Эдвин Лефевр
Воспоминания биржевого спекулянта
Если бы бакет-шопы не отказывались иметь со мной дело, я никогда не перестал бы в них играть. Но в таком случае никогда и не понял бы, что биржевые спекуляции не ограничиваются простой игрой на мгновенных колебаниях котировок на несколько пунктов.
Глава III
Чтобы извлечь уроки из всех своих ошибок, нужно много времени. Говорят, что у всего на свете есть две стороны. Но у фондового рынка сторона только одна. Всегда нужно принимать не сторону «быков» и не сторону «медведей»; всегда нужно принимать правильную сторону. На то, чтобы понять и утвердить в сознании этот общий принцип, мне потребовалось больше сил и времени, чем на то, чтобы овладеть различными техническими приемами спекулятивной игры на бирже.
Я слышал о людях, которые развлечения ради проводят воображаемые операции на бирже, вкладывая в них воображаемые доллары и таким образом утверждаясь в собственной воображаемой правоте. Иногда в этой призрачной игре зарабатываются воображаемые миллионы. В воображении легко быть дерзким и бесстрашным. Это похоже на старый анекдот про человека, которому на следующий день предстояла дуэль.
– Вы хорошо стреляете? – спрашивает его секундант.
– Я с двадцати шагов могу попасть в ножку бокала, – отвечает дуэлянт без ложной скромности.
– Прекрасно, – бесстрастно возражает секундант, – но сможете ли вы попасть в ножку бокала, в то время как этот бокал держит заряженный пистолет и целится вам прямо в сердце?
Я всегда считал необходимым подкреплять свое мнение собственными деньгами. Неудачи научили меня тому, что атаковать следует, только если ты абсолютно уверен, что тебе не придется спасаться бегством. Если же такой уверенности нет, лучше вообще не двигаться. Сказанное не означает, что человек не должен пытаться ограничить свои потери, если все-таки ошибся. Должен. Но это не должно приучать его к нерешительности. Я всю жизнь допускал ошибки, но, теряя деньги, приобретал опыт и накапливал чрезвычайно полезные знания о том, чего делать не следует. Я дочиста разорялся несколько раз, но мои неудачи никогда не были полными. В противном случае я не был бы тем, кем являюсь ныне. Я всегда понимал, что у меня обязательно будет другой шанс и второй раз я ту же самую ошибку не совершу. Я верил в себя.
Если человек надеется преуспеть в этой игре, он должен верить в себя и свое здравомыслие. Вот почему я не верю в советы и подсказки. Если я купил акции по совету Смита, то и продавать эти акции я должен по его совету. Я попадаю в зависимость от него. А что, если он будет в отъезде как раз тогда, когда придет время продавать? Нет, чужим умом разбогатеть нельзя. Я по собственному опыту знаю, что ничьи подсказки не принесут мне больше денег, чем мой собственный ум. Мне потребовалось пять лет, чтобы научиться играть с умом и зарабатывать большие деньги в тех случаях, когда я оказывался прав.
В моей жизни было не так уж много интересных событий. По большому счету, процесс обучения искусству биржевых спекуляций выглядит не столь уж драматичным. Да, я несколько раз терял все, что имел, и это всегда очень неприятно, но в данном смысле я ничем не отличался от всех тех, кому приходится терять деньги на Уолл-стрит. Биржевая спекулятивная игра – это тяжелое и изнурительное занятие, и трейдер должен постоянно находиться на своем рабочем месте, иначе он скоро окажется без работы.
Моя задача, как я сумел понять после нескольких неудачных операций в конторе Фуллертона, была очень проста – научиться смотреть на спекуляции под другим углом. Но тогда я не знал, что в этой игре много нюансов, о которых я и не подозревал, играя в бакет-шопах. В то же время умение читать тикерную ленту, которое я развил в себе и от которого зависел успех моей игры в бакет-шопах, а также постоянная тренировка памяти оказались чрезвычайно полезными качествами и в дальнейшем. То и другое далось мне легко. Своими первыми успехами в биржевых играх я обязан именно этим качествам, а вовсе не своему уму и знаниям, потому что на самом деле мой ум был недостаточно натренирован, а мое невежество не знало границ. Играть меня учила сама игра. И в процессе обучения не жалела розог.
Хорошо помню свой первый день в Нью-Йорке. Я уже рассказывал о том, как бакет-шопы, отказав мне в праве играть у них, подтолкнули меня к поискам почтенной брокерской фирмы, где я мог бы спокойно заниматься любимым делом. Один из мальчишек в конторе, где я начинал свой трудовой путь, работал на фирму Harding Brothers, которая была зарегистрирована на Нью-Йоркской фондовой бирже. Я приехал в Нью-Йорк утром и еще до часа дня открыл в этой фирме брокерский счет. Я был готов приступить к торговле.
Не стоит и объяснять, что я с самого начала пытался вести в новых условиях точно такую же игру, какую вел в бакет-шопах, то есть пытался играть на мелких колебаниях котировок, предугадывать и ловить мелкие, но верные изменения цен. Не нашлось никого, кто указал бы мне, что здесь действуют другие правила игры, кто наставил бы меня на правильный путь. Да если бы даже кто-то сказал мне, что мой метод здесь работать не будет, я все равно постарался бы удостовериться в этом сам, потому что доказать мне мою неправоту может только проигрыш. И прав я оказываюсь только тогда, когда выигрываю. Таковы особенности спекулятивной игры.
Погода стояла отличная, и рынок был очень активным. Это всегда поднимает настроение. Находясь вдали от дома, я чувствовал себя абсолютно в своей тарелке. Передо мной была старая знакомая – доска котировок, и говорила она со мной на том же языке, который я выучил, когда мне не было еще и пятнадцати. Здесь был парнишка, который делал ту же самую работу, что и я в своей первой конторе. Здесь были клиенты – точно такие, как везде, – и они так же смотрели на доску либо стояли рядом с биржевым телеграфом, объявляя цены и обсуждая рыночные новости. Вся обстановка выглядела так же, как та, к которой я привык. Это была та же атмосфера, какой я дышал с тех пор, как выиграл на акциях Burlington свои первые 3 доллара 12 центов. Тот же телеграф, те же игроки, а значит, та же игра. Не будем забывать, что мне было только двадцать два года. Я думал, что знаю свою игру от А до Я. А почему же мне было так не думать?
Наблюдая за доской котировок, я обратил внимание на кое-какие акции. Они вели себя правильно – так, как должны были по моим представлениям. Я купил сотню по 84 доллара и менее чем через полчаса продал их по 85. Затем я увидел еще кое-что привлекательное и, поступив точно так же, за очень короткое время срубил ¾ пункта. Недурное начало, не так ли?
Но это было только начало. В тот день, когда я стал клиентом уважаемой фирмы, являющейся членом фондовой биржи, всего за два часа я успел купить и продать более тысячи акций. Но чистым итогом этих операций стал убыток в размере более тысячи долларов. Иными словами, после первой попытки торговли в новых условиях я потерял почти половину всего, что имел. И это при том, что некоторые сделки были для меня прибыльными. Проигрыши оказались масштабнее выигрышей, о чем и свидетельствовал конечный результат: минус 1100 долларов.
Меня это не особо встревожило, потому что я не видел, в чем мог быть не прав. Все мои движения были достаточно разумны, и, если бы это происходило в Cosmopolitan, я наверняка остался бы в плюсе. О том, что эта машина сработала не так, как должна была, явным и недвусмысленным образом свидетельствовал итог дня: убыток в 1100 долларов. Но, пока машинист все делает как надо, тревожиться не о чем. В двадцать два года невежество не является структурным недостатком.
Спустя несколько дней я сказал себе: «У меня не получается играть здесь так, как я привык. Тикерная лента не помогает!», – но не стал докапываться до сути дела. Я продолжал действовать в том же духе, иногда выигрывая, иногда проигрывая, пока наконец не проигрался вчистую. Тогда-то я и уговорил старика Фуллертона ссудить мне пять сотен долларов. А потом я, как уже рассказывал, вернулся из Сент-Луиса с деньгами, которые удалось заработать в тамошних бакет-шопах – с помощью той игры, в которой я всегда побеждал.
Теперь я играл осторожнее, и какое-то время дела шли в гору. Жить стало несколько веселее. Я завел друзей, и мы хорошо проводили время. Ведь мне не было еще двадцати трех. В Нью-Йорке я жил один, кошелек был набит легкими деньгами, а в душе вызревала уверенность, что я уже начал понимать механику новой для меня игры.
Я старался учитывать то, что мои распоряжения выполняются биржевыми операторами с известной задержкой, и действовал теперь более осторожно. Но я все еще был привязан к тикерной ленте, а значит, по-прежнему не понимал некоторых фундаментальных правил игры, и, пока это было так, я не мог выявить настоящие слабые места своей игрой.
В 1901 году экономика переживала настоящий бум, и я заработал большую кучу денег – большую для того юного человека, каким я был тогда. Помните те времена? Страна процветала. Начиналась эпоха объединения промышленных компаний, консолидации капитала и неслыханного увлечения публики биржевой игрой. В былые времена вершиной активности на Уолл-стрит считались дни, когда из рук в руки переходили 250 тысяч акций номинальной стоимостью 25 миллионов долларов. А в 1901 году за день продавали и покупали по три миллиона акций! Каждый старался заработать на бирже. Город заполонили воротилы сталелитейного бизнеса – орда миллионеров, которые сорили деньгами, как пьяные моряки. Единственное, что их увлекало, это игра на бирже. Именно тогда прославились величайшие игроки, каких знавал Уолл-стрит: Джон Гейтс с его знаменитой фразой «Ставлю миллион», его друзья Джон Дрейк и Лоял Смит, а также неразлучные Рейд, Лидс и Мур, которые продали часть своих стальных активов и на вырученные деньги купили на открытом рынке контрольный пакет железнодорожной компании Rock Island. Добавим к этому еще Шваба, Фрика, Фиппса и «питтсбургский кружок», не говоря уже о множестве людей, которые терялись на фоне этих воротил, но которых в любые другие времена назвали бы крупными игроками. На биржу приходили люди, способные разом скупить, а потом продать едва ли не весь рынок целиком. К примеру, Кин фактически создал рынок для акций U.S.Steel. Был случай, когда один брокер продал сто тысяч акций за несколько минут. Чудесное было время! И выигрыши порой были чудесные. Причем доходы не облагались налогами! И никакого дня расплаты на горизонте.
Естественно, вскоре появилось множество мрачных пророчеств, и старые биржевики утверждали, что все (кроме них самих, разумеется) с ума посходили. Но все (кроме них) делали деньги. Я, конечно, понимал, что подъем не может длиться без конца и рано или поздно эта безумная скупка всего и вся должна закончиться. Поэтому время от времени пытался «влезать в медвежью шкуру» и играть на понижение. Но каждая такая попытка заканчивалась тем, что я терял деньги, и, если бы не быстрота моей реакции, терял бы много больше. Я выжидал удачный момент, но играл очень осторожно (зарабатывал, играя на повышение, и терял часть дохода, играя на понижение), поэтому не так уж и нажился на этом буме, как можно было бы подумать, учитывая то, как масштабно я играл раньше, будучи еще ребенком.
Единственными бумагами, с которыми я даже не пытался играть на понижение, были акции железнодорожной компании Northern Pacific. Здесь мне очень пригодилось умение читать тикерную ленту. Я полагал, что рост большинства акций дошел до предела, но эти бумаги вели себя так, словно намеревались расти и дальше. Теперь-то мы знаем, что обыкновенные и привилегированные акции этой железной дороги активно скупались компанией Куна, Лёба и Гарримана. Я тоже купил тысячу обыкновенных акций Northern Pacifc и держал их вопреки советам всех в нашей конторе. Когда они поднялись до 110, моя прибыль составляла уже 30 пунктов, и я решил взять эти деньги, благодаря чему баланс моего брокерского счета составил почти 50 тысяч долларов. Это была самая большая сумма, какую мне когда-либо удавалось скопить. Такой результат был довольно неплохим для парня, который еще несколько месяцев назад в этой конторе только и делал, что проигрывал.
Если помните, группа Гарримана дала понять Моргану и Хил-лу, что намеревается заполучить пакеты акций железнодорожных компаний Burlington, Great Northern и Northern Pacific, объединенных в единый трест. Люди Моргана сначала велели Кину купить 50 тысяч акций Northern Pacific, чтобы сохранить контрольный пакет за собой. Я слышал, что Кин посоветовал Роберту Бэкону заказать покупку 150 тысяч акций, и банкиры так и сделали. Как бы то ни было, Кин послал на биржу Эдди Нортона – одного из своих брокеров, и тот купил 100 тысяч акций Northern Pacific. За этим последовал другой заказ, кажется, еще на 50 тысяч акций, после чего случился знаменитый корнер. После закрытия торгов 8 мая 1901 года весь мир узнал о войне финансовых титанов. Никогда еще в истории США не было столкновения таких гигантских капиталов. Гарриман против Моргана, непреодолимая сила против непоколебимой твердыни.
И вот утром 9 мая я появился в конторе, имея почти 50 тысяч долларов наличными и ни одной акции. Как я уже говорил, порой на меня находил «медвежий» настрой, и тут я наконец-то узрел настоящий шанс. Я знал, что вот-вот должно было случиться: чудовищный обвал, после которого некоторые акции можно будет купить баснословно дешево. Потом рынок быстро восстановится, гарантируя колоссальные прибыли тем, кто успел купить акции во время обвала. Чтобы додуматься до всего этого, не надо быть Шерлоком Холмсом. Нас ожидала невероятная возможность заработать не просто большие, но еще и верные деньги.
Все произошло так, как я и предвидел. Я оказался прав и потерял все до единого цента! Случилось то, что предусмотреть было невозможно. Если бы непредсказуемые вещи не случались, жизнь была бы чертовски скучной и однообразной. Биржевая игра сводилась бы к обычной арифметике. Мы стали бы расой счетоводов – усердных и туповатых.
Только попытки угадать будущее развивают разум человека. Только подумайте, сколько всего нужно сделать, чтобы угадать правильно.
Рынок, как я и ожидал, кипел вовсю. Масштаб сделок был необычно большим, а колебания цен – небывалыми. Я открыл ряд коротких позиций. Увидев цены открытия, я был почти в истерике: падение курсов было чудовищным и стремительным. Мои брокеры работали как надо. Они были добросовестны и прекрасно знали свое дело; но к тому моменту, когда они успевали выполнить мои приказы, акции успевали упасть еще на 20 пунктов. Телеграф не успевал за рынком; из-за необычайной стремительности изменений информация, поступающая на тикерную ленту, сильно отставала от биржевых реалий. Обнаружив, что акции, по которым я приказал открыть короткие позиции, когда, согласно поступившей информации, они котировались, скажем, по 100, к моменту исполнения приказа стоили уже 80, потеряв 30–40 пунктов относительно цены закрытия предыдущего дня, я сообразил, что это же та самая цена, по которой я первоначально планировал эти акции покупать, а вовсе не продавать без покрытия. Полагая, что цены в своем падении вряд ли собирались пробить земной шар и добраться до Китая, я решил немедленно закрыть короткие позиции и начать игру на повышение.
Теперь мои брокеры покупали. Не по тому курсу, который я выбрал, а по ценам фондового рынка на тот момент, когда оператор в торговом зале приступал к исполнению моих поручений. В результате акции обходились мне в среднем на 15 пунктов дороже, чем я рассчитывал. Потерять 35 пунктов за один день – этого никто не вынесет.
Меня подвело то, что биржевой телеграф сильно отставал от реальных событий, происходивших на рынке. Я привык видеть в тикерной ленте лучшего друга, поскольку моя игра всегда строилась на ее сообщениях, но на этот раз она меня подвела. Меня сгубил разрыв между ценами, напечатанными на ленте, и ценами настоящими. Этот случай со всей яркостью обнажил суть всех моих предыдущих неудач; оказывается, я всегда проигрывал по той же самой причине. Мне со всей очевидностью открылось, что умения читать ленту недостаточно – безотносительно к скорости, с какой брокеры выполняют мои распоряжения, – и я только удивлялся тому, что не сумел распознать проблему раньше.
Но я, увы, не просто не видел проблемы; я продолжал играть невзирая на то, что мои распоряжения исполнялись с очевидным запаздыванием. Видите ли, играя, я никогда не умел сдерживать себя какими-то искусственными рамками. Если мне предоставляется шанс, я должен использовать его до конца. Я ведь пытаюсь переиграть рынок, а не просто дождаться такой-то цены. Когда я думаю, что должен продавать, я продаю. Когда думаю, что акции вырастут, я покупаю. Меня всегда выручала приверженность этому общему принципу спекуляций. А торговля в узком ценовом диапазоне была бы неэффективной попыткой приспособить старую методику, которую я практиковал в бакет-шопах, к новым условиям игры в солидных комиссионных домах.
Как бы я ни пытался ограничивать цены в приказах брокеру, чтобы минимизировать последствия отставания информации о ценах на тикерной ленте от реальных цен в торговом зале биржи, рынок меня всегда обгонял. Это случалось так часто, что я прекратил подобные попытки. Я просто не в силах объяснить, почему мне понадобилось столько лет, чтобы понять: вместо того чтобы пытаться угадать ближайшие котировки, играть нужно на перспективу, прогнозируя события по-крупному.
После той жалкой неудачи, случившейся 9 мая, я продолжал играть, используя модифицированный, но все еще ущербный метод. Если бы не мои эпизодические выигрыши, я, наверное, быстрее овладел бы премудростями биржевой торговли. Но я зарабатывал достаточно, чтобы жить припеваючи. Мне нравилось весело проводить время с друзьями. В то лето я, как и сотни других процветающих биржевиков, жил на берегу океана. Моих выигрышей вполне хватало на то, чтобы покрыть и проигрыши, и расходы на жизнь.
Я продолжал играть по-старому вовсе не из упрямства. Просто я был не в состоянии четко сформулировать для себя истинную причину проблемы, а без этого не было никакой надежды ее устранить. Я так подробно об этом рассказываю, чтобы показать, через что мне пришлось пройти, прежде чем я достиг того состояния, в котором мог уже по-настоящему зарабатывать большие деньги. Для большой игры нужно иметь мощный пулемет, а у меня был лишь старенький дробовик.
К началу осени я в очередной раз остался без гроша и, устав от постоянных неудач, решил оставить Нью-Йорк и попытать счастья где-нибудь еще. Я играл с четырнадцати лет. В пятнадцать сколотил первую тысячу долларов, а в двадцать один – первые 10 тысяч. Потом много раз терял деньги и снова выигрывал. В Нью-Йорке я зарабатывал игрой тысячи и опять их терял. Поднявшись до 50 тысяч, я через два дня спустил их. Я не знал никакого другого дела и никакой другой игры. И после стольких лет оказался в том же положении, в каком начинал. Нет, намного хуже. У меня появились дорогостоящие привычки, и я полюбил образ жизни, для которого было нужно много денег. Однако гораздо больше меня тревожило то, что я все время попадал впросак.
Глава IV
Итак, я вернулся домой. Однако с первого момента возвращения твердо знал, что у меня в жизни есть единственная миссия и что, раздобыв денег, я обязательно должен вернуться на Уолл-стрит. Это было единственное место в стране, где я мог играть в полную силу. И в один прекрасный день, когда моя игра наладится, мне это место понадобится. Когда человек прав, он хочет получить все необходимое для того, чтобы обеспечить свою правоту.
Без особой надежды я решил снова попытать счастья в тамошних бакет-шопах. Их стало меньше, и в некоторых сменились хозяева. Те, кто меня помнил, не позволяли мне даже переступить порог, как бы я их ни уговаривал. Я говорил им всю правду о том, что в Нью-Йорке потерял все, что привез из дома; что, как оказалось, я понимаю в биржевой игре намного меньше, чем привык думать, поэтому теперь у них нет никаких причин не позволять мне играть наравне с другими. Но они мне не верили. А новые заведения были ненадежны. Их владельцы считали, что клиенту достаточно 20 акций, если у него есть хоть какие-то основания предполагать, что его догадка верна.
Мне нужны были деньги, и у более крупных заведений их было полно – ведь они продолжали хорошо зарабатывать на своих постоянных клиентах. Я попросил своего друга пойти со мной в одно из таких заведений и сыграть за меня. Мы зашли внутрь, и я попытался уговорить клерка принять у меня небольшой заказ – всего на 50 акций. Естественно, мне было отказано. Мы с приятелем разработали систему тайных знаков, чтобы он мог покупать или продавать, когда я подам соответствующий сигнал. Но вся эта затея принесла мне только жалкие крохи. Заведение быстро начало коситься на операции моего приятеля. А когда в один из дней он попытался продать сотню акций St. Paul, ему отказали.
Потом мы выяснили, что один из постоянных клиентов видел, как мы разговаривали на улице, и рассказал об этом в конторе, поэтому, когда мой приятель пришел, чтобы открыть короткую позицию на сотню акций St. Paul, тот ему заявил:
– Мы не принимаем поручений на продажу St. Paul, во всяком случае от вас.
– Но почему? В чем дело, Джо? – удивился мой друг.
– Ни в чем, просто не принимаем, – был ответ.
– Вы не хотите денег? Взгляните на них. Вот они.
И мой приятель протянул ему 100 долларов десятками. Он пытался принять оскорбленный вид, а я стоял неподалеку и безучастно смотрел на все это. Но большинство других клиентов начали подбираться поближе к эпицентру скандала. Их интересовало, в чем там дело и не идет ли речь о неплатежеспособности заведения.
Джо, который был кем-то вроде помощника управляющего, вышел из-за стойки, подошел к моему приятелю и посмотрел сначала на него, а потом на меня.
– Интересно, – медленно сказал он, – это чертовски интересно, что вы никогда не совершаете никаких операций, пока рядом нет вашего друга Ливингстона. Вы просто сидите и часами рассматриваете доску. Ни звука от вас. Но стоит ему появиться, как вы сразу становитесь очень активным. Может, вы и играете самостоятельно, но здесь делать ставки больше не будете. Мы не хотим разориться из-за того, что вам подсказывает Ливингстон.
Таким образом, этот источник карманных денег иссяк. Правда, я успел скопить несколько сотен и теперь размышлял, как бы их выгоднее использовать, поскольку желание заработать побольше денег и вернуться с ними в Нью-Йорк становилось все более острым. Я чувствовал, что, когда вернусь и начну все заново, смогу выиграть. У меня было время поразмышлять над своими ошибками, и вообще, большое лучше видится издалека. Оставалась единственная проблема: где взять денег?
Однажды я общался в холле гостиницы с несколькими знакомыми игроками. Разговор шел о фондовом рынке. Я заметил, что рынок нельзя обыграть, потому что брокеры не успевают вовремя исполнять приказы, особенно если играешь на бирже.
Один из собеседников посмотрел на меня и спросил, каких брокеров я имею в виду.
– Лучших в мире, – ответил я.
Но он продолжал допытываться. Видно, он не поверил, что мне случалось иметь дело с первоклассными брокерскими домами.
– Я имею в виду любую контору, являющуюся членом Нью-Йоркской фондовой биржи, – пояснил я. – Дело не в том, что они плохо работают или мошенничают. Просто, отдавая приказ о покупке, ты никогда не знаешь, по какой цене эта покупка будет осуществлена, пока не получишь отчет от брокера. Ведь курс меняется, как правило, сразу на 1–2 пункта, а не на 10–15. Но трейдер, находящийся вне торгового зала биржи, не успевает отлавливать маленькие колебания из-за задержки исполнения приказов. Поэтому я предпочел бы изо дня в день играть в бакет-шопах, если бы они позволяли играть по-крупному.
Человека, которому я это все рассказывал, я никогда раньше не видел. Его звали Робертс, и выглядел он весьма дружелюбно. Он отвел меня в сторонку и спросил, случалось ли мне торговать на других биржах. Я ответил «нет». Еще он сказал, что знает фирмы, являющиеся членами Нью-Йоркской хлопковой биржи, Нью-Йоркской продовольственной биржи, а также ряда бирж помельче. Они очень внимательны к клиентам и особенно трепетно относятся к точности и своевременности исполнения их приказов. Мой собеседник сказал, что эти конторы поддерживают доверительные отношения с крупнейшими домами, работающими на Нью-Йоркской фондовой бирже, и, поскольку они являются крупными и важными клиентами этих домов, обеспечивая оборот в сотни тысяч акций ежемесячно, с ними обходятся намного внимательнее и предупредительнее, чем с любым индивидуальным клиентом.
– Они действительно заботливо относятся ко всем клиентам, даже самым мелким, – сказал он. – Эти фирмы специализируются на работе с провинциальной клиентурой и одинаково внимательны и к тем, кто заказывает 10 акций, и к тем, кто заказывает 10 тысяч. Их компетентность и честность выше всяких похвал.
– Да, но, если они платят биржевой компании обычную комиссию в размере восьмой доли пункта, на что они живут?
– Ну да, предполагается, что они выплачивают восьмую часть. Но вы же понимаете! – и он подмигнул мне.
– Понимаю, – кивнул я. – Но штука в том, что ни одна биржевая компания не пойдет на дележ комиссионных. Биржевой комитет скорее согласится, чтобы члены биржи были убийцами, поджигателями и двоеженцами, чем чтобы они обслуживали посторонних меньше чем за кошерную восьмую долю. Сама жизнь фондовой биржи зависит от нерушимости этого правила.
Он, видимо, понял, что я действительно имел дело с фондовой биржей, и сказал:
– Послушайте! Мы чуть не каждый день слышим, как членство той или другой из этих добродетельных биржевых компаний приостанавливается на год за нарушение этого правила, не так ли? Есть масса способов оформить скидку так, что никто и не пикнет. – Увидев на моем лице выражение недоверия, он продолжил: – А кроме того, по некоторым видам сделок эти брокерские конторы, работающие по телеграфу, взимают к одной восьмой дополнительный сбор в одну тридцать вторую. Они в этом смысле весьма деликатны. Дополнительные комиссионные взимаются только в особых ситуациях, в частности только тогда, когда у клиента неактивный счет. Иначе они не получат прибыль, вы же понимаете. Они ведь занимаются делом не просто ради здоровья.
К этому моменту я уже понял, что он пытался навязать мне услуги каких-то лжеброкеров.
– И вы знаете какие-нибудь надежные фирмы такого рода? – спросил я.
– Я знаю самую большую брокерскую фирму в Соединенных Штатах, – ответил он. – Я сам веду через них дела. У них отделения в семидесяти восьми городах США и Канады. Бизнес просто грандиозный. И вряд ли бы они могли так процветать из года в год, если бы не работали на должном уровне, верно ведь?
– Верно, – согласился я. – И у них торгуются те же самые акции, что и на Нью-Йоркской фондовой бирже?
– Конечно. И те, что там, и те, что на всех прочих биржах Америки и Европы. Они работают с зерном, хлопком, продовольствием – всем, что вам угодно. У них повсюду есть партнеры и членство во всех биржах – явное или скрытое.
К этому моменту я уже все понял, но решил вывести его на чистую воду.
– Да, – сказал я, – но это не отменяет того факта, что мои поручения кто-то должен выполнять непосредственно на месте, и никто на свете не может гарантировать, как поведет себя рынок и насколько цены на тикерной ленте будут близки к ценам торгового зала биржи. Пока ты здесь получишь информацию о котировках, отдашь распоряжение, а потом его телеграфируют в Нью-Йорк, пройдет масса времени. Так что лучше уж я вернусь в Нью-Йорк и буду избавляться от своих денег в почтенной фирме.
– Я ничего не знаю о том, как избавляются от денег. У наших клиентов нет такой привычки. Они деньги получают, а не теряют! Мы заботимся об этом!
– У ваших клиентов?
– Ну, у меня просто есть доля в этой фирме, и, если мне удается найти для них клиентуру, я стараюсь отплатить им добром, потому что они всегда хорошо обращаются со мной и помогли мне заработать немало денег. Если хотите, я могу познакомить вас с их менеджером.
– А как фирма называется? – спросил я.
Он ответил. Я слышал об этой лавочке. Они рекламировали себя во всех газетах, особо обращая внимание читателей на огромные прибыли, получаемые теми клиентами, которые прислушиваются к их инсайдерской информации в отношении активных акций. В этом заключалась особая специализация фирмы. Они были не обычным бакет-шопом, а, скорее, биржевыми надувалами, которые занимались чистой воды мошенничеством, но при этом прибегали к искусному камуфляжу, пытаясь убедить весь мир в том, что занимаются вполне законным бизнесом. В данной категории жульнических фирм эта контора была одной из старейших.
Они являлись прототипом современных лжеброкеров, которые в этом году разоряются пачками. Общие принципы и методы их работы были теми же самыми, хотя конкретные приемы обмана публики несколько отличались от нынешних. Ведь по мере того, как методы жульничества становились общеизвестными, их приходилось менять.
Эти псевдоброкеры высылали клиентам свои рекомендации о покупке или продаже определенных акций: сотни телеграмм, рекомендующих одним клиентам покупать определенные акции, а другим клиентам продавать те же самые акции, – старая уловка ипподромных жучков. После этого от клиентов поступали приказы покупать или продавать. Исполняя эти приказы, контора покупала и продавала, скажем, тысячу акций через солидный биржевой дом и получала стандартный отчет. Это отчет они показывали всем Фомам, которые имели наглость усомниться в действиях конторы.
Псевдоброкеры также прибегали к формированию дискреционных пулов и, как будто делая большое одолжение, предлагали участникам пула расписаться в том, что они наделяют менеджеров фирмы правом распоряжаться по своему усмотрению средствами клиентов от их имени. В этом случае даже самый вздорный клиент не мог прибегнуть к защите закона, когда его деньги исчезали. Фирма завышала курс – на бумаге, науськивала клиентов, а затем в традициях бакет-шопов закрывала сотни позиций и забирала внесенный клиентами залог, как только колебания курса съедали крошечную маржу. Они не щадили никого, и лучшими клиентами были для них женщины, школьные учителя и старики.
– Честно говоря, я уже никаким брокерам не верю, – сказал я зазывале. – Мне нужно все хорошенько обдумать, – и быстро ушел, чтобы прекратить разговор.
Я навел справки об этой фирме и выяснил, что у них сотни клиентов и что при всех их мошеннических приемах не было случая, чтобы клиенту, который выиграл, не выплатили причитающееся. Правда, найти таких, кто выиграл бы в этой конторе, было непросто, но я нашел. В целом фирма выглядела преуспевающей, и я полагал, что они едва ли захотят исчезнуть с моими деньгами, если им вдруг случится проиграть. Разумеется, большинство лавочек такого рода рано или поздно разоряются. Бывают периоды, когда банкротства подобных лжеброкерских контор приобретают характер эпидемии, как это случается с банками, которые начинают лопаться один за другим вследствие паники, возникающей среди клиентов. Вместе с тем в Америке полно отставных хозяев бакет-шопов, которые благополучно доживают своей век, имея хорошую пенсию.
