Эдуард Веркин
Челюсти – гроза округи. Секреты успешной рыбалки
© Веркин Э., 2016
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2016
Глава 1
Ртутные каникулы
Генка читал стихи:
Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя…
Грузовик тряхнуло. Генка ойкнул и прикусил язык. Но в кузове удержался – растопырился ногами, а свободной от сумок рукой крепко ухватился за подвернувшуюся цепь. Витьке же повезло меньше – он подлетел со скамейки в воздух, повисел там секунду, как бы в раздумьях, и осыпался на дно кузова. Молочные бидоны брякнулись на него.
Водитель остановил машину и высунулся из кабины.
– Целы? – спросил он.
– Частично, – ответил Генка. – Вы бы осторожнее ехали, дяденька, не барабаны везёте, человеков везёте.
– Дорога такая, – вздохнул водитель, – я не виноват. Тут и на тракторе иногда застревают…
Витька выбрался из-под бидонов.
– Живой? – прошепелявил Генка.
– Угу. – Витька тёр колено. – Только ногу немного поломал. Так, ерунда, всего в трёх местах…
– А я вот язык чуть не откусил, – Генка показал прикушенный язык. – Жил бы теперь без языка. Вот тебе и «буря мглою небо кроет», вот тебе и Александр Сергеевич Пушкин, вот тебе и учи…
– Ничего, – ответил Витька. – Ничего. За эти две недели ты у меня всего Пушкина наизусть знать будешь. Как миленький.
– А куда деваться? – Генка сделал скорбное лицо. – Экзамены-то сдавать надо. А там вопрос: «Любимое стихотворение А.С. Пушкина». А Пушкин, между прочим, сам говорил, что у нас, в России, две беды – дураки и дороги![1]
– Это, кажется, не Пушкин говорил, – заметил Витька.
– Без разницы. – Генка сплюнул за борт кровь. – Все равно две беды…
– Зато места у нас самые лучшие, – вмешался водитель. – И колхоз самый богатый в области. Всё есть, даже фонтан. А в следующем году это проведут, как его…
– Электричество, что ли? – съязвил Генка.
– Какое электричество?! Интернет, вот что! Будем, как все, – с Интернетом!
– Фонтан они сделали, Интернет сделают, а дорогу вот сделать не могут, – пробурчал Генка. – Двадцать первый век… Буря мглою небо кроет…
– А дорога Людмиле, твоей тётке, и ни к чему вовсе, – ответил водитель. – Сделаешь дорогу, сразу разные там понаедут – и жизнь испортится. Всех её уток переворуют. У нас ни к одной ферме дорог нету. Это даже удобно очень – пока молоко с фермы, к примеру, на завод везёшь, оно в сливки сбивается. А иногда даже в масло. Так что дорога нам ни к чему.
– Это точно, – сказал Генка. – Дорога – худшее изобретение. Сначала дорогу построят, потом, глядишь, носки каждый день менять начнут. И вся жизнь насмарку.
Водитель не ответил. Он обиделся, вернулся в кабину, завёл мотор, и машина двинулась дальше. Но теперь водитель не спешил, ехал медленно и самые глубокие рытвины старался объезжать. А Генка и Витька крепко держались за борта, отпинывали ногами громыхающие бидоны и вспоминали Пушкина. Это было даже весело.
– Тётка моя – фермер, – рассказывал Генка. – Или фермерша. Дети её в город уехали, она теперь одна живёт и птиц разводит. Рада нам будет – вот увидишь. Пару неделек поживём, молочка попьём настоящего, побездельничаем…
– Это хорошо. – Витька тёр колено. – Я молоко люблю. И сыр. И бездельничать тоже люблю…
– Сыру полно, – хвастался Генка. – У них в колхозе даже свой сыроваренный завод есть, хоть и маленький. Там всего завались. А река!.. А озеро… Оно, знаешь, такое, типа волжского залива – метров двести в ширину. Вода прозрачная, как минералка в бутылках!
– А раки есть? – спросил Витька.
– И раков завались, – заверил Генка. – Раков как грязи. Хоть руками лови.
– Вот здорово! Будем раков варить. Они, как креветки, вкусные.
– Это точно…
Грузовик стал спускаться к небольшой извилистой речке, вода в которой была коричневая и густая по виду.
– Речка Номжа, – сообщил Генка. – В ней хариусы водятся. Хариусы[2] чайного цвета.
– Мост через эту твою Номжу ненадежный какой-то, – Витька указал на мостик. – Хлипкий. Не свернёмся? Там даже перил нет.
Генка пожал плечами, показав этим, что свернутся они навряд ли, а что если даже и свернутся, то ничего особо страшного не произойдёт.
Грузовик медленно спускался к реке. Возле мостика он остановился, выждал зачем-то минуту и лишь потом принялся перебираться на другую сторону.
– Это хорошо, что Хаван[3] ртуть в школу притащил, – Генка ощупывал язык. – Теперь раньше, чем за две недели, не очистят. А у нас каникулы лишние образовались. Просто классно!
– Как бы на лето учёбу не отодвинули… – вздохнул Витька.
– Всё равно летом делать нечего, – равнодушно сказал Генка. – Лучше в школу ходить, чем на даче корячиться.
– А зачем это он? – спросил Витька. – Хаван-то… Ну, ртуть притащил?
– Контрольной убоялся. – Генка чесал живот. – Ему мать сказала, что, если он контрольную не напишет, будет всё лето с репетитором[4] заниматься. А он летом на Кипр хотел. Теперь ему ни Кипра, ни летнего отдыха. А предки ещё двадцать штук за очистку заплатили. Ртутные каникулы – что может быть лучше?
Машина стала забираться на невысокий холм.
– Между прочим, это не простой холм, – рассказывал Генка. – Его приказал насыпать один ордынский хан[5]. Потому что у него в этой реке дочка утонула. Дочку звали Номжа, он и реку так велел назвать. Каждый воин взял по горсти земли и кинул на могилу дочки хана, и получился холм…
– Брехня, – сказал Витька. – Таких холмов везде полным-полно. И что, под каждым ханская дочь лежит?
– Не под каждым. Но под многими. А с чего тогда эти бугры берутся?
Витька не ответил. Возле холма, километрах в трёх, загорелся огонёк.
– Вон, видишь? – Генка указал на огонёк пальцем. – Это тёткина ферма. А в ста метрах от неё озеро. То есть залив. Там есть и пляж, и берег крутой. Можно нырять и вообще купаться…
– Вода ещё холодная, – сказал Витька. – Можно менингит[6] заработать.
– А, хуже всё равно не будет. – Генка снова плюнул за борт. – К тому же в озере вода гораздо раньше прогревается, чем в реке…
Витьке не хотелось спорить под вечер, и он промолчал. По сторонам дороги пошли поля.
– А это овёс, – не унимался Генка. – Еще зелёный. Наверное, озимые[7]. А где овёс – там и медведи. Можно будет их, медведей-то, караулить…
– Дурак ты, Генка, – возражал Витька. – Овёс-то зелёный, медведи не придут. Да и нет тут их уже давно, вымерли. Медведи только в тайге остались, а тут их нет…
– Тут много чего есть… – загадочно отвечал Генка. – Уж я-то знаю…
Машина приближалась к огоньку под холмом, и постепенно становилось видно, что огонёк горит не просто, не сам по себе, а в окне большого деревенского дома. Дом был обнесён невысоким забором, за забором возвышалось несколько высоких нескладных строений с черепичными крышами, торчал журавль[8] колодца.
Водитель на ходу несколько раз нажал на сигнал. Звук улетел к дому, почти сразу ворота его отворились, и навстречу грузовику вышла высокая женщина с керосиновым фонарём. Рядом с ней бежала большая лохматая собака.
– Это тётка, – Генка замахал женщине рукой. – Тётя Люся. Приехали, Витька!
Машина остановилась. Витька и Генка выпрыгнули из кузова на землю. Собака служебно обнюхала новых гостей, посмотрела на хозяйку и, получив подтверждение, что прибыли свои, удалилась в будку. Тётка смотрела на ребят и улыбалась.
– Здравствуй, тётя Люся, – тоже улыбнулся Генка.
– Ну, здравствуй, Геннадий Владимирович! – Тётка не удержалась и обняла Генку за плечи.
Через час Витька и Генка сидели за столом, ели блины с яблочным вареньем и сметаной и пили черничный квас.
– Хозяйство у тёти Люси знатное, – рассказывал Генка. – Есть грузовик, есть лошадь Берёзка, есть Буфер – это лохматая овчарка, ты его видел. Есть ещё кот Чубайс, сокращённо Чуб. Вредная скотина, но он почти не показывается, боится Буфера. А ещё есть утки, курицы и гуси…
Тёка вдруг погрустнела.
– А гуси у тёти Люси, – продолжал Генка, – лучшие в области! Здоровенные, как поросята! Они по озеру плавают. Вот когда я на осенние каникулы приезжал, тётя даже бойцовых гусей завела. Они тогда, правда, ещё гусёнками были, смешные такие, шеи длинные… Сейчас, наверное, выросли совсем.
– Не выросли, Ген, – вздохнула тётка.
– Померли, что ли? – спросил Генка.
– Да нет, не померли. Утащили их. Почти всех.
– Если это ястреб, то его можно легко отпугнуть… – начал было Витька.
Тётка покачала головой.
– А кто ж тогда? – Генка отложил на тарелку половину блина. – Кто? Рысь?
– Щука, – сказала тётка.
– Как щука? – удивился Генка. – Как она в озеро-то попала? Озеро ведь с рекой не соединяется!
Тетка махнула рукой.
– Весной вода поднялась – аж досюда чуть не дошла, половодье большое было, разлив. И озеро тоже залило. Видимо, щука тогда и зашла. А рыбы тут немного, так вот она, как рыбу всю сожрала, за утят принялась. По пять штук в день утаскивала! Я сначала не замечала, а потом смотрю – все меньше и меньше утят. Ну, я их на озеро выпускать и не стала. Так она за взрослых уток принялась! Плывёт утка, потом как закричит – бульк! – и только пузыри по воде. А какие утки без воды… Или гуси… Всё насмарку, всё нарушается!
Тётка с горя даже несильно стукнула кулаком по столу.
– Да… – Витька тоже отложил вилку и посмотрел в окно. – Это ж просто челюсти какие-то…
Озера не было видно в темноте, но присутствие его угадывалось, как угадывается близость любой большой воды.
– Вот, – тётка развела руками, – не знаю, что и делать. Если она так и дальше будет – то весь выводок уничтожит, кредит отдавать нечем будет… Хоть в город езжай за рыбаками…
Витька с Генкой переглянулись.
– Тётя… – осторожно сказал Генка. – Тётя Люся, а давай мы эти Челюсти… ту щуку поймаем?
– Да бросьте! – тётка стала собирать со стола посуду. – Вы же отдыхать приехали, а не по озеру шастать. Да там и глубоко. Перетонете ещё. Отдыхайте лучше.
– Рыбалка, – заметил Генка, – лучший отдых. И полезно, и интересно. К тому же мы очень хорошо плаваем, особенно Витька. Он у нас вообще, как… поплавок плавает.
– Это точно, – согласился Витька. – Плаваю. И время у нас как раз есть. Сделаем крюков[9], донок[10] и щуку эту поймаем…
– Это не наш путь, – перебил его Генка. – Это слишком долго и ненадежно. Крючки какие-то… Тётя, у тебя, кажется, ружьё было?
– Было, – кивнула тетка. – И сейчас есть.
– Тогда не будем валять дурака, – сказал Генка. – Я эту щуку завтра просто пристрелю.
Глава 2
Ворошиловский стрелок[11]
Генка и Витька дружат уже давно. Так давно, что сами даже уже и не помнят, с какого класса они вместе. Генке кажется, что с третьего, а Витьке, что с четвёртого. Генка говорит, что он как раз в третьем классе в Витькину школу перевёлся, а Витька говорит, что ему как раз в четвёртом классе фонарь соседские мальчишки собрались ставить, а тут как раз Генка подоспел, помог с ними разобраться. Давно, короче, дружат. Хотя совсем друг на друга не похожи. Витька длинный, худой и белобрысый. Генка невысокий, плотный и черноволосый. Генка хорошо разбирается в любой технике, от велосипеда до автокрана. Это потому, что он с самого первого класса переходил во все технические кружки и секции Дворца творчества юных. Витька любит читать и хорошо знает литературу, историю и биологию. Это потому, что в начальной школе он частенько болел и от нечего делать перечитал всю родительскую библиотеку. Всю подряд.
Витька мечтательный. Генка практичный. И, казалось, ничего общего в них нет, но разные полюсы, как известно, притягиваются. Поэтому Генка и Витька дружили крепко. Впрочем, за годы дружбы ребята многое переняли друг от друга, хотя сами этого и не замечали. У Витьки появилась практическая жилка, и он научился вбивать гвозди, точить ножи и чинить мотоциклы. Генка стал как-то серьёзнее, начал чаще думать и перенял у Витьки привычку смотреть на небо. Иногда они даже вместе сидели на крыше Генкиного сарая и глазели вверх до первой звезды. Отчего жители соседних домов называли их лунатиками и полуночниками.
Вообще, эту парочку знали все: и в школе, и в округе. Знали и пытались придумывать им разные прозвища. Гвоздь и Мешок, Тонкий и Толстый, Жираф и Медведь. Но прозвища не приживались, потому что все они были не похожи на самих Генку и Витьку.
А прошлым летом к ним присоединился ещё и Жмуркин. История получилась такая. Генка и Витька решили поучаствовать в мотогонках. Приз главный был уж очень хорош – японский мотоцикл. И целый месяц ребята, преодолевая многочисленные трудности, чинили случайно доставшийся им мопед. А Жмуркин над ними надсмехался и говорил, что ничего у них не получится. Но получилось. Гонку Витька и Генка выиграли, мотоцикл получили. И вдруг выяснилось, что у Жмуркина сильно больна мать. Тогда Генка и Витька отдали мотоцикл Жмуркину, чтобы тот продал его и купил лекарств.
Так они и подружились. Витька, Генка и Жмуркин.
У Жмуркина, в отличие от Генки с Витькой, прозвище было – его звали Могилой. А получилось это прозвище так. Как-то раз на уроке труда Жмуркин делал доклад. Делал его так долго и нудно, что весь класс почти заснул.
– Жмуркин, – не выдержал учитель труда. – Жмуркин, ну почему ты такой скучный, как смерть?
С тех пор Жмуркина стали звать Могилой. Жмуркин очень не любил, когда его так называли. Поэтому Генка и Витька общались с ним, называя по фамилии.
В отличие от Генки и Витьки, Жмуркин был продвинутой личностью. Он считал себя самым умным, зависал в Интернете, ходил по дискотекам и даже музеям, занимался фитнесом и читал журналы про фирменные часы и яхты. Но больше всего в жизни Жмуркин хотел стать великим кинорежиссёром и разбогатеть. Первый шаг на этом пути Жмуркин уже сделал – он поступил уборщиком в кинотеатр, заработал денег и купил на рынке бывшую в употреблении восьмимиллиметровую кинокамеру. И теперь собирался снимать кино.
Самое забавное заключалось в том, что Витька и Генка не любили Жмуркина – он их раздражал. Но при всем при этом, когда Жмуркина долго не было рядом, им начинало его не хватать. Им не хватало его вредности и подколок. К тому же со Жмуркиным всегда можно было как следует поругаться. А это в дружбе очень важно. Для сброса отрицательной энергии. Между собой Витька и Генка почти никогда не ругались, а вот со Жмуркиным ругались охотно и с удовольствием. И если Жмуркин долго не заглядывал, они по нему начинали скучать. Хотя надолго Жмуркин никогда и не исчезал. А ещё у Жмуркина была одна особенность – он всегда появлялся неожиданно и не вовремя.
Так они и дружили.
Правда, в гости к Генкиной тётке Жмуркин не поехал. Сказал, что у него и без того дел полно. В кинобизнесе каникул не бывает, заявил Жмуркин.
– Ну и болван этот Жмуркин. – Генка проверил на ногте остроту топора. – Лишил себя нормального отдыха.
Генка подбросил топор в воздух, попытался поймать за топорище, но не сумел, и тот упал на землю.
– Не, – посмотрев на это, покачал головой Витька, – она тебе ружьё не даст. Точно не даст. Кто же детям ружьё даёт?
– Во-первых, мы не дети, – Генка пристроил на колоде полено и прицелился топором.
Витька сомнительно хмыкнул.
– Во-вторых, тут с ружьями с семи лет ходят. – Генка размахнулся и ударил топором по полену.
Топор завяз в полене, и Генка принялся его вытаскивать. Лезвие глубоко вошло в древесину и назад никак не собиралось.
– Я же говорил тебе, что колуном надо[12], – сказал Витька. – Топорами дрова только в кино рубят. В жизни – колунами. Вон, видишь, возле сарая стоит?
Витька указал пальцем на колун.
– Я на даче всегда топором рубил, – Генка упёрся ногами в чурбак и потянул. – И всё хорошо получалось…
– Ты на даче рейки рубил, а это настоящие дрова, – Витька принёс колун. – Сейчас я тебе покажу, как надо. Ну-ка, отойди…
– Палец себе не отруби, – посоветовал Генка. – Дровосек…
– Не боись, – Витька поставил полено на колоду[13]. – Мы, до того как квартиру в городе получили, два года в деревне прожили. Отец в колхозе работал, мать на ферме. Я тогда многому научился. Ну там сено косить, стога смётывать, дрова вот тоже колоть… Даже корову и то пару раз доить приходилось… Хорошее время было…
– А я только у тётки был, – сказал Генка. – На каникулах. Да и то недолго. Я – жертва современной цивилизации.
– Поэтому слушайся беспрекословно своего вождя и учителя в сельской жизни, – Витька ловко вертанул колун в воздухе. – Слушайся и запоминай. Правило первое. Полено надо ставить комлем[14] вверх. Так дерево колется гораздо легче. Правило второе. Если есть трещина – надо колоть по трещине. Правило третье – не замахивайся колуном высоко – можно стукнуть себя по башке. Ну, и четвёртое правило – ноги обязательно на ширине плеч. А то и в самом деле пальцы поотрубаешь.
Витька коротко замахнулся колуном и ударил по полену. Полено с треском разлетелось на две части.
– Вот так, – Витька передал колун Генке. – А ты говоришь топор…
– Я бы, Витька, с твоей невезучестью за топор вообще не брался, – Генка бросил колун на траву. – Чревато осложнениями.
Витька и в самом деле отличался повышенной неудачливостью. Эта неудачливость преследовала его от рождения и очень сильно мешала в жизни. В год Витька упал лбом на штырь. В два уронил на себя скороварку. В четыре его укусила собака. Ну и так далее.
Неудачливость была фамильной чертой Витьки. Ею страдали и Витькин папа, и Витькин дедушка. И вообще вся родня по мужской линии. Витькин дядя три раза покупал автомобиль и три раза разбивал его в первый же день. Другой Витькин дядя два раза женился, первая жена сбежала через неделю, вторая – через две. Примеры можно приводить до бесконечности. Сам Витька считал свою неудачливость чем-то вроде хронической ангины. Иногда она обострялась и принималась трепать Витьку чуть ли не каждый день, а иногда отступала и не напоминала о себе целыми месяцами.
– Неудачливость, Витька, твоё второе имя, – зловеще ухмыльнулся Генка. – Она раньше тебя родилась. Так что ты с нею не шути.
Витька повернулся через левое плечо и плюнул три раза.
Витька был суеверным. Прошлым летом, как раз сразу после победы в мотогонках, с Витькой произошёл странный случай, о котором Витька не любил вспоминать. После этого случая у Витьки осталось ощущение чуда и счастливое перо сокола на память. Перо на самом деле было счастливое – как у Витьки появилось это перо, так от него сразу отвязалась и невезучесть. И теперь Витька очень боялся, что она снова к нему вернётся.
Генка над Витькой посмеивался и говорил, что вся эта неудачливость существует лишь у Витьки в голове. Вот он, Генка, ни в какое невезение не верит, и всё у него в порядке. Не то чтобы он был как-то по-особенному удачлив, но и особенной невезучести не наблюдалось. Поэтому Генка советовал Витьке просто тренировать правильное мышление и утверждал, что при правильном подходе к жизни всю неудачливость как рукой снимет. Но Витька, который прожил с неудачливостью всю свою жизнь, знал, что она отнюдь не у него в мозгу. Что она существует сама по себе и что с нею лучше не заигрывать. Поэтому Витька на всякий случай сплюнул через левое плечо ещё раз, а потом, для закрепления эффекта, постучал по дереву.
Генка хотел что-то Витьке сказать, но тут открылось окно, и тётя Люся позвала их в избу.
– Что я тебе говорил! – подмигнул Генка.
Они бросили дрова и побежали в дом.
– Без ружья у нас никак нельзя, – тётя Люся достала из шкафа длинную чёрную двустволку[15]. – Волки зимой, бывает, забредают. Или браконьеры приходят. Это, Геннадий, дядьки твоего ружьё, оно у него с четырнадцати лет было.
Тётка протерла ружьё тряпкой.
– На, держи, – она протянула двустволку Генке.
Генка принял оружие с независимым видом. Он взвесил его на руке и деловито приложил к плечу. Прицелился в потолок.
– А патроны-то есть? – важно спросил Генка.
Тётка выставила на стол жестяную коробку.
– Тут дробь, – сказала тётка. – Штук двадцать патронов. А лодка в сарае, только её надо накачать. Дядька твой охотником был.
– Понятно, – Генка продолжал целиться, хотя руки у него уже дрожали от напряжения. – Вы, тётя Люся, не волнуйтесь, к вечеру будем уху варить из той самой щуки.
– Хорошо бы… – улыбнулась тётка. – А то из-за неё скоро совсем по миру пойду. Да, ещё вот.
Тётка достала из шкафа маленькую коробочку, открыла и вынула из неё большой красный значок.
– А это твоего деда, – сказала она и положила значок на стол. На значке было написано золотыми буквами: «Ворошиловский стрелок».
Тётка отправилась на свою ферму. Ребята остались одни. Генка поставил ружьё в угол и подергал руками.
– Тяжеловатое, конечно, – сказал он. – Но ничего. Справимся.
Генка схватил значок и стал его рассматривать с разных сторон.
– Нормалёк, – Генка подышал на значок, протёр его рукавом и прицепил на рубашку. – Красиво!
Генка снова поднял ружьё, щёлкнул курком и сказал:
– Пойдём, Витька, во двор, там светлее.
Ребята вышли на улицу.
– Значит, так, – сразу начал командовать Генка. – Ты, Виктор, накачивай лодку. А я пока проверю ружьё. Или ты сам хочешь проверить?
Но Витька предпочёл лодку.
– Ты стрелять-то хоть умеешь? – спросил он Генку на всякий случай.
– А то! – и Генка стал выяснять, как заряжаются патроны.
– Ген, а с чего ты взял, что щуку можно застрелить из ружья? – снова на всякий случай спросил Витька.
– А вот. – Генка осматривал приклад. – Фильм «Звезда»[16] помнишь? Там чувак из винтовки карпа застрелил. Из винтовки! То есть пулей! А дробью любой дурак застрелит.
– Вот и я говорю, – грустно сказал Витька. – Любой дурак…
– Ты за лодкой-то это… двигай!
Витька отправился в сарай за лодкой.
Когда он вернулся, Генка всё ещё продолжал вертеть ружьё и рассматривать его с разных сторон.
– Ну чего? – спросил Витька. – Нашёл, куда патроны вставлять?
– Не-а, – протянул Генка. – Нас вообще учили стрелять в секции, но только из мелкашек…[17] А с ружьями я дела не имел…
Витька отобрал у Генки двустволку.
– Вот тут есть такая «собачка», – показал Витька. – Поворачиваешь в сторону, и стволы отваливаются вниз…
Витька щёлкнул «собачкой» и сломал ружьё пополам.
– А ты откуда знаешь? – удивился Генка. – Стрелял, что ли?
– У меня дед охотник, – пояснил Витька. – Я видел, как он заряжал. А еще смотри, что я нашёл.
Витька достал из мешка для лодки резиновую утку.
– Это специальная такая утка, чтобы других уток подманивать. У моего деда тоже такая есть.
– Молодец! – обрадовался Генка. – Тётка утят уже пять дней не выпускала, щука проголодаться должна. Как увидит утку, так сразу её и цапнет! Тут мы её и щёлкнем.
И Генка щёлкнул стволами ружья.
– Ну ладно, давай лодку накачивай. – И Генка принялся рассматривать патроны.
Витька достал из мешка резиновую лодку, насос и весла, прикрутил насос к лодке и принялся качать.
Генка расхаживал по двору с ружьём и патронами. Видно было, что это ему очень нравится – слишком уж усердно Генка придавал себе незаинтересованный и взрослый вид. Витька поглядывал на него с улыбкой. Он оружия побаивался, ему всё время казалось, что, если он возьмёт ружьё в руки, оно непременно взорвётся и отстрелит ему… почему-то уши. Поэтому Витька и выбрал лодку.
Лодка накачалась быстро. Витька взвалил её на плечо и потащил к заливу. Генка с ружьём двинулся за ним.
До берега дошли быстро. Витька спустил лодку на воду, прицепил вёсла и приладил скамейки. Генка с ружьём устроился на носу, а Витька с вёслами уселся на корме.
– Насос-то прихватил? – спросил Генка.
– Зачем?
– А вдруг лодка сдуваться начнёт? Мы её прямо на месте и подкачаем.
Пришлось Витьке бежать назад за насосом.
– Давай, греби потихоньку, – сказал Генка. – Вон к тому пляжику, туда тётка утят гулять выпускала. Щука обязательно должна быть там. Она будет утят караулить, а мы её. И утку резиновую приготовь.
Витька оттолкнулся веслом от берега и стал потихоньку шевелить вёслами. Лодка заскользила вперёд. Генка зарядил ружьё сразу двумя патронами, сел на борт лодки и стал пристально смотреть в воду.
Вода была прозрачная, сквозь двухметровую толщу прекрасно просматривалось дно. По дну перемещались ленивые жирные жемчужницы[18], в песке копошились серые пескари[19], мелкие серебристые мальки стайками выныривали из зарослей водорослей и прятались обратно. Солнце прыгало по воде солнечными зайчиками.
Начался пляж. Когда лодка поравнялась с дорожкой, протоптанной к берегу гусями и утками, Генка осторожно похлопал Витьку по плечу. Витька перестал грести. Лодка остановилась.
– Выпускай, – прошептал Генка.
Витька поставил на воду резиновую утку и подтолкнул её к пляжу. Утка отплыла метра на четыре от лодки и замерла на воде.
– Теперь ждём, – Генка приложил к плечу приклад и стал целиться в утку.
Они стали ждать. Ничего не происходило. Резиновая утка покачивалась на мелкой ряби. Светило необычно жаркое для мая солнце, лучи падали на воду, отражались и слепили глаза. Поэтому Витька периодически глаза закрывал, давал им отдых. Постепенно Витька закрывал глаза всё на большее и большее время, и в один прекрасный момент он открыл глаза и не обнаружил утку на месте. Только что она была, качалась на мелкой волне, поворачивалась по ветру… и вот нет её. Витька осмотрелся. Утки не было.
– Генка! – Витька толкнул друга в бок.
– Вижу! – ответил Генка.
– Стреляй, – прошептал Витька.
– Куда? – тоже прошептал Генка.
– В воду. У тебя же дробь – куда-нибудь попадешь.
– Надо всё-таки прицелиться…
– Смотри… – Витька указал пальцем в сторону берега.
Вода там забурлила, пошла водоворотами и пузырями. Витьке показалось, что на поверхности появилась огромная, будто поросшая водорослями рыбья спина.
– Водяной… – охнул Витька.
Рядом с ним что-то бахнуло. Лодка качнулась. Витька оглох и ослеп от грохота: он не думал, что ружьё стреляет так громко. Секунд десять он ничего не слышал и не видел, а когда открыл глаза, обнаружил, что Генки в лодке нет. Генка болтался в воде рядом с бортиком. Вид у Генки был ошарашенный и глупый. Витька попытался подать ему руку, но лодка вдруг просела и стала стремительно набирать воду. Витька посмотрел на нос лодки и обнаружил, что носа в общем-то нет. А есть дыра, прорванная выстрелом из Генкиного дробовика. И сквозь эту дыру с шипением выходит воздух.
– Тонем, – сказал Витька в каком-то оцепенении.
– Конечно, тонем! – прокричал Генка. – К берегу давай! А то эта чертова щука нам все пятки пооткусывает!
И Генка рванул к берегу.
Лодка стремительно уходила ко дну. Когда вода дошла Витьке до шеи, Витька очухался и тоже поплыл к пляжу. Он плыл так быстро, опасаясь щучьего нападения, что даже догнал Генку, и на берег они выбрались вместе.
– Труба, однако… – сказал Генка, глядя на пузыри от лодки. – Я смотрю – хвост! И сразу на курки нажал. На оба! А ружьё меня как в плечо толкнёт! Я в воду и свалился. А щука меня хвостом по ноге…
– А в лодку-то ты как попал? – спросил Витька, стягивая рубашку.
– А черт его знает, – развёл руками Генка. – Попал вот…
По середине озера пошли волны, и на поверхность выскочила помятая резиновая утка.
– Не стала её щука жрать, – Генка указал на утку пальцем. – Не любит резину.
Утка тоже запузырилась, набрала воду и затонула.
– Это была не щука, – сказал Витька. – Не щука, вот увидишь! Это водяной.
– Тебе показалось. – Генка прыгал на одной ноге, вытряхивая воду из ушей. – Ты ещё скажи, что тут лохнесское чудовище[20] завелось.
– Нет, это не щука, – повторил Витька. – Точно не щука.
– Щука… не щука… – Генка принялся выжимать одежду. – Какая разница? Ружьё вот утонуло – это да. Фамильная вещь, редкая. Тётка расстроится. Предлагаю ей пока не говорить. Лады?
– Это опять она, – не услышал Генку Витька, погружённый в собственные ощущения, – неудачливость моя. Ружьё, лодка… Как ещё тогда объяснить?
– У тебя же есть счастливое перо сокола, – сказал Генка. – Так что неудачливость тут ни при чем. Да и давно с тобой ничего вроде не происходило…
– Видимо, тут перо не действует, – Витька дотронулся до нагрудного кармана. – Каждый амулет действует только в своей области, на своей земле. А мы далеко уехали…
– Так, значит, и мой амулет не действует, – Генка погладил треугольничек с цифрой «1», висящий на шнурке на шее. – Вот поэтому я и промазал.
– Эх ты, – сказал Витька, – Ворошиловский стрелок…
Генка не ответил.
