ничего не сказав заранее. И вот, когда в доме твоем – никого, Будешь ты слушать мое послание, Еще не ведая ничего.
И вдруг – будто разом спадет завеса: Послышится шишки упавшей звук, Трещанье кузнечика, говор леса Да дятла-трудяги веселый стук.
Вот шутки и громкие чьи-то споры, Вот грохот ведерка и треск костра, Вот звук поцелуя, вот песни хором, Вот посвист иволги до утра.
Кружатся диски, бегут года. Но вот, где-то в самом конце рулона, Возникнут два голоса окрыленных, Где каждая фраза – то «нет», то «да».
Ты встала, поправила нервно волосы, О дрогнувший стул оперлась рукой, Да, ты узнала два этих голоса, Два радостных голоса: твой и мой!
Вот они рядом, звенят и льются, Они заполняют собой весь дом! И так они славно сейчас смеются, Как нам не смеяться уже потом…
Но слушай, такого же не забудешь, Сейчас, после паузы, голос мой Вдруг шепотом спросит: – Скажи, ты любишь? А твой засмеется: – Пусти, задушишь! Да я, хоть гони, навсегда с тобой!
Где вы – хорошие те слова? И где таежная та дорожка? Я вижу сейчас, как твоя голова Тихо прижалась к стеклу окошка.
И стало в уютной твоей квартире Вдруг зябко и пусто, как никогда. А голоса, сквозь ветра и года, Звенят, как укор, все светлей и шире…
Прости, если нынче в душе твоей Вызвал я отзвук поры тревожной. Не плачь! Это только гремит ручей Из дальней-предальней глуши таежной.
А юность, она и на полчаса — Зови не зови – не вернется снова. Лишь вечно звенят и звенят голоса В немолчной воде родника лесного.
1963
У последнего автомата
Он стоит в автоматной будке, Небольшой чемодан у ног. У него озябшие руки И коротенький пиджачок.
Парень хмурится, часто дышит, Голос чуть предает – дрожит. Забывая, что могут слышать, Он с отчаяньем говорит:
– Через полчаса уезжаю. И решил наконец спросить, Если скажешь «нет», то не знаю, Как мне дальше на свете жить.
Крылья-двери метро раскрыло, Теплым дунуло ветерком, И толпа, шумя, заслонила Будку с худеньким пареньком.
Осень, смяв облака густые, Чистит на зиму небосвод И билетики золотые Отъезжающим раздает.
Поезд двинулся вдоль перрона, Семафорные огоньки… Все быстрее идут вагоны, Все поспешней летят платки.
В этот миг на последней площадке Комсомольский блеснул значок, Две упрямых мальчишьих прядки Да коротенький пиджачок.
Он, конечно? Да нет, ошибка! Никакого парнишки нет: Есть одна сплошная улыбка Да сияющий счастьем свет!
Скрылся поезд. Ему вдогонку — Только ветер да провода… Ах, как хочется той девчонке Позвонить! Но куда, куда?
Нет ведь номера телефонного. Пусть! Я шлю ей в этих строках Благодарность за окрыленного, За парнишку того влюбленного И за счастье в его глазах!
1964
Зимняя сказка
Метелица, как медведица, Весь вечер буянит зло, То воет внизу под лестницей, То лапой скребет стекло.
Дома под ветром сутулятся, Плывут в молоке огоньки, Стоят постовые на улицах, Как белые снеговики.
Сугробы выгнули спины, Пушистые, как из ваты, И жмутся к домам машины, Как зябнущие щенята…
Кружится ветер белый, Посвистывает на бегу… Мне нужно заняться делом, А я никак не могу.
Приемник бурчит бессвязно, В доме прохладней к ночи, Чайник мурлычет важно, А закипать не хочет.
Все в мире сейчас загадочно, Все будто летит куда-то, Метельно, красиво, сказочно… А сказкам я верю свято.
Сказка… Мечта-полуночница… Но где ее взять? Откуда? А сердцу так чуда хочется, Пусть маленького, но чуда!
До боли хочется верить, Что сбудутся вдруг мечты… Сквозь вьюгу звонок у двери — И вот на пороге ты!
Трепетная, смущенная. Снится или не снится?! Снегом запорошенная, Звездочки на ресницах…
– Не ждал меня? Скажешь, дурочка? А я вот явилась… Можно? — Сказка моя! Снегурочка! Чудо мое невозможное!
Нет больше зимней ночи! Сердцу хмельно и ярко! Весело чай клокочет, В доме, как в пекле, жарко…
Довольно! Хватит! Не буду! Полночь… Гудят провода… Гаснут огни повсюду. Я знаю: сбывается чудо, Да только вот не всегда…
Метелица, как медведица, Косматая голова. А сердцу все-таки верится В несбыточные слова:
– Не ждал меня? Скажешь, дурочка? Полночь гудит тревожная… Где ты, моя Снегурочка, Сказка моя невозможная?…
1964
Спокойной ночи
Осень мрачно берет разбег. Ветра простуженный вой. Сумрак. Ливень тугой, сплошной. В лужах вода и снег.
Изредка шум запоздалых шин, Пятнами слабый свет, Но в ливне не видно почти машин, Прохожих и вовсе нет.
А впрочем, вон, кажется, кто-то бежит Стремительно от угла, Бежит, и ее ничуть не страшит Ни ливень сейчас, ни мгла.
Вся вымокла не на шутку, Колотится кровь в виски, И часто стучат каблучки, Спеша к телефонной будке.
Стук сердца уняв слегка, Откинула мокрые пряди И трубку сняла с рычага Привычно, почти не глядя.
Сказала – нельзя короче, Не голосом – всей душой: – Милый, спокойной ночи! — И тихо дала отбой.
Вздохнула, глаза прикрыла, Словно держа мечту. И шепотом повторила: – Спокойной ночи, мой милый! Но это уже в темноту.
Ветер о будку бился, Но там никого уже нет. В потоках дождя растворился Тоненький силуэт.
Вот так, почти без причины, Бежать, звонить под дождем!.. Подавим зависть, мужчины. Речь сейчас не о том.
Гром, словно пес, ворчит, По крышам ливень грохочет, А в будке, как эхо, дрожит: «Милый, спокойной ночи!..»
1964
В звездный час
Как загадочные гномики, Чуть пробил полночный час, Сели сны на подоконники Вдоль всей улицы у нас.
Сели чинно и торжественно, Щуря мудрые зрачки, И, раскланявшись, приветственно Приподняли колпачки.
Попищали, как комарики, — И конец. Пора за труд! По волшебному фонарику Из карманов достают.
Прямо в душу направляется Луч, невидимый для глаз. Сновиденье начинается, То, какое назначается Человеку в этот час.
У лучей оттенки разные: Светлый, темный, золотой. Сны веселые и страшные Видят люди в час ночной.
Я не знаю, чьим велением Луч мне светит в тишине, Только в каждом сновидении Ты являешься ко мне.
И, не споря, не преследуя, Я смотрю в твой строгий взгляд, Будто, сам того не ведая, В чем-то вечно виноват.
Хоть вина моя, наверное, Только в том, что все терплю, Что тебя давно и верно я До нелепого люблю!
Как легко ты можешь темное Сделать ярким навсегда: Снять лишь трубку телефонную И сквозь даль и мглу бессонную В первый раз мне крикнуть: – Да!
В переулок звезды грохнутся Звоном брызнувших монет. Дрогнет сердце, полночь кончится, В окна кинется рассвет.
Удирай же, сон загадочный, В реку, в облако, в траву, Ибо в мире самый радостный, Самый песенный и сказочный — Сон, пришедший наяву!
1964
Его судьба
Повсюду встречая их рядом двоих, Друзья удивлялись, глядя на них. И было чему подивиться: Парень красив – молодец молодцом, Она же ни стройностью и ни лицом — Ничем не могла б похвалиться.
Порою пытались его «просвещать»: – Неужто похуже не мог отыскать, Ведь губишь себя понапрасну! Сплошная убогость, уж ты извини, Оставь ты ее, и скорей, не тяни! Не пара вы – это же ясно.
Ты только взгляни повнимательней, друг: Ведь сотни красивей и лучше вокруг! Ну что ты нашел в ней такого? — А он только пустит колечком дым, А он усмехнется задумчиво им, Уйдет и не скажет ни слова.
И вот он шагает вдоль пестрых огней, Знакомым путем все быстрей и быстрей, Идет, будто спорщиков рубит. Идет, и его не вернуть никому, И бросьте вопросы: зачем? почему? Да просто – он ее любит!
1964
Дикие гуси
(Лирическая быль)
С утра покинув приозерный луг, Летели гуси дикие на юг. А позади за ниткою гусиной Спешил на юг косяк перепелиный.
Все позади: простуженный ночлег, И ржавый лист, и первый мокрый снег… А там, на юге, пальмы и ракушки И в теплом Ниле теплые лягушки.
Вперед! Вперед! Дорога далека, Все крепче холод, гуще облака, Меняется погода, ветер злей, И что ни взмах, то крылья тяжелей.
Смеркается… Все резче ветер в грудь, Слабеют силы, нет, не дотянуть! И тут протяжно крикнул головной: – Под нами море! Следуйте за мной!
Скорее вниз! Скорей, внизу вода! А это значит – отдых и еда! — Но следом вдруг пошли перепела. – А вы куда? Вода для вас – беда!
Да, видно, на миру и смерть красна. Жить можно разно. Смерть – всегда одна!.. Нет больше сил… И шли перепела Туда, где волны, где покой и мгла.
К рассвету все замолкло… тишина… Медлительная, важная луна, Опутав звезды сетью золотой, Загадочно повисла над водой.
А в это время из далеких вод Домой, к Одессе, к гавани своей, Бесшумно шел красавец турбоход, Блестя глазами бортовых огней.
Вдруг вахтенный, стоявший с рулевым, Взглянул за борт и замер недвижим. Потом присвистнул: – Шут меня дери! Вот чудеса! Ты только посмотри!
В лучах зари, забыв привычный страх, Качались гуси молча на волнах. У каждого в усталой тишине По спящей перепелке на спине…
Сводило горло… Так хотелось есть!.. А рыб вокруг – вовек не перечесть! Но ни один за рыбой не нырнул И друга в глубину не окунул.
Вставал над морем искрометный круг, Летели гуси дикие на юг. А позади за ниткою гусиной Спешил на юг косяк перепелиный.
Летели гуси в огненный рассвет, А с корабля смотрели им вослед, — Как на смотру – ладонь у козырька, — Два вахтенных – бывалых моряка.
1964
Пеликан
Смешная птица пеликан! Он грузный, неуклюжий, Громадный клюв, как ятаган, И зоб – тугой, как барабан, Набитый впрок на ужин…
Гнездо в кустах на островке, В гнезде птенцы галдят, Ныряет мама в озерке, А он стоит невдалеке, Как сторож и солдат.
Потом он, голову пригнув, Распахивает клюв. И, сунув шейки, как в трубу, Птенцы в его зобу Хватают жадно, кто быстрей, Хрустящих окуней.
А степь с утра и до утра Все суше и мрачнее. Стоит безбожная жара, И даже кончики пера Черны от суховея.
Трещат сухие камыши… Жара – хоть не дыши! Как хищный беркут над землей, Парит тяжелый зной.
И вот на месте озерка — Один засохший ил. Воды ни капли, ни глотка. Ну хоть бы лужица пока! Ну хоть бы дождь полил!
Птенцы затихли. Не кричат. Они как будто тают… Чуть только лапами дрожат Да клювы раскрывают.
Сказали ветры: – Ливню быть, Но позже, не сейчас. — Птенцы ж глазами просят: – Пить! — Им не дождаться, не дожить! Ведь дорог каждый час!
Но стой, беда! Спасенье есть, Как радость, настоящее. Оно в груди отца, вот здесь! Живое и горящее.
Он их спасет любой ценой, Великою любовью. Не чудом, не водой живой, А выше, чем живой водой, — Своей живою кровью.
Привстал на лапах пеликан, Глазами мир обвел И клювом грудь себе вспорол, А клюв – как ятаган!
Сложились крылья-паруса, Доплыв до высшей цели. Светлели детские глаза, Отцовские – тускнели…
Смешная птица пеликан: Он грузный, неуклюжий, Громадный клюв, как ятаган, И зоб – тугой, как барабан, Набитый впрок на ужин…
Пусть так. Но я скажу иным Гогочущим болванам: – Снимите шапки перед ним, Перед зобастым и смешным, Нескладным пеликаном!
1964
Стихи о маленькой зеленщице
С утра, в рассветном пожаре, В грохоте шумной столицы, Стоит на Тверском бульваре Маленькая зеленщица.
Еще полудетское личико, Халат, паучок-булавка. Стоит она на кирпичиках, Чтоб доставать до прилавка.
Слева – лимоны, финики, Бананы горою круто. Справа – учебник физики За первый курс института.
Сияют фрукты восточные Своей пестротою сочной. Фрукты – покуда – очные, А институт – заочный.
В пальцах мелькает сдача, В мозгу же закон Ньютона, А в сердце – солнечный зайчик Прыгает окрыленно.
Кружит слова и лица Шумный водоворот, А солнце в груди стучится: «Придет он! Придет, придет!»
Летним зноем поджарен, С ямками на щеках, Смешной угловатый парень В больших роговых очках.
