Энни Кэтрин
Больше не подруги
Странно, что муж Эленор, Джефф, еще не подал на развод: он все-таки адвокат по бракоразводным процессам. Может, он понимает, была там интрижка или нет, но если он разведется с Эленор, то это ему придется худо. Я слышала, что некоторые родители детей из драматического кружка судятся со школой и Эленор из-за нанесенного морального ущерба. Лайла рассказывала, что «у маленького бедного Мэйсона теперь травма, он неделю не ходил на занятия и ни за что не пойдет на сцену». Вот тебе и перетягивание одеяла на себя.
Эленор указывает на мой телефон:
– Смотрю, тебя тоже не пригласили.
Я следую за направлением ее пальца. Сердце ухает в желудок. На странице Беатрис фото трех мамочек в спа: на них белые халаты, зеленые маски для лица и ломтики огурца на глазах. Они чокаются бокалами шампанского. Я заставляю себя проглотить ком в горле. Теперь я поняла, почему мужья так странно себя ведут. Они осознали, что меня не пригласили в спа, и не знали, что сказать. Я моргаю, сдерживая слезы. Мой палец зависает над кнопкой «нравится». Дать своим «подругам» знать, что я знаю? Не успеваю я разобраться с цепочкой мыслей, как болельщики начинают громко аплодировать, и я поднимаю голову. Сесилия ковыляет прочь с поля. Бедняжка. Я хлопаю ей, пока помощник тренера прикладывает к ее лодыжке лед. Надеюсь, с ней все в порядке.
Тренер пускает Майю в игру, и я прыгаю, словно сумасшедшая.
– Вперед, Майя!
Вдоволь покричав ей в поддержку, я сажусь обратно.
– Я не с остальными, потому что… сама понимаешь, – говорит Эленор и пристыженно опускает голову.
Я киваю и отдаю ей карамельный макиато. Ей он нужен больше, чем мне. Вот уж не знаю, почему я не с остальными, но то, что ее тоже не позвали, приносит мне капельку облегчения.
– Спасибо, – говорит она и делает глоток.
Я улыбнулась ей и уставилась на поле.
– Ты помнишь, какой я пью кофе. – Ее голос дрожит.
Майя забивает гол, я вскакиваю со своего места и кричу в ее поддержку. Так тебе, тренер! Я с триумфом опускаюсь обратно на скамью, после чего вспоминаю фотографию из спа, и пропасть в желудке возвращается.
– Давай встретимся и я расскажу тебе про ситуацию с директором? – шепчет Эленор.
– Конечно, – говорю я, надеясь, что это поможет ей снять груз с плеч. Может, она прольет свет на то, почему Беатрис избегает меня. – Может, в понедельник, после того как мы отвезем детей в школу? Я напишу тебе, придумаем место встречи.
– Спасибо, – говорит она.
Я открываю сообщения и нажимаю на имя «Беатрис». Я пишу ей, чтобы напомнить, что я жива и по-прежнему ее подруга, о чем она, похоже, забыла.
Я: Надо в скором времени встретиться.
Потом я пишу Лайле.
Я: Почему ты не на футболе?
Лайла никогда не пропускает футбольные матчи. Надо подтвердить свои опасения: Беатрис была организатором, а Лайла просто присоединилась. Свеженькие сплетни и новости она тоже никогда не пропускает. Она охотно узнаёт, что происходит в мире. Я убираю телефон в карман и все оставшееся время наблюдаю за игрой.
* * *
Через пару часов приходит ответ.
Лайла: Ты решила пойти на футбол, а не присоединиться к нам в спа?
Так я и думала. Лайла просто следует за Беатрис, не подозревая, что она даже не звала меня. Я печатаю ответ, а потом осознаю, что не знаю, что сказать. Она пишет первой.
Лайла: Я вижу три точки, значит, ты печатаешь, но ответа нет.
Я: ⚽
Надо понять, как спасти нашу дружбу. В голову приходит мысль: «Это я должна что-нибудь организовать. Зачем ждать, пока меня пригласит Беатрис? Я и сама могу разочек побыть организатором». От одной мысли о том, что придется что-то планировать, мне становится плохо, но если я справлюсь и вернусь в нашу компанию, оно будет того стоить.
Глава 3
Эленор крутит салфетку в руках. Она нервный сгусток энергии, что сидит по другую сторону стола и уже явно перепил кофе.
Я оглядываю интерьер новой кофейни, отмечая, какая она прелестная со своими маленькими бирюзовыми столиками из дерева и причудливыми рисунками. По-моему, дети владельцев ходят в начальную школу Спрингшира вместе с Майей.
– Спасибо, что согласилась встретиться, Фэллон, – говорит Эленор и тянет себя за мочку уха; я часто замечаю за ней эту нервную привычку.
– Конечно, без проблем. – Я вижу благодарность в ее глазах и осознаю, что она, наверное, уже давно не говорила ни с кем из подруг.
Я сдуваю пар с обжигающе горячего кофе и сдерживаюсь от вопроса, как у нее дела. Это не потому, что мне нет до нее дела. Есть. Просто мне кажется, я знаю, что она чувствует. Подавленность, стыд, огорчение – выбирайте что нравится.
Поэтому это она спрашивает, как у меня дела, и я отвечаю непременным «хорошо».
Я не могу излить ей душу и скулить, словно побитый щенок, о том, что подруги задели мои чувства, не позвав меня в спа. Нужно оставаться невозмутимой и собирать информацию.
– Я тут подумала… – говорит Эленор. – Тебе когда-нибудь кажется, что жизнь идет не так, как ты рассчитывала?
Я выпрямилась. Она попала в яблочко. Жизнь идет не так, как я рассчитывала. Я никогда не думала, что меня кинут собственные друзья. И тут я понимаю, что она говорит о собственной жизни, о том, как все перевернулось с ног на голову.
– Я здесь и готова тебя поддержать, – говорю я, встречаясь с взглядом ее ореховых глаз. Сегодня они скорее светло-карие, чем зеленые.
– Спасибо. – Стол дрожит, потому что она стучит по нему ногой. Она продолжает: – Ну, не буду тянуть резину…
Учитывая ее ситуацию, не лучший подбор слов. Я смотрю на витрину с выпечкой или, точнее, с нехваткой таковой: там грустно лежат овсяное печенье с изюмом и затвердевшие кексы, которые никто не ест.
– Как ты можешь догадаться, справляться со слухами все эти несколько недель было очень тяжело, – говорит Эленор и наклоняется вперед.
Я киваю. Догадаться могу, но не представить в точности.
– Я не хотела, чтобы так получилось. – Эленор заправляет прядку каштановых волос за ухо.
«Так»? Наверное, она имеет в виду, что не хотела спать с директором, но, может, она говорит про то, что не хотела попадаться остальным на сцене. Я не прошу ее уточнить.
– Я не чувствовала себя желанной. Сначала я думала, что это из-за того, что я старею. У меня морщины… Может, меня уже не хотят. Никогда не думала, что пройду через подобное.
В ее глазах блестят слезы. Я смотрю на морщины у ее век. У себя я их тоже замечаю, а еще увеличившийся живот, складки на шее и серые волоски на подбородке. Я по-прежнему не поощряю ее поведение, но теперь хотя бы понимаю, откуда это все идет.
Она продолжает:
– Но правда в том, что я узнала, что Джефф скачал себе приложение для знакомств. Вместо того, чтобы разобраться с ним, я упала в объятия Марка. – Она втягивает воздух сквозь зубы.
Я не сразу поняла, что она говорит о директоре, которого мы всегда зовем по фамилии: «мистер Локс». То, что Джефф зарегистрировался в приложении для знакомств, поразило меня. Я бы никогда не подумала, что он из изменщиков, он всегда казался очень сдержанным.
По ее щеке катится слеза, и я протягиваю ей салфетку, потому что свою она разодрала.
Мне хочется врезать Джеффу за то, что он не осознает своего счастья. Эленор – прекрасная женщина, которая в свое время сделала модельную карьеру. Да, конечно, она стареет, но я все равно вижу ее красоту – и внутреннюю, и внешнюю. Что ж, его мнение я изменить не могу.
Эленор шмыгает носом.
– Ты вряд ли меня поймешь. У тебя-то брак идеальный.
Я чуть не выплевываю кофе. «Идеальный» – это громко сказано. Если бы она знала про наш период в три года, когда мы постоянно ссорились, она бы так не говорила. Но это осталось позади. Не люблю ворошить прошлое.
– У всех бывают проблемы, – говорю я.
– Хуже всего – это последствия. Друзья меня избегают, счетов от юристов все больше и больше. Я не жалею, что изменила. Я жалею, что попалась.
Она опускает взгляд и ковыряет облупившуюся краску на столе. Я еложу на сиденье, пытаясь подобрать подходящие слова, чтобы утешить ее.
– Да, попадаться – это, конечно, обидно, – говорю я после короткого молчания. Если бы Майя зашла к нам, когда мы с Максом занимаемся сексом, меня бы мучали кошмары. Ситуация очень уж неудобная и травмирующая.
– Ты не знаешь всей правды. Дети меня не застали. Не знаю, кто пустил этот слух. Мы были за занавесом, и нас увидел основатель драматического кружка. На сцену еще никто не поднялся. К тому времени, как пришли дети, мы уже привели себя в порядок.
Я округляю глаза. С ней судятся, весь район ее ненавидит, потому что они думают, что их застали дети. Это же все меняет. Вот тебе и драматический кружок.
– Надеюсь, ты наняла хорошего адвоката.
Эленор кивает и еле слышно шепчет:
– Я его люблю.
Она вытирает глаза тыльной стороной ладони.
А вот и оно. Признание. Сначала я подумала, что она говорит о Джеффе, но она имеет в виду мистера Локса… Марка. Какая-то часть меня рада за нее, но другая часть хочет, чтобы сначала она разобралась с Джеффом. Не так все должно закончиться, но измены… Не знаю, смогла ли бы я простить такое.
Я снова осматриваю кофейню, надеясь, что никто не подслушивает. Нельзя, чтобы такой разговор кто-то слышал. И тут я вижу ее: Лору Гибсон, мать Мэйсона. Предположительно, у мальчика теперь травма, потому что он видел целующихся Эленор и мистера Локса в объятиях друг друга. Мне крупно не везет, но, по-моему, она нас не видит. Я пытаюсь поскорее спрятаться и случайно сбиваю свою кружку. Она падает на пол и разбивается на миллион осколков, кофе выплескивается на мои замшевые ботинки. Все в кофейне поворачиваются и впиваются в нас взглядами, Эленор вскакивает и спешит за салфетками. Тут подбегает Лора и встает прямо перед ней.
– Да как ты смеешь сюда приходить? Ты вообще знаешь, кто владеет этим местом?
Проснулась мама-медведица Лора, иначе объяснить этот гнев я не могу. Нельзя связываться с чужим ребенком.
Эленор отпрянула, раскрыв рот. Теперь я вспомнила, чья это кофейня. Еще одной мамы, которая судится с Эленор.
– А ты, Фэллон? – Она указывает на меня. – Я-то думала, тебе хватит достоинства не видеться с ней.
Я хватаю наши сумки, беру Эленор за руку и иду к двери. Я хочу высказать Лоре, что думаю, но прикусываю язык, чтобы не ухудшать и без того паршивую ситуацию.
На парковке Эленор надевает солнцезащитные очки и обнимает меня:
– Я не хотела ставить тебя в неловкое положение.
Это положение все равно лучше того, в которое ее поставил директор, но я не говорю этого вслух.
– Все нормально. Я тебе позвоню, – говорю я и сажусь в машину.
Я выезжаю, а в голове крутится наш разговор. Сердцу больно оттого, что Эленор исключили из компании из-за ее романа. Нас выгнали из кофейни, словно какой-то скот, и я так и не успела спросить, почему мамочки исключили и меня. Я задаюсь вопросом, знает ли она вообще что-нибудь об этом.
Я снова проверяю телефон. От Беатрис по-прежнему нет ответа.
Глава 4
Я помешиваю шоколад, стараясь не капнуть на свою горячо любимую книгу «Как завоевывать друзей и оказывать влияние на людей». Я перечитываю ее в третий раз – судя по всему, мне не помешает освежить материал в памяти.
«Слушайте. Спрашивайте об их интересах. Делайте так, чтобы человек почувствовал себя значимым».
Я все размышляю, какое мероприятие организовать для подружек-мамочек. Нужно что-то уникальное и запоминающееся. Что-то, что мы не делали раньше. Мне вдруг приходит идея: элегантное чаепитие вроде тех, что устраивала моя бабушка. Прекрасный повод достать сервиз из тонкого фарфора. Я переборю свой страх и смогу что-нибудь организовать. Наверное.
Я заканчиваю с шоколадом и иду в подвал за сервизом. Включаю свет, в нос попадает облачко пыли, и я чихаю. Подвал – это сырая комната со всякими мерзкими ползающими существами, которых я стараюсь избегать. Надо быстро управиться.
Непомеченные пластиковые контейнеры неровными рядами выстроились у стен. Понятия не имею, в каком из них лежит сервиз, но надеюсь, смогу разобраться. Телефон вибрирует, я достаю его из кармана: это Эйвери звонит мне по «Фейстайму». Я отвечаю на входящий, и на весь экран высвечивается ее широкая улыбка. Со времен колледжа Эйвери совсем не изменилась: все такая же потрясающая, с выразительными карими глазами, как у олененка. Иногда мне кажется, что я смотрю прямо в ее душу, словно она – отражение моей. Мы очень похожи, в том числе и своей дерзостью. Правда, в Спрингшире мой острый язык затупился.
Эйвери хмурится.
– Ты где? Подружка, ты только не пугайся, но сзади тебя висит огромная паутина, – говорит она.
Я бросаюсь вперед и верещу, а Эйвери смеется.
– Смотрю на тебя и уже сама чешусь.
– Уф, ну спасибо, – говорю я.
– Я хотела обсудить мой предстоящий визит, но, похоже, ты там чем-то жутким занимаешься.
– Я у себя в подвале, ищу бабушкин фарфоровый сервиз.
– Особый случай?
– Решила устроить чаепитие.
Эйвери корчит рожицу.
– Что?
– «Чаепитие» звучит скучно и не похоже на тебя.
Соглашусь, на меня в колледже это не похоже. Когда мы занимались учебой поздними вечерами, к книжкам прилагался попкорн, Milk Duds[6], Mountain Dew[7] и перерывы, в которые мы орали I’m Every Woman Уитни Хьюстон. Эйвери знает меня лучше остальных и частенько выступает в качестве моей памяти. Я не все помню с колледжа, все-таки с первого года обучения прошло больше двадцати лет.
– Устраиваешь вечеринку, чтобы продвинуть бизнес?
– Не совсем. – Я не рассказываю ей, что хочу спасти дружбу с мамочками. Не уверена, что она поймет. – Хотела попробовать организовать что-нибудь веселое.
– Веселое? – Она вскидывает бровь. – Твоя жизнь так изменилась. Видимо, это из-за семьи и жизни в пригороде.
– Вроде того, – говорю я. Не могу представить, чтобы Эйвери устроила чаепитие для своих друзей-одиночек.
– У тебя на лице написаны все твои переживания. Не забывай: если что-то пойдет не по плану, ничего страшного в этом нет.
Она права. У меня есть причины не устраивать вечеринки, но я хватаюсь за любую соломинку, пытаясь спасти нашу дружбу.
Я осматриваю Эйвери и говорю:
– Ты как-то по-новому уложила волосы? Мне нравится.
– Подруга, я только что проснулась.
Я смотрю на часы.
– Так уже полдень по твоему времени.
Эйвери, как обычно, выглядит сногсшибательно, даже только что встав с кровати. Высокие скулы, кожа сияет. Эйвери живет в Атланте, и мы, к сожалению, видимся в лучшем случае раз в год.
– Я позвонила на работу и взяла выходной «для себя».
Логично. У Эйвери ответственная работа в информационной безопасности – она держит хакеров на расстоянии.
– У тебя все хорошо?
– Да, ничего такого, что не исправит сон. Кстати, о волосах: первыми к тебе направляются мои средства для волос.
– Хорошо, буду знать.
Эйвери всегда по-особенному ухаживала за волосами. Даже в колледже она тратила все свои заработанные в пекарне деньги на салонные средства и говорила, что они сохраняют ее естественные кудряшки. Мне всегда они нравились: мои безжизненные колтуны грязного блонда, которые я обычно собирала в пучок, и рядом не стояли.
– Я так жду нашей встречи! – говорит Эйвери. – Привезу мамин рецепт джамбалайи прямиком из Нового Орлеана. Встряхнем твой мир.
Она этого не знает, но он уже вертится волчком.
– Звучит здорово.
– Кстати, как там Майя Джамбалайя?
Майя обожает тетушку Эйвери по многим причинам, и одна из них – ее приятный характер, не говоря уж о том, что та без ума от Майи.
– У нее все отлично. Ждет не дождется тебя! – с энтузиазмом говорю я.
– Принесу огромную упаковку мармеладных мишек для нее одной. Ладно, возвращайся к своим делам, я пойду отмокать в ванне с пеной. Осторожней, у тебя там паук.
Я сбрасываю звонок, беру сверху средних размеров контейнер и заглядываю внутрь. Там лежит выпускной альбом. Не хочу смотреть на свои старые фотографии. В голове всплывают брекеты и сальные волосы. То были не лучшие четыре года как по воспоминаниям, так и по моему внешнему виду. Я старательно подавляю почти все мысли о старших классах, особенно о девчонках-задирах. Я достаю спортивный бомбер и старые учебники, складываю их в стопку. Их уже давно пора выкинуть.
Становится ясно, что сервиз не в этом контейнере, но я все равно просматриваю содержимое. Мне интересно, что еще я найду. Любовные письма из прошлого? Это вряд ли. Был у меня однажды парень-ботан в десятом классе, но мы едва ли держались за руки, не говоря уж о пылких письмах друг другу.
Я провожу рукой по изорванной, потрепанной тетради. Наверное, это в ней я скрупулезно вела заметки по химии, на которую еле-еле наскребла достаточно баллов. Я открываю тетрадь. Нет, не по химии. Это дневник, и, судя по дате у первой записи, даже не со времен старшей школы. Как он сюда попал? Я читаю первую страницу.
15 мая, 2002
Когда я стану миссис, у меня будет четыре воспитанных, красивых ребенка (две девочки и два мальчика), которые во всем будут слушаться меня. Они будут добрыми, умными, с IQ как у гениев, и будут всем помогать. Мой дом всегда будет убран и чист. С пола можно будет есть. Все игрушки будут лежать на местах. Дом у нас будет очаровательный. Макс будет обожать меня и приносить цветы раз в неделю. Я буду в своей лучшей форме, потому что у меня будет время и энергия заниматься спортом и готовить полезную пищу.
Я буду планировать наше питание и походы за продуктами. Я буду брать выходные на работе, чтобы помогать в школе своих детей, но еще у меня будет время, чтобы два раза в неделю видеться с друзьями за кофе и бранчем.
Когда дети будут возвращаться из школы, я буду готовить им перекус. Потом они займутся чем-нибудь на свой выбор. Макс вернется с работы и будет играть с детьми, пока я готовлю ужин. Каждый вечер мы, как семья, будем вместе есть полезный ужин и делиться, за что мы благодарны этому дню. Все помогут мне убраться. К восьми вечера домашнее задание будет сделано, а свет – погашен. По выходным у нас будут долгие поездки и волшебные приключения.
Мы будем частью большого сообщества, в котором мы все друзья и поддерживаем друг друга. Наши дети будут играть вместе. Мамы будут полагаться друг на друга. У нас будет идеальная семья и идеальная жизнь.
Жизнь не будет скучной. Она будет необычной. Запомните мои слова.
Я потираю лоб. Бедная малышка Фэллон. Она и понятия не имела. Не знаю, смеяться мне или плакать. Почти ничего из этой записи не сбылось к нынешнему моменту, двадцать лет спустя. Уже столько времени прошло? Подсознательно я по-прежнему верила, что все будет именно так, как я написала столько лет назад. Я вздыхаю, захлопываю тетрадь и кладу ее на образовавшуюся стопку.
Так, сервиз должен быть в следующем контейнере. Заглядываю внутрь и понимаю: я нашла золотую жилу. Снимаю пузырчатую пленку и обнаруживаю хрупкую белую чашку с серебристой каемочкой. Одну сторону украшает цветок с голубыми лепестками. Просто, но элегантно. Всегда любила этот сервиз. Все получится. Я спасу нашу дружбу. Я закрываю глаза, вспоминаю бабушку и почти чувствую цитрусовый запах, исходящий от нее. Новый ингредиент моего шоколада – лимонная цедра.
Макс поможет мне отнести тяжелый контейнер с сервизом наверх, когда вернется с работы. Я смотрю на горку ненужной ерунды из старшей школы и решаю, что разберусь с этим как-нибудь в следующий раз. Запихиваю все обратно в контейнер, и из моего дневника выпадает бумажка.
Я замираю, когда понимаю, что это.
То письмо.
Медленно наклоняюсь и подбираю его. Я случайно нашла его вскоре после своего восемнадцатого дня рождения, накануне отъезда в колледж. Я давно хотела его выкинуть, но никак не могла заставить себя это сделать. Это письмо знаменует один из самых шокирующих дней моей жизни. Тогда я начала сомневаться во всем, во что когда-либо верила. Смогу ли я сейчас с этим разобраться?
Нет, не смогу. Я столько лет никому об этом не рассказывала, потому что хотела оставить это в далеком прошлом.
Я отношу письмо наверх, к своему шкафу в спальне, беру с полки коробку, где храню фото и открытки от Макса и Майи. Я мешкаю, раздумывая, стоит ли класть его к своим прекрасным воспоминаниям. Потом решаю, что здесь ему и место. Может, однажды оно принесет мне что-то помимо ужаса.
Глава 5
Я зажимаю кожу на лбу между пальцами, надеясь, что пульсирующая боль уйдет. Смотрю на часы и понимаю, что пишу приглашения на чаепитие уже шесть часов. Час ночи, меня зовет подушка. Я просматриваю приглашения, чтобы убедиться, что выведенные буквы не смазались, а шантильское кружево лазерной резки цвета слоновой кости идеально подвязано ленточкой – тоже цвета слоновой кости. Знаток бумаги в канцелярском магазине с удовольствием помогла мне выбрать самую элегантную декоративную бумагу. Ее речь звучала как-то так: «У меня есть бумага, да-да. Бумага прямо для тебя!» Я живо представила ее на верхушке пирамиды чирлидерш. Но нужно отдать ей должное – приглашения получились просто потрясающие. Теперь надеюсь, что справлюсь с самим чаепитием. Может, нанять эту девушку, чтобы она была в моей группе поддержки?
Я просматриваю список дел для чаепития: в нем семь страниц и пять категорий. Мне нужно заказать набор вышитых салфеток, кольца для салфеток, скатерти и красивое столовое серебро. Еще час я трачу на то, чтобы заказать это все в интернете. Доплачиваю, чтобы мне привезли все на следующий день. К счастью, у меня полно бессрочных неиспользованных купонов Bed Bath&Beyond.
Я читаю список закусок. Мой взгляд стекленеет. У меня слишком много дел. Что это на меня нашло? Вот почему я ничего не организую. Я так стараюсь, что теперь «Мамочки в спа» (это мое новое название группы) просто обязаны сменить гнев на милость. Может, даже Эленор останется в выигрыше. Она должна прийти, чтобы я помогла ей наладить отношения между ней и остальными. Мы все снова будем друзьями.
Я забираюсь в кровать, под пуховое одеяло.
Макс ворочается и просыпается.
– Чего не спишь так поздно? – говорит он, садится и трет глаза.
– Извини, не хотела тебя будить. Я делала приглашения для чаепития.
– Какого чаепития? – сонно спрашивает он.
Я еще не рассказала ему, потому что не хотела снова слушать лекцию «Социальные сети – это упадок общества». Но раз уж он спрашивает, придется признаться.
Поздняя ночь на дворе, но какая теперь разница? Я ложусь спать на четыре часа позже обычного, так что могу задержаться еще на пару минут. Я рассказываю Максу о том, как меня бросили, и что теперь я хочу устроить для своих друзей что-нибудь приятное, чтобы оставить размолвку позади.
Макс пододвигается ближе и притягивает меня к себе. Он еще в полусне, может, лекции и не будет. Я вдыхаю его свежий, чистый, мускусный запах с нотками амбры и ванили – запах дома и уюта. В груди разливается тепло.
– Как человек ты куда лучше меня, потому что ты так об этом печешься, – говорит он. – Не понимаю, ради чего тут стараться. Я же знаю, как сильно ты ненавидишь устраивать вечеринки.
Макс никогда не поймет. Есть у него пара знакомых, с которыми он играет в гольф и пьет пиво, и видится он с ними раза два в год. Они разговаривают о спорте и о прочей ерунде, ничего серьезного. Когда он возвращается домой, я всегда спрашиваю, как поживают их семьи. Он пожимает плечами и отвечает: «Не знаю». Серьезно? Ты провел с ними одиннадцать часов и даже не подумал спросить, как у них дела?
Наша дружба совсем другая. Эти женщины – мои первые подружки-мамочки. Мы через многое вместе прошли. Я не могу так просто сдаться. Конечно, у меня есть Макс, но мне нужна связь с подругами. Без них мой рассудок не выдержит – стены спальни придется обшить чем-то мягким.
Макс целует меня в лоб, переворачивается на другой бок и засыпает, а я пялюсь в полоток и задаюсь вопросом, прав ли он. Могу ли я спасти свою дружбу с Беатрис? Или все мои планы пойдут насмарку?
* * *
– Почему мы остановились? – спрашивает Майя.
– Хороший вопрос, – говорю я и осматриваюсь. На дороге выстроились сигнальные конусы и знаки. Серьезно? Вечно они выбирают самое неподходящее время для строительства. Так, когда же нам отремонтировать эту дорогу? Точно! В будний день, в девять утра, когда двести мам везут детей в школу по этой дороге. Это еще один хитрый замысел против мам. Видимо, они в сговоре с велосипедистами.
В другую сторону никто не едет. Я разворачиваюсь и выезжаю на первую же улицу. Понятия не имею, куда она ведет, но я отказываюсь ждать в длиннющей пробке. Дорога перекрыта. Уф. А если сюда? Уф. И здесь перекрыто.
– Куда мы едем?
– Не переживай, мы найдем какой-нибудь путь, – говорю я сквозь стиснутые зубы.
Дорога, сделав круг, возвращает нас к ремонтным работам. Я потратила на это три минуты. Я потягиваю кофе, переживая, что иначе слечу с катушек.
Я волнуюсь: я собираюсь отдать приглашения «Мамочкам в спа».
А вдруг они откажутся? Приглашения лежат аккуратной стопкой на пассажирском сиденье. То, что предназначено Беатрис, наверху. Когда она его увидит, все вернется на круги своя. И потом, теперь я готова к «Слушайте. Спрашивайте об их интересах. Делайте так, чтобы человек почувствовал себя значимым…».
– Мам?
– Что такое, солнышко?
– Можно я возьму твой телефон?
Я протягиваю его дочке. У нее будут болеть глазки от экрана? Надеюсь, что нет. Я не выделила себе время поискать эту информацию в интернете. И тишина мне сейчас не помешает.
– Мамуль?
Мне очень нравится ее прелестный голос.
– Да, Майя?
– Можешь сделать погромче? Обожаю эту песню.
Мне она тоже нравится, поэтому вскоре мы вместе подпеваем припеву Watermelon sugar high. Майя еще не скоро узнает истинное значение этой песни, так что пока она просто об арбузах и сахаре. Ох, сладкая невинность детства… А потом мир со всей дури дает тебе подзатыльник, которого ты совсем не ожидал, и ты меняешься навсегда. Я заставляю себя выбросить эту мысль из головы.
Я смотрю в зеркало заднего вида, встречаюсь взглядом с Майей, и мы улыбаемся друг другу. Мы продолжаем петь, и в воздухе повисло новое чувство: чувство, что все будет хорошо. Я сворачиваю на дорогу, чтобы объехать стройку, и через наше громкое пение слышу звук входящих сообщений.
– Майя, мамочке на секунду нужен телефон.
Останавливаюсь в пробке и вижу сообщение от Беатрис. Ого! Я распахиваю глаза шире, мой пульс учащается. Она ответила. Наконец-то! Меня накрывает волной облегчения. Я улыбаюсь и нажимаю на сообщение.
Беатрис: Повторюшка.
Повторюшка? В смысле? Я ломаю голову. Не понимаю. Она называет меня повторюшкой?
Ну, я хотела повторить участь остальных и оказаться вместе с подругами в спа, да.
Не успеваю я ответить, как телефон звонит. Это Беатрис. Я, не веря глазам, смотрю на экран. Она звонит мне спустя столько времени. Может, хочет извиниться, что не позвала меня и не ответила раньше? Я включаю телефон в машине.
– Привет, Беатрис. Ты на громкой связи, – предупреждаю я, чтобы избежать мата по поводу стройки, потому что я сама бы и не сдержалась, но Майя слишком маленькая, чтобы слушать, как мы ругаемся.
– О, привет, Фэллон. Извини, это, наверное, Сесилия случайно тебя набрала.
Уф. Серьезно? Получается, Беатрис и не собиралась мне звонить. Сердце гулко стучит в груди.
– Привет, Сесилия, – кричит Майя с заднего сиденья. Сесилия здоровается в ответ.
– Поняла. Получила твое сообщение, – говорю я, стараясь придать голосу беспечности.
– Ой, еще раз извини. Сесилия спрашивала Сири, находимся ли мы на улице Уоллаби[8]. Наверное, она нажала на твое имя.
Я хмурюсь. Беатрис не собиралась мириться со мной. И почему я такая дура?
Пробка двигается с места.
– Улица Дюран пришла в движение, можете по ней проехать. Тут быстрее всего, – выплевываю я и крепко вцепляюсь в руль, чтобы выпустить кипящую внутри ярость. Поверить не могу, что она ведет себя так, словно все нормально, хотя сама игнорирует мои звонки, сообщения и не приглашает пойти с ними в спа.
– Ладно, увидимся в школе, – невозмутимо говорит Беатрис и сбрасывает.
– «Ладно, увидимся в школе», – передразниваю я ее и качаю головой.
– Мамочка, что это ты делаешь?
Я бросаю на нее взгляд в зеркало заднего вида.
– Ничего, – говорю я и снова сосредотачиваюсь на дороге. Теперь я замечаю дорожный знак. Это Уоллаби. Мы на улице Уоллаби.
О нет. Я же сказала Беатрис поехать по Дюран, да? Я разволновалась и сказала не ту улицу. Я нажимаю на ее имя, чтобы перезвонить, и меня сразу перенаправляет на автоответчик. Я пытаюсь снова. Происходит то же самое.
Теперь уже ничего не исправить. Я отдаю телефон Майе.
– Дерьмо!
– Что-что, мам?
– Поезд.
Добираться до школы – все равно что решать текстовую задачу по математике. Если поезд А выезжает со станции со скоростью тридцать миль в час[9], а поезд Б выезжает со станции со скоростью двадцать миль в час[10], как быстро нужно ехать, чтобы обогнать оба поезда и привезти ребенка в школу вовремя? Нужно нестись сломя голову. Так я и получила свой первый штраф за превышение скорости. Текстовые задачи – явно не мое.
Мы доезжаем до школы за десять минут. Майя пробирается на переднее сиденье и выходит со стороны водителя. Я к этому уже привыкла. Пришлось, потому что в первый раз, когда она так сделала, я случайно захлопнула дверь прямо перед ее носом. Веселый был день.
Рядом со мной появляется Вивиан со своими тремя детьми.
– Приветик!
– О, хорошо, ты тоже опоздала.
– Мы опоздали, но со вкусом.
Со вкусом? Да, Вивиан, ты, может, и опоздала со вкусом в своем коротком платье, которое подчеркивает фарфоровую кожу, блестящие, прямые черные волосы и голые изящные руки. Я уж не говорю о сверкающих сандалиях, в которых видно твой красивый педикюр, который тебе, наверное, сделали в спа.
И как вообще возможно так выглядеть с тремя детьми? Я опускаю взгляд на свою футболку и вижу брызги от кофе, который я расплескала на себя в спешке. Волосы, как обычно, собраны в неряшливый пучок. И только сейчас я понимаю, что забыла почистить зубы и воспользоваться дезодорантом. Со вкусом? Нет, мне кажется, вкус здесь ни при чем. Я вспоминаю, как обещала следить за собой. Похоже, у меня не получается.
– Хаотичное утро? – спрашивает она, подняв идеальную бровь.
– Бинго, – отвечаю я.
За все эти годы мы научились разговаривать короткими предложениями. Мы говорим все, что думаем, как можно быстрее и проще. Мы стали подругами – или, точнее, были подругами, – потому что делили кое-что общее. Мы обе матери маленьких детей.
– Майя, где твой рюкзак? – спрашиваю я. Майя стискивает зубы и смотрит на меня.
– Извини, мамочка, он в машине.
Я понимаю, что забыла там и приглашения на чаепитие.
– Я отведу ее к дверям, – с понимающим видом говорит Вивиан. Вивиан с тремя детьми помогает мне с одним. И почему-то мне все кажется логичным. – Одним больше, одним меньше… – Она пожимает плечами, совершенно спокойно относясь к происходящему.
– Майя, слушайся тетю Вивиан.
Я бегу за рюкзаком Майи, а Беатрис тем временем влетает на парковочное место как сумасшедшая. Она бьет по тормозам в сантиметре от бордюра, рядом со мной, и опускает стекло. Ее волосы странно торчат, будто она проснулась пять минут назад. Отлично. Хоть что-то у нас сегодня есть общего, и я могу вычеркнуть пункт «мой внешний вид» как причину, почему Беатрис меня игнорирует.