Энтони Горовиц
Совы охотятся ночью
Стаканчик перед сном
В отель я вернулась поздно и собиралась сразу лечь, но, проходя через вестибюль, заметила Эйдена Макнейла. Он сидел в баре один, и такой возможностью грех было не воспользоваться. Я подошла к нему.
– Не возражаете, если я присоединюсь?
Я уселась раньше, чем он успел ответить, но заметила, что ему приятно видеть меня.
– Буду рад компании, – сказал Эйден.
Бар производил ощущение клуба для джентльменов, но был слишком пуст: мы оказались единственными гостями среди кожаных кресел, свободно расставленных столиков, ковров и деревянных панелей. Громко тикавшие в углу дедовские часы напоминали, что сейчас двадцать минут одиннадцатого. Эйден был в кашемировом свитере и в джинсах, на ногах мокасины без носков. В руке он держал стаканчик с какой-то бесцветной жидкостью, явно не водой. Еще я заметила книгу в мягкой обложке, лежавшую заглавием вниз. Это был тот самый экземпляр романа «Аттикус Пюнд берется за дело», который он уже показывал мне ранее.
– Что пьете?
– Водку.
За стойкой бара командовал Ларс. Возникало ощущение, что они с Ингой в отеле повсюду, словно дети из «Кукушек Мидвича».
– Мне двойной виски и еще водку для мистера Макнейла, – заказала я. Потом бросила взгляд на книгу. – Читаете?
– Перечитываю. Раз в десятый уже, наверное. Все надеюсь, что если Сесили обнаружила в романе какую-то зацепку, то, может, и я тоже найду.
– Ну и?
– Пусто. Я, вообще-то, не поклонник детективов и по-прежнему считаю Алана Конвея ублюдком, но признаю, что рассказчик он хоть куда. Мне нравятся истории про маленькие общины, где каждый скрывает тайну. Ничего не скажешь, история запутанная и держит в напряжении до конца: развязка вообще как удар под дых… по крайней мере, при первом прочтении. Чего я не могу понять, так это откуда в авторе столько яда.
– Что вы имеете в виду?
– А вы послушайте.
Одна из страничек книги была загнута. Эйден открыл ее и начал читать:
– «При всех своих изъянах, говорить Элджернон умел: язык у него, что называется, был подвешен хорошо. Образование он получил в небольшой частной школе в Западном Кенсингтоне и при желании мог быть очаровательным и остроумным. С коротко подстриженными волосами и внешностью звезды театра, он был естественно привлекателен, особенно для дам в возрасте, принимавших Элджернона по номиналу и не спешивших наводить справки о его прошлом. Он до сих пор помнил, как купил свой первый костюм на Сэвил-роу. Костюм стоил дороже, чем он мог себе позволить, но, подобно машине, создавал статус. Когда Элджернон входил в комнату, его замечали. Когда он открывал рот, его слушали».
Эйден положил книгу.
– Это я, – сказал он. – Элджернон Марш.
– Вы так думаете?
– Этот тип работал агентом по недвижимости, как и я. Похож на меня внешне. Даже инициалы мои. Хотя ума не приложу, с какой стати Конвей выбрал такое дурацкое имя.
Тут Эйден попал в точку. В процессе редактуры я убеждала Алана заменить имя Элджернон, которое казалось мне словно бы взятым из пьесы Ноэла Кауарда. «Даже у Агаты Кристи не было ни одного персонажа, которого бы так звали», – говорила я. Но он, понятное дело, не слушал.
– У Алана было своеобразное чувство юмора, – сказала я. – Если это вас утешит, то я тоже выведена в одной из его книг.
– Правда?
– Да. Сара Меринос в романе «Аперитив с цианидом». Райленд, насколько мне известно, это ведь тоже порода овец, как и меринос. Сара – настоящая гадина, и ближе к концу ее убивают.
Принесли напитки. Эйден прикончил свой виски и взял новый стакан.
– Вы много общались с Аланом, когда он был здесь? – спросила я.
– Нет. – Мой собеседник покачал головой. – Я встречался с ним дважды: сначала – когда он выбирал номер, а потом мы с ним еще минут пять поговорили. Мне он не сильно понравился. Алан сказал, что был другом Фрэнка Пэрриса и просто хочет понять, что случилось, но стал задавать все эти вопросы, и я с самого начала почувствовал, что у него на уме совсем другое. Он проводил много времени с Лоуренсом и Полин. И с Сесили. Они имели глупость довериться ему, а Конвей потом взял и написал про нас книжку. – Эйден помедлил. – А насколько хорошо вы его знали?
– Я была его редактором. Но близко мы не общались.
– Все писатели такие? Присваивают то, что видят вокруг?
– Писатели разные, – ответила я. – Но они ничего не присваивают, если быть точным. Они впитывают. Это на самом деле очень странная профессия: жить в своего рода сумеречной зоне между реальным миром и тем, который возникает в твоем воображении. С одной стороны, писатели – чудовищные эгоисты. Самоуверенность, самокопание, даже самоненавистничество… Но обратите внимание: везде первая часть слова «само». Все эти долгие часы наедине с собой! Но в то же время они искренние альтруисты. Все, чего им хочется, это угодить другим людям. Нередко мне кажется, что литераторами становятся неполноценные личности. Им не хватает чего-то в жизни, и они заполняют этот изъян словами. Бог свидетель, мне это не дано, при всей моей любви к чтению. Вот почему я стала редактором. Я получаю вознаграждение и испытываю восторг от создания новой книги, но при этом моя работа значительно веселее.
Я отпила глоток виски. Ларс подал мне односолодовый с острова Джура. В нем ощущался привкус торфа.
– Замечу, что Алан Конвей не походил на писателей, которых я знала прежде, – продолжила я. – Он не любил писать. По крайней мере, не любил те книги, которые принесли ему успех. Алан считал, что детективная литература ниже его достоинства. Вот одна из причин, по какой он поместил вас и этот отель в свой роман. Думаю, ему нравилось играть с вами, превращая в Элджернона, потому как все это занятие представлялось Конвею не более чем игрой.
– А другие причины?
– Я вам скажу, хотя никому больше не говорила. У Алана почти истощились идеи. Вот так все просто. Он в буквальном смысле украл сюжет для четвертой своей книги, «Гость приходит ночью», у одного из своих слушателей на курсах писательского мастерства. Я встречалась с тем человеком и прочла рукопись. Мне кажется, Алан приехал в «Бранлоу-Холл» отчасти из любопытства – он знал Фрэнка Пэрриса, – но в основном потому, что искал вдохновение для следующего романа.
– Но ему каким-то образом удалось выяснить, кто настоящий убийца. По крайней мере, так решила Сесили. Не в этом ли все дело?
Я пожала плечами:
– Не знаю, Эйден. Алан мог раскопать что-то. Но в равной степени возможно, что он обозначил ключ, сам не понимая, что делает. Когда Сесили читала книгу, какое-то слово или описание могло пробудить воспоминание или послужить толчком к осознанию некоего факта, известного только ей. Ведь если Алан выяснил, что Фрэнка Пэрриса убил не Штефан Кодреску, то почему умолчал об этом? Это вовсе не повредило бы продажам. Даже, напротив, подстегнуло бы их. Можно ли найти вескую причину, по которой он держал рот на замке?
– Но что в таком случае вычитала в романе Сесили? И почему она пропала?
На эти вопросы у меня не было ответа.
Ларс за стойкой протирал бокал. Он поставил его и обратился к нам:
– Через пять минут бар закрывается, мистер Макнейл. Не желаете заказать что-нибудь напоследок?
– Нет, Ларс, спасибо. Думаю, нам уже хватит. Можете закрываться прямо сейчас.
– Я не спросила у вас про Сесили, – сказала я. Этого разговора я опасалась больше всего, но мы вроде как нашли общий язык, да и момент был подходящим. – О том, что произошло в тот последний день.
– Среда… – Это единственное слово Эйден произнес низким голосом, глядя в стакан, и я отчетливо ощутила, как переменилась атмосфера между нами, стоило мне вступить на запретную территорию.
– Вы не против поговорить об этом?
Он замялся:
– Я уже прогонял это все раз за разом, с полицейскими. Не вижу, как это может помочь. Это не имеет к вам никакого отношения.
– Верно. И я понимаю, что это не мое дело. Но я тоже переживаю за Сесили, и если вдруг в ходе беседы всплывет какое-то воспоминание, мельчайшая деталь, кажущаяся вам незначительной, то кто знает…
– Ну ладно. – Эйден повернулся к бармену. – Ларс, сделай мне еще одну порцию, пока не закрылся. – Он посмотрел на меня. – Вам тоже?
– Нет. Мне достаточно, спасибо.
Он собрался с духом:
– Даже не знаю, что вам рассказать, Сьюзен. Это был самый заурядный день. Как говорится, ничто не предвещало: просто еще одна среда, и я понятия не имел, что вся моя жизнь, черт побери, пойдет под откос. После обеда Элоиза повезла Рокси к педиатру. Ничего серьезного, просто животик разболелся.
– Расскажите про Элоизу.
– Что вы хотите знать?
– Как долго она работает у вас?
– С самого начала. Приехала сразу после рождения Рокси.
– Красивое имя – Роксана.
– Да. Это Сесили выбрала.
– Получается, Элоиза перебралась в Суффолк спустя год после убийства Фрэнка Пэрриса?
– Точно. Роксана родилась в январе две тысячи девятого. Элоиза приехала спустя пару месяцев после этого.
– Она находилась в Англии, когда произошло убийство?
– Вы же не думаете, что она как-то причастна к нему? Простите, но это полная чушь. Наша няня знать не знала Фрэнка Пэрриса. Элоиза Радмани родом из Марселя. И кстати, то, как она попала сюда, на самом деле очень печальная история. Элоиза была замужем. С мужем познакомилась в Лондоне – они оба были студентами. Но он умер.
– От чего?
– СПИД. Парень страдал от язвы желудка и нуждался в переливании крови. Ему очень не повезло: заразили во время процедуры. Бедняга умер во Франции, но Элоиза после этого решила вернуться в Англию и предложила свои услуги кадровому агентству.
– Какому именно?
– «Найтсбриджские нянюшки». Так сразу и не выговоришь, да?
Он улыбнулся, но я не улыбнулась в ответ. Мне до сих пор не удавалось забыть, как посмотрела на меня Элоиза, когда я выходила из дома, – с нескрываемой ненавистью.
– Значит, в тот день, когда Сесили исчезла, няня возила Роксану к доктору?
– Да. После обеда. Утром собаку выгуливал я… мы просто прошлись по усадьбе. Потом была очередь Сесили. В течение дня мы не раз ходим из отеля домой и обратно. Они расположены совсем близко.
– Сесили говорила с вами о книге?
– Нет.
– Вы знали, что она послала экземпляр своим родителям на юг Франции?
Эйден покачал головой:
– Полицейские тоже спрашивали меня об этом. Полин сообщила им о телефонном звонке. Естественно, возникает вопрос: можно ли считать простым совпадением то, что во вторник она позвонила родителям, чтобы рассказать про этот дурацкий роман, а уже на следующий день… – Он осекся и отхлебнул водки, лед застучал о края стакана.
– Так или иначе, старший суперинтендант Локк не видит никакой связи, – продолжил Эйден. – По его версии, если на Сесили напали, то это произошло без предварительного умысла.
– А как думаете вы?
– Не знаю. Но на ваш вопрос отвечу: нет, Сесили не говорила мне, что отослала роман родителям. Может, решила, что я подниму ее на смех. Или сочла, что у меня хватает забот, помимо Штефана Кодреску, или что мне это просто будет неинтересно. – Он протянул руку и захлопнул книгу. – Мне горько, что жена не доверилась мне. Это заставляет меня чувствовать себя виноватым.
– Когда вы в последний раз видели Сесили? – спросила я.
– Я не знаю, чего ради вы задаете мне эти вопросы! Не понимаю, что вы хотите знать! – взорвался Эйден, но потом овладел собой. – Извините. Просто все это очень тяжело.
Мой собеседник прикончил напиток, как раз когда Ларс принес последний заказ. Поблагодарив его, Эйден взял стакан и перелил из него водку в свой, только что опустошенный.
– В последний раз я видел жену примерно около трех дня, – сказал он. – Сесили взяла «фольксваген». Сам я полчаса спустя уехал на «рейнджровере». Мне было нужно во Фрамлингем. Я отправился туда, чтобы встретиться с нашим поверенным, его зовут Саджид Хан.
Забавно, с каким постоянством всплывает в ходе расследования это имя. Саджид Хан был поверенным Алана Конвея. Он сообщил Трехернам, где меня найти. Его визитка обнаружилась в доме Мартина и Джоанны Уильямс. Его услугами пользовалась моя сестра Кэти. И вот теперь выясняется, что и Эйден, по его словам, в день исчезновения Сесили ездил на встречу с этим юристом.
– Требовалось подписать кое-какие бумаги, – продолжил Макнейл. – Ничего особенно важного. И еще мне дали несколько поручений. Сесили попросила меня завезти кое-какую одежду в благотворительный магазин. Она активно поддерживает ВАДХ.
– ВАДХ? А что это такое?
– Восточноанглийские детские хосписы. В Вудбридже отделения у них нет. Еще мне предстояло забрать кресло, которое мы отдавали в мастерскую, чтобы сменить обивку. Ну и в супермаркет заехать. Домой я вернулся в начале шестого. Возможно, в половине. И удивился, что Сесили до сих пор нет. Инга делала чай для Рокси. Она приходит и помогает иногда.
– А где была Элоиза?
– У нее был свободный вечер. – Эйден допил то, что еще оставалось в стакане. Я сделала то же самое. – Когда Сесили и к семи не вернулась, я заглянул в отель. Подчас она зарабатывается в офисе и теряет представление о времени. Но там жены не оказалось. Никто ее не видел. Тогда я все равно еще не очень встревожился. Это Суффолк, как-никак. У нас здесь ничего такого не случается.
Вообще-то, в Суффолке были убиты Фрэнк Пэррис и Алан Конвей, но я предпочла не упоминать об этом.
– Я обзвонил нескольких ее подруг. Попытался набрать Лизу, но та не ответила. Мне пришла в голову мысль, что что-то могло стрястись с Медведем. Наш пес уже не молод, и иногда у него возникают проблемы с лапами. Но время шло, а новостей от Сесили не было, и в восемь вечера я решил, что пора обратиться в полицию.
Эйден замолчал. Повисла долгая пауза. Я прикидывала в уме время. Он уехал из отеля приблизительно в половине четвертого. Вернулся вскоре после пяти, быть может, даже в половине шестого. От Фрамлингема до Вудбриджа двадцать минут езды. Времени для визита к поверенному и выполнения пары поручений ему как раз хватало.
– В котором часу вы встретились с Саджидом Ханом? – спросила я.
Эйден бросил на меня странный взгляд, и я поняла, что переборщила с вопросами.
– А вам-то какая разница?
– Просто пытаюсь по…
Он не дал мне закончить:
– Вы считаете, что я убил жену, так ведь?
– Нет, ну что вы, – возразила я, но как-то не слишком убедительно.
– Разумеется, считаете. Когда я уехал из дома? Когда видел Сесили в последний раз? Думаете, полиция не задает мне раз за разом все эти вопросы? Все уверены, что я убил ее – единственную женщину, сделавшую меня по-настоящему счастливым. И теперь все станут так думать до конца моей жизни. Моя дочь будет взрослеть, пытаясь понять, убил ли папочка мамочку, и мне никогда не удастся объяснить…
Эйден нетвердо поднялся на ноги, и я с удивлением заметила ручейки слез, сбегающие у него по щекам.
– Вы не имеете права, – хрипло продолжил он. – Никакого права. Ладно полицейские, это их работа. Но вы-то кто? С вас, если на то пошло, вообще все беды и начались. Это вы опубликовали книгу, превратив произошедшую тут трагедию в своего рода развлечение. А теперь заявились сюда, изображая Шерлока Холмса или долбаного Аттикуса Пюнда и выведывая то, что вас никак не касается. Если можете найти что-то в этой книжке – вперед. За это вам и деньги платят. А меня с этих пор оставьте в покое!
Эйден ушел. Я смотрела, как он покидает комнату. У меня за спиной Ларс загремел металлическими жалюзи, стукнувшими о барную стойку. Я вдруг осталась в полном одиночестве.
Фрамлингем
Я сочувствовала Эйдену и ругала себя за то, что зашла слишком далеко. Однако это не помешало мне на следующий день проверить рассказанную им историю.
Странно было снова оказаться во Фрамлингеме, ярмарочном городке, который Алан Конвей выбрал своим домом и где мне пришлось провести немало времени непосредственно после смерти писателя. Я припарковала машину на главной площади, напротив «Короны» – гостиницы, где я раньше жила и где состоялся памятный пьяный ужин с Джеймсом Тейлором, сожителем Алана. Это напомнило мне о том, что от Джеймса до сих пор нет ответа. Оставалось только гадать, получил ли он мое письмо. Хотелось размять ноги, поэтому я пошла прогуляться по Хай-стрит, мимо кладбища, где упокоился Алан. Я подумывала заглянуть на могилу – я видела ее, расположенную под двумя вязами, – но потом отказалась от этой мысли. Отношения между нами всегда были сложными, натянутыми, и моя попытка мирно побеседовать с Конвеем у надгробия вполне может перерасти в ссору.
Фрамлингем казался еще более спокойным, чем обычно. Вопреки чудесному замку и живописным окрестностям, городок страдал в середине недели от туристического затишья. Трудно сказать, работали ли магазины, да если честно, мне до этого не было никакого дела. Каждые выходные тут открывается фермерский рынок, а в остальные дни центральная площадь служит просто стоянкой для машин. Супермаркет, который навещал Алан, находится прямо в центре, но прячется от глаз, словно бы сознавая свое уродство и понимая, что ему здесь не место.
Благотворительный магазин ВАДХ находился в нижней части городка, от агентства недвижимости надо было пройти прямо вдоль по улице. Магазинчик был совсем небольшой и располагался в бывшем жилом доме, одном из четырех одинаковых коттеджей, образующих небольшую линию, но кто-то встроил в его фасад четыре больших современных окна, полностью разведя здание с соседями. Со стыдом признаюсь, на меня благотворительные магазины навевают тоску. Их повсюду такое множество, и в конце дня они напоминают о прогоревшем бизнесе и общем упадке экономики. Но здесь меня встретили жизнерадостная девушка-волонтер по имени Стевия, куча книг и три стойки с неожиданно модной одеждой. Кроме нас двоих, никого в магазине не было, и Стевия оказалась не прочь поговорить. Если честно, она просто тараторила без умолку:
– Эйден Макнейл? Да, конечно, я его помню. Я была здесь, когда он заходил, а потом давала показания в полиции. Ну разве это не ужасно – то, что случилось? В Суффолке такие вещи обычно не происходят, хотя было, конечно, то громкое дело в Эрл-Сохеме много лет назад, ну и еще убийство того писателя. Да, мистер Макнейл заходил к нам в среду после обеда. Я видела, как он паркует машину на другой стороне улицы, прямо вон там.
Он принес четыре или пять платьев, пару кофточек, рубашки. Некоторые довольно поношенные, но было там одно платье от «Бёрберри», ни разу не надеванное. Даже с ярлычком. Мы сразу продали его почти за сотню фунтов, а это гораздо больше того, что мы выручаем обычно за свой товар. Полицейские хотели выяснить, кто именно его купил, но тут я им помочь не смогла, потому что рассчитывались наличными. Другую одежду, которую мы не продали, полицейские забрали – и с концами. Думаю, это не совсем справедливо, хотя, наверное, не стоит жаловаться, учитывая обстоятельства. Ой, там было еще кое-что из мужской одежды: пиджак, несколько галстуков, старая рубашка и красивый такой жилет.
– Вы разговаривали с Эйденом?
– Да, поболтали немного. Симпатичный мужчина, очень дружелюбный. Сказал мне, что едет забирать из мастерской кресло. Вроде как в нем пружины меняли или что-то в этом роде. Объяснил, что его жена активно поддерживает ВАДХ и пожертвовала значительную сумму на наш новый хоспис «Трихаус Эппил». Я не верю, что он может быть причастен к ее исчезновению. В смысле, ну не мог же человек стоять здесь и трепаться как ни в чем не бывало, будь он замешан в преступлении, да?
– В какое время Эйден сюда заходил?
– В четыре. Я запомнила, потому что как раз подумала, что осталось полчаса до закрытия, а тут как раз он и вошел. А почему вы всем этим интересуетесь, кстати? Вы журналистка? Надеюсь, я не попаду в неприятности из-за того, что наговорила вам тут лишнего…
Я постаралась успокоить Стевию и, отчасти из чувства вины, потратила пять фунтов на мексиканский горшок с кактусом. Горшок оказался подделкой, и по пути к машине я сплавила его в другой благотворительный магазин.
Покончив с этим, я направилась назад по улице к горчично-желтому зданию с вывеской «Уэсли и Хан, поверенные». Два года минуло с тех пор, как я была здесь, и теперь, идя от главной дороги к строению, бывшему некогда частным домом, испытывала своего рода дежавю. Признаюсь, у меня создалось ощущение, что за столом на ресепшен сидит та же самая скучающая девушка. Более того, она вполне могла читать тот же самый журнал. Время тут словно остановилось. Цветы в горшках наполовину засохли. Здесь по-прежнему царила атмосфера безжизненности, которая мне запомнилась.
На этот раз я заранее предупредила о своем визите по телефону и была препровождена наверх в ту же минуту, как вошла. Неровно пригнанные половицы поскрипывали у меня под ногами. Мне не давали покоя две загадки, связанные с конторой «Уэсли и Хан». Кто такой мистер Уэсли? Существовал ли он вообще? И с какой стати человек вроде Хана, представитель гордой индийской нации, обосновался в таком месте, как Фрамлингем? Нет, не подумайте, Суффолк не подвержен расизму. Но населен почти исключительно белыми.
Саджид Хан был в точности таким, каким я его запомнила: смуглый и энергичный, с густыми бровями, встречающимися почти посередине лба. Юрист буквально выпрыгнул из-за внушительных размеров стола – поддельный антиквариат – и стремительно пересек комнату, заключив протянутую мной руку в обе свои ладони.
– Дорогая мисс Райленд, какая радость снова видеть вас в Суффолке! И вы, насколько понимаю, остановились в «Бранлоу-Холле»? Как это похоже на вас – влипнуть в очередную историю. – Он усадил меня в кресло. – Чаю хотите?
– Нет, благодарю вас.
– Я настаиваю. – Хан нажал кнопку на телефонном аппарате. – Тина, вас не затруднит принести нам два чая? – Он лучезарно улыбнулся мне. – Как вам живется на Крите?
– Замечательно, спасибо.
– Никогда там не был. Мы обычно ездим летом в Португалию. Но раз у вас там отель, может, и стоит дать вам шанс.
Поверенный уселся за стол. На нем по-прежнему стояла фоторамка, где на экране менялись цифровые изображения. Мне стало любопытно, добавил ли Саджид Хан новые фото к тем, которые я видела в прошлый раз, два года назад. Похоже, ничего не изменилось: жена, дети, жена с детьми, он с женой… бесконечный круг воспоминаний.
– Необычная какая получалась история с Аланом Конвеем, – продолжил юрист, посерьезнев. – Я так до конца и не понял, что произошло, но меня убеждали, что вас тогда едва не убили. – Он вскинул одну бровь, и вторая поползла следом за ней. – Теперь-то, надеюсь, вы в порядке?
– Да, все хорошо.
– Я давно не получал вестей от молодого человека, бывшего некоторое время партнером Конвея, Джеймса Тейлора. Ему, как вам наверняка прекрасно известно, достались в итоге все деньги. По последним слухам, он отправился в Лондон и с головокружительной скоростью проматывает там наследство. – Саджид Хан улыбнулся. – Так чем я могу быть полезен вам в этот раз? В телефонном разговоре вы обмолвились о Сесили Макнейл.
Впервые мне довелось услышать, чтобы ее так называли. Для всех прочих она была Сесили Трехерн, словно бы и не выходила замуж.
– Да, – кивнула я. – Ее родители разыскали меня на Крите. Странное дело. И тут, кстати, снова может оказаться замешан Алан. Вам известно, что он написал роман, сюжет которого частично основан на событиях, имевших место в «Бранлоу-Холле»?
– Знаю, «Аттикус Пюнд берется за дело». Читал эту книгу. Рискую показаться тупицей, но я так и не уловил связи. Мне даже в голову не приходило, что Конвей пишет про «Бранлоу-Холл». Вроде как о свадьбе там ничего нет. Да и действие происходит не в Суффолке, а где-то в Девоне, если не ошибаюсь.
– Тоули-на-Уотере.
– Точно. Ничье имя не было упомянуто.
– Имена он всегда изменял. Думаю, опасался судебного преследования. – Пришло время перейти к делу. Я собиралась в Лондон и хотела выехать побыстрее. – Лоуренс и Полин Трехерн полагают, что Сесили заметила в книге какую-то важную деталь, и это связано с ее исчезновением. Вы не против, если я задам несколько вопросов?
Юрист вскинул руку:
– Пожалуйста, полный вперед. Боюсь, в прошлый раз я вам не сильно помог. Быть может, теперь получится лучше.
– О’кей. Начнем с Эйдена. Он говорит, что приезжал на встречу с вами в день исчезновения Сесили.
– Да. Так и было.
– Помните, в какое время?
Вид у Хана стал изумленный, словно мне не следовало задавать подобный вопрос.
– В пять часов, – сказал поверенный. – Встреча была короткая. Мы обсуждали контракт с новым поставщиком. – Он помедлил. – Надеюсь, вы не допускаете, что Эйден как-то причастен к исчезновению жены?
– Не в том смысле, нет. Просто за день до исчезновения Сесили звонила родителям. Она была уверена, что разыскала новую улику касательно убийства Фрэнка Пэрриса, случившегося восемь лет назад, однако Эйдену ничего не сказала…
– Думаю, тут нам лучше остановиться, мисс Райленд. Прежде всего, мистер Макнейл – клиент нашей фирмы, и к тому же у него не было никаких мотивов убивать Фрэнка Пэрриса, если вы на это намекаете.
Открылась дверь, появилась девушка с ресепшена, которая внесла на подносе две чашки чая и сахарницу. Чашки были белые, с логотипом конторы на боку.
– А что случилось с мистером Уэсли? – поинтересовалась я, когда юрист передавал мне одну из чашек.
– Ушел на пенсию. – Хан улыбнулся секретарше. – Спасибо, Тина.
Выждав, когда девушка уйдет, я продолжила более осторожно:
– Вы были во Фрамлингеме, когда произошло убийство?
– Да, был. По правде говоря, я даже разговаривал с мистером Пэррисом. За день до его убийства между нами произошла короткая беседа.
– Вот как? – Это оказалось для меня неожиданностью.
– Да. Меня попросили связаться с Пэррисом по личному делу. Оно касалось наследства. Не вижу необходимости вдаваться в детали.
– Вы представляли интересы Мартина и Джоанны Уильямс, – сказала я. На самом деле это был блеф. Я заметила его визитку у них на кухне и поняла, что юрист имел к ним отношение. – Я ездила в Хит-хаус. Они мне все объяснили.
– Как они поживают?
– Превосходно. Так вас хвалили. Уильямсы очень высоко ценят то, что вы для них сделали.
Это была бессовестная ложь. Мартин и Джоанна ни словом не обмолвились о юристе. Я просто рассчитывала, что, польстив Хану, сумею выудить из него больше информации. Уловка сработала.
– Ну, в конечном счете не так уж сильно я им и помог, – возразил поверенный, но по тону собеседника чувствовалось, что он очень собой доволен. – Значит, о доме они вам рассказали?
– Да.
– Завещание было совершенно ясным и недвусмысленным. Хит-хаус делился пополам между двумя детьми покойной миссис Пэррис: Фрэнком и его сестрой Джоанной. Да, мистер Пэррис позволил Уильямсам некоторое время после смерти матери жить там совершенно бесплатно, но это вовсе не подразумевает, что он отказался от своих прав на долю имущества. На этот счет никакого соглашения, устного или письменного, не существовало.
Я пыталась сохранить невозмутимое выражение лица, хотя на самом деле Хан только что снабдил меня сведениями, способными в корне все изменить. «Он задумал снова открыть агентство и предлагал нам войти в долю». Вот что сказал Мартин, но то была преднамеренно расплывчатая, граничащая с ложью формулировка. Фрэнк Пэррис разорился и хотел получить свою половину наследства. Вот почему он приехал в Суффолк. И вполне возможно, что именно по этой самой причине его и убили.
– Уильямсы так любят этот дом, – заметила я.
– И неудивительно, – кивнул мой собеседник. – Джоанна в нем выросла. Чудное местечко.
В фоторамке промелькнула миссис Хан в купальнике и с пластмассовой лопаткой в руках.
– Так, значит, вы разговаривали с Фрэнком Пэррисом? – вернулась я к интересовавшей меня теме.
– Звонил ему на мобильный. Это было в пятницу, вскоре после его визита к сестре. Он собирался выставить дом на продажу через агентство Кларка во Фрамлингеме. Я хотел сказать, что не стоит вот так уж сразу брать с места в карьер, но потом понял, что дела его в Австралии приняли не лучший оборот. Я просил Пэрриса дать Уильямсам немного времени, чтобы обговорить условия переезда, да и если на то пошло, найти, куда переезжать. В этом я отчасти преуспел. Он по-прежнему намеревался связаться с Кларком, но согласился на отсрочку.
– Уильямсы, должно быть, страшно переживали?
– Миссис Уильямс была очень недовольна. – Хан щедро добавил в чай сахара.
Мне не составляло труда представить реакцию Джоанны. «Проваливайте и впредь оставьте нас в покое», – припомнились мне ее прощальные слова.
– Едва ли супруги сильно расстроились, когда Фрэнка забили до смерти, – заметила я. Выяснилось то, что мне требовалось знать. Необходимость тщательно выбирать слова отпала.
Хан болезненно поморщился:
– Не уверен, что это так. Это ведь был их близкий родственник, брат Джоанны как-никак. Уильямсы десять лет прожили в доме бесплатно. Им на самом деле не на что жаловаться.
Я не отпила еще ни глотка чая, да мне, честно говоря, и не хотелось. Я пыталась сообразить, могли ли Мартин или Джоанна попасть в «Бранлоу-Холл» в ночь убийства, и прикидывала, как бы лучше выяснить это. Мне представлялось, как один из супругов, а то и оба вместе крадутся по отелю с молотком и в коридоре случайно наступают на хвост Медведю. Картинка почему-то не складывалась. Но никого, кроме них, со столь очевидным мотивом в поле зрения не наблюдалось.
– Спасибо вам огромное, мистер Хан, – сказала я и встала, собираясь уходить.
Поверенный тоже поднялся на ноги, и мы обменялись рукопожатием.
– Как поживает ваша сестра? – осведомился он.
– Мы виделись с Кэти вчера. У нее все в порядке, спасибо.
– Надеюсь, Уилкокс сумеет все уладить, – продолжил Хан, но потом заметил удивление на моем лице и поспешно добавил: – Впрочем, вы, наверное, это не обсуждали.
– Не обсуждали что? – спросила я.
Юрист улыбнулся, делая вид, что это сущий пустяк, но совершил ошибку и, понимая это, принялся крутить педали назад.
– Да так, я просто дал ей небольшой совет.
– Кэти тоже ваша клиентка?
Улыбка его никуда не исчезла, но утратила искренность.
– Вам лучше спросить это у сестры, мисс Райленд. Уверен, вы меня понимаете.
Не будь она его клиенткой, он бы прямо так и сказал.
Вот недаром сердце у меня было не на месте с того самого вечера, который я провела с Кэти. Уж не Джек ли угодил в неприятности? Нет ли у сестры денежных затруднений? Что она от меня скрывает? Пока я шла к машине, Мартин и Джоанна Уильямс, Фрэнк Пэррис, «Бранлоу-Холл» и даже Сесили Трехерн как-то сразу отступили на второй план.
Моя сестра попала в беду. И мне следовало выяснить, что случилось.
