Эмили С.Р. Пэн
Луна и Стрелок
Коди И
Коди И наблюдал за старшим братом всю свою жизнь. Не сразу, но догадался: брат никогда не промахивается. Скатает, скажем, мусор в комок и запустит в мусорный бак с невозможного расстояния – и комок, описав идеальную дугу, приземлится прямиком в цель. Каким бы тот легким ни был – и даже если его отклонял в сторону поток воздуха от вентилятора.
Порой, когда брат уходил из комнаты, Коди пытался повторить трюк. У него и близко не выходило.
Хотел бы он стать таким, как Хантер. Смелым, уверенным в себе. Попадающим в цель даже с закрытыми глазами. Достаточно сильным, чтобы управляться с луком и стрелами так, будто они ничего не весят. И не знающим страха.
В особенности он завидовал последнему качеству. Ведь Коди так боялся. Его пугало все. Громкие голоса. Тревога, которой были пропитаны разговоры взрослых. Уголки дома, куда не проникал свет после захода солнца, чтобы у соседей не возникло соблазна заглядывать в окна.
Страхи его родителей стали его собственными – словно бы, дыша с ними одним воздухом, он вдыхал их опасения. Будет ли у семьи когда-нибудь достаточно денег? Перестанут ли они прятаться?
Все, что он знал, – еще до рождения Коди они начали скрываться от какого-то человека.
Страх пристал к нему, как вторая кожа, от которой невозможно избавиться. Именно это и видели все остальные: его трусость. Они думали, что он ничего не понимает, что туго усваивает материал. Никто, кроме родителей и брата, не знал, что он читает книги из программы на два класса старше, что у него прекрасная память и что он понимает куда больше, чем они могут предположить. Учителя думали о нем всякое, да и одноклассники тоже.
Возможно, отчасти потому, что он от них отличался – с их розоватой кожей, веснушками, голубыми, светло-карими или даже зелеными глазами. Но по большей части – он прекрасно это знал – оттого, что он всего боялся.
– Тебе тоже страшно, Нефрита? – И он касался носика своей крольчихи. Разговоры с ней его успокаивали.
Если бы только он всего не боялся. Если бы он мог, как советовал Хантер, держать свою смелость при себе в укромном месте, точно спрятанное сокровище. Послушать Хантера – так это легко! Просто представь, что ты храбрый. Надо лишь притвориться. А потом настанет день, когда притворяться уже не потребуется.
Но Коди сомневался, что у него выйдет даже это. Насколько он мог судить, храбрости ему не досталось от рождения.
Когда-то давно ему сказали, что падающие звезды способны исполнять желания, так что он постоянно смотрел в ночное небо, ожидая, упадет ли с него что-нибудь. Пока он не видел ничего, что сошло бы за падающую звезду. Но всегда держал желание наготове, чтобы загадать при первой возможности.
Хантер И
Хантер выдохнул в ночную темноту, докатив мусорный бак до нужного места. И остановился у края тротуара, осматривая выстроившиеся в ряд коттеджи. Тот, в котором жила его семья, располагался в самом конце, тусклая желтая краска из-за плесени приобрела нездоровый оттенок. Номер семь, Белладонна-корт. Отсюда было хорошо видно, как дом покосился, как устал и сгорбился его костяк. Тропинка к дому вела неровная, точно ряд кривых зубов.
Сюда семья переехала, когда Хантер пошел в четвертый класс, и в те времена родители называли это жилище временным решением.
Теперь, восемь лет спустя, Хантер перестал спрашивать, когда же они переедут. Стоимость аренды поднимали всего один раз, а звонка, в напряженном ожидании которого они жили со дня приезда, так и не последовало. Очевидно, родители решили, что это отличное место для того, чтобы cпрятаться. И что искать их здесь – что иголку в стоге сена.
Послышался характерный шорох – палец ветра коснулся земли у его лодыжек. Хантер замер в ожидании, каждый мускул напрягся от любопытства. Если он сразу же смотрел вниз, все срывалось. Это явление приключалось с ним неоднократно. Он уже и не помнил, когда оно случилось в первый раз.
Шорох прекратился, снова воцарилась тишина. Только тогда он наклонился посмотреть. Да, вот они. Две хрустящие бумажки по двадцать долларов. Притворившись, что ему надо подтянуть шнурки, он наклонился и сунул их в носок. Как только ему удастся улучить момент, когда вокруг никого не будет, он добавит их в заначку, где у него лежат деньги на побег.
Хантер побрел обратно, в темный и душный дом. Как же ему хотелось открыть окно – но его родители подобного не позволяли. Слишком легко что-то услышать, увидеть цель любопытному взгляду. Лучше уж закрывать щеколды и наглухо задергивать плотные шторы.
Стоило входной двери за ним захлопнуться, он понял: что-то случилось. С кухни доносился голос отца, говорившего на мандарине, слишком быстро и настойчиво, чтобы Хантер мог разобрать хоть слово.
Их крошечный дом был устроен так, что в свою комнату нельзя было проскользнуть мимо открытой двери кухни. Так, чтобы не заметили родители. Они всегда были настороже. Скрипнет половица или легонько постучит в окно ветка – и родители тут же умолкают, набирают воздуха в легкие и ждут, что будет дальше.
Хантер усвоил эти повадки. Всюду ходить на цыпочках и прислушиваться к малейшему шуму. Дом был не местом, где можно расслабиться, но зоной повышенной осторожности.
Он снял кроссовки, стараясь не топать. Дерево под его одетыми в носки ногами тихо и жалобно скрипнуло, и голоса на кухне тут же стихли.
– Это я, – сказал он. – Мусор выносил.
Махнув рукой на предосторожности, он скользнул в кухню. Отец стоял, прислонившись к холодильнику; на буфете бесформенной кучей валялся его галстук. Мать стояла посреди комнаты, ссутулившись, обхватив ладонями локти скрещенных рук.
– Ты почему так долго? – спросила мать.
– В смысле – так долго? Я туда и обратно.
– Дольше, чем всегда. – Она явно была на взводе.
– Что случилось? – спросил Хантер.
– Ничего, – ответил отец, а мать в ту же секунду сказала:
– Нам позвонили.
Позвонили. Безобидное слово, но для них – самое что ни на есть зловещее. Сердце Хантера учащенно забилось. Неужели после всех этих лет наконец настал тот миг, которого они так страшились? Неужели их нашли?
– С незнакомого номера, – добавил отец.
Хантер смотрел то на отца, то на мать:
– Так может быть, ничего страшного?
– Может, – согласился папа.
– А может, и нет, – вздохнула мать. – Сказать кому на Тайване, до чего докатилась семья профессора, – не поверят.
– А ты не говори, – резко оборвал отец.
– Ну конечно. – Мать потянулась за чайником, который вскипел, наверное, час назад, налила до краев баночку из-под подаренного клубничного джема и сунула ее в микроволновку, чтобы подогреть.
Хантер ощутил зуд там, где уголки банкнот, надежно сунутых в носки, покалывали лодыжки. И переместился мыслями в свою комнату, к сумке, спрятанной в дальнем углу темного шкафа. На самый безнадежный случай у него, по крайней мере, есть она.
Отец наклонился, чтобы заглянуть за штору. Паранойя – штука заразная. Все трое смотрели в окно, пока не запищала микроволновка.
– Хантер, тебе нужно лучше учиться. – Мать сделала глоток из баночки и отставила ее. – Теперь, когда у тебя нет стипендии…
– Знаю, мам.
– …будет сложнее поступить в хороший университет. – Она вздохнула. – У школы Стюарт была такая репутация.
Ему надоело всякий раз это выслушивать. Как он упустил такую возможность. Как опозорил семью, особенно теперь, с таким пятном в личной характеристике. Как они ничего не могут себе позволить, а он лишился такой прекрасной возможности чего-то добиться.
– Пойду делать домашку, – сказал он.
В их комнате Коди, распластавшись на полу, гладил Нефриту. Разговаривать Хантеру не хотелось, так что прежде, чем брат успел что-то спросить, он бросился на кровать и закрыл глаза. И сжал кулаки – ногти крепко впились в мякоть ладони. Он страстно мечтал о том дне, когда ему больше не придется жить в этом доме.
Сюэцин Чанг
отец Луны
Может, из-за облаков, поглотивших луну, а может, из-за воздуха – странно густого, клеем затекавшего в ноздри при каждом вдохе, – Сюэцин никак не мог уснуть.
Он спустился по лестнице на кухню и выдвинул ящик, в котором лежали ключи, зажимы для пакетов и прочая мелочь. Белый шестигранник прятался в самом дальнем углу. Каждый день с тех пор, как он его туда положил, его словно бы тянуло взять его в руку.
В нем была тяжесть, тепло – нет, даже больше. Он вибрировал. Он пахнул чем-то очень древним. Древним древним – Сюэцин это понял чутьем, которое появилось у него еще в магистратуре, чутьем свиньи, способной унюхать трюфель. Никак, исторический артефакт?
Как, вот как эта штука могла очутиться у Дэвида И?
Тут же мысли Сюэцина понеслись по кругу, и он кое-что вспомнил. Последнюю публикацию И, ту самую, которая наделала шуму в научном сообществе. У Сюэцина даже дыхание сперло, стоило ему подумать о заявлениях, сделанных в ней.
Предположение, что придворные алхимики Цинь Шихуанди все-таки[12] смогли изобрести некие эликсиры прежде, чем начались предполагаемые сожжения книг и закапывание ученых живьем в землю. Идея о том, что во владении императора находился не только знаменитый нефритовый диск Хэ, но и другие ценности, считающиеся частью Небесного мандата или божественными амулетами.[13]
Сюэцин был поражен: работа читалась как сказка. Он с трудом нашел четверть цитируемых источников, да и остальные были какими-то туманными. И это – работа ученого, который надеется на постоянный контракт?
Но остальные восприняли ее всерьез. Тихий, неловкий И, у которого и друзей-то среди коллег не было – во всяком случае, об этом никто не знал, – внезапно сделался популярным. Его стали приглашать на званые обеды и давать слово на конференциях. С ним пытались связаться другие исследовательские группы. И у него хватало ума не кичиться этим.
Сюэцину и прежде доводилось получать артефакты нетривиальным путем… Но прежде в его руки не попадало нечто обладающее таким потенциалом. А ведь он так усердно работал! Мэйхуа права. От этих И никуда не деться: они претендуют на ее репутацию среди тайваньских эмигрантов и на его статус ведущего научного сотрудника кафедры.
Он хотел, чтобы Дэвид И сгинул раз и навсегда. Хотел повышения по службе. Сюэцин даже жене ничего не говорил о том, что намерен о нем просить, – не хотел обнадеживать Мэйхуа раньше времени. Или, если точнее, не хотел сталкиваться с ее разочарованием. С него уже хватило. Когда его повысят, он сделает ей блестящий сюрприз. Он хотел, чтобы Мэйхуа улыбалась, как солнышко, – как она делала когда-то. Хотел, чтобы у него была возможность оплатить учебу Луны в Стэнфорде. Чтобы она закончила без студенческих кредитов. Чтобы стала гордой и свободной.
Что, если этот шестигранник и есть предмет его очередного исследования?
Сюэцин задумался, прикидывая возможности. А что, если ему самому заняться исследованием таинственного артефакта? Он приподнял камень, и одна из граней, кажется, поймала отблеск далекого огонька. Шестигранник излучал свет.
Где-то в доме завозились – Сюэцин даже подпрыгнул. Быстро задвинул ящик, но в мозгу уже кипела мысль.
Вот чем он займется завтра на работе.
Луна Чанг
Луна охнула и резко проснулась. Ей снилось, будто она парит над верхушками деревьев, и повсюду вокруг нее мигают огоньки светляков. Во рту появился вкус меда и сливок.
Что же разбудило ее так внезапно? Странное ощущение в теле, пустота внутри.
Что-то вроде… голода. За неимением лучшего слова.
Нет, ей хотелось не есть. Хотелось чего-то, чему не было имени. Сердце учащенно забилось. Затрепетало. В пустом желудке стало щемить. В венах ощутилось покалывание, тело покрылось холодным потом.
Нет, это не было жаром, да и на болезнь совсем не похоже.
В уголках окна замерцали светящиеся точки – и Луна выскользнула из кровати. Лишь раздвинув шторы, она смогла их разглядеть – светлячков, сгрудившихся на оконном стекле. Прежде ей не доводилось видеть ничего подобного: будто бы полк солдат с фонариками в руке.
Проворными пальцами Луна повернула щеколду и попыталась открыть окно. Но было холодно, оно не поддавалось, и каждое ее движение отпугивало нескольких насекомых. Когда у нее наконец получилось, за окном осталось лишь несколько светлячков.
Один за другим, подмигнув ей, устремлялись они в безлунную тьму.
Родни Вонг
Было очень поздно – или очень рано, как посмотреть. Телефон Родни Вонга мог зазвонить в любое время, поскольку то, чем он занимался, вполне предполагало небогоугодные часы работы.
Однако именно этот звонок пришелся на неудобное время. Вонг стоял в крошечном, попорченном сыростью сан-францисском полуподвале и лениво поигрывал ножичком, убирая туда-сюда лезвие. Нагнать страху никогда не помешает.
Человек, привязанный к столу перед ним, хватал воздух ртом, хотя никто и не думал перекрывать ему кислород. Забавно, это же исключительно нервное, заметил Вонг. Все, что ему требовалось, – намекнуть на наличие лезвия между кончиком ногтя и нежной кожей пальца, чтобы у визави снова и снова возникал приступ паники.
Из такого проще простого вытянуть любую информацию, если не вырубится раньше времени.
Но этот трезвон. Каждый резкий звук нарушал тщательно создаваемую зловещую тишину. Вонг видел, как замедлялось дыхание привязанного, как расслаблялись напряженные мускулы на руках. Возможно, он решил, что пришла помощь.
В любом случае сейчас придется начинать сначала. Подавляя раздраженное бурчание, Вонг снял трубку стоявшего на голом бетоне у юго-западной стены телефонного аппарата. Спиральный провод весь скрутился и завязался в узлы – так часто трубку швыряли о стену. А как еще завершить разговор, который бесит? Ладно, думал Вонг, сдохнет – новый куплю.
– Да? – проворчал он.
И услышал голос, который давненько не слышал; и слова, бежавшие по проводу, звучали волшебной сказкой. Мысли Вонга сразу же зашевелились. Образовалась куча вопросов, идей и планов. Купить билет на самолет, взять напрокат автомобиль. И на сей раз ехать одному.
Закончив говорить, он с пафосным видом разрезал веревки, удерживавшие жертву привязанной к столу.
– Свободен! – провозгласил Вонг. Собственно, в этом не было нужды – просто ему очень захотелось побыть великодушным. Настроение сделалось прямо-таки праздничным.
– Что? – забормотал тот. – Кто звонил? Он… Это за меня?
– Да кому ты нужен, – ухмыльнулся Вонг. – Мне только что предложили куда больше, чем можно из тебя вытрясти.
Восемь лет он ждал этого звонка.
Луна Чанг
Луна погрузилась в мысли о светлячках – и тут к ней обернулась Джойс Чен, сидевшая впереди. Луна ощутила на себе ее взгляд, когда записывала в дневник домашнее задание по обществоведению. Она смутилась и стала стараться писать аккуратнее. С самого начала старшей школы Джойс была еще одной азиатской девочкой в их параллели. Но в одной аудитории и рядом они очутились впервые. И она была из тех, с кем Луне давно хотелось подружиться.
– Привет, – сказала Джойс.
Луна выпрямилась:
– Привет.
– Ты общалась с новеньким? – спросила Джойс.
– С Хантером И? – Щеки Луны покраснели.
– Угу, с ним.
– Не особо.
Джойс подалась к ней и зашептала:
– Слышала, он в Стюарте всякое вытворял, пока его не вышибли.
– Что именно?
– Пару лет назад ходили слухи, что он запустил пожарную сигнализацию, чтобы сорвать итоговые экзамены. Доказательств не было ни у кого, но каждый знал, что это он. А вот недавно перед школьным собранием повалил все трибуны в спортзале, как домино.
Луна заморгала:
– Во дела.
– Не то слово. Мне рассказывала сестра, она учится в Стюарте. Ничего себе у нашего новенького репутация.
Зазвенел звонок – занятие началось. Джойс отвернулась, и Луна осталась с ощущением камня на душе. Родители были правы. Еще как правы! От этого Хантера надо держаться как можно дальше.
* * *
Луна сказала родителям, что останется после школы делать задание. Ей было стыдно, что пришлось врать, – но не наркотики же она продает. И да, сначала она и вправду сделала все домашнее задание. Заняв стол в самом дальнем углу библиотеки, она постаралась разложить книги так, чтобы спрятать конфеты. Вообще-то в библиотеке так делать нельзя – но кто же работает на голодный желудок?
Уже четвертый раз за две недели она приходила в справочный отдел. Да, были дела и поважнее – например, вступительные эссе, но Луна стала прямо одержимой. Ей во что бы то ни стало требовалось узнать все о светлячках. Копаясь в пыльных справочниках, она выяснила, что у них невероятно короткий жизненный цикл – всего несколько недель. Она узнала, что они называются Lampyridae и что их куча разновидностей. Что они могут светиться разными цветами и даже через разные промежутки времени. Но ни одно из описаний не подходило тем светлячкам, которые вдруг стали появляться вокруг.
Если не присматриваться, можно подумать, что все они похожи друг на друга. Но ее светляки – те самые, которые могли выдерживать холод, – выглядели по-особому. Длинные, вытянутые, темнее, чем все, которых она когда-либо видела, а на спине – серебристый ромб, почти звезда.
Луна замерла. Только что рядом с ней был свет?
Нет, ей мерещится.
Она откусила кусок шоколадки и принялась листать алфавитный указатель. Ее бесило, что нельзя искать антоним какого-либо признака. Ну вот, скажем, «зимняя спячка». И где, спрашивается, про виды, которые не впадают в спячку зимой?
Наука утверждает, что светляки любят лето и влажность. Но те, которых видела Луна, никуда не делись, несмотря на то что температура стремительно падала. Она не знала, как им удавалось пережить холод. Чем больше она думала, тем меньше была уверена в том, что речь вообще идет о светящихся жуках из семейства Lampyridae… Ведь сверхъестественные способности к выживанию скорее говорят о том, что это отдельный вид.
Луна стала листать и добралась до раздела про каннибализм. И с удивлением узнала, что светлячки, оказывается, могли поедать друг друга. Но чтобы такое проделывали ее светлячки, она представить не могла. Они всегда действовали как банда. Или как родня. Они так осторожно облетали друг друга – еще одна характерная черта, отделявшая их от всех Lampyridae, о которых она читала. Их основные инстинкты разительно отличались.
Луна начала читать про богомолов и пауков, о том, какие у них бывают каннибалистические ритуалы… и тут поняла, что больше не читает. А погрузилась в собственные мысли. Она отвлеклась на то, чтобы подумать о Хантере И. О его кривой ухмылке. О том, как он случайно задел ее локтем на уроке химии.
Она с силой заморгала и тряхнула головой. Что это с ней? Она же знает, что собой представляют его родители, – яблочко от яблоньки, вот это вот все. А еще Джойс рассказала…
Не говоря уже о том, как это воспримут мама с папой. Она живо представила отвращение на их лицах…
И тут по громкой связи объявили, что прибыли последние автобусы. Луна подхватила книги и отнесла их обратно на полки.
Хантер И
Хантера впервые оставили после уроков в Фэйрбридж-Хай – а все из-за ветра, который, летя за ним по классу, сбил кафедру учителя. Взмыли вверх бумажки, разломился пополам карандаш, тряпка с доски прилетела кому-то на плечо. Конечно же, это случилось, когда он шел по классу, чтобы взять салфетку, а остальные писали самостоятельную работу, склонившись над партами, и никто не видел, что на самом деле он ни к чему не прикоснулся. Не в то время не в том месте. Логичный подозреваемый.
Не самое лучшее впечатление. Но он привык стискивать зубы и принимать наказание – так все закончится куда быстрее. Такова была его жизненная философия: сглатывать несправедливость и считать дни до того, как он сможет сбежать.
В четыре часа дня забрать его было некому. Папа очень рассердился, но Хантера это даже устраивало. Большинство сверстников ездили в школу на собственных автомобилях или вместе с друзьями; Хантеру же всего лишь хотелось добираться до школы без сопровождающих.
Поездки домой на автобусе были глотком свободы.
Он сел, прислонившись к южной стене прямо под часами, и слушал, как они медленно отсчитывают секунды его наказания. Ритм напомнил ему о том, как он считал минуты до освобождения в прошлый раз. Все еще в форме школы Стюарт: он смотрел на свои коричневые туфли и периодически сгибал и разгибал ноги в коленях, ожидая, когда все обнаружится, и по громкой связи прозвучит его имя, и ему велят явиться к директору. Кажется, это было вчера – и вместе с тем вечность назад.
Когда наконец час задержания истек, снаружи похолодало так, что Хантер выдыхал клубы белого пара. Холод жалил горло и сдавливал грудь. Он хотел кашлянуть, но сдержался. Этого еще не хватало.
Сто лет он не садился в желтый школьный автобус. Как странно теперь бежать трусцой вдоль ряда одинаковых автобусов, выискивая тот, что под нужным номером. Ему не следовало бы бегать в такую погоду – о чем тут же напомнили саднящее чувство в груди и колющий холод в горле.
Вот и нужный номер. Восемьдесят восемь.
Он едва успел подняться по ступенькам, как двери захлопнулись. Автобус тронулся – прежде, чем Хантер сел. По крайней мере, внутри было тепло.
Мир зазвучал иначе. Хантер замер.
На первый взгляд салон был пуст, никого не было видно. Он забросил рюкзак на одно из сдвоенных кресел…
И увидел ее – она сидела прямо позади выбранного места, с учебником на коленях. Луна Чанг подняла на него глаза – и точно так же очень удивилась.
