Элизабет Хойт
Мое любимое чудовище
Пожав плечами, Индио уселся на пол и принялся снимать чулки.
– Просто знаю, и все.
Сдвинув брови, Лили задумалась. У нее не было сомнений, что Калибан слабоумный. Неужели притворяется? Но зачем?..
– Мама, – нетерпеливо позвал мальчик, уже раздевшись. – Можно я искупаюсь сам? Я уже большой.
Лили считала это преждевременным: Индио сам мог вымыть в лучшем случае мордашку, руки и ноги, а об остальном, как правило, забывал, – но сейчас почему-то не стала возражать.
– Хорошо. Только вымойся как следует, а я попозже зайду, ладно?
– Да, мама, – ответил Индио, стягивая штанишки.
– Мод, не могла бы ты… – начала Лили, открыв дверь, и тут же осеклась.
Калибан стоял возле камина со страницей ее пьесы в руках, на лбу его залегли еле заметные складки, и внимательно читал текст.
Тихонько прикрыв за собой дверь, Лили скрестила руки на груди, словно хотела успокоить отчаянно колотившееся сердце, и вскинула бровь:
– Кто вы такой?
Глава 4
Девять месяцев спустя у царя родился первенец, но был он ужасен: с головой, плечами и хвостом быка. В остальном его тело было человеческим, а кожа черна, точно эбеновое дерево. Царица лишилась чувств, когда взглянула на чудовище, которое породила, и больше не оправилась от потрясения…
Медленно развернувшись, Аполлон уставился на мисс Стамп. Его так захватила пьеса, которую, как он подозревал, написала она, что он не услышал звука открываемой двери. Возможно, если бы он никак не отреагировал на ее слова…
Громко фыркнув, мисс Стамп сказала:
– Я не дурочка, знаете ли. И если читаете это… – она кивком указала на страницу в его руках, – то вы отнюдь не слабоумный. Так кто же вы и к чему этот цирк?
Что ж, он предпринял последнюю отчаянную попытку, но она не увенчалась успехом. Аполлон опустил листок на столик рядом с камином, тоже скрестил руки на груди и посмотрел на мисс Стамп. Что бы она ни думала, он действительно не мог говорить.
Мисс Стамп нахмурилась – весьма свирепо для столь миниатюрного создания – и потребовала:
– Отвечайте! Вы от кого-то прячетесь – возможно, от кредиторов? Как вас зовут?
Она оказалась очень близка к правде. Лучше сменить тему, пока у мисс Стамп не разыгралось воображение. Аполлон вздохнул, вытащил из кармана блокнот, открыл чистую страницу и написал: «Я не могу говорить».
Лили, взглянув на написанное, фыркнула.
– В таком случае хотя бы представьтесь: как ваше имя?
Аполлон вновь принялся писать: «Пусть будет Калибан».
Сдвинув брови, Лили уточнила:
– Вы в самом деле не можете говорить?
Теперь она смотрела на гостя явно с сочувствием, и, чтобы удовлетворить ее любопытство, а заодно и успокоить, Аполлон написал:
«Я не причиню вреда ни вам, ни вашим домочадцам».
Мисс Стамп прочитала написанное и пристально посмотрела на него, и этот взгляд поразил его. В ее зеленых, точно лишайник, глазах отражалось пламя свечей, в их бездонных глубинах мерцал свет. Она, безусловно, красива, но не в общепринятом понимании. Красота мисс Стамп выражалась не в пухлых щечках и сочных губках, а вот в этих колдовских, манящих, лучистых светло-зеленых глазах.
Ну почему эта встреча произошла только сейчас, а не в прошлой жизни, когда он мог предложить ей не только острый ум и крепкое тело, но и титул, положение в обществе, роскошную жизнь?
Аполлон взглянул на блокнот в руке. Сам того не желая, он сжал его с такой силой, что помял страницы. От осознания своего нынешнего положения беглого преступника, когда его титул не имел никакого значения, все в нем переворачивалось.
Мисс Стамп наклонила голову, чтобы прочесть надпись в блокноте, и на мгновение оказалась так близко, что Аполлон уловил исходивший от ее волос аромат: апельсин и гвоздика. Когда она подняла глаза, что-то, видимо, ее насторожило в его взгляде, и, сделав шаг назад, она спросила:
– Но почему вы здесь?
«Индио сказал вам правду: я садовник», – вздохнув, написал Аполлон.
Лили взяла из его рук блокнот, чтобы прочесть написанное, а потом, прежде чем он успел ее остановить, начала листать страницы.
– Вы ведь не просто садовник, не так ли? – Лили опустилась на старенький диван, не обращая внимания на то, как он угрожающе зашатался под ней.
Аполлон не решился рисковать хрупким предметом мебели, поэтому обошел вокруг стола, взял стул и поднес к дивану. Мисс Стамп в это время с интересом изучала набросок пруда с мостом на заднем плане. Аполлон поставил стул напротив дивана и сел.
Лили медленно перелистнула страницу и провела пальцами по следующему рисунку, на котором был изображен декоративный водопад.
– Чудесные рисунки. Парк действительно будет так выглядеть, когда вы закончите его восстанавливать?
Аполлон дождался, пока она на него посмотрит, и кивнул.
Ее брови сошлись на переносице, когда она перелистнула страницу. На следующем рисунке был изображен раскидистый, покрытый грубой корой дуб у подножия моста.
– Не понимаю. Где мистер Харт вас нашел? Полагаю, я бы знала, если бы в Лондоне работал такой талантливый садовник, к тому же немой.
Аполлон не мог ответить на этот вопрос, не выдав себя. Немного подождав, Лили перевернула страницу. Рисунок на следующей настолько привлек ее, что она повернула блокнот, чтобы получше его разглядеть.
– Что это?
Обе страницы разворота занимали линии. Какие-то пересекались, другие вели в никуда. Кроме прямых, здесь было и несколько волнистых линий, то тут, то там место между линиями занимали круги или квадраты.
Аполлон наклонился и, вдохнув аромат апельсина и гвоздики, написал на странице рядом с рисунком: «Лабиринт».
– О! Да, теперь я вижу. – Лили склонила голову набок, изучая схему, потом указала на круг и квадрат. – А что вот это?
«Искусственные руины – места, где могут посидеть влюбленные и где можно полюбоваться разными красотами».
– А это? – Лили провела пальцем по волнистым линиям.
Аполлон втянул носом аромат мисс Стамп, радуясь, что сумел ее заинтересовать, и негодуя из-за того, что не может поведать ей о своих планах нормальным человеческим языком.
Он протянуло руку и быстро перелистнул страницы блокнота, который Лили все еще держала в руках, вырвал чистый листок, положил на колено и начал быстро писать. Карандаш так быстро скользил по бумаге, что едва не порвал ее в нескольких местах. «Волнистые линии – это части живой изгороди, которые еще можно восстановить после пожара. Растения уцелели».
Аполлон показал ей написанное, подождал, пока прочитает, а потом, прежде чем она успела что-то сказать, вырвал у нее блокнот.
«Прямые линии – это новые зеленые насаждения. Лабиринт станет центральным элементом парка. По одну сторону от него – пруд, по другую – театр, поэтому из театра можно будет через лабиринт любоваться прудом. В самом театре можно устроить смотровые площадки, с которых посетителям откроется вид на лабиринт и тех, кто там находится. Это станет…»
Карандаш все-таки прорвал бумагу, и Аполлон разочарованно сжал кулаки. Слова буквально бурлили у него внутри, не в силах вырваться наружу. И вдруг изящные пальцы накрыли его кулак – прохладные и успокаивающие.
Аполлон поднял глаза.
– Красиво, – произнесла Лили. – Это будет очень красиво.
На мгновение у него перехватило дыхание. Глаза мисс Стамп, такие большие и серьезные, говорили, что она очарована его простенькими рисунками и проделанной работой. Это было удивительно, потому что мало кто интересовался тем, что он делал. Даже Аса начинал зевать от скуки, если Аполлон пытался поделиться с ним своими планами, касающимися реконструкции парка. А вот эта немного похожая на мальчишку-сорванца женщина смотрела на него, словно на волшебника.
Аполлон задался вопросом, знает ли она, насколько соблазнительна сейчас.
Словно вдруг осознав, что позволила себе слишком расслабиться в его обществе, мисс Стамп покраснела и, отстранившись, сказала:
– Удивительно. Чудесно. Буду с нетерпением ждать возможности прогуляться по вашему лабиринту, хотя уверена, что вряд ли из него выберусь. Никогда не была сильна в головоломках. Думаю, мне потребуется проводник. Возможно…
В этот момент открылась входная дверь, и мисс Стамп вскочила с дивана.
– О, Мод, где ты была?
– Спускалась к причалу за угрями: мне лодочник обещал. – Мод поставила на стол корзину со свежевыловленной рыбой. – Скучали по мне, а? – Заметив, как гость забрал из рук Лили блокнот, нянька удивленно уставилась на них и спросила: – И что это, по-вашему, значит?
– А то, что Калибан вовсе не умственно отсталый, хотя и делает все, чтобы его считали таковым, – ответила Лили.
– Значит, он может говорить?
Обе женщины воззрились на гостя, и он почувствовал, как к шее прилил жар.
– Нет, не может. – Лили откашлялась и сменила тему: – Индио купается. Мне надо проследить, чтобы он не забыл помыть уши и не залил пол водой.
И она поспешила в другую комнату, а Мод принялась выкладывать из корзины угрей.
– Принесла воды с реки, чтобы вымыть посуду: ведро там, возле двери. Если не трудно, принесите его сюда.
Сунув блокнот в карман, Аполлон отправился за ведром. Если бы он знал, что им нужна вода, то сходил бы за ней сам.
Он поставил ведро рядом с камином, чтобы вода нагрелась, прекрасно осознавая, что пожилая служанка наблюдает за каждым его движением. И не ошибся: когда обернулся, она продолжала буравить его взглядом.
– У вас есть язык, Лили сказала, что вы вовсе не глупый, каким хотите казаться. Так может, тогда объясните, почему не можете говорить?
Аполлон машинально открыл рот, словно собирался ответить. В конце концов, он привык за двадцать восемь лет, что слова всегда сами собой, без каких-либо усилий выходили изо рта. Так ведь все просто, так обыденно… Но вот уже девять месяцев у него отсутствует то, что отличает людей от животных: речь.
И, возможно, это навсегда.
Аполлон пытался заговорить и раньше: пытался на протяжении дней и недель, – но все заканчивалось лишь саднящим горлом. Вспомнился тот день, когда в горло ему вонзился ботинок, когда на него плотоядно смотрел санитар психиатрической лечебницы, угрожая отправить в ад, и Аполлон опять почувствовал, как горло сжимает судорога, лишая его всякой надежды и присущего каждому человеческому существу дара речи.
В комнату вернулась мисс Стамп, и Аполлон не понял, что именно она увидела на его лице и что заставило ее одарить служанку гневным взглядом.
– Перестань его донимать, пожалуйста. Он не может говорить. И совершенно не важно почему, по крайней мере для нас.
Наверное, со стороны могло показаться, что он слабак, но Аполлон с благодарностью принял попытку мисс Стамп его защитить. Какая-то часть его души восставала против такого проявления трусости. Ведь мужчина – даже мужчина, лишенный дара речи, – не должен прятаться за женской юбкой. Наклонив голову, чтобы избежать взглядов обеих женщин, он направился к двери. Визит сюда был ошибкой, и он знал это с самого начала. Ему не стоило поддаваться соблазну и приходить в этот дом, да и вообще не стоило предпринимать попыток общаться с другими людьми, словно он по-прежнему был нормальным.
Маленькая и почему-то мокрая рука попыталась его удержать. Аполлон пребывал в таком смятении, что едва не отпрянул, но вовремя взял себя в руки и остановился.
Индио смотрел на него снизу вверх, и капли с его мокрых кудряшек падали на ночную рубашонку. Брови мальчика сошлись на переносице, и в его не по-детски серьезном взгляде почему-то полыхала боль.
– Вы уходите?
Аполлон кивнул.
– О… – Отпустив его руку, мальчик пожевал нижнюю губу. – А вы еще придете? Мы с Нарц будем вас ждать.
Аполлон нахмурился: что ответить? Ему не стоило сюда возвращаться: это опасно, и не только потому, что женщины могли раскрыть его инкогнито.
– Пожалуйста, приходите, – услышал он мягкий голос мисс Стамп и удивленно посмотрел на нее.
Зеленые глаза смотрели спокойно и твердо. Потом он опять переключил внимание на мальчика и кивнул.
Его реакция оказалась мгновенной и бурной. Лицо Индио расплылось в широкой улыбке, он ринулся вперед, словно собирался обнять гостя, и лишь в последнюю минуту заставил себя остановиться и протянул руку. Маленькая ладошка исчезла в широкой ладони мужчины, и все же он пожал ее так, словно это был герцог в бархатном камзоле, а не босой семилетний мальчик в мокрой рубашонке.
Как ни хотелось Аполлону что-нибудь сказать, он опять только кивнул и вышел за дверь, но все-таки услышал, как пожилая служанка сказала мисс Стамп:
– Ну ты и дурочка.
Чтобы писать остроумные диалоги, с горечью думала Лили на следующий день, нужно самой быть очень остроумной, но в данный момент она не чувствовала себя таковой. Она сидела и тупо наблюдала, как левретка прыгала по старому дивану, пытаясь схватить муху, то и дело промахивалась и плюхалась со спинки на сиденье, а один раз едва не упала на пол.
Лили со стоном опустила голову на руки. Печально чувствовать себя ничуть не умнее Нарцисски.
– Дядя Эдвин! – В кои-то веки Индио гулял рядом с театром, поэтому Лили отчетливо услышала через дверь его исполненный восторга крик.
Она поспешно привела в порядок письменный стол, аккуратно сложила бумаги и подняла с пола упавшее перо.
В следующее мгновение дверь распахнулась, и, пригнувшись, в комнату вошел Эдвин Стамп со свертком под мышкой и племянником на плечах.
Позади них шагала Мод с корзиной выстиранного белья и с кислой миной поглядывала на гостя.
– Уф! – выдохнул Эдвин, опустив мальчика на диван и положив перед ним сверток.
Нарцисска тотчас же запрыгнула своему хозяину на колени и принялась облизывать смеющееся лицо. Эдвин же повернулся к Лили, картинно прижав руку к пояснице:
– Мне кажется, он потяжелел на целый стоун с тех пор, как я видел его последний раз.
– Возможно, тебе стоит наведываться к нам почаще, – произнесла Лили, поднимаясь со своего места, обняла брата, а потом отстранилась и заглянула ему в лицо.
На восемь лет старше сестры, Эдвин Стамп совершенно не походил на нее внешне, поскольку у них были разные отцы. Карьера их матери – ведущей актрисы театра – достигла своего расцвета, когда она забеременела Эдвином. Он стал плодом ее любовной связи с младшим сыном графа. Спустя восемь лет избыточное количество джина и случайная связь сделали свое дело, в очередной раз изменив жизнь Лиззи Стамп. К тому времени пристрастие к спиртному и многочисленные разочарования уничтожили красоту некогда привлекательной актрисы. Младший сын графа давно умер, да и в театре дела не ладились: ее почти не приглашали даже на роли второго плана, не говоря уж о главных, – и в результате после ночи бурных возлияний с простым носильщиком была зачата Лили. Об этом факте мать Лиззи Стамп любила вспоминать в моменты сильного эмоционального возбуждения.
У Эдвина было худое вытянутое лицо с черными изогнутыми бровями, резко контрастировавшими с его бледной кожей и свидетельствовавшими о бурном темпераменте. Его улыбка, при которой губы приобретали форму буквы V, излучала лукавство и обаяние и никого не оставляла равнодушным. В его черных глазах плясали веселые искорки, а иногда вспыхивал недобрый огонь, и они часто меняли выражение. Лили не раз слышала, как Мод бормотала себе под нос, что Эдвин – дьявольское отродье в человечьем обличье, то есть не от мира сего. Лили вынуждена была признать, что если бы верила во всю эту чепуху, то и сама сочла бы брата по меньшей мере странным. Впрочем, это не мешало ему не раз спасать сестру от пьяной агрессии их матери, когда Лили была ребенком.
– Может, чаю? – предложила Лили.
– А чего-нибудь покрепче не найдется?
Эдвин устроился на диване рядом с Индио и Нарцисской, и развалюха угрожающе зашаталась под его тяжестью. Лили испуганно ахнула, но когда диван устоял, с облегчением выдохнула и неохотно ответила:
– У нас есть вино.
Сегодня бритва явно не касалась щек и подбородка Эдвина, и теперь выступившая на его лице щетина резко контрастировала с белоснежным париком.
– В таком случае плесни мне немного, детка. – Губы Эдвина расплылись в обаятельной улыбке.
Не обращая внимания на недовольство Мод, Лили подошла к каминной полке, на которой стояла бутылка.
– Спасибо, – произнес Эдвин, принимая стакан из рук сестры, но, сделав глоток, поморщился. – Боже милостивый! На вкус оно точно…
Округлив глаза, Лили многозначительно посмотрела на сына.
– Вода из болота, – спокойно договорил Эдвин.
– Фу! – передернулся Индио, но в глазах его вспыхнул интерес. – Можно попробовать?
Эдвин щелкнул племянника по носу.
– Нельзя, мал еще! Подожди хотя бы год.
Лили откашлялась, и Эдвин поправился:
– А лучше два.
– Ерунда, – изрек мальчик, а его мать аж поперхнулась и в негодовании воскликнула:
– Индио!
Эдвин расхохотался так, что расплескал вино, к вящей радости Нарцисски, которая тотчас же принялась слизывать его с дивана.
– Послушай-ка, Индио, – вмешалась Мод, – ступай лучше на улицу, да Нарцисску с собой прихвати.
– Ну-у-у!
– Ах да! Чуть не забыл… – Эдвин театрально обвел взглядом комнату и поднял с пола сверток. – Я тебе тут кое-что принес, мой юный племянник.
Индио нетерпеливо выхватил из рук дяди сверток, развернул бумагу, и его взору предстал игрушечный деревянный кораблик с оснасткой и с парусами из ткани.
Его разноцветные глаза радостно просияли.
– Спасибо, дядя Эдвин!
– Не стоит благодарности, проказник! – великодушно отмахнулся тот. – Уверен, ты захочешь испробовать, как он держится на воде, в том пруду, что я видел неподалеку.
– Только если Мод за ним присмотрит, – поспешно добавила Лили.
– Или Калибан, – добавил Индио.
Лили с минуту колебалась, но великан был исключительно ласков с ее сыном, поэтому кивнула:
– Или Калибан.
– Ура! – Индио бросился за дверь, а за ним, с громким лаем, – Нарцисска.
Прежде чем заняться своими делами, Мод укоризненно посмотрела на воспитанницу, и та поняла, что позже ей предстоит серьезный разговор.
Вздохнув, Лили опустилась на стул и посетовала:
– Не стоило так тратиться: вечно ты его балуешь.
Эдвин беззаботно пожал плечами.
– Да ну, пустяки.
И все же Лили, будь у нее эти деньги, потратила бы их на еду или одежду. Впрочем, Эдвин никогда не был экономным, к тому же ее сыну маленькие радости были необходимы не меньше, чем еда и одежда.
Эдвин улыбнулся, словно прочитав мысли сестры, потом спросил:
– А кто такой Калибан? Воображаемый друг?
– Нет, вполне реальный.
– И его действительно зовут Калибан? – От любопытства брови Эдвина изогнулись, точно две дуги.
– Вообще-то нет. Насколько нам известно. Он работает здесь садовником. И Индио ходит за ним по пятам.
Только вот Калибан не просто садовник, внезапно вспомнила, комкая ткань юбки, Лили, а еще вспомнила его огромные руки, ловко державшие карандаш, когда он нетерпеливо писал в своем блокноте, красивые воздушные рисунки. Просто смешно, что она приняла его за умалишенного. Он ничего о себе не рассказал, но Лили не сомневалась, что он и поразительно умен, и хорошо образован.
Только вот по какой-то причине ей не хотелось обсуждать этого мужчину со своим порой весьма острым на язык братом, поэтому она ограничилась сказанным и спросила:
– Поужинаешь с нами?
Эдвин бросил на сестру быстрый изучающий взгляд, но столь неожиданную смену темы воспринял спокойно.
– К сожалению, нет. – Эдвин поднялся с дивана. – Договорился о встрече. Вообще-то я зашел узнать, как продвигаются дела с пьесой.
– Ужасно. – Лили со стоном откинулась на спинку стула. – Не представляю, как я писала диалоги раньше. Эти такие корявые, Эдвин! Пожалуй, стоит сжечь написанное и начать сызнова.
Обычно в подобных ситуациях брат шутками развеивал ее сомнения, но сегодня был как-то непривычно серьезен.
Выпрямившись, Лили посмотрела на Эдвина, и он поморщился.
– Что же касается…
– О чем ты?
Эдвин пожал плечами.
– Да так, ничего особенного. Просто я обещал, что пьеса будет готова к следующей неделе. Есть покупатель, который хочет поставить ее у себя дома.
– Что? – охнула Лили, почувствовав, как сдавило грудь. На мгновение ее охватила паника. Сможет ли она закончить пьесу за неделю?
Эдвин поморщился, и его подвижный рот принял довольно комичную форму.
– Дело в том, что в последнее время мне немного не везет в картах, и я хотел бы получить свою долю выручки, поэтому пьесу нужно продать как можно быстрее. Судя по всему, сначала мой покупатель нанял Мимсфорда, но старый мерзавец спешно покинул Лондон и оставил своих кредиторов с носом.
Несколько лет назад, когда Лили только начала писать, они с братом заключили сделку: Эдвин будет продавать ее пьесы под своим именем. Он мужчина, к тому же, в отличие от нее, обладал коммерческой жилкой, умел вращаться в аристократических кругах – чего Лили никогда не хотела, – и обзавелся множеством знакомых. В прошлом их тандем существовал весьма успешно, и вместе они заработали кругленькую сумму, но теперь, когда запасы денег таяли с каждым днем, Лили задумалась, не попробовать ли продавать собственные произведения самостоятельно. Конечно, это будет не слишком честно по отношению к Эдвину…
Лили покачала головой, пытаясь собраться с мыслями.
– Кому ты задолжал, Эдвин?
– Не говори со мной таким тоном, это оскорбительно. – Он с усмешкой посмотрел на сестру. – И очень напоминает нашу дорогую матушку.
От этих слов Лили охватило чувство вины.
– Но…
Эдвин порывисто подошел к ней, опустился на колени и взял ее руки в свои.
– Беспокоиться не о чем, дорогая. Правда. Просто закончи пьесу, ладно? И как можно скорее. – Он поднялся и звонко чмокнул ее в щеку. – Ты и сама знаешь, что ты гораздо лучше, чем этот писака Мимсфорд, а ведь его пьесы дважды подряд имели оглушительный успех в «Ковент-Гардене».
– Но, Эдвин, – беспомощно произнесла Лили, – что, если у меня не получится закончить пьесу так быстро?
Она заметила, как потемнели глаза брата, прежде чем он успел опустить голову.
– В таком случае мне придется найти другой способ получить наличные. Возможно, отец Индио…
– Нет! – Лили побледнела, ее сердце с силой забилось о грудную клетку. – Дай слово, Эдвин, что не станешь к нему обращаться.
– Ты же не можешь не признать, что он очень богат…
– Дай слово.
– Хорошо. – Эдвин недовольно насупился. – Но мне все равно как-то надо расплатиться с кредиторами.
– Я закончу пьесу, – пообещала Лили.
Эдвин взглянул на нее из-под ресниц, таких длинных и пушистых, что придавали ему невинный вид.
– К следующей неделе. – Голос Эдвина прозвучал беззаботно, но вместе с тем твердо.
– К следующей неделе, – кивнула Лили.
– Великолепно! – Эдвин расцеловал сестру в обе щеки и принялся кружить по комнате. К нему вернулось хорошее настроение. – Спасибо, дорогая! Просто гора с плеч. А теперь мне действительно нужно бежать. Зайду на следующей неделе, чтобы забрать рукопись, договорились?
И прежде чем Лили успела что-либо ответить, он направился к выходу.
И вот теперь она тупо смотрела на дверь. Ну и как ей закончить пьесу к следующей неделе?
– Почему мы прячемся в разрушенной галерее? – спросила Артемис Баттен, герцогиня Уэйкфилд.
Аполлон с любовью посмотрел на свою сестру близняшку, и губы его растянулись в улыбке. Она носила титул герцогини всего пять месяцев, но держалась так, словно была рождена для этой роли. Сегодня Артемис надела возмутительно дорогой темно-зеленый костюм с широкими кружевными манжетами. Ее каштановые волосы были собраны в аккуратный пучок на затылке, темно-серые глаза лучились спокойствием и счастьем. Аполлона радовали эти чудесные перемены, случившиеся с сестрой спустя четыре года, на протяжении которых она навещала его в Бедламе.
Однако мгновением позже в глазах Артемиды вспыхнуло отчаяние.
Достав из кармана блокнот, Аполлон написал: «Ты же не хочешь, чтобы тебя увидели посторонние, особенно Индио».
Пока сестра, сдвинув брови, читала написанное, Аполлон сунул руку в сплетенную из ивовых прутьев корзину, которую Артемис принесла с собой. В ней он обнаружил чистую рубашку – слава богу! – несколько пар носков, шляпу и небольшой сверток с восхитительной едой.
После нескольких лет пребывания в психушке он больше никогда не будет воспринимать еду – любую еду – как должное.
– Кто такой Индио? – спросила Артемис, когда Аполлон взялся за яблоко.
Зажав яблоко в зубах и не обращая внимания на сморщенный нос сестры, он написал: «Маленький, но весьма любознательный мальчик, проживающий с собакой, нянькой и любопытной матерью».
Брови Артемиды взлетели вверх, когда брат захрустел яблоком.
– Они живут здесь?
Аполлон кивнул.
– В этих развалинах?
Артемис окинула взглядом обугленные, осыпающиеся стены галереи, где раньше располагались музыканты. Перед ней возвышались ряды мраморных колонн, которые когда-то поддерживали крышу над прогулочной аллеей. Крыша обрушилась во время пожара, да и колонны изрядно потрескались и осыпались. Аполлон уже придумал, что с ними сделать. Если их немного очистить от сажи и умело поработать молотком в некоторых местах, то они превратятся в живописные руины, хотя сейчас напоминали покрытые копотью пальцы, устремленные в небо, и навевали уныние.
Аполлон занял одно из помещений за галереей, где когда-то музыканты, танцоры и актеры готовились к выступлениям. В свое новое жилище он принес соломенный матрас и пару стульев. Крышу заменил натянутый от угла до угла кусок брезента, который защищал от дождя и ветра. Обстановка получилась спартанской, зато здесь не было блох и клопов, то есть рай на земле по сравнению с Бедламом.
Аполлон забрал у сестры блокнот и написал: «Они живут в театре. Она актриса – Робин Гудфеллоу. Харт позволил ей пожить здесь некоторое время».
– Ты знаком с Робин Гудфеллоу? – На мгновение Артемис забыла о титуле и вновь превратилась в маленькую девочку, с благоговением взиравшую на конфету за полпенса.
Решив, что ему нужно побольше узнать об актерской карьере мисс Стамп, Аполлон осторожно кивнул, Артемис уже успела взять себя в руки.
– Насколько я помню, Робин Гудфеллоу довольно молода. Уверена, ей не больше тридцати.
Аполлон беззаботно пожал плечами, но, увы, сестра знала его уже очень давно и очень хорошо. Явно заинтересованная происходящим, она подалась вперед.
– И, должно быть, она очень остроумна, раз играет все эти очаровательные мужские роли…
Мужские роли? Это было весьма рискованно. Аполлон нахмурился, а его сестра продолжала болтать:
– Прошлой весной мы с кузиной Пенелопой видели ее в какой-то пьесе здесь, в «Хартс-Фолли». Как же она называлась? – Артемис задумчиво сдвинула брови, но потом покачала головой. – Впрочем, это не важно. Ты с ней говорил?
Аполлон многозначительно посмотрел на блокнот.
– Ты знаешь, что я имею в виду.
Однако Аполлон уклонился от правдивого ответа. «Мои обстоятельства не располагают к светским визитам вежливости».
Артемис скривила губы.
– Не глупи. Не можешь же ты скрываться вечно…
Аполлон скептически округлил глаза.
– Да, не можешь, – упрямо повторила сестра. – Ты должен найти способ жить своей жизнью. И если для этого тебе придется покинуть Лондон и уехать из Англии, значит, так тому и быть. А вот это, – указала она на навес, матрас и стулья, – не жизнь. Во всяком случае, не настоящая.
Схватив блокнот, Аполлон принялся яростно писать: «Что ты мне предлагаешь? Мне нужны деньги».
– Займи у Уэйкфилда.
Аполлон с усмешкой отвернулся. Менее всего ему хотелось бы оказаться в должниках у зятя.
Артемис упрямо повысила голос:
– Он с радостью даст тебе необходимую сумму. Уезжай. Отправляйся на континент или в одну из колоний. Люди короля не поедут за тобой в такую даль, да и вообще никуда, если ты возьмешь другое имя.
Оглянувшись на сестру, Аполлон зло написал: «Предлагаешь мне отказаться от собственного имени?»
– Да, если потребуется. – Она всегда была такой смелой, его сестра, такой решительной. – Не хотела тебе говорить, но мне кажется, за мной следят.
Аполлон с тревогой посмотрел на нее. «Сегодня? За тобой шли до самого этого места?»
– Нет. – Она покачала головой. – В другие дни, когда я приходила тебя навестить. Пару раз мне показалось, что за мной кто-то идет, мужчина. – Артемис поморщилась. – Хотя, возможно, просто померещилось.
Аполлон нахмурился.
– Не смотри на меня так! Я не была в этом уверена. Ну как ты не понимаешь? Если за мной следили и твое убежище будет обнаружено… Послушай, тебе нельзя здесь оставаться. Ты должен покинуть это место, вообще уехать из Англии, ради своей же собственной безопасности.
Аполлон уставился на свой блокнот и на грязной от его руки странице аккуратно написал: «Не могу. Я не делал этого, Артемис».
– Знаю, – прошептала та. – Но у тебя нет возможности доказать это, верно?
Аполлон ничего не ответил, и это было красноречивее слов.
Артемис накрыла руку брата своей.
– Твое упорное нежелание уезжать из Англии может обернуться для тебя погибелью или кое-чем похуже. – Она подалась вперед. – Пожалуйста. Ты добрый, умный и… замечательный. Ты не заслужил заточения в Бедламе и не должен жить в таких ужасных условиях. Прошу тебя, не позволяй одержимости или… или желанию мести завладеть тобой. Имя важно, знаю, но не так важно, как ты сам. Не дай мне потерять брата.
В этот момент Аполлон поднял голову и увидел – о нет, только не это! – как предательски заблестели глаза сестры. Этого он вынести не мог. Приблизившись к ней, он взял ее руки в свои.
Артемис совсем по-детски шмыгнула носом и попросила:
– Просто пообещай, что не поставишь крест на собственной жизни.
Поджав губы, Аполлон решительно кивнул, и дрожащие губы Артемиды изогнулись в улыбке.
– Возможно, теперь, когда рядом живет эта Робин Гудфеллоу, в тебе проснется какой-то интерес. Она хорошенькая?
«Хорошенькая» не совсем верное слово, скорее озорная, хитрая, соблазнительная… Мысли Аполлона споткнулись на последнем слове, и ему на мгновение показалось, что он себя выдал. Просто удача, что он научился сохранять непроницаемое выражение лица. И вот теперь он применил это умение на собственной сестре, но та рассмеялась в ответ и бросила в него яблоко.
Аполлон ловко поймал его, а затем написал в своем блокноте: «Как поживает его светлость Осел?»
Как он и предполагал, Артемис нахмурилась.
– Тебе пора прекратить его так называть. В конце концов, именно он вытащил тебя из психушки.
Фыркнув, Аполлон написал: «А потом заковал в цепи в собственном мрачном подвале. И я до сих пор находился бы там, если б ты меня не освободила».
Артемис фыркнула в ответ.
– И никакой он не мрачный. Особенно теперь, когда там хранится вино. У Максимуса все хорошо. Спасибо, что спросил. Он передал тебе привет.
Аполлон недоверчиво посмотрел на сестру.
– Правда!
Она очень старалась быть убедительной, но Аполлон лишь покачал головой. Если бы не упорство Артемиды и не чувства Уэйкфилда к ней, он до сих пор томился бы в Бедламе. И уж, конечно, Уэйкфилд освободил его не потому, что считал вменяемым и невиновным.
