Эдвард Радзинский
104 страницы про любовь
НАТАША. Вот интересно. (Замолчала.)
ЕВДОКИМОВ. Что?
НАТАША. Что ты подумал, когда я ушла?
ЕВДОКИМОВ. Эх, ты! (Целует ее.)
Сторож тотчас же оборачивается.
А гиппопотама лев съест?
СТОРОЖ. Лев и гиппопотама съест. Всех съест.
НАТАША. Возьмите яблочко. Очень хорошее. Из Адлера.
СТОРОЖ. Спасибочки. (Проходит.)
ЕВДОКИМОВ (Наташе). Я знаю, о чем ты сейчас думаешь.
НАТАША. А! Ни о чем я не думаю. Глупость все это.
ЕВДОКИМОВ. И почему ты написала то письмо, тоже знаю.
НАТАША. Ну ладно, ладно!
ЕВДОКИМОВ. Легче нужно относиться ко всему, Наташка!
НАТАША (тихо). Я и так, Эланька, очень легко отношусь.
ЕВДОКИМОВ. Относишься, а потом себя грызешь. Понимаешь.
НАТАША. Ну молчи, молчи.
ЕВДОКИМОВ. Ведь я знаю, как тебе было… потом.
НАТАША. Не надо.
ЕВДОКИМОВ. Улыбнись. Все хорошо, да?
НАТАША. Да, все хорошо, Эла.
ЕВДОКИМОВ. Давай простимся с этими бегемотами и пойдем в нашу «Комету».
НАТАША. У нас уже есть что-то «наше». Только, Эла. Я сегодня к ночи должна быть обязательно дома.
ЕВДОКИМОВ. Нереально.
НАТАША. Нет, это нужно. Обязательно.
Евдокимов ее целует, сторож тотчас же оборачивается.
Евдокимов целует ее, сторож тотчас же оборачивается.
ЕВДОКИМОВ. А как насчет тигра, шеф?
Сторож (радостно). И тигра лев съест. Лев всех съест. Он царь зверей. (Проходит.)
Ночь. Та же стоянка такси. Тот же ПАРЕНЬ сидит на тротуаре. Проходят НАТАША и ЕВДОКИМОВ.
НАТАША (увидела парня и почему-то безумно обрадовалась). А, здравствуйте, здравствуйте.
ЕВДОКИМОВ. Ждем «букашку»?
ПАРЕНЬ. Ждем.
ЕВДОКИМОВ. Дать сигарету?
ПАРЕНЬ. Не дать. Сегодня понедельник.
НАТАША. Опять нету такси.
Молчание. Они стоят обнявшись.
Ты какого писателя больше всех любишь?
ЕВДОКИМОВ. А что?
НАТАША. Ничего. (Отчаянно.) Нет, не то! Вот с тобой я отчего-то дура. А без тебя – я столько хочу тебе рассказать. А! Все не то! Я просто, наверное, очень мало читала. У меня, как ты сказал, жуткий лексикон.
Молчание.
Хочешь, скажу одну вещь?
ЕВДОКИМОВ. Скажи одну вещь.
НАТАША. Знаешь, где я тебя увидела первый раз?
Он удивленно глядит на нее.
Нет, не в «Комете». (Смеется.) Это было три года назад, в Политехническом музее. Там был вечер «Кем быть», и ты тоже выступал от университета. Я тебя сразу узнала в «Комете».
ЕВДОКИМОВ. А ты что делала в Политехническом?
НАТАША. Решала, кем быть. (Смеется.) И до сих пор не решила. Почему я все время с тобой смеюсь?.. Такси нет. Интересно, вот мы стоим сейчас, будто все это так и надо. А потом… когда-нибудь… я буду вспоминать об этом дне как об ужасном счастье.
ЕВДОКИМОВ (шепотом). Ничего не понимаю. Никогда у меня так не было. Вот всегда.
НАТАША. Я не хочу знать, как у тебя было всегда. Куда исчезли такси?
ЕВДОКИМОВ. Пойдем?
НАТАША. Опять все то же!
ЕВДОКИМОВ. Ты боишься?
НАТАША. Какая ерунда.
ЕВДОКИМОВ. Значит, боишься. Идем.
НАТАША. Идти, да?
ЕВДОКИМОВ. Да. Туда.
НАТАША. Туда?
ЕВДОКИМОВ. Смешно. Когда ты волнуешься, ты всегда повторяешь слова.
НАТАША. Совсем я не волнуюсь. А! (Она махнула рукой, и они пошли к парадному.)
ПАРЕНЬ. Эй, друг!
Евдокимов обернулся.
(Смеется.) Одну.
ЕВДОКИМОВ. Держи всю пачку. (Бросает пачку.) Эх ты, Топтыгин.
ПАРЕНЬ. Спокойной ночи.
ЕВДОКИМОВ. Салют, Топтыгин.
Раннее утро. Звуки радиоприемника (передают гимн).
ГОЛОС РАДИОДИКТОРА. Доброе утро, товарищи.
Лестничная клетка. Перед дверью квартиры Наташи.
Прямо на лестнице стоит чемодан, привязанный веревкой к дверной ручке. Сначала раздается Наташин голос, поющий песенку. Потом на лестничной площадке появляется сама НАТАША. Останавливается, рассматривает чемодан.
НАТАША. Ясненько. (Начинает отвязывать.) А! Переживем.
По лестнице сверху сходит ЛИЛЬКА. Волосы у нее теперь выкрашены в черный цвет.
ЛИЛЬКА. Доброе утро! Ты чего это?
НАТАША. Ничего. (Отвязывает чемодан.) Улетаю.
ЛИЛЬКА. Выгнала, благоверная?
НАТАША. Опять благоверные какие-то пошли. Просто улетаю. Ясно? Никто меня не выгонял. (Поднимает чемодан.) «Что нам, летунам», – как говорят в «Аэрофлоте». Значит, стала черная?
ЛИЛЬКА. Да, нужно черный попробовать. На всякий пожарный. (Волнуясь.) Ну как я?
НАТАША. ОК!. Я побежала.
ЛИЛЬКА. Чемодан можешь к нам поставить. И вообще можешь у нас пока пожить.
НАТАША. Какая чушь.
ЛИЛЬКА. Гордая дуреха.
НАТАША. Знаешь, мне что-то уже надоело. Все: дура, дуреха, глуповатый смех. Никакая я не дура. Ясно? (Поправила волосы, откинула голову, пошла по лестнице.) Ах, до чего же прелестна эта женщина. (Уходит.)
Лилька остается на площадке. Дверь соседней квартиры открывается. На площадку выходит ФЕЛИКС, вынимает газеты из ящика.
ФЕЛИКС. Здравствуй, мать.
ЛИЛЬКА. Здравствуй.
ФЕЛИКС. Ты что же, мать, стала цвета маренго?
ЛИЛЬКА. Ну тебя! Наташку мать выгнала.
ФЕЛИКС. Это что, в связи с новой любовью?
ЛИЛЬКА. Да.
ФЕЛИКС (помолчав). Ты бы к себе ее пока поселила, а?
ЛИЛЬКА. Не хочет. Она улетела.
Молчание.
Поговори с ней. Ведь вы… когда-то…
ФЕЛИКС (резко). И скоро ты увеличишь население голубой планеты Земля?
ЛИЛЬКА (заулыбалась). Скоро.
ФЕЛИКС. Приглашай крестным отцом. Всю жизнь мечтаю быть крестным отцом. Имя-то хоть придумали?
ЛИЛЬКА (счастливо). Придумали.
ФЕЛИКС. Ну?
ЛИЛЬКА (улыбаясь). Электрон.
Комната в НИИ. Далекие разряды. На часах – без четверти шесть. За своими столами ЕВДОКИМОВ, ВЛАДИК, ГАЛЯ ОСТРЕЦОВА.
ВЛАДИК. Сегодня будем допоздна. Посетить, что ли, столовую?
ГАЛЯ. Нецелесообразно. Там только что побывал могучий Евдокимов. После посещений могучего Евдокимова в столовой как-то становится нечего делать.
Молчание.
Впрочем, тебе это даже лучше, Владюша. Ты ведь бережешь свое телосложение.
ЕВДОКИМОВ. «У него не телосложение. У него – теловычитание», как сказал поэт!
Разряды. Входит ФЕЛИКС с цветком в петлице.
ФЕЛИКС. Принес переводы, парубки. Статья американского кибернетика Эшби «Интеллектуальные машины». Это, я считаю, прямо для Евдокимова.
ВЛАДИК. Разреши, Феликс, я сначала прогляжу. А то я уезжаю.
Разряды.
ФЕЛИКС. Вас не раздражает этот стук? У меня голова трещит из-за этих гальперинских проволочек. (Владику.) Куда же это ты уезжаешь, парубок?
ВЛАДИК (проглядывая статью). На «Альфу».
ФЕЛИКС (усаживаясь). Как хорошо сказал!.. Готовитесь к опыту, отцы? Очень я вам завидую. Вот я считаю, что все подлинные ученые должны бесстрашно рисковать жизнью во имя науки. Вот интересно, правильно ли я считаю?
ЕВДОКИМОВ (не поднимая головы). Топтыгин ты.
ВЛАДИК (просматривая статью). Сильная статья.
ФЕЛИКС (Гале). А ты, мать, все такая же целомудренная. Сидишь в финской юбке, мохнатой, как медведь.
ГАЛЯ. Откуда у тебя цветы, сынок?
ФЕЛИКС. Подарок любимой. Даже точнее – экс-любимой.
ГАЛЯ. Что же это у тебя за экс-любимая?
ФЕЛИКС. Кстати, мать, отчего все целомудренные девушки так интересуются подробностями моей биографии, скользкой, как угорь.
ГАЛЯ. Динозавр ты все-таки, Феликс. Просто интересно, откуда человек может доставать сейчас такие цветы.
ФЕЛИКС. Человек не может. Человек слаб. Могут только стюардессы. Любите стюардесс, мальчики. Они привезут вам с юга такие же цветы. Любите их, тонких, изящных и длинноногих.
ВЛАДИК. Просто отличная статья.
ФЕЛИКС. Вот так, Галчонок. Каждый свой день рождения я получаю по почте эти цветы. Она шлет их мне анонимно. Представляешь, какая романтика? (Патетически.) Вот, по-моему, не знаю, прав я или нет, но мне кажется, что романтика и чистота – основные качества наших девушек. Вот интересно, правильно ли я считаю?
ГАЛЯ. Хохмач ты, Фелька.
Разряды.
ФЕЛИКС. Все-таки этот Гальперин безобразник.
Звонок телефона.
ГАЛЯ (берет трубку). Семенова нет. Семенов в столовой. Нет, просто мы задерживаемся после работы, он пошел поужинать. Ясно. (Вешает трубку.) Владик – к Гальперину! (Уходит, за нею Владик.)
В комнате ЕВДОКИМОВ и ФЕЛИКС.
ФЕЛИКС. Прочитал в «Лепр франсэз», что итальянские стюардессы избрали своей покровительницей святую Боннету. Это была самая длинноногая из всех святых. Кроме того, она имела склонность к путешествиям.
Молчание.
Я тебя видел с ней.
ЕВДОКИМОВ. С кем, с ней?
ФЕЛИКС. Со святой Боннетой, естественно. Ты ее провожал. Мы со святой Боннетой живем в одном доме. Соседствуем, так сказать.
Молчание. Разряды.
ЕВДОКИМОВ. Что ж, ты ее хорошо знал?
ФЕЛИКС. Неплохо знал.
ЕВДОКИМОВ. Да?
ФЕЛИКС. Да. (Насмешливо.) Мы с ней дружили. Мы ходили вместе в кино и на каток, читали вслух статьи об интеллектуальных машинах. (С пафосом.) Вот я считаю, что дружба.
ЕВДОКИМОВ (резко встал). Ты врешь! Все врешь!
ФЕЛИКС (отступая, свалил стул). Вру.
ЕВДОКИМОВ (бешено). Ты Топтыгин. Ясно?! Говори: «Я Топтыгин!.»… Не скажешь, да?
ФЕЛИКС (очень спокойно). Скажу. Я Топтыгин. Все? (Поправляя галстук, так же спокойно.) Она – настоящая. Это не так часто бывает. Ее мать выгнала из дому. Из-за тебя. Ты это учти.
ГАЛЯ (заглядывая в дверь). Семенов не возвращался?.. Что это у вас стулья на полу? (Исчезает.)
ФЕЛИКС. Это – диалектика жизни. Она такова. Когда кони сытые – они бьют копытами. (Уходит.)
Евдокимов один, возвращается ВЛАДИК. Глядит на стул, лежащий на полу. Поднимает, потом набирает номер телефона.
ВЛАДИК. Это из семьдесят девятой лаборатории. Здесь заказывали машину на «Альфу». Хорошо, жду вашего звонка по сорок девятому. (Положил трубку.) Очень сильная статья у этого Эшби. Охватывает страх, что никогда не сумеешь так мыслить. Понимаешь, мысль…
ЕВДОКИМОВ. Удивительно. Раньше мне очень нравилась твоя манера постоянно все анализировать. Теперь она меня раздражает. Почему?
ВЛАДИК. С возрастом люди становятся примитивнее.
ЕВДОКИМОВ. Ты очень похож на английского физика. И еще тебе бы очень пошла пыжиковая шапка. Есть люди, просто созданные для пыжиковых шапок.
Звонок по телефону.
ВЛАДИК (берет трубку). Хорошо. «Волга», 15–53?.. Я сейчас выхожу, спасибо. (Положил трубку, невозмутимо.) У всех у нас за неделю скапливается большое количество лишних эмоций. Они мешают нам мыслить. Короче – одни играют на трубе. Другие бросают стулья на пол. Но все мы так или иначе избавляемся от лишних эмоций.
Молчание.
Ты, вероятно, хочешь меня о чем-то попросить?
ЕВДОКИМОВ (засмеялся). Как ты догадался?
ВЛАДИК. Когда нормальные люди хотят о чем-то попросить, они становятся предупредительными. А ты становишься невыносим. Ненавидишь просить.
ЕВДОКИМОВ (совсем развеселившись). Владька, ты отличный парень. Понимаешь, сегодня прилетает один человек. Мы с ней должны встретиться у метро «Динамо». В половине седьмого. А Семенов сегодня затеял работать. Короче, у меня горит свидание.
ВЛАДИК. У тебя их мало горело?
ЕВДОКИМОВ (небрежно). Да нет, я мог бы наплевать. Но оказалось, что этому человеку негде будет сегодня ночевать. Ты не сможешь подъехать к метро и передать записочку?
ВЛАДИК. Исключается. В половине седьмого я должен быть на «Альфе». (Идет к дверям, повернулся.) Что касается комнаты, я могу отдать свою. И переехать пока к брату.
ЕВДОКИМОВ. Спасибо. Ты чуткий. Но это не понадобится. У меня родичи на юге.
ВЛАДИК. Ну, я рванулся.
ЕВДОКИМОВ. Рвись.
ВЛАДИК уходит. Часы бьют шесть. Евдокимов снимает с вешалки свой плащ. В комнату входит СЕМЕНОВ, за ним ГАЛЯ.
СЕМЕНОВ (глядит на одевающегося Евдокимова). Вы что, Евдокимов?
ЕВДОКИМОВ. Простите, Петр Сергеевич, я, к сожалению, должен отлучиться на часок.
СЕМЕНОВ. Вы сошли с ума, да?
ЕВДОКИМОВ. Нет, я не сошел. Мне просто нужно отлучиться на часок.
СЕМЕНОВ. То есть как это «отлучиться»? У нас, кажется, опыт на днях, забодай вас комар. Последние дни.
ЕВДОКИМОВ. Я вернусь через час.
СЕМЕНОВ. Я договорился с вами: без «ля-ля». Договорился?.. Я не разрешаю вам. Точка.
ЕВДОКИМОВ. Так я пошел, Петр Сергеевич? Я через час вернусь.
СЕМЕНОВ. Идите.
ЕВДОКИМОВ уходит.
Вот черт!.. (Начинает расхаживать по комнате.) Ладно, всякое бывает. (Расхаживает.) Да. Мне нужно с вами поговорить, Галя. Это лучше сейчас. (Резко, безапелляционно.) Существует инструкция шестьдесят седьмого года. Женщинам работать на установках типа «Альфа» при намечаемых нами условиях. Короче, есть приказ: вас придется освобождать от опыта.
ГАЛЯ (помолчав). Что ж, переживу.
Вновь молчание. Разряды слышнее.
Вы очень любите Евдокимова, Петр Сергеевич. Он вас тоже. Крайне трогательно. Евдокимов – способный человек?
СЕМЕНОВ. У него есть интуиция. В конечном счете, ученый отличается от вахтера не знаниями, а интуицией. (Расхаживает.)
Разряды.
ГАЛЯ. О чем вы сейчас думаете?
СЕМЕНОВ. О войне. И об интуиции.
ГАЛЯ. Почему у вас такие мужественные мысли?
СЕМЕНОВ. Вы очень похожи на одну девушку, Галя. Я был знаком с ней в войну.
ГАЛЯ (тихо). И далее?
СЕМЕНОВ. Далее вступает интуиция. И говорит: что абсолютно не похожи. (Резко.) Вам придется завтра съездить на «Альфу» забрать режимы. Но это я вам потом объясню.
Молчание.
(Расхаживает.) Все похоже. Все очень похоже.
Молчание.
У меня во дворе стоит дуб и скамейка. (Думая о чем-то.) Дуб и скамейка. Да, дуб и скамейка.
ГАЛЯ. Я уже усвоила: дуб и скамейка.
СЕМЕНОВ. И под этим дубом всегда пары сидят. Раньше сидели и теперь. Посидят, посидят. Потом перестанут. Потом, уже днем, под тот же дуб вывозят коляску. А вечерами на скамейке уже сидит другая пара. Непрерывность жизни. Потом откроешь ночью окно. Их ребенок кричит. А ты слушаешь: орет! Молодец! Порядок!.. Потом затихает, мать, наверное, подошла.
ГАЛЯ. Вы очень впечатлительный, Петр Сергеевич.
Пауза. Разряды.
Скажите, почему вы живете один?
СЕМЕНОВ (сухо). Потому что живу один.
Молчание. Разряды.
Вы хорошая девушка, Галя. Только немного язвительная, и сухая. Это мешает.
ГАЛЯ. Вы тоже очень хороший человек, Петр Сергеевич. И даже не язвительный, и не сухой. (Вдруг почти отчаянно.) А что толку?! Вот я хорошая. Вы хороший. Мы хорошие. Да кому нужны хорошие? Не любят сейчас хороших!
Оглушительные разряды.
СЕМЕНОВ (глухо). Дает Гальперин!..
ГАЛЯ. Вот она, уверяю вас, нехорошая. А он – побежал к ней! Видали как: забыл все и побежал! Потому что – нехорошая!.
Двойной номер в гостинице. У столика с телефоном НАТАША. На кровати спит ИРА (Мышка).
ГОЛОС ТЕЛЕФОНИСТКИ. Москва, говорите.
ГОЛОС ЕВДОКИМОВА. Да.
НАТАША. Алло, кто это?
ГОЛОС ЕВДОКИМОВА. Александр Сергеевич Пушкин, поэт.
НАТАША. Эла, это ты? (Смеется.) Элочка, прости, что я не пришла сегодня к метро.
ГОЛОС ЕВДОКИМОВА. Прощаю.
НАТАША. Да нет, мы в Ташкенте сидим. Нам вылета не дают. Элочка, ты был сегодня у метро?
ГОЛОС ЕВДОКИМОВА. Не важно.
НАТАША. Был! Был! Я знаю. (Смеется.)
ГОЛОС ЕВДОКИМОВА. Почему это тебя так радует?
НАТАША. Не важно. Просто так. А где ты шляешься допоздна? Я тебе сегодня весь вечер звоню – никто не подходит.
ГОЛОС ЕВДОКИМОВА. На работе был до одиннадцати.
НАТАША. Это хорошо. Ты давай там работай шустрее, чтобы девушка могла тобой гордиться. Да, я сейчас начала читать. Ой, ты знаешь. Я это тебе потом расскажу. (Смеется.) Мне почему-то стало очень хорошо жить.
ГОЛОС ЕВДОКИМОВА. Серьезно?
НАТАША. Ага. Ну как твои дела-то?
ГОЛОС ЕВДОКИМОВА. Хороши. А твои?
НАТАША. В порядке. О какой чепухе мы сейчас говорим.
ГОЛОС ЕВДОКИМОВА. Ну а ты как живешь? Небось веселишься направо и налево.
НАТАША (чуть задумалась). Да. Веселюсь так, что пыль летит.
Молчание.
ГОЛОС ЕВДОКИМОВА. Серьезно?
НАТАША. Абсолютно. (Усмехнувшись.) Ты даже не представляешь, как я развернулась.
ГОЛОС ЕВДОКИМОВА. Приедешь – расскажешь.
ГОЛОС ТЕЛЕФОНИСТКИ. Последняя минута.
НАТАША. Эла, ну, я тебя… ну, в общем…
ГОЛОС ЕВДОКИМОВА. В общем, ты меня целуешь, и я тебя тоже. Как прилетишь, позвони.
НАТАША. До свидания, Элочка.
Гудки в трубке. Наташа задумалась. Стук в дверь.
Входит КАРЦЕВ.
КАРЦЕВ. Вылетаем завтра в ноль тридцать.
НАТАША. Премиленько. Хочешь яблочка?
КАРЦЕВ. Мышь!
НАТАША (торопливо). Спит, спит.
КАРЦЕВ. Люблю людей, которые умеют рано засыпать. Жить будут долго. (Берет со стола брошюру, читает.) «Программа для поступающих на филологический факультет МГУ». Чего это ты?
НАТАША. Понимаешь, Левушка, я очень некультурная. Запас слов у меня маловат.
КАРЦЕВ. Понятно. Решила учиться в самолете.
НАТАША. Ага. Буду схватывать на лету. (Смеется.)
КАРЦЕВ. Обожаю твой смех. Остроумная девушка. Остроумная женщина.
НАТАША. Под газом?
КАРЦЕВ. Несущественно. Ты читала Сент-Экзюпери? Я люблю Сент-Экзюпери. Он был летчиком. Он летал над землею людей. Ему было до чертиков одиноко в воздухе. Он стал писать. Он был настоящий мужчина. Он хотел выразить идею. (Громко.) Мышь!
НАТАША. Тс!.. Ну ты же видишь! Человек спит. Обязательно надо кричать.
КАРЦЕВ. Я к тебе заезжал перед полетом. Хотел тебя подвезти на аэродром.
НАТАША. Да?
КАРЦЕВ. Тебя выгнала из дому мать.
НАТАША. Все?
КАРЦЕВ. Нет. Начнем с того, что я тебя сейчас поцелую.
НАТАША. Ты для этого выпил?
КАРЦЕВ. Начнем с того, что пока с вами ведешь себя как человек, вы.
НАТАША. Ты очень хочешь сказать гадость?
Он молча встал.
(Ловя последнее мгновение, резко и повелительно.) А ну, сядь! Быстро!
КАРЦЕВ (сел, стараясь небрежно). Не бойся.
НАТАША. Я не боюсь.
КАРЦЕВ. Боишься. Тогда ты тоже боялась. Я помню, как мы с тобой тогда горели… над степью. Ты ужасно боялась – и никто этого не заметил. Ты улыбалась – ты умеешь скрывать страх. Ты – «молоток».
НАТАША. «Молотки» пошли. Сплошной «Аэрофлот».
КАРЦЕВ. И еще я тебя любил за то, что ты была.
Когда при тебе говорили гадости, ты уходила и ревела. Как же ты…
НАТАША. Не надо. Ты ведь ничего не знаешь, Левочка.
КАРЦЕВ. Сент-Экзюпери – человек. Ты его почитай. Прости, я хотел совсем по-другому.
НАТАША. Знаю.
КАРЦЕВ (вдруг резко). Слушай! Все ясно! Только одного я не понимаю: какого дьявола ты посылала мне поздравления на каждый праздник?! Какого дьявола…
НАТАША. Не надо ругаться. Ну почему все надо понимать наоборот? Просто всем знакомым на праздники я посылаю открыточки. Людям приятно, когда о них помнят. В жизни не так уж много тепла. В прошлый Новый год я послала девяносто две открытки.
КАРЦЕВ. Восторженная дуреха!
НАТАША. Не надо. Если у меня есть друг на свете, то это, наверное, – ты.
КАРЦЕВ. А когда-нибудь, не сейчас…
НАТАША. Не надо!
КАРЦЕВ. Значит, в следующий раз полетишь на спецрейсах?
НАТАША. Ага.
КАРЦЕВ. Ну, прощай, Наташка. (Пошел к дверям, вдруг повернулся.) Наташка, поцелуй меня на прощанье… сама.
НАТАША. Поцеловать, да?
КАРЦЕВ. Да. Только в губы.
НАТАША. В губы?
КАРЦЕВ. Не бойся.
НАТАША. Я не боюсь. (Подходит, целует его.) Какой ты смешной товарищ.
КАРЦЕВ. Все-таки ты лучшая девушка Москвы и Московской области.
НАТАША. Я тебя прошу, будь с ней (кивает на кровать, где спит Ира) человеком. Понимаешь, Левушка, что бы ни случилось, главное – уметь остаться человеком.
КАРЦЕВ (помолчав). Экзюпери я тебе подарю. (Уходит.)
Ира садится на кровати.
НАТАША. Ты не спала?
ИРА. Нет, я не спала.
НАТАША. Это даже хорошо.
ИРА. Да, это хорошо! Ты лучшая Московской области! А ну-ка, идем, идем к зеркалу! (Лихорадочно.) Сними каблуки.
Наташа подходит к зеркалу, покорно снимает туфли.
(Надевает их.) Вот я уже такого роста, как ты или даже чуть выше!
Она не доходит на каблуках даже до виска Наташи.
НАТАША. Да, чуть выше, Мышь.
ИРА. И лицо у меня… Какое у меня лицо, разбирай меня!
НАТАША. У тебя удивительное лицо.
ИРА. Красивое!
НАТАША. Больше чем красивое. У тебя родное лицо, Мышь. И ноги у тебя отличные.
ИРА. Талия у меня сорок восемь! А ты туфли всегда кособочишь! Лицо у тебя – глупое! И мать тебя выгнала! И дома ты не ночуешь! Так почему же?!
НАТАША. Ну зачем… Мышка?
ИРА. И всегда ты смеешься. А я знаю, отчего ты всегда смеешься. Все знаю. (Торжествующе.) Потому что если ты перестанешь смеяться, ты задумаешься над своей жизнью! И тогда ты умрешь! И я не позволяю называть себя мышью!
Они обе молчат.
ИРА (тихо, сквозь слезы). Наташа.
НАТАША. Да, Ира.
ИРА. Сходим вечером в кино?
НАТАША. Конечно.
ИРА. Ты прости.
НАТАША. Выключи свет.
Ира щелкает выключателем. Темнота.
Ты права, Мышонок. Во всем.
ИРА. Зачем, Наташа?
НАТАША. Ты послушай. Полезно. В восемнадцать лет мы ужасные дуры. Кино, книжки – все про него. И вот мы ждем его. Необыкновенного его.
ИРА. Ну зачем, Наташа?
НАТАША. Молчи, слушай, слушай. Это для тебя, Мышонок. И вот – он. Наш первый. И вот уже все случилось, потому что мы все ему готовы отдать, – ну он и берет. А оказалось, он – так, обычный. Многие ошибаются в первом. Понятно, ведь первый. Да и глупые мы еще. Ох, какие мы глупые. Но ведь все случилось. И тебе уже кричат со всех сторон: «Безнравственно! Ты что, девкой хочешь стать? Немедленно выходи за него замуж!» Дома, вокруг. И ты унижаешься, делаешь вид, что боготворишь его по-прежнему, – только бы он женился. И не дай бог, если он женится, потому что тогда ну, я видела эти семьи.
ИРА. Зачем, зачем, Наташка!..
НАТАША. Дальше, он не женился. На все тебе стало наплевать. Но одной трудно. У всех ведь есть он. Как же отстать-то! И еще – ошибочка. И еще. Но вот однажды ты говоришь себе: «Стоп! Стоп!» С этой минуты ты уже живешь одна. И ты начинаешь смеяться, и сама уже веришь, что тебе теперь все до лампочки! И твой девиз теперь: «Выдержка, выдержка и еще раз выдержка». Но иногда бывает очень трудно. Идут девчонки с цветами. Ты тоже идешь с цветами. Только ты их сама себе подарила. Но самое трудное – это жить без кумира. Даю тебе слово, ужасно трудно. И вот однажды выдержка погорела. Я его увидела сначала в Политехническом. Он там неплохо выступал. Здорово выступал. Невероятно одухотворенный товарищ. Кумир! Но для него это все это… так. Я бы его бросила, честное слово, как ни трудно! Но иногда мне кажется, что я для него. Знаешь, мы ехали в такси, и он положил мне голову на плечо. Вот я бы никому не положила так голову на плечо!.. Потому что – выдержка. Главное, Мышь, ты не торопись. Все успеется. И никогда не теряй достоинства. Вот я проверю. Если я действительно для него просто… я уйду. Возьму и совсем уйду! (Включает свет.) А! Все бабья болтовня.
ИРА. Наташка, неужели мы расстанемся!.. Обидно!
НАТАША. Нет, это здорово, Мышонок. Нам теперь никогда не будет так хорошо, как прежде. Никогда.
Ира вдруг прижалась к ней.
Ну что?.. Что, глупая Мышь?..
ИРА (торжественно). Я хочу, чтобы ты была счастливой. Будь, Наташа, за всех!
НАТАША. Какие могут быть разговоры. Конечно, буду, и ты тоже, ладно?
ИРА. И я тоже. Ладно.
