Эдвард Радзинский
Приятная женщина с цветком и окнами на север
Часть первая
Она в комнате – безумно хохочет, в дверь бешено колотят.
Мужской голос (из-за двери). Открой дверь! Дверь открой!
Она (заливаясь нарочитым смехом). Ха-ха-ха! Ну подохнуть! Ей – двадцать два, а рядом – ты! Апокин, я умираю! (Хохочет)
Голос. Царапай меня! Царапай!
Она. Ты – с плешивой рожей, и рядом двадцатидвухлетняя куропатка! Смертельный номер! Люди на улицах будут валяться от смеха… Ой, держите меня, надорву животик.
Голос. Царапай, царапай! (Стучит в дверь) Открой дверь!
Она. Прямо разбежалась! Меня не каждый день бросают. Перед таким объяснением надо щечки подкрасить, глазки подвести. Мне ведь не двадцать два года, как твоей вертлявой сучке. Мне приукраситься надо! Я вон вельветовые брюки новые надеть хотела. (Покатываясь со смеха) А влезть не могу! Они мне только-только. Надо завтра на работе меня на стол положить и янажать.
Голос. Дверь! Дверь открой!
Она. Зачем?
Голос. То есть, как – зачем? Я принес личные вещи! Цветок твой любимый герань! И еще там кое-что…
Она (вновь припадок смеха). Ха-ха-ха! Апокин, у тебя ведь печень! Тебе диетический обед готовить надо! Ой, держите меня! Хорошо, что брюки не надела – в них смеяться нельзя!.. Хо-хо-хо! Апокин, я когда к тебе иду на свидание, за мной бегут собаки со всего района. Потому что я иду к любимому – с судками с диетическим обедом. Твоя тетерка в двадцать два года тоже к тебе с судками потопает?
Голос. Царапай, царапай меня.
Она. Хи-хи-хи! Хо-хо-хо.
Голос. Аэлита, ты пьяная, я чувствую!
Она (сухо). Есть из-за чего. Да мне плевать на тебя. Живи хоть с сенокосилкой. Мне просто обидно. Я пять лет валандалась с тобой. Кто ты мне был? Муж? Ты со мной не расписался. Любовник? Ага, раз в год по обещанию, после дождичка в четверг. У тебя ведь все время – печень. Родственник – вот ты кто! Мой родственник Апокин. (Крушит мебель.)
Голос. Аэлита! Истеричка, открой дверь! Мне передать надо!
Она. У двери положь.
Чашка летит в стену.
И мотай отсюда, родственник! Вали к своей цесарке!
Голос. Не могу! Я семьсот пятьдесят рублей принес, которые ты на телевизор «Рубин» собрала. Не могу я их оставить у двери.
Она (выкрикивая). Он не может! Родственник! Дядя! Он – честный дядя. «Мой дядя самых честных правил» – Пушкин так написал. И у Лермонтова между прочим тоже есть про дядю: «Скажи-ка, дядя, ведь недаром…» Слушай, Апокин, почему у них сплошные дяди? Знаешь, Апокин, я сейчас поняла, что мне обидно. Я пять лет жила с человеком, который, в общем-то, не в моем вкусе… И он же меня бросил. (Молча открывает задвижку на двери)
Апокин врывается – и с размаху падает на пол. Потом поднимается, в изумлении смотрит на нее.
Что уставился?
Апокин. Какая у тебя прическа?
Она. Да, вот такая у меня прическа.
Апокин. Значит, и прическу себе соорудила… как у этой актрисы.
Она. Как у нее соорудила. Еще что спросишь, родственник, Пушкин-дядя?
Апокин. Лыжи твои у меня на балконе стоят. Когда захочешь – возьмешь. Семьсот пятьдесят рублей вот – кладу, (Пересчитывает.) и цветок я принес твой – герань. (Ставит горшок с цветком)
Она. Руки прочь от цветка. (Хватает цветок, нежно прижимает к груди) Геранька… цветик… цветонька любимая…
Апокин. Ишь, голосом нежным замурлыкала… Ну как эта актриса! Даже в голосе ей подражаешь… Даже брюки вельветовые купила, как у нее в фильме. Тьфу, дурища! Ну помешалась баба! Добро молодая была бы! Пойми, эти брюки на ней – одно, а на твоей заднице…
Она. Ты что же нагличаешь, Апокин? Ты кто такой есть, чтобы меня учить? Что замолчал? Как твоя фамилия? Ты что не отвечаешь? (Истерически) А ну – ты кто такой? Апокин. То есть как?
Она. То есть так! Документ на стол! Живо!
Апокин. Ты пьяная?
Она. Документ предъяви! Рейду нас! Сукиных детей выявляем! Тараканов морим! (Хватает Апокина за волосы) Ты кто? Кто ты?
Апокин. С ума сошла??? Я… Апокин.
Она. Ты – Гитлер, который сделал пластическую операцию. (Тихо-тихо,) Уходи, ладно?
Апокин уходит, почти убегает. она медленно расставляет стулья, подметает осколки. звонок телефона.
Женский голос. Герасимова, ты?
Она (устало). Я…
Голос. Шевчук Лида с завкома. Как самочувствие?
Она. Нормальное, не жалуюсь.
Голос. А вообще?
Она. Тоже хорошо.
Голос. Что звоню. Новый год – на носу. Мы списки новогодних бригад составляем – подшефных детей поздравлять. Ты – как, не против?
Она. Я, слава богу, пять лет езжу Снегуркой к подшефным – отказов вроде от меня не слыхали.
Голос. В этом году, Герасимова, нюанс: от посылки мужчин дедами морозами решено воздержаться. Не оправдала себя эта практика.
Она. А я всегда говорю: надо от них, врагов, совсем избавляться. В прошлом году, например, в нашей бригаде были: Родионова, секретарша – Зайцем ее послали, я – Снегуркой… И Локотко, грузчик, – Дедом Морозом. Ну все ведут себя как люди. А Локотко в первую квартиру зашел – и сразу шарит глазами: где хозяин? Ну хозяин тут как тут – такой же оказался нахалюга! Удалились они на кухню, пока мы детям подарки вручали. До третьей квартиры Локотко уже глаза налил: бабку-лифтершу за пионера принял и все подарок ей вручить хотел! Стыд-позор!
Голос. Все так, Герасимова! К большому сожалению! И решили мы на завкоме эксперимент: послать в этом году дедами морозами женщин. Поэтому все женщины, которые давно ездят в новогодних бригадах… это ты в первую очередь, потом Родионова, Гуслицер – вас назначаем дедами морозами. А вам уже придадим снегурочек, зайцев, волшебников-космонавтычей. Ты как на это смотришь? Она. Положительно.
Голос. Только басом научись разговаривать. Ну ты в хоре поешь! Ты вон на эту актрису похожая – я думаю, бас освоишь! А теперь скажу тебе новость, для тебя интересную: ты у нас пятый год ездишь в бригадах, слышишь меня?
Она. Не глухая.
Голос. И решили мы как-то тебя отметить: ты телевизор «Рубин» с сенсорным управлением достать хотела? (Зашептала.) Слышь меня? На подшефном есть лимиты, поняла? С ними уже договоренность есть: продадут тебе! «Огонек» новогодний будешь по «Рубину» глядеть. Лады? Учись басом разговаривать. До скорого.
Она (повесила трубку). Басом, ишь ты! (И вдруг запела тоненьким голоском частушку.)
Я девчонка косопуза, у меня косое пузо.
Но хоть пузо на боку, я любого завлеку.
(Пританцовывает.) Эх! Эх! (Остановилась.) Гитлер! Ну точно Адольф Гитлер!
Вагон скорого поезда. Купе на двоих. Она входит в купе, швыряет узел с шубой Деда Мороза на полку. Потом вынимает сумочку, пересчитывает деньги.
Она. Ничего… Вместо тебя, Апоша, я телевизор поставлю – пользы будет больше. Я сто таких родственников, Пушкиных-дядей на один телевизор сменяю! Тыщу! Ух, Апокин! Адольф! (Грозит невидимому Апокину, кричит.) Сукин ты сын! Гитлер!
Дверь открывается, входит мужчина – пожилой, элегантный, с легкой сединой.
(Захлопывая поспешно сумочку) Ой, простите ради бога. Это я не вам!
Он. Ничего-ничего. (Глядит на сверток с шубой на своей полке, хочет переложить на верхнюю полку)
Она (торопливо). Я сейчас сама уберу.
Он. Что вы! Женщина ничего не должна делать сама в присутствии мужчины. (Поднимает сверток.) Не бьется?
Она. Да чего уж – все разбили. (Засмеялась.) Нет, это мой театральный костюм.
Он элегантно забрасывает сверток на полку, а она в это время быстро прячет сумочку с деньгами под подушку.
Он. Позволите сесть?
Она. А чего вы спрашиваете? Это ведь ваша полка.
Он. Просто положено спрашивать, когда мужчина хочет сесть в присутствии женщины… Я позволю задать нескромный вопрос: кого вы собираетесь представлять в этом костюме?
Она. Деда Мороза.
Он. Вы не сочтете меня чересчур навязчивым, коли я еще задам вопрос: где вы снимаетесь? Я простой смертный, и мне, естественно, очень интересно.
Она (счастливо). Я вас не понимаю.
Он. И я тоже не понимаю: неужели вам не могли дать отдельное купе? Такая актриса известная…
Она (даже задохнулась от восторга). Так вы подумали?.. Нет, вы это серьезно?!
Он (улыбаясь). Что вы! Вы всего лишь на нее похожи – ведь так?
Она. Да, я на нее немного похожа – так говорят.
Он. И голос похож, и лицо, и прическа, да? (Мягко) Я вас понимаю, как вы устали от всех этих автографов, все время на вас глазеют, будто в зоопарке… как вам хочется оградить свое право на обычную жизнь.
Она. Значит, вы серьезно?! (Даже задохнулась совсем счастливо.) Послушайте, вы не сумасшедший?
Он. Учтите: все сумасшедшие – всегда сумасшедшие в свою пользу. У нас на Украине так говорят: «Нема сумасшедших, которые свои стекла бьют, – все чужие».
Она (потерявшись от счастья). Очки наденьте!.. Я – не она, правда!
Он. А что такое правда? Строка Горация: «Быстро стареют в страданьях для смерти рожденные люди». Впрочем, мы с вами сейчас выясним эту самую правду – хотите?
Она. Я не поняла.
Он. Это простого проще: сейчас я задам вам несколько вопросов. И вы на них ответите – за нее в воображении… Ведь вы не она?
Она. Не она я, не она!
Он. И за себя в реальности. Идет?
Она. Послушайте, какой же вы веселый человек! Просто прелесть. Я сейчас была в таком подавленном настроении, жить не хотелось. А вы меня так развеселили.
Он. Вопрос первый. Как по-вашему: вы… то есть она – счастливы?
Она. Знаете, я хожу в кино на все ее фильмы, и мне что нравится? Она играет веселые фильмы, а сразу видно, что человек она – грустный.
Он. Значит, она – нет. Про вас я не спрашиваю. Итак, вы обе – нет.
Она. А почему вы про меня не спрашиваете? Это так заметно?
Он. Вы хотите возразить или перейдем к следующему вопросу?
Она (вздохнув). Перейдем.
Он. Вопрос второй. Вы замужем?
Она. Ну как бы это сказать: меня, одним словом, бросили… (Спохватившись.) Нет, это я его бросила… (Вздохнув.) Нет, пожалуй, он – меня… (Темпераментно.) Просто мне обидно, что меня бросил человек, который вообще-то был не в моем вкусе. (Вздохнув) Нет, он был в моем вкусе… (Нежно) Такой плохонький-плохонький.
Он. Значит, вы – не замужем? А она?
Она (таинственно). Я слыхала, сейчас… тоже – нет!
Он. Что ни ответ – совпадение. Что нам делать с этой правдой?
Она. Ну я не знаю! Ну я не она!.. (Счастливо) Ну честное слово…
Он. Ну конечно, конечно… Мы просто с вами дурачимся… Говорят, вы… то есть, простите, она… едет на кинофестиваль в Канны?
Она. Вот!.. Это – она! А я еду к подшефным – Дедом Морозом!
Он. Ну мы с вами играем, не так ли… Так что давайте вообразим, что вы, то есть она, приехали вместо подшефных на этот самый Каннский фестиваль. Вообразили?
Она. Вообразила.
Он. И в вас там безумно влюбился какой-нибудь знаменитый Сорди, допустим… Нет, Сорди – это комик. Бельмондо – вот кто в вас влюбился.
Она. Может, Сорди лучше? Бельмондо в меня не влюбится… А Сорди – он такой смешной, симпатичный, как малыш Карлсон.
Он. Бельмондо! И никаких гвоздей.
Она. Какой же вы весельчак – ну просто прелесть.
Он. И Бельмондо говорит: «Прошу вашу руку и сердце…» И что же вы… то есть, конечно, она… ему ответите?
Она. Я отвечу так: «Знаете, Бельмондо, это как-то даже неудобно, мы совсем не знаем друг дружку. А во-вторых, и это главное, вы, простите, мне не нравитесь… Вы, конечно, как говорится, «мужчина знойный», но немного, простите, нахальный… А я скромных люблю…»
Он. Как?! Бельмондо вам не нравится?!
Она вздыхает.
А кто же тогда вам нравится?
Она (снова вздохнув). Апокин.
Он. Кто?!
Она. Нутам был один тип, вы не знаете.
Он. Но Бельмондо не уступает! «Послушайте, говорит, я вас люблю безумно! Я не привык к отказам. Я возьму вас приступом, как мушкетер! У меня шикарный дом в этих самых Каннах! С бассейном! Как говорится в сказках Андерсена: «Мы будем жить в нем долго-долго и умрем в один день».
Она (проникновенно). Я на это отвечу: «Бельмондо, поймите. Я вон Апокину это же говорила: если мне человек не нравится – ничего у меня не получится. Я или зачахну, или, хуже, напьюсь с горя и утону в вашем бассейне».
Он. «Ну что ж, не судьба», – отвечает Бельмондо. Тогда разрешите попросить автограф… на память о нашей встрече. (Протягиваетлистоки авторучку) Я буду показывать его на работе.
Она величественно подписывает.
Ах, какая царственность, какая женская томность.
Она. Да ну вас! Надоело! Глупость какая – то! (Раздраженно) Не она – я! (Почти кричит) Понятно?
Он. Ну, конечно, вы – не она. Что я – идиот, что ли? Вам просто нравится походить на нее! Вы чуть с ума не сошли от счастья, да?
Долгое молчание.
Она. Зачем вы это сделали?
Он. Чтобы вы поняли, как это просто – стать повелительницей, то есть женщиной. Я вошел в купе – вы сидели несчастная, жалкая… Все ваши движения были поспешны, суетливы… Если бы вы видели, как испуганно спрятали вы сумочку… Будь я вором, я сразу бы сообразил – там у вас деньги, и немалые. (Лукаво засмеялся.)
Она неловко, принужденно подхватила его смех.
Но вот я начал игру – и как скоро вы преобразились. Вы стали королевой! О, если бы вы видели царственную величавость, с которой вы подписали смятую бумажку… И это чудо сотворил не я. Нет! Мое восхищение вами. (Проникновенно.) Запомните: женщина всегда держит перед собой зеркало – это глаза мужчины. Если в этих глазах: как ты красива, как ты умна – она тотчас становится красивой и умной… А теперь рассказывайте мне все-все. (Добро, отечески.) Все-все-все.
Она. Какой вы положительный человек. Мне действительно хочется вам все рассказать. Глаза у вас – отзывчивые. Сегодня ровно пять лет, как я познакомилась с этим типом… ну, с Апокиным. Я тогда тоже в новогодней бригаде участвовала – только Снегурочкой. А Дедом Морозом у нас был Локотко, грузчик. А Апокин был Дедом Морозом в первой бригаде, а Снегурочкой у него Гуслицер была, из кадров. Ну, наш Дед Мороз – Локотко сразу глаза налил, и Апокин пришел к нему помогать бороду снимать. Так он мне сразу понравился. Скромный. И спрашивает меня застенчиво: «Как тебя зовут?» А я отвечаю: «Как мама назвала». А сама умираю хочу познакомиться, но женская гордость, сами понимаете… А его Снегурочка – Гуслицер, вижу, суетится: волосы ему поправляет, то да сё. А когда мне человек нравится, я ревнивая по-страшному, – ну просто войной иду! И говорю я Апокину сама: «Я сейчас шубу Снегуркину пойду сдавать в костюмерную, подождите меня – и вместе обратно поедем…» Ну Гуслицер просто померла от моей наглости. Но я свое везение знаю; если мне хочется, чтобы человек меня дождался, наверняка что-то произойдет – и не дождется… Теперь отгадайте, что я сделала, чтобы он дождался! Ну? Слабо?!
Он. Слабо!
Она (хитро). Я ему сумочку свою с документами подержать дала, представляете? Ну не уйдет же он с моей сумочкой? Гуслицер просто в отпаде! А я переодеваюсь и говорю себе: «Все! Аэлита, ты потеряла лицо…» Знаете, я когда влюбляюсь – будто в облаке хожу. И все вижу, как из этого облака… Мне даже один человек, он хорошо ко мне относился… всегда говорил: «Аэлита, не приставай к мужчинам!» (Страстно) Потому что, когда мне человек нравится – такая темпераментная становлюсь. Ужас! (Остановилась.) Кстати, Аэлитой меня мать назвала… Она, когда я появиться должна была, кино одно старо-старое посмотрела… И там героиню звали Аэлита. Она – марсианка была… Красивое имя?
Он (проникновенно). Очень! Очень!
Она. Ну вот! Короче, Апокин с моей сумочкой дождался меня тогда… на мое несчастье… Что-то я все болтаю, болтаю, жалуюсь, жалуюсь. Просто глаза у вас положительные.
Он. Вы позволите мне… только не сочтите, ради бога, за навязчивость – попросить вас принять мое почтительное приглашение отужинать со мной в вагоне-ресторане.
Она. Ой, как мне нравится, когда вы так говорите! Ну, вежливо – просто кино про прежнюю жизнь. Только я, к сожалению, – пас. Нельзя мне на ночь. Итак в вельветовые брюки не влезаю. Загадка: ем мало, нервничаю много – и все равно толстею. Кость, видать, широкая.
Он. И опять же: не сочтите за назойливость или настырность, но я вынужден повторить свое приглашение.
(Лукаво) Вы мне пожаловались, ведь так? А теперь мне хочется посидеть с вами за бокалом доброго вина – немного тоже… пожаловаться. (Чуть резко, по-мужски.) Ну, пойдете со мной в ресторан?
Она. Ну конечно, пойду, вы сами знаете.
Он. Тогда я попрошу вас удалиться на время, я облачусь во фрак по сему торжественному случаю.
Она (хохочет). «Во фрак», ну вы скажете! Какой веселый. Просто… (Только махнула рукой и встала.)
Он (лукаво). Сумочку из-под подушки не забудьте, а то пропадет… (Засмеялся)
Она тоже засмеялась его шутке, погрозила ему и вышла из купе. Он быстро, бесшумно вынимает из-под подушки ее сумочку, раскрывает, ловко ощупывает содержимое, усмехнувшись, защелкивает и кладет обратно под подушку. Потом раскрывает свой чемодан и вынимает оттуда форму генерала, переодевается. Кричит: «Аэлита! Заходите!». Она входит. И, ахнув, в восторге глядит на него.
Она. Ну надо же! Я сразу поняла, что вы человек особенный. А погоны у вас какие… интересные…
Он (с достоинством). Это – техническая служба. Генерал – это ведь звание… А по профессии я – ученый…
Она. Как? Вы еще и ученый! Ну дела! А меня только что за вас, товарищ генерал-ученый, проводница обхамила! Я стою в коридоре, а она подходит и говорит: «Гражданочка, у вас в купе – мужчина, я вас могу перевесть в купе к женщине…» «А зачем, отвечаю, я не просила, я могу и в своем ехать». А она будто про себя и говорит мне: «Я, например, с незнакомым мужчиной одна на ночь ни за что не осталась бы». Представляете? «Вот вы, говорю, и не оставайтесь. А я в себе уверена, мне бояться за себя нечего!»
