Уменьшить шрифт (-) | Увеличить шрифт (+)

Эллин Ти
Несудьба

Полная версия

* * *

Глава 1

Сережа

Ольга Сергеевна сегодня какая-то бешеная, загоняла нас так, что ноги в отказ просто. Рук не чувствую, как завтра на тренировку приходить – вообще не представляю. Мышцы все забиты, даже бутылку с водой поднять и то тяжко. Вроде мелкая и одна на целую толпу мужиков, а справляется на раз-два. Все выдохлись, сидят как неживые.

Откидываюсь спиной на стену и закрываю глаза. В раздевалке тишина, и правда все упахались, никто не ржет, даже Сава, главный наш клоун, шутки не шутит. Леха только бубнит снова что-то, что ему Сергеевна наша нравится, но я даже не хочу открывать глаза и смотреть на реакцию Тохи – тот тоже к ней явно неровно дышит и сильно к Лехе ревнует ее…

Кажется, что отключаюсь на пару минут, и прихожу в себя только от громкого голоса Егора, который заходит в раздевалку. Капитан наш, Колосов.

– Мужики, у Аленки мазь с ментолом, если надо кому – шуруйте, спасет мышцы, легче жить станет.

Почти все, кто еще остался и не ушел домой, встают с лавок и идут к Алене. Она у нас медсестрой работает, помощником врача командного. Ей восемнадцать стукнет только через пару месяцев, а тут на практике от колледжа, опыта набирается. Аленушка мы ее называем, точно из сказки сбежала. Коса через плечо и толпа козленочков рядом.

А я сижу. Не хочу идти сейчас. Там полно мужиков, все за спасением к Аленке пошли, пусть разойдутся, а потом и я зайду.

В «Фениксе» я полгода всего, выкупили из другой команды. А Алена на месяц меньше работает. Я только-только себя на своем месте ощущать стал, когда она тут объявилась. На практику именно сюда прислали, потому что тут-то вечно у кого-нибудь то ушибы, то травмы, точно без опыта не останется.

В общем, знакомы мы с ней около пяти месяцев. И все это время я от нее без ума.

Потому что она невероятная.

Светлая, улыбчивая, нежная очень, тоненькая такая, что, кажется, можно талию пальцами обхватить без усилий. Она никогда не говорит ничего плохого и всегда вежливо отвечает на вопросы, а еще смешно краснеет. Волосы длиннющие, пальцы тонкие, глаза зеленые. Ну точно со страниц сказки сбежала.

А еще у нее невероятно милые ямочки на щеках.

Втрескался я в нее, а духу признаться не хватает. Сложно мне с этим. Почти вся команда – уверенные в себе парни, некоторые даже с перебором, а мне как раз не хватает этого. Хожу любуюсь ею, мечтаю признаться и услышать такое же признание в ответ, но сам ничего для этого не делаю. Умом понимаю, а исправить ничего не могу.

Меня в команде уже все подкалывают, что я и с поводом и без повода в медпункт хожу, только бы Алену увидеть. Я отмахиваюсь, конечно, ничего не отвечаю им, но, честно признаться, я реально так делаю. За пять месяцев на эту тему я слышал примерно миллион шуток и столько же пародий, но пацаны все по-доброму шутят, поэтому просто смеюсь вместе с ними и понимаю, что они абсолютно правы. Я просто хожу вокруг нее, а сделать или сказать ничего не могу.

Я с бабушкой рос, в деревне, у меня сложновато с самовыражением и верой в себя из-за этого. Там не до самовыражения было, не до знакомств и общения. И если бы на хоккей не ходил, вообще не знаю, каким вырос бы. Так хоть социализировался.

Мне кажется, если я признаюсь Алене в симпатии, она у виска пальцем покрутит и посмеется надо мной. А потом дверь в кабинет запрет и попросит никогда к ней не приближаться. Она красивая, милая, зачем ей такой, как я? Который даже в чувствах признаться не может.

Короче, парит меня, что она может меня послать и разойдемся мы как в море корабли. А так я могу хотя бы просто наслаждаться ее обществом, дружить с ней, общаться, быть рядом хоть иногда. Несмотря на то, что мое «рядом» ограничивается или ложно растянутой поясницей, или еще чем-то, что срочно нуждается в профессиональной помощи Алены.

Сложно, короче.

Хватаю сумку с формой, иду к выходу прямо по коридору метров семь и останавливаюсь у двери медпункта. Врача там наверняка нет, он давно перекинул все обязанности на Аленку, а сам появляется только на играх для галочки, ну и для срочной помощи, если кому требуется. Поэтому жду, пока вся команда по очереди вывалится из кабинета, и после смешка Савы в мою сторону захожу самым последним.

Красивая. Сидит за столом, пишет что-то. В халате, а волосы в косе, которую она всегда носит. Они длинные очень, до бедер достают, золотистые прямо.

Не девочка, а мечта.

Вот и мечтаю.

– Привет, – говорит негромко, заметив меня, и заправляет за ухо выпавшие из прически пряди. Залипаю на этом движении и нагло ворую еще парочку. Смотрю, как кладет на стол ручку и придерживает ту, когда она укатывается. Ловлю взглядом крошечную родинку над левой бровью. – Ты тоже за мазью?

– Да, если еще осталось, – очухиваюсь, киваю и прохожу внутрь, закрывая за собой дверь и усаживаясь на кушетку. – Плечи вообще смерть, руки не могу поднять даже. – В этот раз даже не вру, мы все сегодня еле живые.

– Снимай футболку, – говорит негромко, подходя к шкафчику с препаратами, – я намажу и разомну, завтра почти не будут болеть.

Аленка грустная, в глаза не смотрит, хотя обычно всегда улыбается мне и порой даже мило смущается. А сейчас хмурая, без настроения, как будто случилось что-то. И спросить хочется, а, с другой стороны, выслушивать, что я лезу не в свое дело, – так себе перспектива…

Снимаю футболку, как она и велела, и присаживаюсь на кушетку спиной к Аленке. Я не могу похвастаться горой мышц и кубиками, как другие мужики в команде. Я не слишком крупный сам по себе, суховат. Поэтому даже не надеюсь, что Аленка может мною любоваться. Было бы чем, я бы перед ней без футболки только и ходил.

Холодная мазь касается плеч, от этого мурашки бегут, но теплые и мягкие руки Алены убирают весь дискомфорт. Она невероятная… Скользит по уставшим и забитым мышцам аккуратно, почти не причиняя боли, а мне в ближайшую вечность не хочется это прекращать.

– Не больно? – спрашивает негромко, надавливая чуть сильнее. Больновато теперь, но я так улетаю в какую-то свою Вселенную от касаний Алены, что буквально могу только промычать что-то нечленораздельное в ответ и продолжить наслаждаться массажем. Слишком остро. Боль от забитых мышц сплетается с удовольствием от касаний Алены и создает какой-то взрывоопасный коктейль.

Массаж заканчивается слишком резко, мне не хватает еще примерно лет сто, чтобы насладиться сполна. На часы смотрю и понимаю, что минут семь точно вот так кайфовал, но уплыл от рук Аленки, и все пролетело как один миг.

Она протирает остатки мази салфетками, чтобы я не испачкал футболку. Осторожно, вдумчиво, никуда не спеша. И за стол к себе не уходит, так и стоит рядом.

Быстро надеваю футболку, с удовольствием отметив, что рукам действительно уже стало легче, и поворачиваюсь к Алене лицом. Невозможно быть такой красивой. Чувствую себя каким-то идиотом, но я готов просто любоваться ею сутками, без лишних слов и мыслей.

Но что-то не так. Я чувствую, что что-то не так. У нее в глазах пустота, она трогает кончиками пальцев косу нервно, словно хочет что-то сказать или сделать, но не решается.

Смотрит прямо на меня, и впервые хочется решиться, послать все к черту и прижаться к ее губам. Поцеловать, обнять, рассказать, что ночами спать не могу – только о ней думаю.

Все парни в команде говорят, что Алена давно поняла, что я в нее влюблен, потому что это не заметит только слепой. Я не знаю, правда ли это, но сейчас мне как никогда хочется поверить в то, что она и правда все знает. А значит, если поцелую, удивиться не должна особо.

Я набираю полную грудь воздуха, собираясь сказать ей правду. Откуда-то вдруг появляется смелость, готов выдать ей в эту секунду все, что на душе. А потом поцеловать, как мечтал.

Но она меня опережает. Выдает автоматной очередью те слова, которые я не готов был слышать никогда в этой жизни:

– Я уезжаю…

– Куда? – спрашиваю сразу как идиот. Ничего умнее не могу придумать.

– Мы с родителями переезжаем. Я не могу остаться одна в этом городе, мне приходится уезжать с ними, я… Я бы осталась, наверное, но меня ведь ничего не держит здесь, и…

И мне отчаянно хочется крикнуть ей, что держит. Что я держу, что ради меня можно остаться.

Но разве я имею на это право?

Ей все еще семнадцать. Просить ее не уезжать только потому, что у меня есть к ней чувства, – эгоизм. Я влюблен по уши, но я не могу знать, как сложатся наши отношения, если при каких-то странных обстоятельствах они все-таки начнутся. Отрывать ее от родителей и уговаривать жить одной или со мной сейчас – верх цинизма.

Именно поэтому я выдавливаю улыбку, хотя уверен, что она ни капли не выглядит искренней, и негромко желаю ей счастья в новом городе. А потом прошу не забывать команду, которая к ней так привыкла, и ухожу.

Вижу на ее глазах слезы, а у самого от этого сердце в клочья. Но я не могу иначе!

Не могу я умолять ее остаться, при этом ничего не давая взамен.

Получается, не судьба?

Глава 2

Алена

Получается, не судьба…

Мама говорит, что в семнадцать все влюбляются и думают, что это последний раз в жизни и что никогда больше таких чувств ни к кому не возникнет. Я не думаю так, конечно. Но я правда влюбилась, кажется…

Сережа мне с первого дня практики в их команде понравился. Он не такой, как все. Достаточно скромный, не наглый по сравнению с другими. А еще он всегда мне улыбался так искренне и открыто, что на губах цвела ответная улыбка, которую я не могла спрятать.

Парни из команды постоянно говорили, что Сережа в меня влюблен. Смеялись, что у него при виде меня слюни капают, особенно Савельев, он у них старший, вроде детей тренирует. Он никогда в выражениях не стеснялся и даже при самом Сереже не забывал упомянуть свои догадки.

Мне все говорили это. Парни из команды, Юрий Владимирович, командный врач, который и помогал мне с практикой. А еще Оля, новый тренер команды по физической подготовке.

Только один Сережа все время молчал…

Он ни разу не сказал, что я ему нравлюсь. Смотрел постоянно, улыбался так, словно симпатия и правда есть, но молчал все время! Мужчины обычно ведь не скрывают такое, да? Или только наглые могут с порога заявлять о своих чувствах и намерениях?

Я до последнего ждала, что он признается мне. Потому что если бы сказал, что я ему нравлюсь, то я бы сразу ответила взаимностью. Потому что он мне – очень. Но сделать первый шаг так страшно! А вдруг отверг бы? Выставил дурой? Сказал бы, что я все себе надумала…

Но Сережа молчал. Первый месяц, второй, третий… Я глупо верила в то, что он признается, когда я скажу, что мне придется уехать. Думала, скажет, что я ему нравлюсь, испугается потерять, попросит остаться.

И я бы осталась. Несмотря на то, что мне всего семнадцать и что родители были бы против. В этом городе у нас квартира, которую мы не стали продавать, я бы уговорила их оставить меня жить в ней, я уверена! Я работаю и сама обеспечиваю себя, помогаю ставить капельницы и уколы на дому, подрабатывая в больнице, получаю за практику в команде. Я бы справилась. Уговорила бы родителей и справилась, мы могли бы придумать что-то… Если бы он только намекнул. Если бы только сказал, что ему это нужно.

Но Сережа молчал. А я уже неделю ругалась с родителями и просила не забирать меня в новый город. И когда Сережа ничего не ответил мне, я сразу написала маме, что вечером буду собирать вещи.

И вот я стою на вокзале, в руках чемодан, а в сердце колючая боль.

Рядом мама с таким же чемоданом, а папа поехал на машине со всеми остальными вещами. Тут ехать-то… Часа четыре всего, соседний город. Но он крупнее нашего, там перспектив больше, а еще можно перевестись в более крутой вуз. Этим и был аргументирован наш переезд: чтобы я выучилась, получила достойное образование. Как будто я не знаю, что уезжаем мы из-за работы родителей, а не из-за волнения о моем обучении.

Сжимаю ручку чемодана и смотрю по сторонам, так глупо, наверное, надеясь, что Сережа залетит сейчас на вокзал и, как в фильмах, бросится ко мне с поцелуями и просьбами никуда не уезжать. Правда жду, высматриваю его в каждом прохожем, перестаю дышать на каждом хоть немного похожем внешне мужчине. Так глупо надеюсь на то, что и вправду ему нравлюсь и все разговоры были не просто так.

Но надежды так и остаются неисполненными.

Сережа не приходит, не обнимает меня, не просит остаться. Он… даже не звонит.

Проходит десять минут, наш поезд подъезжает к платформе, я еще раз в надежде осматриваю перрон, но, никого там не найдя, захожу в вагон, навсегда прощаясь с этим городом и оставляя в нем крошечную частичку своего сердца.

Видимо, все-таки не судьба.

– Не куксись, Аленка, найдется еще твой рыцарь, который никуда не отпустит, – говорит мама, когда мы наконец-то размещаемся в вагоне. Она все знает о моей влюбленности в Сережу и обо всех глупых ожиданиях в отношении него. – А если отпустил, значит, не принц. Ну или не твой.

Мама правду говорит. Да и сама я тоже все понимаю. Но боль в груди от этого не меньше…

Папа злится. Мама рассказала ему о том, что я влюблена в парня, и, судя по всему, безответно. У нас вообще нет секретов друг от друга в семье, все построено на доверии и без сокрытия тайн. Но именно это я не хотела рассказывать папе. Потому что ко всем моим ухажерам, влюбленностям и даже воздыханиям по кому-то он относится очень резко. Единственная дочь, его принцесса, он не представляет, как это: делить меня еще с каким-то мужчиной.

– Я в порядке, мам. Просто буду скучать по городу, мне здесь нравилось.

Мне правда нравилось. Уютно, всегда чисто, все друг друга знают. Да и работала я в самом популярном месте города. Наш ледовый дворец во главе с хоккейной командой «Феникс» буквально главная достопримечательность. Половина города приходит поболеть за команду, вторая половина – полюбоваться ею.

– В новом городе будет еще лучше. Пойдешь учиться в новый вуз. Если папу инфаркт не хватит от информации, то можешь даже пожить в общежитии, если мы тебе надоели. А хочешь – иди в местную команду работать, раз тебе так нравится. Не грусти, дочь, – говорит мама, накрывая мою руку своей ладонью. Она всегда меня так успокаивает, и каждый раз это каким-то чудом работает. – У тебя еще вся жизнь впереди, столько всего! Через пару месяцев ты даже не вспомнишь, что кто-то там не сумел признаться, что влюбился. А он будет локти кусать, когда тебе будет уже все равно.

– Спасибо, мам, – обнимаю ее крепко и на секунду прикрываю глаза. Мне не стало легче, конечно, но поддержка очень приятна.

Мы едем чуть больше четырех часов, в которые успеваем с мамой обсудить всех моих бывших одноклассников: мы очень любим вспоминать, кто как живет, кто чем дышит из них, – и я даже умудряюсь подремать на ее плече.

Встречает нас заказанное папой такси: сам он не успел за нами, разгружает вещи.

От вокзала едем минут пятнадцать всего, я рассматриваю город и не могу понять, что чувствую. Ну… красивый. Я тут не была еще. Родители ездили несколько раз, когда покупали квартиру, а я оставалась дома, кормила нашу кошку, ну и работала. О городе только из рассказов мамы знаю.

Он гораздо больше нашего, даже дороги шире. Людей много, все куда-то торопятся, тогда как наши живут чуть более размеренно. Не могу сказать, нравится ли мне. Внутри меня пока грусть и разочарование в человеке, в которого я впервые в жизни смогла влюбиться.

Квартира тоже вызывает смешанные чувства. Она просторная, комнат в два раза больше, чем было в нашей. Но пока еще нет того уюта, что создавался годами. Нет моих детских рисунков, висящих на шкафу в маминой комнате, нет кучи статуэток, расставленных по полкам, и цветов на подоконниках, без которых мама не может жить.

Пока все во мне вызывает непонятные эмоции.

Но, может, со временем станет лучше? Деваться-то мне все равно уже некуда.

Глава 3

Сережа

Как же сильно болит голова… Каким-то чудом надо встать с кровати и пойти на учебу, но сил хватает только на то, чтобы обратно уснуть до обеда, нагло просыпая все пары.

Ай, к черту.

Менеджмент – не то, чем я хочу заниматься, меня все-таки больше манит хоккей. Зря я, что ли, целыми днями пытаюсь стать одним из лучших?

– Ты снова прогулял учебу, – ворчит ба, проходя мимо моей комнаты. Даже дверь не открывает, просто привычно бубнит.

– Знаю, ба, – отзываюсь. Мы не будем ссориться по этому поводу. Обычно констатацией факта все эти разговоры и заканчиваются.

Я в спортивный хотел поступить, но бабуля настояла на «нормальном» образовании, а теперь корит себя за то, что заставила меня идти туда, куда я не хотел, и теперь учусь через одно место, если не хуже.

– На тренировку-то не проспишь? – все еще не открывает двери.

– Нет, она вечерняя сегодня. Сейчас встаю.

– Не выходи из комнаты, пока не проветришь, там перегар, – снова говорит бабушка, и я жмурюсь от приступа головной боли.

Вчера мы с парнями решили погулять. Немного. Я даже не помню, с чего вдруг я решил так много пить, но это был первый и явно последний раз в моей жизни. Каким-то чудом надо оторвать себя от кровати и ожить, но это реально оказывается слишком сложно. С каждым болезненным движением я пытаюсь вспомнить хоть что-то со вчерашнего дня, но такое ощущение, что память отшибло вообще, начиная с утра. Реально ничего не помню, совсем.

С трудом, но встаю, открываю окно и вдыхаю свежий воздух: прохладно сегодня, судя по всему, ночью шел дождь, а с крыш до сих пор капает. Протягиваю руку и собираю несколько капель в ладонь, прикладывая их к щекам. Бодрит. Хорошо.

Вот не пил никогда, чего вчера решился? Не помню ни черта. Надо будет у парней спросить, что вообще было.

Дышу в окно еще минут двадцать и иду в душ. Мне бы ожить окончательно: до тренировок четыре часа, а у нас обе сегодня, каким-то чудом надо не сдохнуть. Перед началом нужно будет забежать к Аленке, пусть даст что-то выпить, подлечит меня.

Холодный душ и горячий бульон, заботливо или не очень приготовленный бабушкой, немного спасают, и я иду на улицу, чтобы добить себя порцией свежего воздуха. Хреново все еще, но лучше, чем было. До тренировки стараюсь сделать все, чтобы Палыч не спалил моего состояния, потому что лететь мне тогда из команды моментально, резко и очень больно. К новеньким тут присматриваются, а я не то чтобы особо уже закрепившийся игрок. Мне техники не хватает, скорости, ловкости. Я стараюсь, конечно, но быстро все не приходит. Еще и сегодня такой косяк…

Прихожу в комплекс уже почти огурцом, бросаю сумку в раздевалке и иду к Аленке. Ходить к ней каждый день уже стало традицией, я даже заметил, что стучу как-то иначе, чем во все двери. Как будто какой-то идиотский код придумал и пользуюсь им, глупо надеясь, что она тоже это замечает.

Три коротких и быстрых стука и четвертый громче и резче, как точка, – и вхожу в кабинет.

На месте Алены сидит какая-то девушка, за другим столом – наш командный врач, Юрий Владимирович, которого на месте нет почти никогда. Они о чем-то разговаривают, но прерываются, поворачивая головы в мою сторону.

– А где Аленка? – спрашиваю, пытаясь сообразить, что происходит. Не понял, правда, а где…

– Маша теперь вместо Аленки, знакомьтесь, – говорит Юрий Владимирович, и Маша тянет губы в улыбке. Сидит на месте Алены, а у меня отторжение прямо. Аленка должна быть, коса ее русая, улыбка смущенная.

– Привет, – говорит девчонка, хлопая ресницами. – Я Маша.

– А Алена-то где? – Не здороваюсь, у меня в голове одно зудит: найти Алену. Ритуал уже перед тренировкой или игрой к ней заглядывать, как будто, если ее увижу – точно получится все.

– Да переехала Алена, ты седьмой, кто спрашивает, сколько можно? – злится Мирыч. Мы так врача нашего называем, чтобы проще было.

– Куда переехала…

– Откуда я знаю? Мне не отчиталась. Уволилась, сказала, в другой город. Тебе лекарство надо? Если нет – иди куда шел, мы тут работаем.

Стою как истукан, не могу понять, о чем речь вообще. Переехала в другой город, уволилась. Что?

Разворачиваюсь, чтобы выйти, но замечаю на раковине колечко. Тоненькое, как веночек, Аленка носила. Забыла, видимо. Она всегда снимала его, когда руки мыла, я давно замечать стал это действие.

– Это Аленки, – беру кольцо в руки и отчитываюсь. Не хочу, чтобы меня вором считали. – Я отдам ей, можно?

– Да хоть в окно выкинь, не мешай только, – злится Мирыч, и я ухожу, зажав колечко в кулаке.

Останавливаюсь у стены и пытаюсь вспомнить. Я ведь вчера виделся с Аленой, вечером нажрался как свинья и забыл все вообще напрочь. А нажрался я, потому что…

«Мы с родителями переезжаем. Я не могу остаться одна в этом городе, мне приходится уезжать с ними, я… Я бы осталась, наверное, но меня ведь ничего не держит здесь».

Твою ж…

Забыл это, потому что хотел забыть, поверить не мог. А сейчас резко вспомнил все и снова на душе гадко стало.

Точно. Она же сказала, что уезжает, и я из последних сил держался, чтобы не начать умолять ее остаться. Ушел, психанул, с пацанами в бар пошел, нажрался, чтобы не помнить ничего. И реально ведь забыл, даже разговор этот с ней в кабинете…

А теперь вместо нее Маша какая-то, и даже духами ее в кабинете не пахнет больше уже.

А как дальше-то?

Снимаю с себя цепочку, надеваю туда кольцо и цепляю обратно на шею. Пусть хоть так она рядом со мной будет, раз физически уже далеко. Она любила это колечко, как только забыть умудрилась?

Черт, я даже не знаю, куда она переехала! Не спросил ни черта!

Иду в раздевалку и без сил падаю на лавку, головой бьюсь об стену, но даже не больно. Я вообще не понимаю, что делать теперь. Помню мысли свои вчерашние, что не имел права уговаривать ее остаться. До сих пор так думаю, но без нее паршиво так, что, кажется, уже и мысли все неправильные.

Пацанов нет еще никого, тихо, аж тошно. Я пораньше приехал, к Аленке хотел, а в итоге?

Кольцо ее на цепочке болтается, бросаю его под майку, то ли чтобы от глаз подальше, то ли чтобы к сердцу поближе.

Закрываю глаза и вспоминаю, как Аленка улыбалась всегда мне. Вот почему я не нашел в себе силы признаться раньше? Вдруг все было бы иначе?

– Серый, ты в порядке? – слышу краем уха. Открываю глаза – Коваль стоит. Смотрит на меня странно. Видимо, он меня не первый раз зовет, я не слышал ни черта. Опускаю голову и отвечаю:

– Аленка уехала. В другой город, навсегда.

– Наглее надо быть, Серый, чтобы девушки от тебя не уезжали, – говорит умник и идет к своему месту. Как будто мне эти слова помогут сейчас чем-то, даже если я в одночасье стану наглее.

– Что-то я не вижу, чтобы тебе твоя наглость в отношениях с Сергеевной помогала, – психую на него. Сам за Крохалевой бегает, а толку-то? Хотя Коваль наглый всем наглым.

– Мы просто не показываем, – тоже психует. За живое задел, по ходу. Но только впервые насрать и даже не стыдно.

Я даже не думал, что это может быть так больно. Аленка – первая девушка, которая вызывала во мне столько нежных чувств.

Но больше нет у меня Аленки.

И что делать с этим, я понятия не имею.

Пацаны приходят по очереди и каждый считает своим долгом спросить, что со мной. А со мной что? Собственная трусость, которая позволила мне отпустить девушку, в которую я влюбился. Всего-то.

Переодеваюсь и на тренировку выхожу последним. У нас земля, надо отвлечься, иначе Ольга Сергеевна загоняет всех, если нормально работать не буду. Уже и похмелье не беспокоит, все ушло резко, когда понял, что произошло.

– Серый, стоять, – слышу сбоку. Колосов. – Ты в порядке, точно? Если нет – вали домой. Толку от тебя мало будет в таком состоянии.

– Да нормально я, – выдавливаю улыбку. – Расклеился что-то, сейчас соберусь.

Хлопаю его по плечу и ухожу на улицу. Что-то я и правда расклеился, надо подобрать сопли. Толку с них? К Алене я точно не поеду, искать ее и пытаться вернуть тоже не буду. Отныне у нее своя жизнь, у меня своя. Несмотря на то, что общей у нас и не было-то никогда.

Надо взять себя в руки, пахать на тренировках, и… что там Коваль советовал? Стать наглее?

Ну, может, и это чем-то поможет. Посмотрим.

следующий лист >>