Элизабет Кэйтр
Безумная ведьма
Гидеон распрямляет спину, оборачиваясь на коллег.
– Думаю, что вердикт у всех однозначен. Доктор Хайс, вызовите капельницу. Позже я назначу курс антипсихотиков, а пока прокапайте успокоительное, – он поворачивается обратно к замершей Эсфирь. – Не пугайся, я постараюсь стабилизировать твоё состояние и облегчить жизнь… – «насколько это возможно с шизофренией», но он не договаривает, спрыгивая со стола.
Двери открываются, приковывая внимание рыжей. Зрачки опасно расширяются, когда внутрь заходит медбрат, а второй поднимается из-за стола. Оба двигаются на неё. Затылок облизывает страх. Опасность. Она медленно переводит взгляд на черноволосого врача – тот излучает сплошное спокойствие. Его взгляд служит чем-то волшебным, иначе не объяснить. Таким уютным, кротким, доверительным.
Эсфирь задерживает дыхание, когда её кожи касаются чужие руки медбратьев. И снова это несуразное, нелепое, нервное: «Что ты наделал?». Она понятия не имеет, кто этот «он», а уж тем более, что он сотворил. Но некто в голове обращается к нему с отчаянием, слепой яростью и… надеждой.
Некто в голове буквально молится на него.
Как только её выводят из кабинета – хватка медбратьев усиливается до боли в мышцах. Эсфирь дёргается, но слышит в ответ сухое: «Не рыпайся». Персонал в коридоре сторонится и только провожает заинтересованным взглядом до очередной клетки.
Дверь с лязгом открывается, её грубо вталкивают внутрь, отчего она оступается и летит прямо в объятия холодного линолеума. Боль в области скулы начинает слепо пульсировать, посылая яркую вспышку в мозг. Сейчас начнётся. Сейчас снова начнётся.
Еле различает, что перед глазами белыми разводами вспыхивает сначала обувь медбрата, а затем колени, обтянутые тёмно-синей тканью. От чужого прикосновения к челюсти Эсфирь дёргается, но хватка на скулах усиливается. Приходится смотреть прямо в лицо осклабившегося работника. За его спиной стоит второй, скрестив руки и опираясь спиной на железную дверь.
– Не думай, что после всего, что ты сделала и наговорила – тебя здесь ждёт курорт, – грубый голос раскаленным железом затопляет ушные раковины. – Ты здесь не пациентка. Лишь эксперимент.
Второй медбрат довольно фыркает, но продолжает хранить молчание. И прекрасно, потому что в голове все звуки смешались в один едва различимый поток.
– Когда я выберусь… Я сожгу тебя, – хрипит Эсфирь, чувствуя, как мозолистые пальцы буквально таранят кости.
– Ты ещё не поняла? Ты не выйдешь отсюда. Твой пожизненный срок передадут в руки доктора Тейта и поверь, в мире нет безжалостнее никого, чем целеустремлённый врач, желающий полностью излечить шизофрению. Так что помалкивай и будь покладистой, ведьма.
Он чуть приподнимает её голову, на что Эсфирь не удерживается от плевка в лицо. Он шипит едва различимое: «Сука», а затем разжимает пальцы.
– Карл, – медбрат поднимается, переводя взгляд на напарника. – Сделай так, будто она случайно упала по дороге сюда.
– Поиграем, ведьма?
Вот чёрт. Зрачки резко расширяются. Лучше бы он молчал до конца своей жизни и не сотрясал воздух противным высоким голосом. Линчевать его внутри собственной головы не получается. Сознание гаснет после нескольких вспышек боли. Тьма проглатывает её как маленькую таблетку хлорпромазина2: быстро и незаметно.
ГЛАВА 2
Гидеон проводит ладонью по лицу, наивно полагая, что это снимет усталость. Если честно, становится только хуже. Последние силы он оставил в кабинете доктора Штайнера, когда тот вручал документы новой пациентки, как священный Грааль.
Он чиркает бензиновой зажигалкой, а затем достаёт сигарету правой рукой. Курить в собственном кабинете запрещено, но когда Гидеона волновало что-то кроме себя? Тем более, сейчас. Вишня оседает на слизистой. Грудь неприятно сдавливает. В последнее время невинная затяжка обращалась лёгким кашлем. Но, как и все врачи, этот тоже не спешил обследоваться. «Реакция на стресс» – за таким невинным предложением обычно прятался Гидеон.
Стресса действительно было много. Последний и вовсе связан с его первым именем. Вернее, не так. С его первым именем на новой пациентке.
Гидеон выпускает дым, снова поддевая листок. В верхнем правом углу прикреплена фотография рыжеволосой на фоне полицейской стены. За ней – отпечатки пальцев. Ядрёно чёрном выведена основная информация, на которой он уже не заостряет внимания.
Взгляд останавливается на пункте: «Особые отметки/пирсинг/татуировки». Больше всего удивляло два факта, и все они связаны с чернилами на её теле. Первый: две татуировки за правым ухом – полосы: длинная и параллельно ей – короче. У Гидеона была точно такая же, на том же месте.
Как минимум, совпадение казалось странным, но на деле говорило лишь о том, что подопечная, или её тату-мастер, тоже любила теории о значении полос. К слову, именно мастер смог запудрить в своё время голову Гидеону. С тех пор человек, разбирающийся в значениях, мог предположить, что именно из огромного количества символов выбрал он: стабильность, надёжность, успех, мощь, отречение, самосовершенствование, рост, колоссальную энергию, жизненные силы или же – скорбь, утрату, нереализованные возможности. Для доктора Тейта заложенными значениями являлись: «мощь» и «успех». Теперь он всерьёз хотел узнать, что же означают татуировки Эсфирь.
Другая надпись заставила его перестать дышать, когда она прочел в первый раз. «Vidarr». На левом ребре, усыпанном множеством белёсых шрамов.
Гидеон снова затягивается, подбирая в голове варианты значения татуировки. Имя, от которого он бежал всю жизнь настигло вот так просто, на коже психически больной пациентки. Он снова смотрит на фотографию. Безумный взгляд разноцветных глаз выжигает с фотокарточки дыру во лбу. Потрескавшиеся губы растянуты в безумный оскал. Скулы обтянуты кожей. Если предположить, что «Видар» – связано не с именем реально существующего человека, а с вымышленным скандинавским богом мщения и безмолвия, то всё встаёт на свои места: Эсфирь просто считает его собственным покровителем. Что сводится к неутешительному выводу: она действительно может быть мстительной, и, вероятно, может убить во имя мести.
Другой вариант трактовки: просто полюбившийся персонаж из серии игр «Disciples»3 или из «World of Warcraft: Legion»4? Но тогда почему в месте, где принято набивать что-то сокровенное?
Последний вариант: её любовь.
Гидеон хмурится, зажимая сигарету меж губ. Интересно, а сколько вообще человек носят имя «Видар»? Он лично встречал одного. Правда, в зеркале. Быстро хватает ручку, записывая в раскрытый блокнот несколько дополнительных вопросов. Все их он обязательно задаст Эсфирь.
Аккуратный стук в дверь заставляет Гидеона молниеносно потушить сигарету и убрать пепельницу обратно в выдвижной шкаф.
– Я тебя сдам Штайнеру, честное слово!
Мужской глубокий баритон прокатывается по кабинету, когда на пороге появляется доктор Морган собственной персоны. Чопорный англичанишка, каждый раз грозящийся сдать Гидеона начальству и каждый раз затыкающийся, зажимая вишнёвую сигарету меж губ.
– Сделаешь одолжение, – усмехается Гидеон. – Что-то случилось?
Он поднимается с кресла, пожимая руку коллеге.
– По правде, да, – тот сверкает карими линзами в тёплом свете ламп. Его родной цвет глаз обладал сиреневым пигментом, чего он жутко стеснялся (признавшись в этом однажды Гидеону). – Твоя новенькая. Видел, как два амбала не особо с ней церемонились. В отчёте нарисуют, что упала, но разберись со своими. Или ты решил её сразу пустить в расход?
Гидеон медленно переводит взгляд на Себастьяна. Психотерапевт безмятежно провалился в кресло около стола, постукивая костяшками пальцев по подлокотнику.
– Чёрт, – Гидеон снова выдвигает ящик, вынимая оттуда пепельницу.
Он вытаскивает сигарету губами, кидая пачку в сторону коллеги. Хотя определение «коллега» не совсем подходило Себастьяну, скорее, «хороший знакомый». По крайней мере, он единственный, с кем можно было пропустить по стаканчику после работы.
– Снова хочешь убедиться «действительно ли она достойна твоих измывательств»? – фыркает Себастьян, вытягивая сигарету. – Если сейчас сюда забежит Штайнер, я скажу, что ты мне сигарету насильно в глотку запихнул.
– Он старый для забегов – во-первых. Во-вторых, это не «измывательства», а эксперименты, в которых…
– Да-да, на которые ты обрекаешь души пропащие, достойные самого Ада, лишь бы найти лекарство от шизофрении… Его нет, сюрприз.
Дым приятно напитывает воздух.
– Его нет, потому что я ещё в поисках, – фыркает Гидеон. – Что? – раздражённо кидает он, когда замечает прищур шатена.
– Ты не сказал, что «в-третьих».
– Чёрт, это безумие.
– Как и лекарство доктора Тейта от шизофрении.
Гидеон выпускает дым кольцами.
– У меня есть сомнения в её кровожадности, – он пододвигает дело Себастьяну. – Я работаю с теми, в чьих глазах пульсирует постоянная ненависть, чистое безумие. Она же… Она только делает вид, но взгляд он…
– Да, очень не безумный, – едко хмыкает Себастьян, глядя на фотографию. – Головой не ударялся?
Гидеон переводит недовольный взгляд на скептичное лицо Себастьяна. Иногда коллегу хотелось приложить головой о дверной косяк, но то, сколько раз психотерапевт прикрывал его спину в разных передрягах тут же реабилитировало.
– Выплюнь сигарету немедленно, иначе я потушу её об тебя.
– Всё, я молчу! – приподнимает ладони Себастьян.
Он тянется ко врачебному делу, внимательно осматривая записи. Взглядом тормозит на деяниях.
– И что мы имеем? Два трупа, поджог, ещё один труп, ух ты, мамочки, изуродованный. Как здорово!
– Поджёг может быть подстроен, понимаешь?
– То есть трупы тебя не волнуют?
– А тебя волнуют? – изумлённо приподнимает брови Гидеон.
– Ну, не то, чтобы прям вот сильно, но…
– Так вот и возвращаемся к поджогу, – он не сдерживает усмешки, замечая, как Себастьян прячет за затяжкой улыбку. – Вся эта история о мщении «любимому» за то, что тот выбрал другую уж больно…
– Чистая, – хмурится Себастьян. – Если это проходило в продромальную стадию5, то поджег дома явно нетипичен.
– Прежние врачи ссылались на истерическую реакцию, но это полный бред. Там ещё с десяток признаков.
– И большинство из них связаны с эмоциональной холодностью, – Себастьян переворачивает страницу, задумчиво пялясь в заключение, там сигналило два слова: «полностью здорова». – Острая стадия6. Что тогда, что сейчас. Странно, что только в тюрьме её признали больной.
– Более того, она не похожа на ту, кто поддаётся «императивным голосам». Я видел припадок. Голоса внутри её головы пытались причинить ей боль, как и она сама.
– Да, но, если она и убила из ревности – здесь должна быть приписка: «убийство, мотивированное бредом». Но заключённый с раздробленным черепом…
– Теперь понимаешь мои сомнения? Она больна, но возможно не причастна к убийству и пожизненный срок…
– А возможно, она хорошо пудрит мозги и тогда срок полностью оправдан. В любом случае, на осмотре всё станет чуть яснее… Наверное…
– Себастьян, – Гидеон забирает досье, разворачивая его и укладывая к другой стопке таких же папок. – Мне нужно присутствовать на осмотре.
Себастьян сначала усмехается, а затем тушит сигарету.
– Она, конечно, теперь принадлежит тебе, Гион, но ты знаешь, как Штайнер относится к твоему пристальному вниманию к таким пациентам. Ты и так вечно рискуешь.
– Штайнера завтра не будет. Сваливает на какой-то форум в Нью-Йорк, так что я могу свободно заниматься своими делами.
– Ладно, долбанный злой гений, скажешь волшебное слово – и я тебя пущу в своё царство-государство.
– Больше никогда не получишь моих сигарет.
– Доктор Тейт, Вы перебарщиваете с волшебством!
Бархатный смех коллег заволакивает кабинет выдающегося врача-психиатра Гидеона Тейта.
ГЛАВА 3
Кофе беспощадно остыл под задумчивым ледяным взглядом. Часы на кухонной полке показывали половину седьмого утра. Через полтора часа Гидеон уже должен производить обход пациентов, но… он до сих пор сидит в пижамных штанах, задумчиво прокручивая в левой руке сигарету и гипнотизируя два тонких кольца-татуировки на правом безымянном пальце. Несомненно, самый странный рисунок в его жизни. В университетские годы русские одногруппники из-за этого в шутку называли – «женатик». Но думал он сейчас далеко не о том, каким дураком был, набив два кольца в пьяном угаре после выпуска со школьной скамьи.
Мысли оккупировала пациентка. Пациентка, явившаяся к нему во сне. Был ли Гидеон впечатлительным? С такой работой – явно нет. Но… Он закрывал глаза и словно видел рекламу какого-то мега-известного фильма. Невероятный зал в лазуритовых оттенках буквально утопал в обилии света и зелени. С другого конца зала, прямо к нему, двигались два старика в чёрных одеяниях. Стоило им остановиться, как за их спинами показалась хрупкая фигура пациентки. Яркие рыжие волосы красиво обрамляли лицо и спадали на плечи, путаясь в мехе соболиной накидки. Вероятно, девушке невыносимо жарко, потому что разноцветные глаза сверкают гневом и нетерпением. Но стоит ей посмотреть на него, как там блестят звёзды. Гидеон сквозь сон понял, что не дышит слишком долго. Он просто смотрел в ответ, пока неопознанное чувство отравляло организм. Свет вокруг померк, оставив его один на один с… ведьмой! По крайней мере, выглядела она прямо как с фэнтезийной картинки. А затем подошла так близко, что сердце внутри затрепыхалось, заглушая собой мир.
«Я рада, что оно теперь твоё»
Шесть непонятных слов, но голос заставил тело среагировать слишком болезненно: будто в кожу единовременно воткнулось с десяток скальпелей. Он чувствовал себя раскрошенным, подавленным… мёртвым.
«Подвалы твоей памяти слишком глубоки, но, я знаю, ты отыщешь меня. Оно не позволит не отыскать»
Гидеон до сих пор помнил каждое ощущение, испытавшее во сне. Его бросало то в жар, то в холод. То рассудком завладевал страх, то какое-то неясное, больное вожделение. Во всех случаях неизменным оказывалось лишь рваное биение сердца. Пальцы до сих пор немного потряхивало, словно по ним пропускали ток. Он буквально захлебнулся в том количестве эмоций, которых вообще за свою жизнь не испытывал. Вернее, конечно, испытывал, что за чушь? Да только… не с такой яркостью.
Видимо, работая со психами, он и сам попрощался с рассудком. Лёгкий смешок слетает с губ. Он действительно непозволительно много думал об Эсфирь за прошедшие дни – отсюда и сон. Но сегодня поток мыслей прекратится. Гидеон узнает ответ на вопрос: «Его ли это случай?». Почему-то хотелось кричать изо всех сил: «Нет!».
Но если она полностью подходит? Если действительно пройдёт по одному ужасающему параметру – «безжалостная убийца»? Гидеон едва жмурится. Если она его случай, значит, он будет улыбаться в лицо и пичкать таблетками, назначать десятки анализов, которые сродни экспериментам. Рука не дрогнет. Ему не будет жаль. Но если так, то какого чёрта долбанное имя с не менее долбанной надеждой поселилось в области ключиц? Как за несколько зрительных контактов ей удалось зародить сомнения в действиях, отлаженных не хуже швейцарских часов, а, может даже, и лучше.
Он чувствует, как губы Трикси касаются шеи, а руки практически невесомо укладываются на плечи. Мысли отступают. Гидеон спокойно выдыхает, видимо, всё, что ему нужно – отдых и любимая женщина.
– Я думала, ты уже на полпути в лучшую на всём белом свете больницу, – шепчет она, приятно обдавая кожу теплом.
– Доброе утро, маленькая, – Гидеон чуть поворачивает голову влево, целуя девушку в щёку.
Больше механически, в привычке, доведённой до автоматизма. Иногда ему становилось страшно – неужели он настолько погряз в работе и себе, что не мог разжечь маломальский огонь во взгляде, смотря на девушку. Он знал, что любит её. Но чувствовал ли? От ответа на этот вопрос уносил ноги со скоростью света. А после ночной вспышки чувств и вовсе стало стыдно. Кажется, даже кончики ушей покраснели. Или не кажется?
Трикси заботливо забирает кружку с остывшим кофе, выливая содержимое в раковину.
– Дай мне две минуты, и я заварю новый, – тёплая улыбка должна запустить ответную, но Гидеон до сих пор летает где-то далеко в собственных мыслях.
– Налей лучше стакан воды, кофе уже не успею, – запоздало отвечает он, когда слышит, как машинка начинает перемалывать зёрна.
Гидеон поднимается из-за стола.
– Ты какой-то задумчивый. Всё хорошо? – в ярких небесных глазах сверкает чрезмерная забота. – Кстати, там жуткий ливень. Может, вызовешь такси вместо мотоцикла?
Он едва заметно хмурится, стискивая зубы. Одно время ему нравилось такое внимание. Правда, было это в десятилетнем возрасте, когда в церковно-приходской школе этого самого внимания и заботы не хватало. Когда им обоим было жизненно-важно чувствовать себя нужными друг другу. А сейчас… Дьявол, ему тридцать три года! Он – врач, подающий огромные надежды в мире психиатрии. Каждый раз он принимает решения, от которых зависит жизнь пациентов. Он здоров и полон сил! И неужели он не может сам разобраться, что надеть, в какой шапке идти, что есть и как именно управлять мотоциклом? Иногда Трикси слишком сильно перегибала. А Гидеон лишь хмурился, стискивал зубы и сбегал на работу.
– Со мной ничего не случится, в конце концов, я прекрасно управляю мотоциклом и умру только, если откажут тормоза.
– Даже слышать об этом не желаю! – Трикси сильно ударяет чайной ложечкой по стакану. – С лимоном без?
– Без.
Перед носом появляется стакан с водой, а электрический чайник мерно потрескивает. Холодная кухня начинает мерцать уютом.
– А что с работой? Снова буйные пациенты? – Трикси быстро достаёт из холодильника слабосолёную рыбу и укладывает на разделочную доску.
– Сложный случай, – Гидеон устало наблюдает за действиями девушки, отходя на несколько шагов и приваливаясь к дверному косяку.
Она аккуратно проворачивает нож за стальную ручку, а ему кажется, чувство дежавю опутывает с ног до головы. Он щурится, потирая виски.
– Может, обезболивающего? Или успокоительного? Ты мне не нравишься.
– Да? Странно, как же ты тогда со мной живёшь? – усмехается Гидеон, стараясь обнять взглядом улыбку, дрогнувшую на её губах.
«Подвалы твоей памяти слишком глубоки…»
Он сильно хмурит брови, слыша внутри черепной коробки голос пациентки. В районе солнечного сплетения что-то начинает трепыхаться, и он никак не может успокоить неясное волнение в груди.
– Ваш Штайнер совсем забыл, что ты человек, а не робот? Кого он тебе снова подкинул?
Гидеон медленно облизывает губы: стоит ли говорить? У него нет тайн от Трикси, но почему-то имя «Эсфирь» хочется замуровать глубоко внутри. Ещё бы – признайся, что его всю ночь терзал сон, распаливший пожарище эмоций впечатляющих размеров, родная и любимая Трикси превратится в ледяное изваяние, решив, что его чувства навеки отданы работе – и это в лучшем случае. Он даже не сможет ответить отрицательно на провокационный вопрос: «Красива ли она?», потому что за безмерной изломанностью – пациентка похожа на дьяволицу с чертами божества.
Гидеон набирает в грудь побольше воздуха.
– Помнишь, несколько недель назад, все новости гудели о сумасшедшей поджигательнице, убившей семейную пару, а потом разделалась с заключённым в тюрьме?
Трикси медленно оборачивается на мужчину, настороженно вглядываясь в родные черты лица. На секунду Гидеону ловит себя на мысли, что такой взгляд он не знает, а перед ним и вовсе стоит чужой человек. Да, он окончательно слетел с катушек. Гидеон облизывает губы и продолжает:
– Так вот – она моя пациентка.
Имя так и не слетает с губ, словно он и вовсе забыл его, зато нож с характерным звуком ударяется о кафель.
Чудно, лезвие прямо-таки обрубает желание развивать тему работы, но ядовитый голосок снова скребётся о черепную кость:
«Я знаю, ты отыщешь меня…»
Яркая картинка мешает броситься к девушке, но всё же Гидеону удаётся добраться практически наощупь. Тихое шипение окончательно отрезвляет. По ноге Трикси течёт кровь, видимо, пока нож падал, она умудрилась пораниться.
– Вот чёрт! – шипит она, с силой прикусывая щёку.
Гидеон отрывает её от пола, словно поднимает одинокий бутон розы, случайно выпавший из букета. Усаживает на стул, внимательно оглядывая левую икру. Кровь струится впечатляющей рекой, но порез оказывается не смертельным.
– Сейчас, потерпи, маленькая, – он молниеносно подрывается к верхнему шкафчику под потолком, где хранится аптечка.
Пока Гидеон колдует с ваткой и антисептиком над травмой, Трикси, как заворожённая следит за его заботой: как он нежно касается кожи и одновременно с тем дует, лишь бы с её губ не сорвался вздох боли; как аккуратно обматывает ногу марлевым бинтом, попутно осыпая милыми словами и заверениями о том, что это лишь царапина; как в конце концов укладывает большую ладонь на икру, недовольно сверля яркими сапфировыми радужками, ругая за рассеянность. Он был её Гидеоном Тейтом. Гионом, который способен укрыть в объятиях от всего мира. Её крепостью.
– Хотя бы предупреждай, когда вываливаешь такую информацию, – напряжённо проговаривает Трикси, хотя прекрасно понимает: виновата сама.
Гидеон выбрал не самую приятную профессию и решил сделать из неё вообще чёрти что, увлекаясь абсолютно неизлечимыми случаями людей, готовыми в любую секунду зубами впиться в его глотку. И хотя помыслы Гидеона явно отличались желанием помочь огромному количеству населения, но методы пугали.
– Я думал, ты привыкла.
– Ты думал? По-моему, ты вообще редко думаешь, – фыркает девушка, но отвечает на ласку в виде поцелуя в лоб, блаженно прикрывая глаза.
– Прости, что испугал, – тихо бормочет он.
– Она же совсем неуправляемая… Я… Я смотрела в новостях и… Гион, может, она не стоит того?
– Она моя пациентка, Трикси, – Гидеон отворачивается к столешнице, быстро дорезая рыбу и собирая несколько бутербродов. – И я уже не могу отказаться от неё.
– Но… Гион…
Гидеон ставит тарелку из чёрного стекла на стол, обворожительно улыбаясь, а затем вновь поворачивается спиной, чтобы заварить девушке чай.
– Не сожжёт же она меня, в конце концов, – усмехается он, но слыша раздражённый выдох позади, добавляет: – ладно, я отберу у неё спички.
– Ты… у меня просто нет слов, Гион! – громко фыркает Трикси, ударяя ладонью по столу.
Мужчина лишь задорно хмыкает, ставя кружку с ароматным чаем перед ней.
– Приятного аппетита, маленькая. Будь аккуратнее.
Гидеон чуть хмурится, уловив запах сандала и бергамота. Ему никогда не нравились ароматные чаи, и, тем более, сандал, а потому с тех пор, как ему «позволили» пить кофе – сидел на нём, как наркоман на игле: плотно и с особым пристрастием. К слову, Трикси, наоборот, никогда не разделяла «увлечение» Гидеона, считая напиток абсолютно пустым и ненужным. Гидеон даже помнил, какие жаркие споры пришлось пережить, только чтобы купить кофемашину.
– Гион! – голос Трикси заставляет остановиться в дверном проёме, он лишь слегка поворачивает голову. – Умоляю, не забудь одеться!
– Зачем? Я же в психушке работаю, – беззлобно фыркает он, попутно закатывая глаза.
Отчаянно хочется накинуть кожанку прямо на голое тело и покорить Австрию впечатляющим нарядом: чёрными лаковыми туфлями на голую ногу, такого же цвета спортивными штанами и кожаной курткой с небольшими потёртостями в плечах. Пожалуй, тогда можно не просто работать в «психушке», но и вполне прописаться там.
Перед тем, как всё же переодеться и выйти из квартиры, он слышит очередной удар ладошки по столу, такой сильный, что фарфор дребезжит. Тихое ругательство: «Вот же демон!» теряется в звуках.
В клинику он входит с тем самым состоянием, с которым появляются в аудитории для сдачи экзамена: когда учил ночами напролёт, но в итоге забыл обо всём, стоило пальцам коснуться ручки двери.
Впервые Гидеон застывает в центральном холле, расфокусированным взглядом обводя снующих санитарок. На посту медсестры по-прежнему сидит очаровательнейшая девушка; привычная блёклость не режет глаз; врачи лениво затекают в холл, едва разлепляя глаза и расписываясь за ключи от кабинетов. И вроде всё как обычно, но… Но что-то заставило сердце затаиться в нервной дрожи. Непривычная тяжесть навалилась с такой силой, что Гидеон едва держался на ногах.
Утренний «ключный ритуал» он делает всё ещё блуждая где-то глубоко в себе. Кашель, резко разодравший глотку, наотмашь ударяет по солнечному сплетению, возвращая Гидеона в реальность. Медсестра, не забывая строить глазки всему белому свету, подскакивает к врачу, вцепившемуся в стойку, будто та единственная может удержать от падения в пропасть. Гидеон лишь отмахивается от помощи, с трудом замечая подошедшую, а затем ослабляет туго затянутый галстук чёрного цвета.
Девушка недовольно поджимает губы, не сдержавшись и участливо погладив его по плечу. Возможно, она сказала что-то из раздела: «Точно всё в порядке?», «Вам помочь, доктор Тейт?», но Гидеон даже под прицелами смерти не сможет облечь мелодию её голоса в знакомые уху слова.
Медсестра трётся рядом до тех пор, пока он не поднимает на неё раздражённый взгляд. Но стоит его перевести в сторону диванчиков для посетителей, как костяшки пальцев Гидеона и вовсе бледнеют. Он готов поклясться, что мужчина, расслабленно сидящий в кресле, буквально проклинает его или же – с особой страстью – наслаждается всем происходящим. На фоне угольно-чёрной рубашки с реверенткой, таких же брюк и туфель – особенно ярко выделяется бледная кожа, глаза цвета небесного расколотого льда и волосы: кучерявые, такие красочные, будто кто-то, не жалея сил, раздавил ягоды рябины, физалиса, облепихи и морошки, а потом нагло смешал сок, превратив цвет в насмешку для церкви. Сидящий выглядел как демон, Цербер, Принц Ада, но точно не как священник.
Он неотрывно следит за каждым действием Гидеона, кажется, даже не утруждая себя морганием. Врач, наконец, отлепляется от стойки, подарив ослепительную улыбку медсестре. Поравнявшись с пришедшем, что-то против воли заставляет затормозить. Черты лица пастора кажутся смутно знакомыми: надменно-изогнутые брови, тонкие аристократичный нос, острые скулы, чуть вздернутый уголок правой тонкой губы.
– Извините, – Гидеон не понимает: зачем вообще открыл рот? Но тут же списывает всё на любознательность. – Мы не могли видеться с Вами раньше?
Мужчина сохраняет бесстрастное выражение лица, но глаза… Гидеон готов поспорить на своё ментальное здоровье: в глазах сверкает невиданный задор.
Губы пастора практически не шевелятся, но Гидеону удаётся расслышать: «Думаю, и в этот раз не стоит». Но затем пастор поднимается с диванчика, руки занимают эстетично-возвышенное положение: чуть согнуты в локтях, а пальцы упираются друг в друга. Он смиренно улыбается, произнося:
– Если только Вы посещаете церковь по воскресеньям, сын мой.
«Он – истинная насмешка для всех церквей», – пролетает в голове Гидеона.
– Если бы там наливали, я бы был завсегдатаем, – уголок губы доктора тянется вверх.
Он хочет обескуражить священника, но тот лишь странно дёргает губами, словно подавляя улыбку. Кажется, даже выражение лица меняется на едва уловимую секунду: будто тот встретил давнего друга, с которым долгое время был разлучен километрами и милями.
– Алкоголь – зло, доктор.
– Не замечал, вероятно, мне было очень вкусно. Прошу меня простить.
Гидеон чопорно кивает, удаляясь в сторону лифта. Не обратив и малейшего внимания на последнее, едва слышимое, предложение пресвитера. А оно так стремилось догнать некогда острый слух, что поселилось на подошвах начищенных туфель Гидеона:
«Видимо, быть высокомерным придурком у тебя в крови, да, Видар?»
Но Гидеон, мысленно погружающийся в предстоящий рабочий день, не слышал даже открытия дверей лифта. Ему было важно присутствовать на осмотре Эсфирь, чтобы ничто не посмело ускользнуть от него – каждая её реакция, шрам, разговоры, накатывающие приступы – всё это нужно видеть.
– А он здесь зачем? – резкий голос девушки буквально рушит внутри черепной коробки воздушные замки размышлений.
Гидеон небрежно поправляет халат, как бы намекая, что вообще-то он вроде как врач, и вроде как – её, а затем плотно закрывает за собой дверь кабинета Себастьяна.
– Ну, вряд ли я психически болен, да и посещать тебя, наверняка, не самое приятное занятие. Так что, просто подумай, зачем я здесь, – хмыкает Гидеон, приваливаясь спиной к двери.
Себастьян ошарашенно пялится на коллегу, кажется, и вовсе растерявшись. За всё время, пока рыжеволосую сопровождали из палаты до кабинета – она не обронила ни слова, лишь смотрела безжизненными глазами чётко перед собой. Не пикнула, когда её усадили на стул в грубой форме, не поблагодарила, когда Себастьян вступился и отчитал медперсонал. Но стоило двери открыться, она даже, не обернувшись, выстрелила фразой на поражение.
«И в правду что ли ведьма?» – думает психотерапевт, но, когда Гидеон подхватывает перестрелку своей пулеметной очередью, Себастьян и вовсе теряет способность мыслить. Просто таращится на Гидеона, как на чёрное солнце среди белого дня.
Сам же Гидеон скрещивает руки на груди. Он никогда не хамил пациентам, как бы те себя не вели. Персоналу, врачам, начальству, людям – да, даже так часто, что его общество становилось невыносимым. Но пациентам… Он вообще не планировал отвечать на её вопрос. Артикуляция сработала будто бы на одной мышечной памяти.
– Доктор Тейт, присаживайтесь и ведите себя тихо. Не мешайте производить осмотр, – Себастьян отмирает, но готов замереть снова, увидев, какой эмоциональный огонь разгорелся и погас в глазах пациентки. – Эсфирь, как твои дела? Есть ли жалобы на общее физическое состояние? Приступы повторялись?
В ответ она утыкается взглядом в подоконник.
Гидеон молча усаживается на диванчик, удивляясь, почему Себастьян решил провести осмотр в кабинете, а не смотровой. Он чуть покачивает головой. Повторное освидетельствование при помощи другого врача очень волновало заведующего клиникой – доктора Валентина Штайнера. И когда последний не раскатывал по конференциям в другие страны, то с небывалым удовольствием контролировал процесс лично, не допуская закреплённых лечащих врачей к повторному осмотру. Мнение первого врача никак не должно было влиять на второго. Таким образом, Штайнер выявлял лжецов и подкупленных ими врачей с одной целью – посадить виновного за решётку, а не принять на «курорт» с диагнозом «биполярное расстройство».
Гидеону всегда удавалось проникнуть на повторные освидетельствования, зачастую нелегально, благодаря общению с Себастьяном Морганом и вишнёвым сигаретам. Правда, обычно, ему приходилось тенью существовать в смотровых и прятаться за ширмами, очень редко он смотрел на всё вот так – с первого ряда, да ещё и на мягком диване.
Когда Себастьян задумчиво хмыкает – Гидеону хочется закурить. Неужели он мог ошибиться? Да, нет же, бред! Точно знает, что бред, сам успокаивал приступ, но… даже актёр способен натурально сыграть смерть лишь понаблюдав за умирающим, с какой вероятностью…