Эдуард Веркин
Остров последнего злодея
Глава 1
В «Батискафе»
Началось все в «Батискафе».
Все приличные истории начинаются в более приличных местах и при более драматичных обстоятельствах. Допустим, на корабле. На красивой яхте, допустим. Поймают люди акулу, пузо ей вспорют, а там бутылка. А в бутылке, само собой, записка. Про то, что судно такое-то потерпело крушение, что герои спаслись на островах, вот только координаты этих островов напрочь водичка разъела, а вообще поспешите, людоеды уже подбираются. Ну и вперед – целая компания всяких там сэров и пэров отправляется в путешествие вокруг света.
Или детишки в одном милом провинциальном городишке вдруг замечают, что взрослые начинают вести себя как-то ненормально. Никто не курит, не ругается, все классическую музыку слушают и флористикой занимаются. И постепенно становится ясно, что это они – пришельцы. И детки берутся за оружие.
Или метеорит загадочный падает, и прямо на коровник…
Все красиво, все нормально, как в старину говорили – культурненько, как у людей. А у меня как всегда. Через пятку. А между тем эта история имела наисерьезнейшие последствия. И не только для меня.
Впрочем, буду рассказывать по порядку.
«Батискаф»!
Кто только такое название придумал? «Батискаф», видите ли! А почему не «Саркофаг»? А почему не «Туляремия»? «Бешенство енотов»! «Желтая плесень»! А почему не «Дубрава»?
И что самое главное – никаких батискафов на тысячу миль в округе нет, последний затонул еще во времена реактивных самолетов, когда… Ну да ладно, началось все как раз с этого самого «Батискафа».
Вообще-то меня выгнали из дискуссионного клуба «Батискаф» еще зимой, в феврале. По причине совершенно вздорной, между прочим, жалкой, поражающей своей ничтожностью. Тогда как раз была моя очередь делать доклад на свободную тему.
Как работает дискуссионный клуб? Кто-нибудь придумывает тему, пишет доклад, высасывает из пальца аргументы, все остальные говорят, что это не доклад, а чушь, что такому докладу место в… Одним словом, стоит его сбросить со звездолета современности. Задача же докладчика – всех переспорить, всех перебодать. Доказать, что все остальные дураки, круглые бестолочи и квадратные полумозглики, один он, Стрыгин-Гималайский, весь с ног до головы в аметистах, платине и в прочем сиянии.
Кто переспорит – тот и победил. Кто победил сокрушительно, того могут отправить на региональные соревнования, в саму Костомукшу, а потом, может, даже и на Луну – на Луне, как известно, самые свирепые спорщики. В прошлом году в полуфинале системной олимпиады «Большой Спор» страсти накалились так, что один лунный Цицерон одного земного Цицерона укусил за голову. А вообще-то считается, что в спорах оттачивается мыслительный аппарат и иногда даже рождается истина.
И вот стало так – Потягин Виталий, лидер дискуссионного клуба «Батискаф», сумел доказать, что между землетрясениями и поведением тигровых креветок в глубинах морей, оказывается, есть связь. Поразил всех в гипоталамус, я спать два дня не мог, все думал, думал, не мог поверить, – это один Потягин такой идиот или все остальные тоже? Ну и не утерпел, написал по этому поводу. Целую неделю старался, каждый вечер после уроков подбирал аргументы, приводил исторические прецеденты, ссылался на труды разных древних философов, от которых даже ДНК в костях уже не осталось.
Написал и зачитал, взойдя на трибуну. Доклад мой назывался «Записка о креветочном скудоумии». Подробно, обоснованно и, что самое главное, убедительно я доказывал, что все члены дискуссионного клуба «Батискаф», включая Потягина Виталия, умственно отсталые, отягощенные комплексами и маниями недотепы, годные только на то, чтобы работать в меркурианских лишайниковых оранжереях.
Доклад выслушали в молчании.
Спорить со мной не решился никто. Доказывать, что ты не дурак, – самая глупая и бесполезная штука во Вселенной. Если ты начинаешь горячо доказывать, что ты не дурак, все окружающие тут же начинают думать, что ты как раз и есть самый распоследний дурачище, просто гигант дурачизма, столп, Иванушка Туполяйнен собственной персоной. Так что мне никто не возражал.
Я победил. Но злобу эти коварные батискафовцы затаили. Они вынуждены были делегировать меня на зональные соревнования в Костомукшу, где я, к своему удивлению, тоже одержал победу – на всех участников навалился неизвестный штамм желудочного гриппа, остался один я и девочка из Аддис-Абебы, конечно же, я с ней справился. И как самый лучший спорщик получил Лунную Карту – она позволяла мне в течение ближайших пяти лет участвовать в Большом Споре – соревновании дискуссионных клубов всей Солнечной системы.
Встретили меня безо всякого триумфа, ни позолоченных колесниц, ни лепестков роз, ни фанфар и литавр. Мрачный Потягин предложил мне добровольно отдать Лунную Карту клубу, я предложил ему добровольно посетить Нептун.
После этого единогласным решением меня из клуба вышибли.
Честно говоря, я не очень расстроился, мне уже самому все это надоело. Я тогда как раз обдумывал одну идею…
Тогда я серьезно интересовался новейшей историей, в частности японской. И очень меня занимала печально известная Токийская Давка. Собрал материалы, загрузил в считалку, повертел так, повертел сяк – все получалось. И подтверждало мою теорию сверхразумной достаточности. Смысл теории прост – история всегда выбирает самые лучшие варианты. Какими бы ужасными они ни казались современникам, но, с точки зрения Будущего, варианты эти были наилучшими. Вот взять ту же Хиросиму. Атомную бомбардировку. Ужасные жертвы, жуткие последствия. Но с тех пор ядерное оружие не применялось больше никогда. А если бы не бомбили? Если бы пустили в ход через двадцать лет? Накопили бы атомных бомб побольше, настроили бы ракет, да как начали бы пулять направо-налево…
И все.
Или та же Токийская Давка. Девятнадцать тысяч задохнулись, реанимировать не удалось. Трагедия. Буквально через три года аналогичная ситуация повторилась в Филадельфии. Только народу было в тринадцать раз больше, и почти треть – дети малолетние. Но с учетом печального японского опыта более масштабную катастрофу удалось предотвратить.
Я даже работу написал небольшую на эту тему, назвал «Принцип ящерицы». Ну, типа, ящерица всегда жертвует малым – чтобы сохранить жизнь, отбрасывает хвост. Послал в «ВопИс». А они взяли и напечатали. Но только не в рубрике «Новое в науке», а в рубрике «Скрижали лженаук».
Очень я на них тогда разозлился. Даже от подписки на полгода отказался. Девять лет «Вопросы Истории» выписывал, благоговел с начальной школы, а они мне такой шпицрутен вкорежили.
Так вот, очень я тогда был зол. Ходил по дому, как пантера, ботов распугивал, родители волновались.
А потом погулять выглянул. Гуляю, смотрю: на тумбе объявление – опять! Дискуссионный клуб «Батискаф» проводит заседание на тему «Искоренено ли зло?» Доклад делает Виталий Потягин.
Я даже за щеку сам себя укусил. Потягин был самым главным моим врагом! Ну не то чтобы врагом в высоком, историческом значении этого слова. Так, вражком. Можно сказать, даже овражком. О который споткнулся я, шествуя к вершинам. Впрочем, даже и не споткнулся, так, перешагнул, не заметив этой мелкой неровности…
И врагом Потягин был отнюдь не только из-за того, что выгнал меня из «Батискафа», много другого за ним числилось.
Однажды Потягин назвал меня кривошлыком. Поганое словечко, в духе Потягина, потом я проверил специально – в словарях не было такого слова. Ради того, чтобы меня оскорбить, Потягин напряг свой мозг. Удивительно. Непростительно.
Однажды, на Весеннем Балу, я пустился ухаживать за Викой, красавицей и умницей, она даже сказки какие-то там сочиняла. А этот Потягин как вспрыгнет! И давай что-то про космофольклор, про дядю своего всемирно известного, Вика так уши и развесила, лапша. Потерпел я, короче, поражение.
Однажды участвовали в гонках. Чемпионат города среди юниоров, Super GP, между прочим. Так это насекомое уело меня на полтора корпуса.
Короче, ненавидел я его повсеместно.
И едва только прочитал объявление, как сразу для себя решил – иду.
Отправился в «Батискаф». Пришел, взял лимонад, устроился себе в уголочке, сидел, мимикрировал. Дискурсанты подтягивались помаленьку. Меня не замечали, слишком погружены были в свои великие раздумья. Все эти простейшие, все мои недруги, зло.
Ну вот, к примеру, Урбанайтес Фома, на него без смеха смотреть вообще нельзя, в позапрошлом году он составил лучшую икебану из еловых шишек. Я бы его взял и самого в шишку переделал, благо технологии позволяют. И посадил бы где-нибудь на Барбадосе, пущай произрастает. И еще технику любит, учится на пилота.
Или Ахлюстин. Ярослав. Да по мне хоть Изяслав, главное, что не баран. А Ахлюстин баран. Животных любит и сам похож на барана, того и гляди пастись побежит, эдельвейсы пережевывать. И еще боксер.
Или вот еще…
Остальные тоже не лучше, не заслуживают, чтобы я перечислял все их жалкие фамилии, имена и поступки.
Да, в дискуссионный клуб ходят, кстати, одни мальчишки. Ну почти одни. Есть некая Октябрина Иволга, девушка с зелеными глазами, но тоже в общем-то дура, кажется, в Ахлюстина влюблена. Или в Урбанайтеса. В кого-то, короче. Она тоже пришла.
Вот собрались они, расселись поудобнее, блокноты достали – заметки, значит, писать будут, чтобы потом каверзные вопросы задать. Так тихо стало, что даже удав из террариума высунулся – глянуть, может, сожрать кого есть?
А этот Потягин уже на трибуну взобрался, папочку развернул, нацепил очки…
Тут я чуть не расхохотался. Зачем ему очки? У нас у всех зрение сто сорок процентов, практически как у ястребов, зачем очки? А для того, чтобы умнее казаться. Типа, профессор, мегамозг какой-то в одном отдельном черепе.
Потягин между тем откашлялся и запустил свой доклад.
Сначала он немного рассказал о зле. Что такое зло. Зло в теории, зло в практике, зло вчера, зло, вернее, его отсутствие, сегодня, тыры-пыры, бла-бла-бла…
Я сидел и терпел. Достал книжечку «Отсечение языка», автор проф. Мессер, читал. Моя любимая книжка, карманная. Проф. Мессер не поленился и каким-то образом вытащил из глубины веков все те словечки, что были вычищены из языкового пространства реформами конца двадцать первого века. Вытащил все то, что безжалостно вырезали ханжеские пуристы-филологи, что бездумно вышвырнули на свалку лингвисты-вивисекторы, что похоронили в своих бредовых пирамидах структуралисты-человеконенавистники. Вытащил, любовно почистил, снабдил комментариями и выстроил в систему, не по порядку, а по смыслу. На первом месте слово «блин», великое и могучее, как красная тряпка быка раздражающая адептов пыльной псевдоакадемической…
Раздались аплодисменты, я оторвался от «Отсечения». Потягин скромно кланялся на трибуне, лучился, как полтонны радия.
Затем он сделал такое успокаивающее движение руками, уймитесь, мол, обезьянки, папа закончил выступление, пришло время для крепкого спора, время скрестить копья.
И они принялись спорить. Так вяло и скучно, что даже несколько мух покончили с собой от безнадежности – взлетели под потолок, а потом со всего размаха о стену расшиблись. Я тоже чуть не расшибся, но потом подумал – не зря я ведь сюда приперся, надо что-то делать. Меня выручило «Отсечение», оно довольно часто меня выручает. Открыл наугад, гляжу – слово «баклан».
Тут же у меня в голове картина возникла: птичий базар, собрались эти самые бакланы и бакланят, бакланят, вот прямо как члены удивительного по своей бессмысленности дискуссионного клуба «Батискаф». Им не «Батискафом» стоило назваться, а «Бакланоскафом».
Слово тем временем взял Урбанайтес, повелитель шишек и большой специалист по злу, видимо. И давай шпарить прямо с места – зла нет. Зла нет, потому что его не было никогда, на самом деле зло – это всего лишь наименьшая степень добра, об этом писал еще сам Блаженный Августин…
– Баклан! – громко сказал я.
Они все тут же в мою сторону обернулись и насупились, будто на заседание вегетарианской лиги проник саблезубый тигр Барсик.
– Баклан! – повторил я. – Баклан ты, и твой Августин тоже. Не знаешь, что бормочешь! Зло – есть!
– Опять приперся… Этого нам только не хватало… Давайте его отлупим…
Примерно такие реплики прозвучали в зале.
– Зло есть, – повторил я, – а вы похожи на хор самураев-инвалидов. Такие же глупые рожи. Знаете, вот вы тут обзываетесь «Батискафом», я бы на вашем месте прибавил бы к этому гордому имени прилагательное «чугунный». «Чугунный Батискаф» – это как раз про вас.
– У нас тут дискуссия вроде… – нерешительно пробормотал Урбанайтес.
– У вас тут базар вроде. Я бы на вашем месте…
Октябрина Иволга перебила меня взвизгом:
– Давайте его выведем! Мальчики, что же вы?!
Урбанайтес и Ахлюстин, шишколюб и боксер-любитель, эта пара батискаф-самураев двинулась было ко мне, но я их предупредил:
– Приблизившихся чрезмерно буду дефенестрировать!
– Чего? – глупо промычал Урбанайтес.
– Выкидывать в окно, – пояснил я.
– Мальчики! – воззвала Иволга еще пронзительнее.
– Иволга, а кричишь, как киви-киви, – срубил ее я. – И вообще помолчи, когда мужчины разговаривают, а то лишу мармелада.
Октябрина немного оторопела, а я стал пробираться к кафедре. При этом я громко, чтобы слова истины влетели в их заскорузлые уши и уж тем более в их заскорузлые души, говорил:
– Зло существует. Это точно. Вот тут мосье Потягин почти двадцать минут старался убедить почтеннейшую публику в том, что его нет. Что оно было, но когда-то давно, потом рассосалось, теперь все добрые, как бабочки, теперь все друг друга любят-уважают…
– А давай я тебе вмажу.
Это Ахлюстин Ярослав. Преградил мне дорогу. Боксер, убить бы его щелбаном.
– А давай! – согласился я. – Только учти, Хлюст, я с тобой церемониться не буду: ты меня бить, а я тебе уши отгрызу, ты меня знаешь.
– Не бойся, Ярослав… Мы его подержим… Я сам тебе уши отгрызу…
Это опять реплики в зале. Вокруг меня. Всегда знал, что в дискуссионный клуб ходит самая разнузданная публика, точно «Чугунный Батискаф».
– Рассуждаете, что зла нет – а сами меня избить собираетесь! Вместо того чтобы вести переговоры! Где правда в ваших словах?
Потягин выступил вперед, как бы закрыл меня от гнева толпы своими скудными широчайшими мышцами.
– Это не зло, – улыбнулся он приторно, как кукурузный сироп. – Это мелкие неприятности. Знаешь, как комар – с ним же переговоры не ведут? Просто прихлопывают, и все дела. Так и с тобой. А зла мы тебе совсем не желаем, даже наоборот.
– Я на вас всех с Останкинской башни плевал! – сказал я громко. – Наоборотчики!
Они стали сгущаться, батискаф-мэны. Я уже нащупывал в кармане, рядом с книгой, световонючую бомбу, изготовленную по рецептуре ниндзей, но тут их остановил Потягин.
– Оставьте его! – возвысил свой глас дурачок Виталий. – Оставьте его, пусть выскажется!
Толпа послушно отступила, и я взошел на помост. На трибуну не стал всходить, она для меня теперь была навсегда осквернена прикосновениями этих пернатых, поэтому встал рядом, просто так, но с достоинством.
– Вот тут Жорж Потягин пытался весьма неубедительно доказать, что зла нет. Что оно существовало раньше, да и то из-за того, что чего-то не хватало. А сейчас, когда всего хватает, когда педагогика достигла небывалых высот, когда у человечества появился целый набор ослепительных целей, сейчас зла нет. То есть оно умерло и не возродится никогда. Жорж…
– Он не Жорж! – крикнули из зала.
– Не Жорж? – я оценивающе поглядел на Потягина. – Странно… Впрочем, я не о том. Я о том, что зло на самом деле никуда не делось. Потягин нам попытался продемонстрировать, что зло было возбуждаемо лишь внешними факторами. Голод, холод, угнетение разное. Такой ползучий дарвинизм. Даже не дарвинизм, а потягивинизм! Я же утверждаю, что зло внутри! В каждом из нас!
– Ты за всех-то не отвечай… – сказал кто-то неуверенно, не заметил кто.
Остальные же молчали. Видимо, раньше никогда на эту тему не задумывались, бестолковые.
– Внутри, – повторил я. – Вот вы считаете, что человек по своей природе добр, а я считаю, что наоборот. Человек зол. Двести лет назад об этом знали даже младенцы. Знаете, какая была в двадцатом веке самая популярная шутка? Тетя или дядя брали конфетку, съедали ее, а наполненный пустотой фантик дарили ничего не подозревающему ребенку. И уже в пять или семь лет дети знали, что зло существует. И были к нему готовы.
– Ерунда! – крикнули. – Бред!
Звонко так, наверное, Октябрина Иволга.
– Не ерунда! Горькая правда! Стоит стряхнуть оковы цивилизации – и вот перед вами уже вылитый неандерталец или даже питекантроп, готовый за кусок несвежей мамонтятины проломить тебе череп!
Я указал пальцем на Октябрину.
– Словоблудие! – воскликнул Урбанайтес. – Демагогия!
– Фантазии, – с превосходством сказал Потягин. – Это же Уткин…
Все засмеялись. С облегчением. Мол, это же Уткин, понятно, не судите его строго…
Я нахмурился.
– Мне послышалось, или тут употребили мою фамилию в уничижительном смысле? – спросил я.
– Ну что ты, – улыбнулся Потягин. – Никто и не думал использовать твою фамилию уничижительно. Да это и невозможно, она ведь у тебя такая… Породистая.
В зале захихикали. Нет, эти люди определенно напрашивались на покарание. Сами. Не я стремился к этому, меня вынуждали, Заратустра свидетель!
– Жаль, что тебя зовут Антон, – продолжал Потягин, фонтанируя своим остроумием. – Вот если бы тебя самого звали Жорж…
Я нахмурился еще хмурее.
– Если бы тебя звали Жорж, то сокращенно ты был бы Жуткин.
Активисты дискуссионного клуба «Батискаф» одобрительно загудели, прямо как двойные пчелы. Обрадовались так, будто путевку на Бирюзу в лотерею выиграли.
– Твои рассуждения о зле – не более чем сотрясение воздуха, – заключил Потягин. – Как говорят твои же друзья-реконструкторы – утка.
Какой-то упырь осмелился крикнуть уже почти оскорбительное «браво».
– Это не утка, – сказал я. – Это так и есть. Природа такова, ход вещей.
– Как ты можешь это доказать? – вопросила Октябрина.
– Очень просто, Киви, – ответил я. – Экспериментальным путем.
Они все опять засмеялись. Какие смешливые, однако! Просто не клуб «Батискаф», а клуб «Три Поросенка»! «Ржуха», студия художественного хохота. Смеялись, крутили у виска пальцами, а в моей голове стремительно складывался План. Намечались общие контуры, связывались связи, прорезались каналы, трепет грядущих свершений гнал к вискам кровь, я смотрел на весь этот кенгурятник и улыбался, ха-ха, прямо как Стрыгин-Гималайский.
Разумеется, внутренне, нечего проявлять себя перед этими.
Дело в том, что я увлекаюсь исторической реконструкцией. Это мое хобби. Реконструирую разные интересные события. Таких, как я, достаточно много, любителей старины. Воссоздаем великие битвы, переправы через реки под ураганным огнем, штурмы городов, разное. В Индийском океане даже остров специальный такой есть, наш, раз в год там проводятся фестивали реконструкторов. Масштабные действа. Меня, впрочем, все эти героизмы не очень интересуют, я один из основателей и активный участник группы «Crash» (временно распущена). Мы реконструировали катастрофы. Я лично мастер по давкам. Ходынка, Токийская давильня, ад в Иерусалиме – все эти ужасные события были воспроизведены мною. Ну, с моей помощью.
А есть еще спецы по пожарам, железнодорожным крушениям, даже по наводнениям. Был даже мастер паники, но год назад он нарушил устав нашей группы – организовал настоящую панику по мотивам «Войны миров» Орсона Уэллса, за что и был исключен. А между тем большой был талант, многие, даже чины Карантинной Службы, поверили, что на Землю занесено мобильное бешенство, штамм В. Хотели объявлять тотальную эвакуацию, мы всем Орденом дико ржали.
Но, безусловно, вершиной всей нашей реконструкторской деятельности стал проект «Титаник». Самая роскошная катастрофа всех времен и народов, два года назад мы получили Гран-при ежегодного РФ. Тут, конечно, я не один работал, тут и Орден пришлось привлекать, даже Магистра с его связями. Почти полгода в свободное время корабль строили, ботов почти пять тысяч задействовали, роли распределяли – кто на скрипках должен играть, кто мародерствовать, кто спасать женщин и детей, кто самоубийством поканчивать – все как по-настоящему. Потом еще айсберг подходящий почти неделю искали. Но все получилось на высшем уровне. А одному из реконструкторов даже ногу оторвало! Потом целый месяц лечился!
Впрочем, я отвлекся.
Батискафцы ругались, а я уже все придумал. Чтобы их утихомирить, достал из заднего кармана антикварную «беретту», стрельнул в потолок, засыпал их пылью.
Прислушались.
– Я предлагаю эксперимент, – сказал я. – Участвуют сугубо добровольцы, те, кто чувствует в себе силу. Месяц на небольшом острове в тропических широтах. И за месяц я докажу вам, что зло – есть.
– За год не докажешь! – заявил Потягин.
– Давайте я ему в глаз все-таки дам! – Ахлюстин помял кулаки, тоже мне боец.
– Да он опять пришел просто поругаться… – это Урбанайтес.
– Давайте его самого в окно выкинем! – это Октябрина. – Проветрится в полете!
– Вы просто слабаки, – сказал я бесцветным голосом старого прожженца. – Вы знаете, что не правы, и боитесь своей неправоты. Вы вообще не имеете права именоваться дискуссионным клубом, у вас нет места здоровому спортивному спору. Трусы. Банда безвольных болтунов. Я расскажу о вас всем. Особенно…
– Хорошо.
Это сказал Потягин, Виталий – что значит жизненный. Сказал негромко, но все услышали. И замолчали разом. Лидер принял вызов. Отказаться помешали амбиции. О, ярмарка тщеславия!
– Хорошо, – повторил Потягин. – Мы принимаем вызов! Только если ты окажешься не прав…
– Я на Шпицберген уеду! – пообещал я. – На два года!
– Родители его не пустят… – возразил кто-то, утконос какой-то.
– Они у меня тоже на Шпицбергене, – сказал я. – Тоннель к центру Земли сверлят. А я здесь, не хочу в этом холодильнике жить, я не нототения. Но если я проиграю, то я на два года поеду туда. И безвылазно буду там жить! В пещерах. Обещаю!
Потягин поглядел на своих товарищей по дискурсу. Или в дискурсе, шайтан его в коромысло.
В толпе предложили отправить меня не на Шпицберген, а сразу на Плутон, а еще лучше в пояс астероидов, к релятивистам, на Риман, или к микробиологам, на Немезиду, но Октябрина возразила:
– Пойдет и Шпицберген. Шпицберген – это не курорт. Пусть тоннель копает, это неплохо. Я там была с экскурсией, больше не поеду. Твои условия?
На секунду я хотел предложить им всем сделать на спине татуировку «Тормози медленно!», но передумал.
– В случае, если выиграю я, вы переименуете свой клуб, – сказал я.
– Во что? – тут же спросили все хором.
– Потом сообщу. После.
Потягин почесал себя за ухом, совсем как Бобик. Думал так. Сказал:
– Хорошо. Клуб «Батискаф» принимает твой вызов. В чем же будет заключаться эксперимент?
– Мы отправимся на остров…
– Он нам хочет «Повелителя мух» устроить! – выкрикнула Октябрина. – Могу поспорить! У него же фантазии, как у ленточного червя!
– Никакого «Повелителя мух», Киви, – заверил я. – Это будет… Впрочем, узнаете все на месте. Или слабо?
Самураевцы-батискафовцы в возмущении выдохнули.
Я так и знал.
