Крещенные крестами – Эдуард Кочергин

Да! Моя Отчизна так обширна, так раздольна, Бог ее храни, что у нас не может быть фашизма. Всюду может, а у нас ни-ни. То ли на него не хватит пыла, то ли дисциплины, господа, что у них уже все это было, а у нас не будет никогда. Ведь и наши, помню, ретрограды, чей погромный зуд необъясним, Гитлеру когда-то были рады, всякое подписывали с ним, а потом спасали пол-Европы, и сияла гордая Москва. И сегодня злобные холопы тут не составляют большинства. Наших чувств опросы не измерят, не охватят наш видеоряд, потому что местные не верят никогда тому, что говорят. Дряни много, а фашизма нету. Если от коричневой чумы кто-нибудь опять спасет планету, думаю, что это будем мы. Родина, мы все твои поклонники, мы и не хотим иной судьбы – самые бессмертные покойники, самые свободные рабы.

(Д. Быков)Автобиографическая проза Эдуарда Кочергина полна жутких подробностей и пугающих поворотов сюжета. Как сказка братьев Гримм с поправкой на новые времена, где на одного маленького Гензеля, возвращающегося домой, приходится много страшных людоедов.

По необъятным просторам вьется длинная дорога, на которой встречаются злые разбойники, жадные компрачикосы, добросердечные рыцари и жалостливые самаритянки. Эти странствия – в лучших традициях средневековых романов, несмотря на то, что время действия не так уж сильно отстоит от настоящего. Этот затяжной хоррор вовлекает в свой водоворот немыслимое количество разнообразных персонажей, являет самые отвратительные стороны человеческой натуры, показывает, как низко может пасть личность, демонстрирует безжалостность государственной машины. И, конечно, он отказывает главному герою в окончательном и бесповоротном хеппиэнде.По итогам такого собрания кошмаров у меня не получается быть сторонницей как патетических причитаний: «Надо же, какой ужас…», так и бесстрастного вывода: «Вона чо! Ну-у-у, жизнь сложна…». В первом случае все начинается и заканчивается неглубокими эмоциями. А во втором – философски ограниченным отношением к экзистенциальным сложностям. И то, и другое не исключает возможности бесконечно ходить по одним и тем же граблям, неизменно возвращаясь к ужасам прошлого и привнося в реальность фантасмагорическую иллюзию стабильности существования. Так что вопреки модной инфантильности я, прежде всего, ставлю на вопрос «почему?». Он дает возможность понять причину. Осмыслить, почему темные века имеют свойство возвращаться. Выяснить, откуда берутся демоны, разрушающие выстроенный обывателями мир. Разобраться, почему Страной Советов можно заинтересовать медиевистов.

По большому счету, СССР мало отличался от России феодальных времен. Крепостничество трансформировалось в эксплуатацию крестьян в колхозах и тяжелый лагерный труд, барщина и оброк заменены трудоднями и продразверсткой, служилая знать, полностью зависящая от царя, превратилась в партийную номенклатуру, подчиненную вождю, и даже опричники нашли свое новое воплощение в органах НКВД. Так что кафкианское сходство между средневековьем и советскими временами более чем объяснимо.Хождение по кругам истории не является типичным. Не потому, что обязательное развитие заложено в основе цивилизации, а по принципу естественного отбора – государства, не способные совершенствоваться, рано или поздно перестают существовать. Тем не менее, прошлое повторяется, потому что его не хотят помнить, потому что проще отдать свое право на мнение сильному лидеру и отойти в сторону. Удивительно, что и Кочергин почему-то называет двух вождей виновниками смертоубийственной войны. Хотя достаточно поинтересоваться, кто же позволил этим правителям быть вершителями судеб? И ответ всегда один и тот же – пассивное большинство.Образ Многодура, любителя выражений «не могу знать», «не положено», «не ведаю», универсален и символичен. Он словно перенесен сюда из произведений Салтыкова-Щедрина. Вечное холопство, выражающееся в нежелании думать, принимать решения и нести ответственность, породило неубиваемое зло – тупое, неповоротливое и беспощадное. Невежественность и неготовность критически осмысливать услышанное-прочитанное всегда дают жизнь новому дракону. На смену серым приходят черные. Фашизм расползается, душит авторитаризмом инакомыслие, навязывает волю вождя и его сторонников, манипулирует массовым сознанием с помощью страха, ищет внешних и внутренних врагов и уничтожает их в порыве одержимости. Хорошо, что это всё не про нас. Замечательно, что мы не имеем к этому отношения. Не вовлекались, не участвовали, не присутствовали. Да даже если что-то и было, столько лет с тех пор прошло!И последний вопрос. Для тех, кто отчетливо понимает, что со времен войны многое изменилось. Так ли уж велика разница между двумя картинами, изображающими узкий мирок детских домов, нарисованными Эдуардом Кочергиным и Рубеном Гальего?

О книге Эдуарда Кочергина писать трудно. О ней вообще было бы удобнее не знать. Вот широко и ясно открытые глаза, весна в душе и прочие приятности. А открыл самую первую страницу и жизнь прежней уже быть не может, задохнулась от боли, забилась в судорогах, раззявила рот в безмолвном крике. Потому как нет страшнее истории непридуманной, истории прожитой и рассказанной обыденно. Так как принято, в ночи, на маленькой кухоньке, с переполненной пепельницей. И только изредка скрипнет табуретка от избытка тяжести душевной.И как пережить все это, как пересказать, как простить… Простить людей, которые вот этого мелкого ползунка извлекли из под стола, где он с наслаждением играл, а иной раз и жевал, стружки и отправить в страшное место, где выжить нельзя. Где сливочное мороженое делают из ржаного хлеба, перестают понимать простой язык, овладевают ремеслухой, чтобы выжить.... И шесть лет добираются через всю страну к маме.

Как нашлись силы у этого мальчонки не понятно. Как не превратился он в озлобленного крысеныша, готового тяпнуть любую протянутую руку без разбора. Как не стал одним «из» – грабителей, убийц. Как ясность в душе его выжила и смогла услышать слова матери:"Все будет хорошо. Ты один мужик в роду, и должен жить!"Вспомнила я мытарства Лёньки Пантелеева и стало ещё горше. Сколько же их, этих мальчишек, носило по стране. Одного в Гражданскую, другого во время, когда люди превратились в товарищей. И как это «за пролитую слезу ребенка» и «сын за отца не в ответе» вылилось в Фелено качание на табуретке и воспаление лёгких в городе со странным ордынским названием Куй-Бы-Шев. В восемь лет детприемника, страшные в обыденности истории о калеках, зеках, колонии.

И как среди этого месива выхватил он совсем другие лица. Митяя, Хантыя, Томаса Карловича. Безымянную мадонну, держащую на руках своего вернувшегося с войны мужа-"самовара". Как читать такие книги и разве возможно отказаться от них. Отодвинуть подальше, сделать вид что не было. Забыть о мальчишке по прозвищу Тень. О сотнях и тысячах таких мальчишек. Которые не добрались, не нашли, которым не хватило надежды…

Мы ведь имеем право на любые чувства. В том числе на грусть, обиду, злость. Злиться, если кто-то принял за нас решения. Грустить от разлуки с дорогим человеком. Обижаться, если с нами поступили несправедливо. Тем более, если несправедливость тотальная, глобальная, ничем не поправимая. Когда в результате сталинских репрессий отца арестовали и расстреляли, мать посадили в тюрьму, а маленького мальчика отправили в детский дом. В далекий Омск, в маленький пригородный поселок Чернолучье… Такую несправедливость невозможно забыть, такую грусть нечем восполнить. А злость… У маленького мальчика не было злости, а была простая неподлежащая сомнению мысль – надо вернуться домой. В Ленинград. Найти маму. И все будет хорошо.Многие книги и авторы проходят мимо меня. Такими далекими тропами и дорогами, что натолкнувшись случайно, встретив рецензию, отзыв или краткое упоминание я удивляюсь до невозможности. Как же так? почему я никогда не слышала про Кочергина, ведь это известный театральный художник, писатель. Вот, пожалуйста в википедии: «Главный художник БДТ им. Г. А. Товстоногова с 1972 года. Академик АХ СССР. Народный художник РСФСР (1988). Лауреат двух Государственных премий СССР (1978, 1984) и Государственной премии РФ (2001).». И вот как можно не знать? Как можно вообще ни разу не слышать фамилию, не встретить упоминания, какими книжными дорогами надо ходить? Я вроде бы понимаю какими (дорогами зарубежной литературы), но ведь я периодически читаю отечественную литературу…. Так как же?А вот так. Не знала ничего, а узнала благодаря тг-каналу Анастасии Завозовой, чьи переводы книг я очень ценю, и чьи литературные вкусы мне близки. Она выложила рецензию на другую книгу Кочергина «Записки планшетной крысы», но начала ее с таких слов: «если вы еще ничего не читали у Кочергина, я искренне советую начать с его небольшой автобиографической книжки „Крещенные крестами“. Несмотря на то, что описанная в ней история откровенно и безусловно ужасна – маленький мальчик бежит из детдомов и спецприемников домой к маме через перекошенную войной Россию – это удивительно жизнеутверждающая книга, потому что она вся о том, что с человеком может случиться огромное количество зла – но и добра тоже». Дальше шла уже рецензия на «записки», но мне большего и не надо. После такой рекомендации я тут же пошла искать книгу, скачала (она есть в свободном доступе в интернете) и прочла залпом. Читала, кстати, в двух форматах – электронном и аудио, оторваться от книги не могла. Завораживало всё. От того, что начало пути идет из Омска (мой родной город), и тем, что заканчивается в Питере (один из моих любимых городов). Невозможно было поверить в то, что это было правдой, что и в самом деле можно было совершить это долгое путешествие длиною в несколько лет, а финал?! Поразительно, немыслимо. Такое бывает? Читала и застывала, переваривала, обдумывала, сопоставляла факты, недоверчиво хмурилась и отправлялась в интернет читать биографию Эдуарда Степановича. Но да, эта книга в самом деле биографична. Эта история и в самом деле произошла. Все эти люди реальны. Всё это было.Мы ведь имеем право на любые чувства. Я это понимаю. Я это знаю. А еще я знаю, что писать о своей жизни, рассказывать о самых тяжелых временах – терапевтично. Это помогает прожить какие-то чувства, перенести в безопасной обстановке давнюю боль, наконец принять страшный или травмирующий опыт прошлого. Да. я понимаю. И тем не менее, было так горько от чужой обиды. Я читала книгу и словно пила горький чай. Отравленный ядом несправедливости, бессилия, беззакония, жестокости, страха… Да, книга по факту жизнеутверждающая, но вместе с тем очень грустная. Во всяком случае, такой она была для меня. Я читала историю маленького мальчика и мне больше всего хотелось обнять его крепко-крепко и не отпускать, накормить, тепло укутать в одеяло и пообещать, что все будет хорошо. Потому что это была трудная и тяжелая дорога, потому что эти потери, предательства и опасность на каждом шагу. Не представляю себе как можно читать эту историю равнодушным. Поразительная. Тонкая, щемящая. Грустная. Невероятная. Важная.Я дочитала эту книгу еще в июне, и сейчас от горечи чужих обид не осталось следа, но я запомнила это чувство. Я понимаю, что еще не скоро возьму в руки следующее произведение автора.