Живу неспокойно, словно бегом, Спорю, статьи пишу, Читаю, но, поднят каким-то звонком, Куда-то опять спешу.
Сбегаю из города к милым стихам, Любить, тосковать, сражаться. Но кто-то находит меня и там: Просят на вечер к учителям. Надо. Нельзя отказаться.
Спешу я, наверно, с тех пор, как дышу, Помню, всегда озабочен, Спешу в драмкружок и на теннис спешу, В кино спешу и в поход спешу, Вот только в школу не очень…
А впрочем, шучу. И на первый урок Всегда влетал без минуты. Дел было масса, и все-таки в срок Я успевал почему-то.
Такое уж сердце людское. Оно Всегда к интересному тянется. И сколько в него ни вмести – все равно Местечко еще останется.
Место останется для работ, Для смеха, что счастьем брызнет, Для горя, для радости, для забот И снова для целой жизни!
И нынче, встречая трудом рассвет, Спешу я в снег и жару. И сколько судьбой мне отпущено лет, И сколько невзгод, и сколько побед — Все полной мерой беру!
Беру, потому что в жизни моей Не было легких годов. Беру, потому что вера друзей И стужи сильней, и горя сильней, Тем паче злости врагов!
И снова меня самолеты мчат То в Киев, то в Днепропетровск, Маршруты, маршруты: Ташкент, Ленинград, Куйбышев и Свердловск…
Балтиец, доярка с алтайских полей, Студент и уральский кузнец, Руки друзей, улыбки друзей, Тысячи светлых сердец!
В чем сила пожатия наших рук? На это ответ таков: Они – герои моих стихов, А я – их поэт и друг!
И, точку поставив в конце строки, Снова в дороге я. Люблю, ненавижу, иду в штыки. – Он ищет славы! – кричат враги. – Неправда! – кричат друзья.
А темы торопят. Бессонная ночь… Но с первым лучом рассвета Невзгоды прочь и усталость прочь! Куда-то ответить, кому-то помочь, Доспорить, выступить где-то…
Отдых? Согласен. Вот кончу, и все. И в среду на юг уеду! Но снова кружится колесо, Моих беспокойных дней колесо, И в ту, и в другую среду.
Никак ничего нельзя отложить. Ведь дел непочатых – масса! А может быть, так вот и стоит жить, Вот так до последнего часа?!
1966
Романтики дальних дорог
Прихлынет тоска или попросту скука Однажды присядет к тебе на порог, Ты знай, что на свете есть славная штука — Романтика дальних и трудных дорог.
Конечно же, есть экзотичные страны: Слоны и жирафы средь зелени вечной, Где ночью на пальмах кричат обезьяны И пляшут туземцы под грохот тамтамов, При этом почти без одежды, конечно.
Экзотика… Яркие впечатленья. Романтика с этим не очень схожа. Она не пираты, не приключенья, Тут все и красивей гораздо, и строже.
Соленые брызги, как пули, захлопали По Графской пристани в Севастополе, Но в ночь штормовую в туман до утра Уходят дозорные катера.
А возле Кронштадта грохочет Балтика. Курс – на Вайгач. Рулевой на посту. А рядом незримо стоит Романтика И улыбается в темноту.
А где-то в тайге, в комарином гуде, Почти у дьявола на рогах, Сидят у костра небритые люди В брезенте и стоптанных сапогах.
Палатка геологов – сесть и пригнуться, Приборы, спецовки – сплошной неуют. Скажи о Романтике им, усмехнутся: – Какая уж, к черту, романтика тут?!
Но вы им не верьте! В глухие чащобы Не рубль их погнал за родимый порог. Это романтики чистой пробы, Романтики дальних и трудных дорог.
Один романтик штурмует науку, Другой открыл уникальный храм, А кто-то завтра протянет руку К новым созвездиям и мирам.
Вот мчит он, вцепившись в кресло из пластика, Взор сквозь стекло устремив к луне, А рядом незримо летит Романтика В невесомости и тишине…
Бродяги морей, покорители Арктики! А здесь, посреди городской толкотни, Есть ли в обычной жизни романтики? Кто они? Где? И какие они?
Да те, кто живет, по макушку счастливые Мечтами, любимым своим трудом, Те, кто умеет найти красивое Даже в будничном и простом.
Кто сделает замком снежную рощицу, Кому и сквозь тучи звезда видна, Кто к женщине так, между прочим, относится, Как в лучшие рыцарские времена.
Немного застенчивы и угловаты, Живут они так до момента, когда Однажды их властно потянут куда-то Дороги, метели и поезда.
Не к пестрой экзотике – пальмам и зебрам Умчат они, сердцем храня мечту, А чтобы обжить необжитые дебри, Чтоб к горным алмазам пробиться в недра И людям потом подарить красоту.
Мешать им не надо. Успеха не будет. Ведь счастье их – ветры борьбы и тревог. Такие уж это крылатые люди — Романтики дальних и трудных дорог!
1966
Что такое счастье?
Что же такое счастье? Одни говорят: «Это страсти: Карты, вино, увлечения — Все острые ощущения».
Другие верят, что счастье — В окладе большом и власти, В глазах секретарш плененных И трепете подчиненных.
Третьи считают, что счатье — Это большое участье: Забота, тепло, внимание И общность переживания.
По мненью четвертых, это — С милой сидеть до рассвета, Однажды в любви признаться И больше не расставаться.
Еще есть такое мнение, Что счастье – это горение: Поиск, мечта, работа И дерзкие крылья взлета!
А счастье, по-моему, просто Бывает разного роста: От кочки и до Казбека, В зависимости от человека.
1966
Разговор о лжецах
Зачем на свете люди лгут? Причин, наверно, масса: Одни от лжи процентов ждут, Как вкладчик от сберкассы.
Другие веруют, что ложь, Едва лишь миг настанет, — Сразит противника, как нож, Или хотя бы ранит.
Иной, стремясь не оплошать, Спешит все с той же ложью Повыше влезть, побольше взять И если не на мрамор встать, То хоть присесть к подножью.
А тот, стараясь всех надуть, Считает, между прочим, Что честный путь – далекий путь, А лживый путь короче!
Привыкнув к подленькой судьбе, Хитрит и так петляет, Что он и сам-то уж себе Ни в чем не доверяет.
А этот, мелок и несмел, Готов бранить и льстить, Чтоб ложью пятна скверных дел, Как скатертью, прикрыть.
Он первым треснуть норовит, Уверен непреклонно, Что нападенье – лучший вид Скандальной обороны.
Есть в мире разные лжецы, На все цвета и вкусы, Но все льстецы, как подлецы, — Отчаянные трусы.
Увы, каким же должен быть Могучим чародей, Чтоб вдруг от лжи освободить Всех страждущих людей!
Но только нет волшебных слов Для таинств исцелений, Как нет от лжи ни порошков, Ни электролечений.
А если так, то надо нам, Чтоб чище в мире жить, Непримиримый бой лжецам Со всею страстью тут и там Упрямо объявить.
А чтоб с тем злом, как мир седым, Иметь нам право биться — Нам в жизни следует самим, Как ни заманчив хитрый дым, До лжи не опуститься.
Чтоб в сердце каждый человек Нес правду, словно знамя, Чтоб подлость таяла как снег И мира не было вовек Меж нами и лжецами!
1967
Мещанство
Есть, говорят, мещанские предметы, И даже есть мещанские цветы. Вот эта вещь – мещанская, а эта — Хороший вкус и с красотой на «ты».
Считают, что герань – мещанский вкус, Зато вьюны по стенам – превосходно! Открытки – минус, а картины – плюс. Хрусталь – мещанство, а торшеры – модно!
На всем висят незримо этикетки, Живи и моды постигай язык: Предел мещанства – канарейка в клетке, А вот бульдог в машине – это шик!
«Высокий вкус» всеведущ, как Коран, И ханжество в нем радужно-лучисто: Гитара с бантом – атрибут мещан, А вот без банта – спутница туриста.
Нет, что-то здесь не в том, совсем не в том! Мещанство есть. Оно ползет из трещин. Но все-таки при чем тут чей-то дом, Цветы, собаки, птицы или вещи?!
Есть вкус плохой, и есть хороший вкус, Как есть на свете заводи и реки. И все-таки я утверждать берусь: Мещанство не в цветах, а в человеке!
Живя судьбою сытенькой своей, Он друга в горе обойдет сторонкой. Мещане – совы с крохотной душонкой, Чей Бог не вещь, а стоимость вещей.
Тут не герань, не плюшевый диван В просторной кухне, в спальне ли, в столовой. Нюх мещанину в этом смысле дан, Все – первый сорт. Все – ультрамодерново!
Но вещь почти не служит мещанину. Он сам как сторож при своих вещах: При хельгах, лакированных полах, Не пользуясь добром и вполовину.
Любой урон считая за беду, Он, иногда в душе почти что воя, Готов убить за кляксу на обоях, За сорванное яблоко в саду.
Нет, суть здесь не в гераньке на окне, Все дело тут совсем иного сорта. Мещанство – это: «Я», «Мое» и «Мне»! А мир хоть провались, хоть лопни к черту!
Оно живуче! Там оно и здесь — Тупое, многоликое мещанство. На службе это подленькая лесть, А дома это мелкое тиранство.
При чем тут зонт, калоши иль замки? Мещанство – это пошленькие песни, Мещанство – это слухи и слушки, Злорадный шепот, гаденькие сплетни.
Сражаться с ним все яростней и злей, Не выбирая средств или ударов, Все время, жестко, до последних дней, Ибо мещанство часто пострашней Открытых битв, невзгод или пожаров.
1967
Стихи, не претендующие на ученый трактат
Бывает ли переселенье душ? Наука говорит, что не бывает. – Все, что живет, – бесследно исчезает, — Так скажет вам любой ученый муж.
И уточнит: – Ну, правда, не совсем, Ты станешь вновь материей, природой: Азотом, водородом, углеродом, Железом, хлором, ну буквально всем!
Ответ как прост, так и предельно ясен. Но человек есть все же человек, И превратиться в атомы навек Я как-то не особенно согласен…
Ну как же так! Живешь, живешь – и вдруг Изволь потом в частицу превратиться. Нет, я далек от всяких адских мук, Но ведь нельзя ж кончать и на частицах!
Одних глупцов способен утешать Поклон, богам иль идолам отвешенный. И все-таки обидно как-то стать Частицей, пусть хотя бы даже взвешенной.
Прости меня, наука! Разум твой Всю жизнь горел мне яркою зарею. Я и сейчас стою перед тобою С почтительно склоненной головой.
Да, после нас останется работа. А нас, скажи, куда в конце пути? Стать углекислым газом? Нет, прости. Наверно, ты недооткрыла что-то!
Ведь даже муж с ученой эрудицией При неудачах шепчет: – Не везет… — И от судьбы порой чего-то ждет И очень даже верит в интуицию.
Нет, нам не надо всякой ерунды! Мы знаем клетку, биотоки знаем, И все же мы отнюдь не отрицаем, Что есть подчас предчувствие беды.
А разве вы порою не ловили Себя на мысли где-нибудь в кино Иль глядя на гравюру, что давно Вы в том краю уже когда-то были?..
Или в пути, совсем вдали от дома, Какой-то город, речка или храм Покажутся до боли вам знакомы, Так, словно детство прожили вы там!
Переселенье душ? Сплошная мистика? Кто ведает? И пусть скажу не в лад, А все же эта самая «глупистика» Поинтересней как-то, чем распад.
Да и возможно ль с этим примириться: Любил, страдал, работал с огоньком, Был вроде человеком, а потом Стал сразу менделеевской таблицей.
А атому – ни спеть, ни погрустить, Ни прилететь к любимой на свиданье, Ни поработать всласть, ни закурить, Одно научно-строгое молчанье.
Нет, я никак на это не гожусь! И ну их – клетки, биотоки, души… Я просто вновь возьму вот и рожусь, Рожусь назло ученому чинуше.
И если вновь вы встретите поэта, Что пишет на лирической волне, Кого ругают критики в газетах, А он идет упрямо по стране;
Идет, все сердце людям отдавая, Кто верит, что горит его звезда, Чей суд – народ, ему он присягает, И нету выше для него суда;
Кто смерть пройдет и к людям возвратится, Он – их поэт, они – его друзья, И если так, товарищи, случится, Не сомневайтесь: это снова я!
1967
Литературные споры
Спорят о славе поэты. Критики спорят тоже. А славе плевать на это, Хоть лопни, хоть лезь из кожи!
В литературном храме, Перья скрестив свои, Поэты спорят стихами, Критики пишут статьи.
Критики дело знают: Локтями тесня друг дружку, Кого в основном читают, С тех и «снимают стружку»!
Снимают, вовсю стараются, Лупят кого-то всласть И сами же удивляются, В лужу потом садясь.
Но это не вразумляет, И вновь они ищут трещины! Я знаю, как это бывает, — Сам получал затрещины.
Эх, сколько ж меня склоняли! И как же в меня палили! Такого нагромоздили, Самим-то понять едва ли!
И все-таки самое главное, После как оказалось, Да все за эту за самую, О Господи, популярность!
Ну словно кого обманывал, Ограбил, или подвел,
Иль, скажем, читателей сманивал И прятал в письменный стол.
И тем, кто приходит в ярость, Я тихо хочу сказать: – Возьмите себе популярность И дайте спокойно писать!
1967
Ночные огни
В простудном мраке, в сырости ночной Горит огонь спокойно-одинокий. Чуть-чуть печальный, трепетный такой, Загадочный, манящий и далекий…
Он, словно Марс или живой цветок, Таинственный и в то же время честный. Пылающий во мраке уголек, Кусочек чьей-то жизни неизвестной.
Огонь ли это путника в степи, Окно ли светит? Это я не знаю. Но кто-то там не спит теперь, не спит! И чья-то там душа сейчас живая!
Покажется: вот сто шагов всего, И ты укрыт от холода и ветра, Да только вот нередко до него Десятки и десятки километров…
Невольно представляешь, что вон там Сидят сейчас охотники-бродяги, Пьют чай с горячим ромом пополам И ждут к утру перепелиной тяги.
Или, быть может, там, перед окном, Сидит из сказки девушка с косою И, отложив большой, тяжелый том, Глядит во тьму с задумчивой тоскою.
Иль мать-старушка долгий, долгий срок Сидит и ждет, когда вернутся дети, А путник забредет на огонек — Она теплом и путника приветит.
Или, костром пронзая синий мрак, Влюбленные сидят в сосновой роще, А может, все совсем, совсем не так — И будничнее, и скучней, и проще…
И все же я люблю их! Я готов С мальчишьих лет всегда мечтать о чуде, Люблю огни летящих поездов — Живые кадры чьих-то дум и судеб.
Огонь в ночи!.. Ненастье… Вязнут ноги… Со снегом дождь… А путь далек-далек… И что бы стало с путником в дороге, Когда б не этот добрый огонек?!
И есть там сказка или сказки нету — Не в этом суть. Ты верь, и ты иди! Он как надежда, этот лучик света, Как искра счастья где-то впереди.
Ведь счастье тоже может быть порою Чуть-чуть не то, которого ты ждешь, Но ты страдаешь, борешься, живешь, Пока оно горит перед тобою.
Возможно, птицей с синими крылами Оно должно быть вечно впереди, И кто ответит, может быть, в пути Вот так к нему и следует идти И никогда не брать его руками?!
1967
Важные минуты
Беда ли это, если иногда Бывает в жизни кто-то мягкотелым, Доверчивым, застенчиво-несмелым, — Беда все это или не беда?
Навряд ли это повод к обсужденью. У всех, как говорят, своя стезя. И все же есть минуты и мгновенья, Когда безвольным быть уже нельзя.
Ведь ты порой и сам не замечаешь, Как средь житейских горестей и благ То там, то здесь кому-то уступаешь. И вдруг однажды словно замираешь: Тебя толкают на бесчестный шаг.
Тот шаг нередко выгоден кому-то, Кто может все. Какой же дать ответ? Вот и пришла та самая минута, Чтоб встать, чтоб бросить, как гранату: – Нет!
Весна! Планета, будто сердце, бьется. Любовь пришла. Она к тебе летит! Душа твоя ей в чувствах признается, А вот язык предательски молчит.
Но милая, едва у дома встанешь, Уже спешит проститься до утра. И ты идешь обратно и не знаешь, Пора признаться или не пора.
А вот сейчас, задумчиво-робка, Она стоит и медлит почему-то. Пора! Пришла та самая минута. Скажи. Не то пропал наверняка!
Вы с другом в горы как-то забрались. Стучали бодро крепкие ботинки. Вдруг, оступившись, друг слетел с тропинки И на скале над пропастью повис…
Судьба вдруг разом повернулась круто. Ползти к обрыву – жизнью рисковать. Пусть так. Смелей! Сейчас пришла минута — Иль вместе жить, иль вместе умирать!
Года спешат, друг друга обгоняя… Но сколько же порою там и тут, В большом и малом людям выпадает Решительных мгновений и минут!
О, как мы спорим, если иногда Бывает в жизни кто-то мягкотелым, Доверчивым, застенчиво-несмелым, — Беда все это или не беда?
Пустяк – цена всем этим обсужденьям! А чтоб людьми серьезно дорожить, О них не худо было бы судить Вот по таким минутам и мгновеньям.
1968
Я мелкой злости в жизни не испытывал
Я мелкой злости в жизни не испытывал, На мир смотрел светло, а потому Я ничему на свете не завидовал: Ни силе, ни богатству, ни уму.
Не ревновал ни к радостному смеху (Я сам, коли захочется, – смеюсь), Ни к быстрому и громкому успеху (И сам всего хорошего добьюсь).
Но вы пришли. И вот судите сами: Как ни смешно, но я признаюсь вам, Что с той поры, как повстречался с вами, Вдруг, как чудак, завидую вещам.
Дверям, что вас впускают каждый вечер, Настольной лампе, сделанной под дуб, Платку, что обнимает ваши плечи, Стакану, что коснулся ваших губ.
Вы усмехнетесь: дескать, очень странно, Вещь – только вещь! И я согласен. Да. Однако вещи с вами постоянно. А я – вдали. И в этом вся беда!
А мне без вас неладно и тревожно: То снег, то солнце чувствую в крови. А мне без вас почти что невозможно. Ну хоть совсем на свете не живи!
Я мелкой злости с детства не испытывал, На мир смотрел светло, а потому Я ничему на свете не завидовал: Ни славе, ни богатству, ни уму.
Прошу вас: возвратите мне свободу! Пусть будет радость с песней пополам. Обидно ведь завидовать вещам, Когда ты человек и царь природы!
1968
Артисты
Кто выдумал, будто бы лгут артисты! Что в жизни порою ворчат и пьют, А вот на сцене трезвы и чисты, Бывают возвышенны и речисты. Артисты ни в чем не лгут!
Не просто Пушкина иль Шекспира Они зажжены вдохновенным словом. Артисты на сцене и вправду Лиры, И вправду Гамлеты и Ратмиры, И впрямь Джульетты и Годуновы!
Душа вселенной сродни лучистой, Где звезды разной величины. И вот на сцене в душе артиста Нередко ярчайшие зажжены.
Тогда почему же ярчайшие, главные, Всю жизнь постоянно в них не горят? Но главные, так же как буквы заглавные, Не могут быть всюду или подряд.
Никто же не требует от атлета Ходить со штангою на спине! И разве мы требуем от пилота Быть вечно в заоблачной вышине?!
И кто артистов порой осудит За неприглаженные пути? Артисты тоже живые люди, А не архангелы во плоти!
Герои были светлы, а все же Принц Гамлет умел и не воду пить… Да и Джульетта, коль надо, тоже, Исполнена светлой, сердечной дрожи, Могла сто нянек перехитрить.
И если где-то в житейском мире Артисты спорят иль вина пьют, Средь вас без грима все те же Лиры, Марии, Гамлеты и Ратмиры, И вы им верьте. Они не лгут!
1968
Разные свойства
Заяц труслив, но труслив оттого, Что вынужден жить в тревоге, Что нету могучих клыков у него, А все спасение – ноги.
Волк жаден скорее всего потому, Что редко бывает сытым, А зол оттого, что, наверно, ему Не хочется быть убитым.
Лисица хитрит и дурачит всех Тоже не без причины: Чуть зазевалась – и все! Твой мех Уже лежит в магазине.
Щука жестоко собратьев жрет, Но сделайте мирными воды, Она кверху брюхом тотчас всплывет По всем законам природы.
Меняет окраску хамелеон Бессовестно и умело. – Пусть буду двуличным, – решает он. — Зато абсолютно целым.
Деревья глушат друг друга затем, Что жизни им нет без света, А в поле, где солнца хватает всем, Друг к другу полны привета.
Змея премерзко среди травы Ползает, пресмыкается. Она б, может, встала, но ей, увы, Ноги не полагаются…
Те – жизнь защищают. А эти – мех. Тот бьется за лучик света.
А вот – человек. Он сильнее всех! Ему-то зачем все это?
1968
Отцы и дети
Сегодня я слово хочу сказать Всем тем, кому золотых семнадцать, Кому окрыленных, веселых двадцать, Кому удивительных двадцать пять.
По-моему, это пустой разговор, Когда утверждают, что есть на свете Какой-то нелепый извечный спор, В котором воюют отцы и дети.
Пускай болтуны, что хотят, твердят, У нас же не две, а одна дорога, И я бы хотел вам, как старший брат, О ваших отцах рассказать немного.
Когда веселитесь вы или даже Танцуете так, что дрожит звезда, Вам кто-то порой с осуждением скажет: – А мы не такими были тогда!
Вы строгою меркою их не мерьте, Пускай. Ворчуны же всегда правы. Вы только, пожалуйста, им не верьте, — Мы были такими же, как и вы!
Мы тоже считались порой пижонами И были горласты в своей правоте, А если не очень-то были модными, То просто возможности были не те.
Когда ж танцевали мы или бузили, Да так, что срывалась с небес звезда, Мы тоже слышали иногда: – Нет, мы не такими когда-то были!
Мы бурно дружили, мы жарко мечтали. И все же порою – чего скрывать! — Мы в парты девчонкам мышей совали, Дурили, скелетам усы рисовали, И нам, как и вам, в дневники писали: «Пусть явится в срочном порядке мать!»
И все-таки в главном, большом, серьезном Мы шли не колеблясь, мы прямо шли, И в лихолетье свинцово-грозном Мы на экзамене самом сложном Не провалились, не подвели.
Поверьте, это совсем не просто — Жить так, чтоб гордилась тобой страна, Когда тебе вовсе еще не по росту Шинель, оружие и война.
Но шли ребята назло ветрам И умирали, не встретив зрелость, По рощам, балкам и по лесам, А было им столько же, сколько вам, И жить им, конечно, до слез хотелось.
За вас, за мечты, за весну ваших снов Погибли ровесники ваши – солдаты: Мальчишки, не брившие даже усов, И не слыхавшие нежных слов, Еще не целованные девчата.
Я знаю их, встретивших смерть в бою, Я вправе рассказывать вам об этом, Ведь сам я, лишь выживший чудом, стою Меж их темнотою и вашим светом.
Но те, что погибли, и те, что пришли, Хотели, надеялись и мечтали, Чтоб вы, их наследники, в светлой дали Большое и звонкое счастье земли Надежно и прочно потом держали.
Но быть хорошими – значит ли жить Стерильными ангелочками? Ни станцевать, ни спеть, ни сострить, Ни выпить пива, ни закурить, Короче: крахмально белея, быть Платочками-уголочками?!
Кому это нужно и для чего? Не бойтесь шуметь нисколько. Резкими будете – ничего! И даже дерзкими – ничего! Вот бойтесь цинизма только.
И суть не в новейшем покрое брюк, Не в платьях, порой кричащих, А в правде, а в честном пожатии рук И в ваших делах настоящих.
Конечно, не дай только Бог, ребята, Но знаю я, если хлестнет гроза, Вы твердо посмотрите ей в глаза, Так же, как мы смотрели когда-то.
И вы хулителям всех мастей Не верьте. Нет никакой на свете Нелепой «проблемы» отцов и детей, Есть близкие люди: отцы и дети!
Идите ж навстречу ветрам событий, И пусть вам всю жизнь поют соловьи. Красивой мечты вам, друзья мои! Счастливых дорог и больших открытий!
