Эндрю Лоуни
Англичанин Сталина. Несколько жизней Гая Бёрджесса, джокера кембриджской шпионской колоды
Эдуард Пфейфер, учившийся несколькими годами раньше Бёрджесса в Итоне и Кембридже, теперь работавший в государственном аппарате, 15 ноября 1935 года написал Джулиану Беллу: «Недавно мельком видел Гая Бёрджесса. Он так и не получил работу у консерваторов, но кое-как перебивается написанием политических докладов об Англии для Comite des Forges (Комитет металлургической промышленности). Он говорит, что Маркс прав, но коллективизм может прийти в Англию только через консерваторов. Чудак»[197].
Встретившись примерно в то же время в Лондонской библиотеке с Горонви Рисом, Бёрджесс объяснил ему, что «единственные люди, которые действительно верят, что можно удержать Индию, и имеют для этого силы, – правые консерваторы мистера Черчилля. …А их единственная надежда на успех – союз с крайними правыми в Европе, которых представляют германские нацисты и итальянские фашисты. Все они не возражают против усиления британского правления в Индии, пока имеют свободу действий в Европе. …Создалось впечатление, что Гай, как глубоководный ныряльщик, окунулся в великий океан коммунистической диалектики и выбрался оттуда с оружием, позволившим ему демонстрировать противоположное всему тому, во что он раньше верил, а теперь отрицал»[198].
Хотя Бёрджесс публично демонстрировал полную перемену взглядов, отказавшись от своего студенческого коммунизма, это вывело его из равновесия. Блант писал в своем дневнике: «Интеллектуальный кувырок, который тогда был вынужден совершить Гай, его притворная симпатия в нацистам и вступление в англо-германское товарищество, о которых так много пишут, не показывают, как тяжело ему это далось. Он бы с радостью остался открытым членом партии… Но его вера в дело коммунизма была настолько абсолютной, что он без вопросов выполнил приказ…»[199]
В течение всего 1935 года Бёрджесс исследовал разные возможности работы. В январе 1936 года он был принят на месячный испытательный срок в «Таймс» на должность помощника редактора. Коллега – Оливер Вудс – позже вспоминал, что он «добросовестно ездил каждый день с вокзала Виктория на станцию Блэкфрайерс, чтобы занять свое место в самом конце стола помощников. Бёрджесс вел себя безупречно, носил костюм и был трезв, и все равно спустя четыре недели ему сказали, что «Таймс» считает его кандидатуру неподходящей[200].
Весной 1936 года он совершил поездку в Германию по поручению Совета по международным связям английской церкви, якобы чтобы убедиться в преследовании евреев в Германии. Поездка была организована Джоном Шарпом, наследником предприятий по производству джутовой муки в Данди, недавно ставшим архидиаконом Юго-Восточной Европы. Он работал в Совете. Бёрджесс познакомился с ним через Макнамару. Бёрджесса и Шарпа сопровождали Макнамара и Том Уайли[201].
Бёрджесс не преминул воспользоваться возможностями, представленными поездкой, чтобы получить удовольствие и продвинуть свою шпионскую карьеру. Компрометирующие фотографии члена парламента и архидиакона, обнимающих красивых арийских юношей, впоследствии попали от Бёрджесса к немцам. Они до сих пор хранятся в личном деле Малышки в архивах советских спецслужб[202].
Глава 8. Би-би-си
В ноябре 1935 года Освальд Гай, секретарь комиссии по распределению выпускников Кембриджского университета, предложил трех кандидатов на должность ассистента в бристольском офисе Би-би-си.
«Г.Ф. де М. Бёрджесс представляется самым подходящим кандидатом. Колледж считает его человеком в высшей степени способным, который мог бы обоснованно претендовать на стипендию аспиранта в Тринити, но решил не продолжать академическую карьеру, поскольку больше интересовался текущими событиями, чем учебой. Думаю, Бёрджесс миновал коммунистическую фазу; сейчас, по моему мнению, у него нет твердых политических взглядов, но если есть, то с левым уклоном. Он человек настроения, но на удивление хорошо сходится с людьми… здесь он дружил и с бывшими шахтерами. Он хорош в журналистике, уверен в себе. Этого человека легко любить и восхищаться им»[203].
Бёрджесса сразу пригласили на собеседование. Оказалось, что есть еще четырнадцать претендентов, в том числе два недавних выпускника Кембриджа, Гилберт Хардинг и Филипп Милнер-Берри[204].
Отборочная комиссия Би-би-си собралась в начале декабря. У Бёрджесса было преимущество – рекомендательное письмо от одного из апостолов – кембриджского королевского профессора истории Д.М. Тревельяна.
«Я знаю, что мой молодой друг, Гай Бёрджесс, бывший стипендиат Тринити, претендует на должность в Би-би-си. Он мог получить стипендию и заняться научной работой, но решил (и я думаю, правильно), что склонен к большому миру – политике, журналистике и т. д., – а не к миру академическому. Он прекрасный человек, и я советую вам испытать его. Он прошел через увлечение коммунизмом, как и многие умные молодые люди, и вышел из этого без потерь. В нем нет ничего второсортного, и я искренне верю, что он станет отличным сотрудником»[205].
12 декабря Бёрджесс прошел собеседование и явно произвел хорошее впечатление. В том же месяце его спросили, желает ли он считаться кандидатом на аналогичную должность в Манчестере. 17 января он прошел собеседование на работу в Манчестер. В протоколе северного регионального директора было сказано: «Сначала он не хотел покидать Лондон на два года. Обдумав вопрос, он начал менять свою точку зрения. И мистер Хардинг, и я, однако, постепенно пришли к мнению, что это личность недостаточно космополитическая и слишком городская, чтобы заниматься вещанием в Северном регионе. С другой стороны, нам понравилась его грамотность и расторопность. И мы пришли к выводу, что он был полезным в головном офисе»[206].
В июле 1936 года Бёрджесс снова обратился в Би-би-си, на этот раз сразу заявив, что он не может ехать в регионы, потому что у него мать-инвалид. Би-би-си внесла его в «резерв, из которого будут заполняться будущие должности. Резерв состоял из двадцати человек». В резюме он утверждал, с характерными для себя преувеличениями, что его хобби – «автомобили и гонки, скалолазание, игра на бирже (академически), игра в сквош и европейский футбол». Также он отметил, что говорит и пишет «по-французски на уровне от умеренного до плохого»[207].
Бёрджесс вооружился весомыми рекомендациями. Его наставник в Кембридже Джон Барнеби, впоследствии королевский профессор богословия, написал: «Гай Бёрджесс – исключительно способный молодой человек, с самым живым умом, который я встречал у своих студентов за последние пять лет… Он дружелюбен и очень нравится мне лично. Его недостатки – некоторая нервозность и эмоциональная неустойчивость. Однако это не тот человек, в надежности которого вы можете не сомневаться. Нет, я не имею в виду, что, взяв его, вы не можете быть уверены, что он исполнит порученное ему задание. Нет, взяв его, вы получите первоклассные и в высшей степени изобретательные мозги, а также энергичную и решительную личность, что всегда является риском. В целом думаю, что на вашем месте я бы решил, что в данном случае игра стоит свеч»[208].
Ниже кто-то дописал: «Полагаю, мы можем больше не беспокоиться относительно этого человека».
Также были рекомендации от Джека Макнамары и Денниса Проктора[209]. Теперь Бёрджесс оказался во главе списка. Его многочисленные попытки проникнуть в истеблишмент наконец оказались успешными.
1 октября 1936 года ровно в 9:30 утра он прибыл к Джеральду Бидлу, директору по обучению персонала, в дом номер 4 по Дачесс-стрит, в Центральном Лондоне, для прохождения трехмесячного курса по изучению основ студийной и производственной работы. Набросок портрета Бёрджесса появился в мемуарах его соученика, Пала Блумфилда, в виде Монморанси. «Комический персонаж с видом собственного превосходства над инструкторами и привычкой засыпать на лекциях. …При этом он иногда просыпался и задавал умные вопросы. …В конце курса он получил такую лестную характеристику, что покраснел»[210].
Бёрджесс быстро прогрессировал. В конфиденциальном отчете его главного инструктора в конце трехмесячного курса сказано: «У него мозги лучше, чем у всех остальных слушателей. Он великолепно информирован по всем историческим и политическим предметам. Может написать очень хорошее выступление для эфира или рассказ очевидца. Его редакторские способности в полной мере проявились в оформлении новостных бюллетеней для школьных программ. Он обладает хорошей квалификацией для ассистента ведущего, редактора или помощника редактора. К сожалению, у него плохая дикция, и мы не можем рекомендовать для непосредственной работы в студии. Он способен успешно работать на многих должностях в отделе общественных связей и в администрации программ. Но он будет для нас более ценным сотрудником в перспективе, если начнет с практической работы ассистента программ»[211].
В начале января 1937 года Бёрджесс начал работать ассистентом в департаменте вещания. Он отвечал за фактическое вещание единственной домашней станции Би-би-си – National Programm. Департаментом руководил сэр Ричард Маконахи, ранее работавший в Индии, а с 1930 года – послом в Афганистане. В Би-би-си он пришел в 1936 году.
Заместителем Маконахи был Джордж Барнс, которого Бёрджесс знал и с которым у него было много общего. Барнс был семью годами старше Бёрджесса, учился в Дартмуте и, как и Бёрджесс, был вынужден уйти из-за плохого зрения. Получив высшие баллы по истории в Королевском колледже, Кембридж, он вернулся в Дартмут в 1927 году, как раз когда Бёрджесс оттуда уходил. До того как лорд Рейт в 1935 году лично пригласил его в Би-би-си, он работал пять лет ассистентом секретаря в издательстве Кембриджского университета, где и познакомился с Бёрджессом[212].
Реальная власть была в руках продюсеров, которые выбирали дикторов, устраивали проверки голосов, заключали контракты и редактировали тексты. Несколько месяцев Бёрджесс работал над разными мелкими заданиями. Одним из его коллег был Горло Путт, которому запомнился «карикатурист с ямочками… сноб и недотепа». Коллега явно не произвел на него сильного впечатления. Ему постоянно приходилось помогать. «Позднее я с удивлением узнал, что он, оказывается, был неотразимо привлекательным для всех»[213].
Продюсер Би-би-си Фрэнк Джиллард был более снисходителен.
«Бёрджесс был своеволен и тщеславен. Какое-то время он был любимчиком некоторых старших чиновников департамента. Он держался заносчиво. Я был в Бристоле, продюсируя некоторые программы, и находил его несносным. Но нельзя не признать, что он обладал способностями и определенной харизмой. Среди продюсеров он выделялся и знал это. И беззастенчиво этим пользовался»[214].
В конце марта 1937 года завершился шестимесячный испытательный срок Бёрджесса. Он получил постоянную работу с зарплатой 300 фунтов в год. «Очень способный молодой человек. Плодовит в части идей и быстро учится. Имеет собственное мнение по большинству вопросов, но подчиняется дисциплине. С ним приятно работать. Рекомендуется для приема на постоянную работу». Так было сказано в его характеристике[215].
Но отношения с вышестоящими лицами не были легкими. 21 июня 1937 года он потребовал повышения, приводя в качестве доводов, то, что ему уже двадцать шесть и он старше всех, кто только что закончил обучение. Кроме того, «по крайней мере один мой сверстник, сейчас работающий в государственном аппарате, получает более 675 фунтов в год». А сам Бёрджесс получил 300 фунтов, работая фрилансером до поступления на Би-би-си. Уже на следующий день было решено повысить ему плату до 400 фунтов. «Мистер Бёрджесс справляется со своими обязанностями в департаменте и является ценным работником. …Если так будет и дальше, уже к тридцати годам он будет получать 600 фунтов в год»[216].
К этому Маконахи добавил: «Мистер Бёрджесс – человек выдающихся способностей. Он был первым по истории в Кембридже и занимался научной работой в Тринити. Он работает много и хорошо. Я поддерживаю рекомендацию, которая вовсе не кажется мне экстравагантной. В конце концов, предлагаемое повышение годовой платы мистеру Бёрджессу эквивалентно стоимости трехчасового эфира»[217]. Однако в докладной записке от 25 июня сказано, что повышение заработной платы ничем не оправдано. Он согласился на предложение 260 фунтов, и в апреле его плата уже была повышена до 300 фунтов. «Мы также дали ему разряд В1 – он самый молодой из сотрудников, имеющих этот разряд, – и, как следствие, он получил 40 долларов надбавки»[218].
Так начались долгие конфликты Бёрджесса с администрацией Би-би-си. Его пренебрежение условностями стало очевидным всем, когда он не представил подходящую фотографию в отдел безопасности, за что получил строгий выговор от руководства, поскольку оставил без внимания четыре напоминания от соответствующего подразделения. Бёрджесс возмущенно ответил, что он уже представил две фотографии, но их почему-то отвергли. Впоследствии оказалось, что на представленных им фотографиях он загорал на пляже в Маргите. В конце концов подходящая фотография все же была найдена[219].
Бёрджесс работал в самых разных программах. Это были беседы на тему «Пища и физические упражнения», «Ваш почерк и характер», «Путешествие по Белому морю», лекция сэра Уильяма Брэгга о науке, «Путешествие по Афганистану», а также программа о книгах, сделанная совместно с Десмондом Маккарти. Но Бёрджесс в каждую работу привносил личный элемент, скрытно включая темы, представляющие личный интерес, в частности все, что касается России, и приглашая друзей. В августе 1937 года школьный учитель из центральных графств Англии Дж. Э. Уиттэкер рассказывал о своем посещении России в 1930 и 1936 годах, а в ноябре вышла в эфир программа «Советская Россия – новая цивилизация».
В феврале Бёрджесс пригласил Роджера Фулфорда, журналиста, которого он узнал, проведя месяц в «Таймс», для выступления на тему «Когда был коронован Георг IV», основанную на его книге о коронации Георга IV. Потом он предложил ему написать серию статей под общим названием «Они прибыли в Англию», рассказывающих об опыте таких знаменитых личностей, как Эразм и Цезарь, впервые «ступивших на проклятые острова»[220]. Джон Бетжемен, которого Бёрджесс знал через оксфордских друзей, согласился поговорить об эксцентриках, отец Кима – Сент-Джон Филби – о Мекке и арабах. Супруга Кейнса, балерина Лидия Лопухова, прочитала русские короткие рассказы. Гарольд Николсон и раньше часто выступал на Би-би-си, но теперь его продюсером стал Бёрджесс. Эта пара часто после передачи засиживалась за поздним ужином, и все слухи добросовестно передавались в Москву.
Некоторые запросы первоначально оканчивались ничем, например приглашение Кристофера Ишервуда прочитать некоторые рассказы. «Я видел довольно много Уистона, Уистена, Уистина О. [Уистон Хью Оден] после того, как видел тебя, и должен сказать, увлекся сразу», – писал Бёрджесс другу[221]. Бёрджесс встретился с Ишервудом, историком из Кембриджа, при посредстве Рудольфа Каца, гомосексуалиста, немецкого еврея и коммуниста, с которым Бёрджесс короткое время до поступления на Би-би-си редактировал финансовый журнал для Ротшильдов. Ишервуд познакомился с ним в Берлине в начале 1930-х годов[222].
Но больше всего от его покровительства выиграл Энтони Блант, который выступал с рассказами о зимней выставке в Королевской академии, Сикстинской капелле, современном искусстве (с Уильямом Колдстримом) и о спасении произведений искусства от нацистов. Во многом благодаря этим выступлениям он стал считаться авторитетом по современному искусству. Теперь Бёрджесс должен был дать другу другую роль.
Глава 9. Русский вербовщик
Будучи молодым преподавателем, общавшимся с блестящими студентами, обладавшими левыми убеждениями, Блант оказался идеальной кандидатурой «искателя талантов» – агента-вербовщика. Бёрджесс понимал, что, как и он сам, Блант мог фрагментировать свою жизнь, обладая таким же желанием épater le bourgeois (шокировать средний класс), таким же догматизмом, упрямством, желанием найти подходящее вероучение, ощущением, что он является чужим и лишним, и стремлением стать частью элиты[223].
Как и Бёрджесс, Блант был втянут в двойную жизнь на многих уровнях, от группы Блумсбери до апостолов, а также сексуальностью, которую не признавало общество. Они были преданы не государству, а отдельным личностям. Утверждение Форстера, что, если перед ним встанет выбор, предать страну или друзей, он выберет первое, относилось также к Бланту и Бёрджессу. «Любовь и преданность индивиду могут войти в противоречие с требованиями государства. Когда это происходит, я говорю: к черту государство»[224]. Этот взгляд лучше всего выражается в известном очерке Джорджа Стайнера The Cleric of the Treason, который утверждал, что «гомоэротический этос мог убедить мужчин, таких как Блант и Бёрджесс, что официальное общество вокруг них, какими бы наградами оно ни вознаграждало их таланты, по сути враждебно и лицемерно. Следовательно, оно созрело для свержения, и шпионаж был одним из необходимых средств для достижения этой цели»[225].
Блант не был очевидным потенциальным агентом – он называл себя бумажным марксистом, – но Бёрджесс умел быть очень убедительным. Стюарт Гемпшир позже писал: «Гай добился морального подчинения от Энтони. Он убедил друга, что поддержать коммунистов – его долг»[226]. Главным фактором, склонившим Бланта на сторону Бёрджесса, стала гражданская война в Испании, начавшаяся летом 1936 года. Для многих интеллектуалов восстание генералов против демократически избранного правительства Испанского народного фронта показало необходимость выбора между демократией и фашизмом. В то время как западноевропейские правительства отказались вмешиваться, Советский Союз отправил самолеты, танки и 3 тысячи «добровольцев». В интервью 1979 года Блант сказал: «Гай Бёрджесс убедил меня, что я смогу лучше служить делу борьбы с фашизмом, присоединившись к его работе на русских… потому что коммунистическая партия и Россия составляют единственный твердый оплот против фашизма. А западные демократии заняли неопределенную, склонную к компромиссу позицию относительно Гер-мании»[227].
Джон Корнфорд в августе отправился в Испанию, чтобы сражаться за республику. В конце декабря 1936 года, вскоре после своего двадцать первого дня рождения, он был убит снайпером на горном хребте недалеко от Кордовы. Его гибель побудила к действию многих современников, в том числе Бланта. Он захотел стать человеком действия, а не просто наблюдателем. Вскоре после этого Блант был представлен Дейчу, который произвел на него сильное впечатление. Новый агент получил кличку Тони[228].
Первым рекрутом Бланта после начала работы с Бёрджессом стал богатый американец, который был вместе с Блантом во время его поездки в 1935 году в Россию, а также апостолом. Майкл Стрейт, начавший изучать экономику в Тринити в 1934 году, был гламурной фигурой из числа кембриджских левых и осенью 1937 года был избран президентом союза. Бёрджесс дал советскому агенту Теодору Малли следующую оценку Стрейта: «Он партийный оратор и также первоклассный экономист. И в высшей степени преданный член партии. …Принимая во внимание его семейные связи, будущее состояние и возможности, можно предположить, что перед ним большое будущее, но не в сфере политики, а в мире промышленности и торговли»[229].
Стрейт хорошо знал и Бёрджесса, и Бланта, не в последнюю очередь благодаря встречам апостолов. В июне их обоих пригласили в его дом – Дартингтон-Холл – в Девоне, где Бёрджесс играл в крикет в саду с семилетним братом Стрейта Биллом. В ноябре 1936 года Джеймс Клагмен, имея целью смягчение политики вербовки, устроил ужин для Стрейта, на котором присутствовали и Бёрджесс, и Блант. Стрейт был настолько потрясен и взволнован искушенным блеском Бёрджесса и Бланта, что, вернувшись в свою комнату в полночь, сразу написал матери письмо. В нем он утверждал: «Я научился любить студентов-коммунистов, хотя мне и не нравится сам коммунизм. …Они считают, что мир находится на пороге новой эры. Старый век умирает, распадаясь и в экономическом, и в социальном плане»[230].
Умный, красивый, внесший весомый вклад в революционную литературу, Корнфорд без труда увлекал юных агентов. Бёрджесс предположил, что в память о Корнфорде Стрейт подхватит его знамя и будет работать на Коминтерн. Он доложил в Москву, что через Бланта проинформировал Стрейта о «необходимости использовать Америку и его семью, чтобы исчезнуть. Он мог показать, что смерть Джона К. сокрушила его, и остаток семестра не выходить из своей комнаты, вести себя как физически сломленный человек. Что же касается политики, не идти дальше вопроса: за что умер Джон?»[231]. Стрейт согласился, сделал вид, что смерть Корнфорда оставила его сокрушенным и лишенным иллюзий, и, отказавшись от возможности стать президентом Союза, он вернулся в США, чтобы проникнуть в правительственное агентство. Бёрджесс предложил для него прозвище Найджел[232]0.
Следующим завербованным агентом стал Джон Кернкросс, в 1934 году прибывший в Кембридж для изучения современных языков в Тринити. До этого он получил степень в Сорбонне. В начале 1936 года он сдал экзамены для соискателей мест в правительственных учреждениях и теперь работал в Форин Офис. Он иногда встречался с Бёрджессом на светских мероприятиях и довольно скоро заметил сдержанный интерес к своей персоне. «Оглядываясь назад, я не сомневаюсь, что нас свел вместе КГБ, – писал он. – Бёрджесс вращался в кругах экзальтированных людей, был хорошо информирован, имел широкий кругозор и мог поддержать беседу по самым разным вопросам. Признаюсь честно, мне иногда льстило его внимание»[233].
Бёрджесс познакомил его с Гарольдом Николсоном и Вольфгангом фон Путлицем, сотрудником германского посольства. В последнее воскресенье февраля 1937 года была устроена встреча Кернкросса с Луисом Макнисом. Бёрджесс и Кернкросс вместе вернулись в Лондон поездом и на последующих встречах продолжали политические дискуссии. 1 марта Бёрджесс доложил в Москву: «Кернкросс: вчера он провел весь вечер со мной. Представляется, что я сумел заинтересовать его своей персоной. Это ясно из бесед. Он обещал прийти снова. Я имел с ним долгий разговор об английских и французских идеях, о французской истории и т. д. От обсуждения этих вопросов мы перешли к политике (я сделал вид, что являюсь сторонником Каутского) [германский социал-демократ, теоретик], мы говорили о ревизионизме, суперимпериализме, консерватизме и марксизме. Я сформировал предварительное мнение о нем. По какой причине он присоединился к нам? Им руководили чисто культурные соображения, в противоположность социальным и радикальным»[234].
Когда Кернкросс упомянул, что собирается в Париж, Бёрджесс объявил, что будет там в это же время, и предложил встретиться в кафе le Select, где обычно собирались гомосексуалисты. Выбор удивил Кернкросса, который счел Бёрджесса гетеросексуалом, после того как однажды неожиданно явился к нему на квартиру, где после долгого ожидания его встретил взъерошенный Бёрджесс, извинившийся за задержку и объяснивший его тем, что был с девушкой. Кернкросс не пришел в кафе, но вскоре все же был завербован с привлечением Джеймса Клагмена в роли связного и получил кличку Мольер[235].
Следующим завербованным агентом стал Горонви Рис. В ноябре 1937 года, после прочтения в «Спектейторе» его анализа книги James Hanley, Grey Children, A Study of Humbug and Misery in the South Wales, Бёрджесс воспользовался благоприятной возможностью. Как-то вечером, находясь в квартире Риса – мужчины сидели за бутылкой виски, – Бёрджесс ввел его в курс дела. Рис вспоминал, что его глаза при этом были «странно пустыми и невыразительными, словно он обдумывал некое важное решение с серьезностью и напряжением, отнюдь ему не свойственным». Тогда Бёрджесс сказал: «Хочу сообщить тебе, что я – агент Коминтерна и был им с тех пор, как оставил учебу в Кембридже»[236].
Рис, привычный к фантазиям Бёрджесса, не поверил ему. «Почему? – спросил тот. – Почему, по-твоему, я так себя вел, когда покинул Кембридж? Почему я вообще его покинул? Почему я вышел из партии и притворился фашистом?»[237]
Бёрджесс одарил его долгим взглядом, словно одновременно бросая ему вызов и оценивая, и сказал: «Хочу, чтобы ты работал со мной, помогал мне» – и дал ему имя другого агента, Энтони Бланта, чтобы доказать его полномочия. «Но ты не должен говорить с ним об этом, – сказал Гай. – По правде говоря, я не должен был называть тебе его имя. В этой работе жизненно важно, чтобы как можно меньше людей знало, кто в ней участвует. Обещай, что не будешь заговаривать с ним об этом». И я обещал»[238].
Больше нет упоминаний о работе Бёрджесса или о том, что должен был делать Рис, но позже он рассказал, как переживал из-за вынужденного разрыва с коммунистической партией и как хотел продолжать работу: «Он завидовал тем открытым коммунистам, которым не надо было скрываться. Его повествование о жертве, на которую он пошел ради своих убеждений, показалось мне искренним и прочувствованным. Мне также показалось, что, возможно, вызванное такой ситуацией напряжение может объяснить необычные отклонения от нормы и излишества в его личной жизни»[239].
Рис сразу доверился своему любовнику, утверждает писательница Розамунд Леман, также знавшая Бёрджесса. «Горонви сказал мне, что Гай – агент Коминтерна, и предложил ему стать таким же. Не думаю, что это было так уж удивительно. …Многие молодые люди отправлялись в составе интернациональных бригад в Испанию, и я решила, что Гай выбрал такой способ помочь. …Я спросила Горонви, намерен ли он помогать Гаю, но он только сердито пыхтел и фыркал»[240].
В рассказе о попытке его вербовки Рис ничего не говорит о том, принял он или нет предложение Гая. Архивы советской разведки помогают заполнить этот пробел. Рис вовсе не был пассивным адресатом неожиданного предложения о вербовке. Он выразил активное желание присоединиться к коммунистической партии, и Бёрджесс предпринял шаг с вербовкой, объяснив, что он сможет сделать больше, оставаясь вне партии[241].
Куратор НКВД, находившийся в контакте с Бёрджессом, доложил в Центр, что Бёрджесс считает Риса ключевым элементом своей вербовочной стратегии: «Работа, которую он будет делать с большим моральным удовлетворением и абсолютной уверенностью в успехе и эффективности, – вербовка молодых людей, оканчивающих Оксфордский и Кембриджский университеты, и подготовка их к поступлению на государственную службу. Для этой работы у него есть такие помощники, как Тони [Блант] в Кембридже и Гросс [Рис] в Оксфорде. Малышка [Бёрджесс] возвращается к этой идее при каждой встрече…»[242]
В 1938 году Рис был завербован, «чтобы помочь партии». У него были разные клички – Гросс, Флит. Его знание слухов, циркулировавших среди оксфордского руководства, в первую очередь колледжа Всех Душ, где членами совета было несколько министров кабинета, оказались бесценными. Центр также интересовался одним из его контактов – «женщиной, связанной узами брака с семьей Черчилля, жившей во время мюнхенского периода в Праге и предположительно игравшей роль посредника между Черчиллем и Бенешем. Флит и [имя пропущено] были близкими друзьями друга Бенеша»[243].
Продолжаются споры относительно степени вовлеченности Риса. Офицер советской разведки и историк Олег Царев сказал дочери Риса Дженни, что Гросс так и не «реализовал» себя в роли, которую Бёрджесс ему предназначил. «Мы это точно знаем… агент-вербовщик – совсем другой человек… Гросса вообще едва ли можно назвать «агентом», скорее он был «источником», «оперативным контактом», хотя он знал, как обстоят дела, и не сомневался, что вся информация, которую он сообщает Гаю, уходит в Советский Союз»[244].
Далее Царев утверждает: «Нам неизвестно, что произошло между 1938 и 1939 годами, поскольку в Москву информация не поступила. Рис мог сказать что-то Бёрджессу, он мог снабдить его чем-то более существенным. Но был шанс, что он не доложит об этом в Москву, и, если он не доложил, мы этого не знаем»[245].
Как бы его ни называли, Рис стал важным информатором для своего друга. Впоследствии он также стал величайшей угрозой.
