Элви Андраскин
Дед Смеховик и мудрые поучалки
Лишнего чтоб не обстричь.
А Козочка и Овечка не утихали, не обращая на Ильича никакого внимания.
– Лохмотья?! У меня?! – орала Розочка. – Да в твоих кудрях насекомые живут. Бе-бе-бе, гнездо на голове!
– Смеееешно! Беееелиберда! – отвечала Ромашка. – Да ты посмотри на свой веник. Он же весь лес подметает. Ме-ме-ме, мочалка на головееее, – ехидничала она.
– Как вас стричь? – вскричал Ильич. Он уже был на пределе. От волнения его иголки поседели. А все инструменты до потолка подлетели.
Козочка и Овечка продолжали свой спор.
– Ты мою шелковую прядь назвала мочалкой? Да я твои кудри на свои рога намотаю, – взбесилась Козочка и вскочила на кресло всеми копытами.
– А я твои пакли повыщипываю, – Розочка прыгнула на соседку.
– Мееееееее, – завопила коза, отмахиваясь от нападающей буйной овцы.
Розочка с Ромашкой, превратившись в клубок, кубарем повалились – покатились по полу, сбив с ног Ильича.
Инструменты возмущенного ёжика-парикмахера рухнули на пол вместе с его настроением.
– Как вас стричь? – завыл Ильич.
В двери постучался Сыч:
– Вот и я. Савелий Сыч.
Птица гордая. Не дичь.
Я пришёл – побрить свой клюв.
Запищал в ответ Ильич:
– Извини, Савелий Сыч.
Ты, пожалуйста не хнычь.
Убегай скорей отсюда. Прилетит в тебя кирпич.
Испугалась птица Сыч. Убежал скорей за дверь.
Все прочие посетители разбежались из парикмахерской, кто в двери, кто в окно, кто в трубу, кто в щель. Кто с бигудями на голове, кто наполовину подстриженный и побритый. Лишь бы подальше отсюда.
А Козочка и Овечка продолжали бой. Разнесли всю парикмахерскую. Тут и там летали предметы мебели в вперемешку с клочьями шерсти Ромашки и Розочки…