Элтэнно. Хранимая Звездой
Рукопись несбывшихся ожиданий. Убойная практика
Глава 5. Всему своё время
– Ну-с, профессор Аллиэр, – постукивая обратной стороной карандаша по столу, протянул глава академии. Глаза его при этом сверкнули нехорошим блеском. – Как вы мне это объясните? Это почему маркграф вместо жалобы, которую вы так яро пророчили, вдруг нам благодарственное письмо прислал, э?
– Если честно, я сам впечатлён, – нисколько не кривя душой, ответил Найтэ. – Аир Свон не должна была справиться. В принципе не могла, но я догадываюсь, кто ей помог. Раз она вернулась в академию с наложенным водяным проклятием, то, вероятнее всего, ей удалось договориться с речной нечистью о помощи. Но, судя по всему, она так и не выполнила свою часть сделки.
– Час от часу не легче, – устало вздохнул Олаф фон Дали, прежде чем с грустью в голосе предположил. – А если она этого водяного так разозлила, что он начнёт под нашей академией грунтовые воды будить?
– Даже сборищу водяных сил на такое не хватит.
– Знаю, но всё равно. Неприятно это как-то.
Разочарование явственно читалось на лице ректора. Найтэ тоже был более чем расстроен. И светлым эльфам он не особо досадил, получается, и Милу Свон красиво подвести к предстоящему отчислению у него не вышло.
Нет, он, конечно, мог подстроить так, чтобы эта студентка вдруг добрала не достающие ей для отчисления строгие выговоры. И в его возможностях было поставить ей неудовлетворительно по всем своим предметам, но… рациональнее для Найтэ было бы взвалить инициативу отчисления на кого-либо другого. Чтобы в будущем к нему неприятные вопросы в принципе не возникли, действовать следовало со всей осторожностью или, иначе, втихаря. Чужими руками, то есть.
«Если в этом полугодии с экзаменами она справится, то ей снова практику подыскивать придётся. Такую, чтобы жалобы так и сыпались», – понимал Найтэ, как понимал он и то, что раз однажды с подобным ничего не получилось, то и во второй раз шансы у Милы Свон выйти из воды сухой имеются.
– Вот скажите, ну что хорошего из вашей задумки вышло? – как назло, осведомился Олаф фон Дали.
– Как что? Репутация академии улучшилась, да и профессор Каттильский наконец‑то перестанет косо смотреть на меня и на вас, – ответил с наигранной улыбкой тёмный эльф.
Само собой, положительным моментом сказанное он нисколько не считал. Дела до репутации академии или же, что там о нём за глаза думает молодой декан факультета Водной Стихии, Найтэ не было никакого. Поэтому, положа руку на сердце, он мог бы сказать, что хорошего в задумке было только то, что Милу Свон и Саймона Сильвера на летние каникулы разлучить у него всё-таки получилось. Но что делать с этими двумя дальше – это тот ещё вопрос. На территории академии у него за студентами приглядеть получилось бы, не посмели бы они в своих отношениях далеко зайти. Но затем как быть?
«Аир Сильвер отчим домом вдоволь накушался, он запросто может на следующее назначение за аир Свон последовать. Как мне их тогда развести по разные стороны?» – болела голова у Найтэ.
Он ведь прекрасно понимал, что Саймона Сильвера направить на какую-либо практику пока не выйдет. По специальности некромантии заявок не первый год раз и обчёлся, а никаких дополнительных курсов этот студент для себя не выбрал. Подобной лазейкой было бы не воспользоваться.
– Нет, надо нам с этой Милой Свон что-то делать. Вот куда бы её так отправить, чтобы она уж наверняка обратно к нам не вернулась? – вслух произнёс Олаф фон Дали, и Найтэ от этих слов вдруг осенило.
– Господин фон Дали, да вообще-то есть куда.
– И куда?
– А туда, откуда мало кто в принципе возвращается.
Сказав так, Найтэ улыбнулся ледяной улыбкой. Спонтанная идея приобретала свои черты.
***
Подаренная Лютье Морриэнтэ книга более чем нравилась Миле. Ей было приятно поглаживать её древнюю обложку – мягкую, но внешне похожую на сухие осенние листья. Услаждал взор молодой женщины привязанный к ленте-закладке крупный кристалл горного хрусталя. Обилие искусно выполненных иллюстраций заставляло заворожённо вздыхать, а от скромной надписи на внутренней стороне Мила просто млела.
Миле Свон в подарок от её наставника Лютье Морриэнтэ.
Пожалуй, эльф был прав – никаких других фраз (вычурных, длинных, а то и рифмованных) не требовалось. Лаконичность сделала суть написанного более яркой.
«Это подарок мне – Миле. И подарок не от кого-то, а от моего наставника. Да ещё какого наставника», – с восхищением подумала молодая женщина, так как уже покопалась в академической библиотеке и имя Лютье Морриэнтэ несколько раз в учебниках по истории ей встретилось.
Оказывается, эльф действительно был мастером магии льда и за свою жизнь успел совершить немало подвигов. Упоминалось также, что он был близким родственником верховного эльфийского мага Владыки Стихий Ралгана. Естественно, что от понимания, какое невероятное знакомство в её жизни состоялось, Мила оказалась на седьмом небе от восторга. А тут ещё и материальное подтверждение этому – настоящая эльфийская книга заклинаний, да ещё с дарственной надписью.
Молодая женщина снова с трепетом погладила обложку книги, но на этот раз кисло поморщилась. Единственное, чем подарок её редкостно раздражал, так это тем, что его содержание оказалось написано на эльфийском. Этот факт прямо-таки заставлял молодую женщину кипеть от негодования. Смысл в подарке‑книге по магии, если всё, что ты можешь, так это поставить её на полочку и любоваться?
– Чего ты так зло сопишь? – между тем спросил Саймон. Он тоже сидел на кухне, но в отличии от Милы не обложился никому не нужными пыльными словарями, а сидел на самом краю стола и переписывал на чистовую конспект. Не любил он оставлять в тетради листы, в которых среди зачёркнутых слов дельные фразы едва разглядишь. Саймону даже в таких моментах нравилось соблюдать порядок. В этом он и Мила были похожи.
Другое дело, что не была свойственна Миле продуманность Саймона. Она действовала больше спонтанно, вот и сейчас молодая женщина не проявила мудрость, в ответ сославшись на какую‑нибудь ерунду. Нет, она не поленилась встать, подошла к другу, положила на стол перед ним свою книгу и с силой ткнула пальцем в каллиграфически сделанную надпись.
– Вот у этого слова аж целых четыре значения, и все они крайне разные. А вот этой витиеватой фигни, – указала она на другое изысканно написанное слово, – вообще ни в одном из словарей нет. И я должна быть спокойна, а? Вот как ты думаешь? Спокойна?
– Должна, – хитро улыбаясь, подтвердил Саймон.
Его улыбка раззадорила Милу. Она невольно поджала губы, когда поднимала книгу со стола и прижимала её к себе. Внутри разгоралась неясная обида. Словно чувствуя её настроение (хотя предрасположенности к огню у Милы нисколько не было), поленья в очаге запылали жарче. Их потрескивание было приятным, но отчего-то оно Милу нисколько не утихомирило. Поглядев на пляшущий в очаге огонь, молодая женщина вдохнула тёплый, пахнущий жжёным деревом и дымком воздух, и поняла, что хочет злиться.
– О, как. Должна, – сердито фыркнула она. – И это отчего же мне быть спокойной?
– Так ты сама себе такое развлечение выбрала. Или, скажешь, не предлагал я тебе прогуляться, э?
– Ну, предлагал, – смутилась Мила.
– Вот-вот, но ты сама за эту книгу засесть решила. Для чего только?
– Да как это для чего? – возмутилась она. – Это не просто книга, Саймон, а самое настоящее сокровище. Она совсем не такая, каких в нашей библиотеке полно. Я про те, в которых страниц под тысячу-другую, а полезного с гулькин нос.
– С чей-чей нос? – часто захлопал глазами друг.
– Да я в смысле, что считай и нет ничего полезного, – пояснила Мила, прежде чем гордо выставила перед собой подаренную книгу. – Зато вот здесь одна сплошная польза. Этот Лютье составил собственную книгу заклинаний по криомагии, и в ней, куда ни глянь, а всё как вишенка на торте.
– Погоди-погоди, – мигом помрачнел Саймон. – Вот это всё сейчас прозвучало так, как будто всех положенных пояснений к этим заклинаниям автор не написал, иначе бы страниц было куда как больше.
– Ну, так-то да. Лютье свёл пояснения до минимума, – нехотя признала Мила и, естественно, нарвалась на недовольный взгляд друга.
– Милка, тогда ты понимаешь, что он не просто так тебе книгу на эльфийском всучил? Ты в принципе не должна была приступить к её изучению раньше выпуска из академии. То есть вот это вот всё, – раздражённо указал он рукой на толстую книгу, – познавать тебе далеко не сейчас надо, а не то огребёшь ты…
– Ой, да хватит тебе, – с недовольством перебила Мила, и Саймон тут же возмущённо фыркнул.
– Пф-ф, это мне хватит? Я уже забыл, когда с тобой в последний раз о чём-то кроме учёбы разговаривал. Если ты не на своих дополнительных курсах, то над этой книгой корпишь до поздней ночи. Ты даже к основным занятиям готовиться считай перестала, а смысла в твоих муках… как ты там сказала? С гулькин нос, во.
Неприятно было это осознавать, но истина в словах Саймона прозвучала. Другое дело, что Миле учёба не учёба была, пока она с переводом книги Лютье Морриэнтэ не закончила. И причина тому была проста.
– Пошли, Саймон, выйдем.
– Куда? – не понял он.
– Прогуляемся.
– Так поленья ещё в очаге не догорели.
– Ничего не случится. До чего-либо деревянного ни одна искра из очага не долетит.
Саймон неуверенно встал с лавки. Мила тем временем положила поверх книги Лютье тетрадь с черновым переводом и после протянула их другу. Это было безмолвное указание ценные вещи в надёжное место убрать. Как-то после проделки Вильяма Далберга не желала Мила ничего ценного у себя в комнате (и уж тем более на кухне) держать, а потому на Саймона легла ответственность быть хранителем её вещей. Друг, конечно, всё сразу понял, и книгу с тетрадью к себе в комнату отнёс. А затем они сняли с крючков в коридоре верхнюю одежду и, надев её на себя, вышли на улицу. В ноздри тут же ударил пахучий аромат осени. Октябрь подступил совершенно незаметно, и теперь всё вокруг дышало запахом сырости, сухих листьев, последних в этом году грибов.
– Так куда мы идём? – затягивая пояс на тулупе потуже, спросил Саймон.
– На дальний берег озера.
– Угу, в твою обитель, то есть, – насмешливо хмыкнул друг. Ему было прекрасно известно, где Миле больше всего нравится проводить время.
Молодая женщина мягко улыбнулась в ответ и неторопливо двинулась вперёд по дорожке. Вести разговоры ей не хотелось, слишком хорошо было на улице для пустой болтовни. Начало октября выдалось в меру тёплым. Пускай насекомые уже не жужжали, холодные ветра покамест не задували со всех сторон. В настоящий момент вообще царило безветрие и спокойствие, а небо… Ох, каким же было прекрасным небо! Фиолетово-розовые полосы вечерней зари, чёрные точки птиц, собирающихся в стаи.
– Ты чего замолкла? – спросил Саймон.
– Наслаждаюсь тем, что есть. Бывают такие минуты, когда не хочется ничего говорить.
– Эм-м, то есть ты меня на прогулку помолчать вывела?
– Что? – удивилась предположению Мила, но, увидев в глазах друга смешинку, широко улыбнулась. – Я тебе показать кое-что важное хотела. Погоди, до озера дойдём и всё поймёшь.
Саймон вмиг насторожился. Он, понятное дело, совсем другое услышать хотел, но расспрашивать Милу ни о чём не стал. Озеро располагалось близко. Собственно, десяти минут не прошло, как молодая женщина остановилась в понравившемся ей месте и осмотрелась. Никого постороннего, как и всегда здесь, не было.
– И что ты хотела мне показать?
– То, чего я достигла благодаря книге Лютье. Понимаешь, Саймон, мы же с ним не один день общались, самому главному он меня лично выучил – принципам того, как магию льда творить надо. А потому смотри.
Мила сосредоточилась. То, что она желала сделать, для студентки третьего курса было делом немыслимым и невозможным, но огонь её желания, её старание, её отличные способности – всё это проявилось в созданных ею чарах. Гладь озера возле места, где стояли Мила и Саймон, на глазах начала покрываться тоненькой корочкой льда, а затем озёрная вода побежала вверх по этому льду и принялась застывать красивыми завитками, устремляющимися всё выше и выше.
– Красиво? – шёпотом спросила Мила, когда закончила своё творение. Перед ней на озере покачивалась льдинка, на которой возвышалось небольшое (сантиметров под сорок) фантазийное деревце.
– Красиво, – подтвердил Саймон, но после с беспокойством посмотрел на Милу.
– Вот ради этого я так стараюсь. Я хочу научиться большему, чем могу взять у своих нынешних преподавателей. Ведь не просто стать магом мне хочется, Саймон, я хочу заткнуть за пояс всех тех ублюдков, что никак не дают мне спокойно жить.
– Эм-м, Мила, – подумав, произнёс Саймон тихо. – А в свои планы по мщению, ты жизнь как таковую впустить не думала?
– А? – не поняла его она.
– Это твоё деревце, – кивнул он на начавшую таять льдинку, – действительно очень красивое. И намерения твои я прекрасно понимаю. Но, веришь ли, я был бы намного счастливее, если бы вместо всего этого мы обошли озеро по берегу и помечтали бы о чём‑нибудь.
– Помечтали? О чём?
– Не знаю, просто помечтали бы, – пожал он плечами, а затем вдруг облокотился на стоящее вблизи него настоящее дерево и, опустив голову, заплакал.
Произошедшее ошеломило Милу. Она никак не могла поверить, что видит Саймона таким беспомощным. Более того, ей было не понять, что такого она сказала или сделала, чтобы подобное вообще произошло.
– Саймон, – осторожно коснулась она его плеча. – Эй, Саймон, ты чего?
– Я не сказал тебе, – всхлипнул он. – Ты так занята всё время, что мне не хотелось говорить.
– Саймон, так говори сейчас, – испуганным голосом потребовала Мила. – Говори, что случилось?
– Уезжая, я сильно поругался с отцом. Прям разругался с ним в пух и в прах, понимаешь? Мы накричали друг на друга. В сердцах я выговорил ему всё то, что было у меня на душе, и всё то, что вообще бы произносить никогда не стоило. А затем хлопнул дверью и уехал, – руки Саймона задрожали. С его глаз ещё сильнее потекли слёзы, когда он сквозь стиснутые зубы процедил: – Неблагодарный я сын.
– Не говори так, – попробовала утешить друга Мила. – Вы уже ранее ссорились и не раз. Помиритесь. Просто уйми немного свою гордость, сделай первый шаг и…
– Он умер, Милка.
– Что?
Миле показалось, что земля зашаталась под её ногами. И молодая женщина никогда не смогла бы объяснить отчего ей вдруг так дурно сделалось, ведь отца Саймона она знала только на словах, и слова эти отнюдь лестными не были. Но… Быть может, она просто приняла слишком близко к сердцу горе друга?
– Он умер, Милка, – горько повторил Саймон. – После моего отъезда у него прихватило сердце так, что целителю пришлось сидеть у его постели сутками без продыху. Но толку от этого вышло мало. Мой отец был слишком стар. Несколько недель показной бодрости и в тот момент, когда всем уже стало казаться, что старик Сильвер внуков переживёт, ему снова сделалось плохо. И на этот раз целитель только развёл руками. Он предложил, конечно, свои услуги по поддержанию жизни, но… жить так мой отец не захотел. И видеть меня он, наверное, не захотел тоже, раз не прислал никакой весточки. Он даже не пожелал увидеть меня перед смертью, Мила.
Слёзы Саймона текли по его щекам не переставая. У Милы самой в глазах от услышанного защипало, а в горле даже комок встал. Но ей полагалось сделать хоть что‑то и поэтому она нежно погладила Саймона по плечу. Увы, сказать что-либо утешительное у неё не вышло. Она всего-то смогла спросить:
– Когда ты узнал об этом?
– Про первый случай считай сразу по приезду в академию. Мне брат написал, отругал меня в своём письме как паскуду последнюю. Я ведь тогда и решил сделать так, как ты тут уже говорила. Подумал, что приеду и покаюсь, – жалобно посмотрел на неё Саймон, прежде чем прошептал. – Виноват. Я ведь действительно был виноват. Одно дело не по отцовскому желанию поступать, своё решение наперёд его ставить, а другое… другое до такого вот состояния ором своим довести.
– И ты смолчал? Не рассказал мне ничего? – немного обиделась Мила, и друг посмотрел ей прямо в глаза.
– А как рассказывать? Как себя так позорить?
Читалось во взгляде Саймона что-то ещё. Что-то он недосказал Миле, она это сразу поняла. Вот только выпытывать правду не стоило, не тот момент сейчас был. Поэтому она промолчала, и Саймон, немного успокаиваясь, продолжил:
– А про смерть его, это мне уже господин фон Дали лично. Брат извещать меня ни о чём не стал, душеприказчик с академией связывался. Через стороннего человека меня о смерти родного отца уведомили и то потому только, что для вскрытия завещания моё присутствие необходимо.
– Так чего ты в Форкрест не отпросился? – удивилась Мила.
– А чего отпрашиваться, если меня аж уговаривали туда поехать? – кисло усмехнулся Саймон. – Вот только я сам домой не хочу. Зачем я там? Брата видом своим гневить? Пред могилой отца прощение просить, когда я сам его под землю отправил? Нет, Милка, – замотал он головой, – нет. Не поеду я туда ни за что.
– Это тебе сейчас так видится, – обняла Саймона Мила и, прижимаясь к нему всем телом, ласково проговорила. – Ничего, к каникулам одумаешься. Отец ведь любил тебя, Саймон, крепко любил, а потому даже из могилы простит. Ты только навести его, надо это.
– Да к чему… – начал было друг с громким возмущением, но Мила приложила палец к его губам.
– Тс-с. Да к тому, что тебе сердце облегчить надо. И к тому, что зря ты себя неблагодарным сыном обзываешь. Неблагодарный сын – он бы уже ехал в Форкрест, ладошки в предвкушении завещания потирая. А ты другой. Другой ты, – уверенно сказала она, беря его крупные ладони в свои. – Да и вообще, завидую я тебе.
– Ты? Мне? – неподдельно удивился Саймон. – В чём же?
– А в том, что мне твоего горя не испытать. Тебе ведь больно от того, что ты свою родню любишь, и твоя родня о тебе вовсю печётся. А обо мне… Обо мне в этом мире заботиться некому.
Она поджала губы до узкой черты, чтобы не расплакаться. И нет, отнюдь не из-за отсутствия близких родственников у некой Милы Свон захотелось молодой женщине плакать. Она знала, что это имя чужое, что она живёт чужой судьбой, а потому далеко не впервые задумалась о том, что где-то есть у неё свои собственные мама и папа, а, быть может, даже братья, сёстры. Не иначе они скучают по ней, но она… она даже вспомнить их никак не может! Какие-то двое мерзавцев ради забавы и лёгкой наживы избили, изувечили её и напрочь лишили прошлого.
– О тебе есть кому заботиться, – прижал её к себе Саймон крепко-крепко и вдруг поцеловал – так, как и положено, в губы.
Не сказать, чтобы этот поцелуй был сладким. Оба они (и Мила, и Саймон) слишком погрузились в своё глубокое горе, чтобы почувствовать вкус радости. Но внезапно возникшая близость была им нужнее воздуха, а потому Мила, издав тихий стон, вскоре расслабилась в мужских объятиях. Её пальцы зарылись в волосы Саймона, вынуждая его продолжать и даже быть настойчивее. Его ладони начали жадно ласкать её тело и двигались всё активнее. Несмотря на прохладу осени, им вдруг сделалось жарко.
«Я хочу тебя», – так и хотели сорваться с языка Милы слова страсти, но, благодарение всем богам, они не прозвучали.
– Нет, – вдруг резко отстранился от неё Саймон. Взгляд его при этом был таков, как если бы он был одурманен или пьян.
– Что нет? – часто дыша, спросила Мила. Она действительно ещё не поняла, что всё ограничится несколькими жаркими поцелуями. Понимание этого только пробивалось в её сознание.
– Не будет ничего.
– Но почему? Ты разве не хочешь меня?
– Не хочу тебя? Милка, да как же ты не понимаешь? В этом-то и беда, что хочу, да так, что стоит мне хоть раз… – он замолчал, а тело его напряглось. Саймон с трудом сдерживал себя от того, чтобы вернуться к страсти. – Одного раза с тобой мне будет мало, а в академии глаза повсюду. От нашего декана правду не спрячешь, тебя отчислят, да ещё ославив на весь Вирград шлюхой из Оркреста. И вот так поступить с тобой? Мне? – он ненадолго замолчал, а затем помотал головой и сказал: – Прости. В другой раз мы обязательно погуляем вокруг озера, и, быть может, ты меня ещё какими-либо чарами криомагии удивишь. Но сейчас… сейчас мне лучше уйти.
Слова Саймона не разошлись с делом, он решительным шагом пошёл вдоль озера. Мила ощущала себя крайне глупо, глядя ему вослед. Вроде всё верно друг сказал и сделал, но… злило это её как-то.
«Походу, только с Зузулом отношения у меня и могли сложиться», – вновь пришла к молодой женщине противная мысль. А затем она чертыхнулась и неспешно побрела обратно на кафедру. Хотелось бы в какое-либо иное место (такое, чтобы подальше от Саймона), но тут никуда не денешься, другого жилья у Милы не было. Вот только зря она столь тихохонько тулуп на крючок вешала, зря старательно кралась мимо двери в комнату друга и зря на цыпочках до кухни за словарями шла. В эту ночь Саймон на полу в комнате Сэма Догмана и Якова Нарроу спать остался, не вернулся он на кафедру некромантии. Но об этом Мила позже узнала, нежели профессора Аллиэра встретила.
Ступала молодая женщина по коридору тихо, иной вор бы так бесшумно не шёл. Да и поленья в очаге продолжали потрескивать, ветер отчего-то усилился и забился о ставни. Из‑за всего этого профессор Аллиэр нисколько не услышал Милу, он продолжил осматривать оставленные ею на кухне вещи. А сердце Милы из-за увиденного, казалось, остановилось. Она вмиг трижды порадовалась за свою предусмотрительность.
«Правильно сделала, что книгу Лютье Саймону отдала, хотя ненадолго отлучиться рассчитывала», – пришла к ней уверенная мысль.
Несмотря на имеющуюся в книге дарственную надпись, Мила ужасно боялась, что руководство академии обвинит её в воровстве. Ведь поверить, что такой важный эльф, как Лютье Морриэнтэ, некой безродной девке подобную ценность по собственной воле отдал – это дело сложное. А вот представить, что это Мила намеренно чего-то там накарябала на обложке, чтобы преступление своё скрыть – это вот проще некуда.
– Аир Свон? – вдруг встрепенулся профессор Аллиэр. Взгляд его был удивлённым и немного испуганным.
– Эм-м, да, – произнесла вслух Мила, когда мысленно чертыхнулась трёхэтажным матом. Пока она думала какая же это она молодец, профессор Аллиэр обратил на неё своё внимание. Скрыться не получилось.
– Очень хорошо, что вы вернулись, – сообщил тёмный эльф и гордо выпрямился так, как будто минутой ранее не рассматривал тайком чужие вещи. – Я зашёл уведомить вас о необходимости делать время от времени в этих помещениях уборку. Подобный бардак и тем более слой пыли… – он демонстративно провёл пальцем по верху торца стеллажа и показал оставшуюся на коже грязь. – Просто недопустимо.
На этот раз от того, как грозно на неё посмотрел профессор Аллиэр, Мила едва не рассмеялась. Она сразу поняла, что сказанное им не более чем лживое оправдание. Во‑первых, имейся у него претензии на самом деле, так мэтр Орион давно бы нравоучения на тему поддержания чистоты в комнатах читать начал. А, во-вторых, ну покажите того человека, который каждый раз как полки стеллажа протирает, заодно вот эту тонкую полосу горизонтальной поверхности чистит. Миле ой как хотелось подойти и демонстративно пальцем по нормальной полке провести, чтобы показать – чисто тут везде. Но, само собой, она не стала так делать.
– Ладно. Приберёмся с Саймоном, – всего-то сказала она, надеясь так отвязаться от непрошенного гостя.
Увы, оставленные на столе словари заинтересовали профессора Аллиэра. Он поднял одну из книг, демонстративно поглядел на её обложку и после требовательно спросил:
– Зачем вам учить эльфийский?
«Хочу завести друзей по переписке», – едва не ответила со всей язвительностью Мила, но вовремя придержала коней. Она вдруг поняла, что если прямо сейчас не даст достойного объяснения, то профессор Аллиэр из-за оставшихся у него подозрений докопается до её самого ценного сокровища. И что, если он книгу Лютье отнимет?
– Я не то, чтобы его учу, – подумав, сказала Мила. – Просто сейчас к докладу готовлюсь, и как-то мне хочется проверить все цитаты, что я в нём приводить намерена. А они как раз на эльфийском.
– Дурной опыт – это тоже опыт. Вы стали намного осторожнее, и рассудительнее, аир Свон, – расщедрился на добрые слова профессор Аллиэр, прежде чем внёс в сказанное ложку дёгтя. – Главное, помните – избавляя себя от глупостей мелких ошибок, спотыкаться начинаешь о крупные камни. И ваша дорога отнюдь не ровная тропа.
Эти слова пробудили в душе Милы некое нехорошее предчувствие. Во всяком случае, именно поэтому молодая женщина внимательно смотрела как закрывается за профессором Аллиэром дверь. Ей хотелось спросить у него, какую же гадость подготовил он ей в будущем. Но спрашивать она не стала, конечно. Мила собрала с кухонного стола словари, отнесла их к себе в комнату, а после легла спать. День, а вернее вечер, вышел у неё очень насыщенным.
***
Раз уж речь зашла о таком вопросе, как наследование, то всенепременно стоит упомянуть Люция Ориона. В тот самый момент, как Саймон Сильвер шёл в сторону студенческого общежития и думал, как бы ему ловчее объясниться перед одногруппниками из-за того, что ему вдруг у них ночевать приспичило, старший преподаватель кафедры сглаза и проклятий подошёл к главному корпусу академии. Однако, заходить внутрь он не стал. Люций неторопливо поднялся по ступеням, а затем, словно передумал идти дальше, взял и облокотился на участок стены между входной двустворчатой дверью и высоким, едва ли не до самого пола, витражным окном. Вокруг никого не было. Основные занятия давно закончились, студенты разбежались кто куда. Преподаватели и администрация тоже. Поэтому Люций, можно сказать, находился в полном одиночестве, когда вытаскивал из кармана почтовое уведомление и угрюмо смотрел на него.
– А ведь я думал, что всё, – едва слышно прошептал он. – Я ведь действительно думал, что больше мы никак не потревожим друг друга, Анна.
Ненадолго Люций прикрыл глаза. Из-за этого прочие ощущения сделались более яркими. Свежий сыроватый воздух осени показался более холодным нежели прежде, и он задувал так, что трепал светлые волосы Люция, морозил его побледневшие щёки. Мужчина был взволнован, встревожен и ощущал огромную дыру в своём сердце. Едва зажившая рана снова кровоточила, а всё из-за…
Люций открыл глаза и снова посмотрел на почтовое уведомление, но на этот раз его взгляд сосредоточился именно на печатях службы правопорядка. Знал ли некий сотрудник этого ведомства, сколько боли он принесёт своей исполнительностью и честностью? Ведь мог бы этот человек разобраться с личными вещами лже-Анны Браун иначе. Он мог бы выставить их на распродажу и положить вырученный доход в свой карман, мог бы подарить кому‑нибудь, сжечь, в конце концов. Зачем было брать на себя хлопоты, зачем надо было отправлять эти вещи несостоявшемуся мужу?
Люций зло засопел и принялся по новой читать.
Мэтру Л.Ориону
Первая Королевская Академия магических наук
Г.Вирград
В связи с окончанием расследования касательно смерти и личности мисс Вероники Бишоп (мисс Анны Браун) с её имущества был снят арест. Согласно закону дом и прочие ценные вещи были проданы с аукциона в пользу короны, а личные отправлены вам, как единственному близкому лицу.
С уважением,
М-р А.Рубин
Долградский отдел правопорядка
Г. Долград
– Эм-м, мэтр Орион, с вами всё хорошо? – вдруг послышался относительно недалеко голос, и Люций словно очнулся. Он посмотрел на говорившего, коим оказался декан факультета Огненной Стихии, и невольно попытался принять более достойную позу.
– Да, всё в порядке, профессор Флай.
– Вы выглядите расстроенным. Точно ничего не произошло? Ваши-то студенты могут порой учудить.
– Да уж, мои могут. Но всё хорошо, – постарался улыбнуться Люций.
Увы, он сразу понял, что мимика его подвела. Лицо профессора Ричарда Флая стало более встревоженным, декан даже посчитал нужным приблизиться и сказать:
– Знаете, когда у людей всё хорошо, они как-то счастливее выглядят.
– На самом деле сущая мелочь, – постарался принизить значение своей проблемы Люций. – Просто господина фон Дали уже нет на месте, а мне нужно его разрешение, чтобы ввезти на территорию академии, – тут он ненадолго уткнулся в почтовое уведомление, – три деревянные коробки весом в семьдесят шесть килограмм.
– Ого, это вы мебель новую прикупили?
– Можно сказать и так.
На этот раз улыбка у Люция вышла такой как надо. Ему действительно показалось забавным предположение Ричарда Флая. Ведь что ему с этим имуществом делать? Разве что поставить в подвал, где хранилась ненужная мебель. Вряд ли бы он смог заставить себя эти коробки вскрыть, а уж, тем более, начать пользоваться лежащими в них вещами. Об Анне Люцию неистово хотелось забыть.
«Так, быть может, не забирай эти коробки вовсе?» – вкрадчиво посоветовал ему внутренний голос, но Люций, скрепя сердце, проигнорировал его. Он знал, что это он виноват в смерти любимой им девушки. Это он убил её. А теперь? А теперь ещё и всё, что от неё осталось, словно бы ненужный хлам выкинуть?
Нет, совесть не дала бы ему сделать этого. А потому на другой день Люций всё же вошёл в кабинет господина Олафа фон Дали и, ни говоря ни слова, положил на стол ректора почтовое уведомление.
