Ах, Вильям! – Элизабет Страут

Неделю назад прочитал «Ах, Вильям!» Элизабет Страут. История о мужчине и женщине, которые некогда были мужем и женой, развелись, но остались близкими друг другу друзьями.Рассказ о прошлом и о том, как оно влияет на настоящее. Детские травмы, от которых никогда не излечиться. Каждый герой так или иначе был затронут трагическими событиями прошлого, у всех эти события разные, но результат один – изменения в душе человека, которые порою мешают ему идти вперед. Роман-подтверждение мысли, что каждый человек – это сотворенный им самим и поддерживаемый окружающими миф, а правда может быть очень горькой. Книга подойдет для тех, кто хочет прочитать небольшое, но достойное внимания произведение за один вечер. 

Ах, дорогие все, кто живет в этом большом мире, мы не знаем друг друга и даже себя самих!Элизабет Страут с ее несплошным хронотопом, о котором Салли Руни в одном из интервью сказала, что подсмотрела этот прием – одну из визитных карточек своей прозы, именно у нее. Это когда временные промежутки, в продолжение которых не происходит значительных для книги событий, пролистываются, о них рассказывается фоном в одном из следующих эпизодов: вот героиня в счастливом браке, а вот уже вдовеет и в ее жизни переменилось абсолютно все.Элизабет Страут с героиней, которой удалось осуществить американскую мечту, став обеспеченной и уважаемой, прежде выкарабкавшись из последствий нищего убогого детства. Она по капле выдавливает из себя «отребье», да так и не умеет выдавить. И в этом ее уязвимость, но в мужестве говорить об этом – ее сила. Хотя теперь, когда орды психотравмированных бедным детством девочек рванули в литературу с убеждением, что мир им задолжал, и намерением выгрызть недоданное скороспелым автофикшеном, Страут могла бы, как Ахматова, сказать: «Я научила женщин говорить, но, боже, как их замолчать заставить!»Никак, пасту назад в тюбик не вернешь, да и не нужно, в новой женской откровенной прозе встречаются потрясающие вещи, и жуковское «победителю ученику от побежденного учителя» тоже вполне может звучать. Я собираюсь сказать кое-что нелицеприятное: «Ах, Вильям» – это все-таки не «Оливия Киттеридж» и «Люси Бартон», даже не «Мальчики Бёрджесы» или «Эми и Исабель» Дело не в том, что кто-то постарел, утратил хватку – книга была финалистом Букера и критика ее полюбила.Но притягательная сила Страут в: 1. умении рассказать историю, неважно, посредством своего пунктирного хронотопа или собранную из новелл, как «И снова Оливия»; 2. быть к себе столь же безжалостной как к прочим участникам; 3. не самоутверждаться за чужой счет. В новом романе с историей все сложно: как бы есть, но по сути нет, а героиня-рассказчица, с которой мы знакомы по «Меня зовут Люси Бартон», внезапно переживает приступ self pity длиной в книгу: вот так меня обижали родители, вот так муж, подруга, любимая свекровь, ответственный за организацию встречи с читателями.И все бы ничего, но в придачу к этому навязчивое желание остаться в белом пальто: вот бывший муж в брюках хаки чуть короче идеальной длины и ее сердце немного разбивается (Люси чуткая и чувствительная), вот он же недостаточно деликатно поддерживает их старшую дочь после выкидыша (а Люси хотела теми же словами, но вовремя поняла, что это будет неделикатно, и остановилась), а вот молодая жена бывшего мужа как-то слишком интимно и неуважительно по отношению к нему говорит с гостем, и Люси это задевает.И девочки ее обожают, Вильяма тоже любят и с дочкой от его нового брака общаются, хоть она им и не нравится – но ее любят и ценят больше, и вообще она идеальная мать для Бекки и Крисси. А вот эта женщина, брошенная во младенчестве дочь Кэтрин, вот зачем она говорит, предварительно узнав, что дочери еще не одарили Люси внуками, что в них-то все и счастье – у нее самой внуков семеро. Хотя это скорее не к белому пальто, а к тому, как все обижали. И у этой женщины, кстати, целая полка романов Люси, в которых ни слова не говорится о ней, Лоис, отчего она считала себя объектом остракизма со стороны семьи биологической матери и самой Люси, потому ей простительно. Но ближе к концу Люси все же думает: «Да пошла ты, Лоис Бубар!»Сквозная тема романа, которая в финале визуализируется образом фонаря в библиотечной башенке, всякую ночь горевшим допоздна и героиня, в трудное для себя время, думала, засыпая о каком-то человеке, который самоотверженно трудится даже ночью, и это внушало ей надежду и придавало сил бороться. Тот свет в башне стал ее путеводным маяком, а много позже она поняла, что это просто было помещение, в котором однажды забыли выключить свет и он горел в пустоте, видимый всякую ночь, невидимый днем.И вот этот образ пустоты, которая кажется окружающим светом или надежным домом – он не только лейтмотив книги, но и основная мысль. Страут словно говорит: не верьте в хорошее, все тлен. Но я, кому она многие годы светит, думаю, что это временное помрачение. Никто не пустота. Никто не отребье.

Наверное, это парадокс простого героя. Ну, когда герой настолько прост, что не рефлексирует, и оттого сюжет кажется лишённым глубины. Например, наша героиня 60+ вдруг понимает, что человек никогда по-настоящему не знает ни себя, ни других. Высокая мысль, которая обычно приходит в голову в кризис 30-летия, и по идее, заменяется более рациональной ближе к 40. Потому что знаем мы себя и других или нет во многом зависит от наших собственных попыток узнать.Рефлексии в романе нет. Но её можно вытянуть из текста самостоятельно. Весь роман – это обрывки воспоминаний, диалогов, мыслей. Картинка в каждой сцене смазана: часть остаётся в тени, часть недосказана. Главное из речи переносится в молчание. Главное из молчания – в ящик Пандоры, который так и не открывается. Истина лежит не на поверхности, а на несколько слоёв ниже; даже при всём желании, максимум, что ты увидишь – это её смутные очертания.С точки зрения писательского мастерства, роман выполнен наикрутейше. Это фантастическая эмуляция человеческого сознания. Перед нами абсолютно живой человек – ходячая энциклопедия психологических травм и когнитивных искажений. Для того, чтобы так его выписать, нужно обладать Талантищем. Ведь человек никогда не ровный, не законченный, его грани оборваны, он всегда в процессе – познания, становления, борьбы.Но ещё раз, в романе нет рефлексии. А её ждёшь. Высасывать её из обрывков фраз героев утомительно. Стимулом могла бы быть сюжетная драма, но и её здесь нет. Точнее, свет в ней так приглушён, переживания, с ней связанные, задвинуты в такой дальний угол, что нужно очень постараться, чтобы их оттуда вытащить. У меня не хватило на это ни сил, ни желания. Поэтому роман так и остался для меня задницей Давида. Да, эта задница руки Микеланджело, гениальное творение. И пусть это даже лучшая часть Давида, но не весь Давид.