Эпосы, легенды и сказания
Идегей. Татарский народный эпос
© Татарское книжное издательство, 2019
© Липкин С. И., перевод, насл., 2019
В издании использованы рисунки художника Байназара Альменова (1909–1976)
* * *
I. О Токтамыш-хане, о ссоре его с Аксак-Тимиром, а также о том, как Токтамыш-хан приговорил Кутлыкыю-бия и его сына Идегея к смерти
В стародавние времена,
Там, где была нугаев страна,
А предком Нугая был Татар,
Там, где стольный Сарай стоял,
Там, где вольный Идиль бежал,
Там, где город Булгар блистал,
Там, где текла Яика вода,
Там, где была Золотая Орда,
Там, где жили кыпчак и булгар, —
Ханствовал над страною татар
Хан по имени Токтамыш.
Кто был ему друг – того любил.
Кто был ему враг – того губил.
То, чем владел он, были стада.
То, что имел он, были рабы:
В муках текли их года.
Ходила молва из края в край,
Хвалила город его Сарай:
Сотни башен взметнулись там,
Восемьдесят улиц там!
Алтын Таш – Золотой Дворец.
Лёг на жёлтый мрамор багрец.
Славой он был восьми стран —
Не этим дворцом гордился хан.
Сокол охотничий был у него,
Чёрный сокол Тюкли Аяк[1].
Сокола, чьи могучи крыла,
Хан запускал с луки седла,
Чтобы летел, добычу зажав.
Славой он был девяти держав.
А хан Токтамыш был таков:
Белый конь под ним – на земле,
Чёрный сокол пред ним – на седле.
Над гладью неисчислимых озёр
Следил за добычей ханский взор,
Следил, как птицы ручные летят.
Таков был этот азамат.
За струёю – речная струя,
За рекою – река Сыр-Дарья,
За Сыр-Дарьёю – Самарканд.
Самаркандом Тимир владел,
Шах-Тимир, державы глава.
Он Токтамышу письмо написал,
Были в письме такие слова:
«Если привольна Яик-река,
Если Идиль-река широка,
Если реки подвластны тебе,
Если за реками – Кук-Тубе,
Если стоит Сарай в Кук-Тубе,
Если ты в Сарае сидишь,
Если ты – хан Токтамыш,
Если тебе я подмогой был[2].
Если ты тот, кто когда-то пил
Ли́шек моего кумыса,
Если сокол сидит у тебя на шестке,
Чёрный сокол Тюкли Аяк,
Если вблизи и вдалеке
Славой он стал девяти стран,
Славой, гремящей из края в край,
Сокола мне передай!»
Письмо прочёл Токтамыш-хан.
Письмо прочёл, письмо свернул.
Налево один раз взглянул,
Направо один раз взглянул.
Вошёл в его сердце холодный лёд, —
Как сталь благородная, он посинел.
Вошёл в его сердце жаркий огонь, —
Как железо холодное, он потемнел.
Так раскалился добела.
Ответное письмо написал,
И речь его такой была:
«Речная струя, живая струя,
За той рекою – Сыр-Дарья,
За Сыр-Дарьёю – Самарканд.
Если ты – хромоногий Тимир,
Ты, – из рода Бырласа эмир,
Если ты в Самарканде сидишь,
Если я в Сарае сижу,
Я – хан Токтамыш;
Если зову я отцом – Туйгуджу;
Если мой прародитель – Чингиз;
Если мой сокол Тюкли Аяк
С высоты бросается вниз,
Вверх взлетает, добычу зажав;
Если славой он стал девяти держав, —
Твоим не будет он, Шах-Тимир!
Великий и строгий Шах-Тимир,
Эй, хромоногий Шах-Тимир!
Сокол есть у меня другой,
Белый сокол – Буз Туйгын[3].
Эй, Шах-Тимир с короткой ногой,
Белый сокол не будет твоим!
Третий мой сокол – сокол плохой.
На мышей охотятся с ним.
Эй, Шах-Тимир, мечом не грози,
Если зубы сильны – камень грызи,
Третий мой сокол, бидаяк[4],
Пусть будет твоим, Тимир-Хромец!»
Словам конец – и письму конец.
Луна погасла – кончился день.
Кончился день – упала тень.
Год прошёл, луга расцвели.
На озеро Чирули
Птицы слетелись со всех концов.
От сокола Тюкли Аяк
Самка вывела двух птенцов.
Прозрачными стали утра.
Охоты приходит пора.
Сокольничьего Токтамыш зовёт:
«Сокольничий Кутлукыя!
Чёрный мой сокол – гордость моя —
Мне подарил двух соколят.
Дай испытаю, как полетят».
Тот вернулся быстро весьма,
На шее – шёлковая тесьма,
Свисают оба конца.
Трепещут у него в руках
Два одинаковых птенца.
Ни одного Токтамыш не взял,
Посмотрел на них и сказал:
«Эй, Кутлукыя, бий[5] Кутлукыя!
Если владыкой считаюсь я,
Если я – хан Токтамыш,
Если мой дом – Булгар и Сарай.
Если мой сокол – Тюкли Аяк,
Если за соколом ты следишь, —
Его птенцов мне отдай!»
Склонился пред ханом Кутлукыя,
Снова подал ему птенцов,
Напоминающих близнецов —
Двух одинаковых детей.
И взял их на этот раз Токтамыш,
Посадил их на кончики ногтей.
И хан Токтамыш взметнул одного,
Чтобы сбросить на жаворонка его.
Другого на селезня сбросить хотел.
Но первый птенец не полетел
И второй птенец не полетел.
Крикнул тогда хан Токтамыш,
От гнева задрожав:
«Если мой сокол Тюкли Аяк
Завистью стал девяти держав;
Если соколом я прославлен был;
Если к соколу ты приставлен был,
Зачем же ты мне суёшь
С безволосыми лапками птенцов,
С кончиком клюва плоским, тупым,
Зачем мне моих птенцов не даёшь?
Считаешь меня слепым?
Себе возьми этих птенцов.
Их породил бидаяк?»
Кутлукыя отвечал так:
«Великий мой хан, владыка мой хан!
Чёрный сокол Тюкли Аяк
Славой стал девяти стран,
Охотничьим соколом твоим.
Но ты вчера стал седым,
Сегодня он стал седым,
Хилым он стал стариком,
И кажутся нам его птенцы
Рождёнными бидаяком.
Рок таков проклятый его,
Но эти соколята – его!»
Встал тогда повелитель страны.
Словно уголья – красны,
Кровью налившись, стали глаза.
Так разразилась его гроза:
«Устроен этот лживый мир,
Оказывается, так:
В Самарканде – Тимир-эмир,
В Белом Сарае сижу я.
Сокол мой – Тюкли Аяк.
За соколом ты, Кутлукыя,
Приставлен следить всегда.
Но два яйца из гнезда,
Оказывается, вынул ты.
Яйца бидаяка в гнездо,
Оказывается, подкинул ты.
Племя сокола моего
Отдал Тимиру, чтоб сгинул ты!
Держи ответ: отчего
Ханский закон отринул ты?»
Ещё сказал Токтамыш-хан:
«Эй, Кутлука, эй, Кутлука,
Суть твоя грязна и низка,
Чьё это время теперь у нас? —
Токтамыша время сейчас!
Эй, Кутлука, держи ответ.
Много Тимир чеканит монет,
Много чеканит монет золотых, —
Продался ты за одну из них!
Сделал ты две головы из одной,
Сделался двум владыкам слугой,
Держи ответ, Кутлукыя!»
Держал ответ Кутлукыя:
«Эй, великий мой хан, владыка мой хан!
Если б Тимиру я отдал себя,
Шаху-Тимиру я продал себя,
Сделал бы две головы из одной,
Сделался я бы двум ханам слугой, –
Было б мне суждено пропасть.
Если твоя низвергнется власть,
То несчастлив буду и я.
Ты – мой хан, я – Кутлукыя,
Участь твоя – участь моя!»
Неслыханным гневом обуян,
Закричал Токтамыш-хан:
«Эй, Кутлука, эй, Кутлука!
Суть твоя грязна и низка!
Чьё сильно племя? – Племя моё!
Чьё ныне время? – Время – моё!
Взял я в руки держав судьбу!
С алмазной броней на лбу
Молодой двукрылый птенец —
Золотой Чингиза венец —
Разве не на моей голове?
Прародителя славный дом,
Чингиз-хана державный дом
Разве не у моих ног?
Словом неумолимым твёрд,
Данью многоплеменной горд,
Повелитель множества орд, —
Разве я сам – не Чингиз,
Разве не владыка владык?
Разве не владею страной
В шестимесячный путь длиной?
Как же посмел сказать твой язык,
Что моё всевластье уйдёт,
А к тебе несчастье придёт? —
Суть объясни мне твоих речей!»
Не поднимая очей,
Высказать всю правду решив,
Руки сперва на груди сложив,
Ответил Кутлукыя:
«Моё дело – сказать, мой хан.
Твоё дело – внимать, мой хан.
Кук-Туба – сердцевина Земли.
Здесь дворец властелина Земли.
В довольстве жил в Сарае народ,
Четверо было здесь ворот.
Приходил из далёких стран
За караваном караван.
Выйти не успевал из ворот
Шумный людской круговорот:
Города окружив лицо,
Двигалось замкнутое кольцо!
Шёл дождь или бури слышался крик, –
Но с ямом[6] спешил сюда ямщик.
Смело скакал сюда ездок,
Даже если был одинок,
Пищу находил и покой
На широкой дороге ямской.
Скачет – земля спокойна кругом.
Ляжет на отдых – земля, как дом.
Ничто не грозит жизни его.
Счастье, мир – в отчизне его.
Непобедимой была страна,
Неистощимой была казна.
Бедному люду в те времена
Весь доставался доход.
На лугах умножался скот.
Люди в стране теряли счёт
Запасам монетным своим,
Богатствам несметным своим.
Что ж видим, приблизившись к нашим дням?
Этих богатств не хватило нам!
Эй, владыка-хан, великий хан!
Править умел бы ты страной,
Мощной владел бы ты казной,
Не терпел бы народ мытарств.
Вспомни: была Золотая Орда,
Белая Большая Орда,
Путём шестидесяти государств, —
Теперь караван не входит сюда,
Верблюд не знает твоих ворот,
В долю купец тебя не берёт,
Монет не находит для тебя.
Не значит ли это, великий хан,
Что власть уходит от тебя?
Скажу, не страшась твоей руки:
Сары-Тау, хребет реки,
Был домом, где обитал мой народ.
Мой народ убавил ты.
Дважды переходить Идиль
Мой народ заставил ты,
И там его не оставил ты:
В бестравные солончаки,
В бурые, глинистые пески
Мой народ отправил ты,
Мой многоглавый город Кум-Кент
Сделал песком[7], обезглавил ты!
Эй, владыка-хан, великий хан!
У кобылицы два соска:
Если один пропадёт,
Не будет в другом молока.
Вот верблюд двугорбый идёт.
Если горб один пропадёт,
Силы не будет в другом.
Лишил ты мой народ земли,
У него, значит, счастья нет.
К врагу твои птенцы перешли, —
У тебя, значит, власти нет!
Если я на старости лет —
Сделал две головы из одной,
Стал я двум владыкам слугой,
То, значит, справедливости нет,
Правды нет в державе твоей,
Если ты голову можешь отсечь,
Можешь в крови вымазать меч, —
Ханский меч, Токтамыш, приготовь:
Вот моя голова, моя кровь!»
Перед ханом, слов не тая,
Пал на колени Кутлукыя.
Хан Токтамыш сказал в ответ:
«Гай, татарин ты, гай, татарин ты!
От мангыта рождённый на свет,
Нечистый, нагульный татарин ты!
Вчера твоя жизнь – быль.
Сегодня – пепел, пыль.
Вчерашний бий сегодня умрёт.
Уничтожу я весь твой род!»
«Когда величавый певец,
Согнувшись, вошёл во дворец…»
Двух биев позвал Токтамыш.
С Дюрменом пришёл Чакмагыш.
Сказал Токтамыш-хан:
«Эй, Дюрмен, бий Дюрмен!
Ты возьми свой бердыш[8],
Кинжал обнажи кривой
Над вражеской головой!
Кутлукыя – лже-бий.
Голову ему отруби!
Была у него жена.
Пери[9] была она.
Подарила ему дитя,
К своим потом улетя.
Найди и убей дитя!
А ты, бий Чакмагыш,
К юрте его поспешишь.
Кресало – имя твоё[10],
Так высеки пламя своё!
Кутлукыя – подлый бий:
Дом его разруби,
Разрубив, сожги в огне!»
Стоявший в стороне
Славный бий Джантимир,
В стране своей – старший пир,
Отец шести сыновей,
Воспитатель ханских детей,
Советчик в ханских делах, —
Старцем уважаемым был,
Мужем почитаемым был.
Нуждались в его словах
Молодые и старики.
Голенища его широки!
Хан его ставил высоко!
С Кутлукыя, в юные дни,
Кровью окрасил он молоко,
Побратимами стали они[11].
Колено пред ханом он преклонил;
– Владыка мой хан, великий мой хан!
Что останется, если земля уйдёт?
Народ без земли останется!
Что останется, если уйдёт народ?
Страна без людей останется!
Что останется, если страна уйдёт?
Матери молоко останется![12]
А если и молоко пропадёт?
Язык, сосавший белую грудь,
Язык сладкогласный останется!
Язык пропадёт, уйдут слова —
Письмо мудреца останется!
Погибнет мудрая голова,
Но кровь в потомстве останется!
А если потомство погубить,
Всё поколение перебить,
Чужеземец в стране останется!
Судьбою сражённый навсегда,
Потомства лишённый и гнезда,
Блеющий, как дурной баран,
Хан одинокий останется!
Великий мой хан, владыка мой хан!
Кутлукыя – сокольничий твой.
Смилуйся над его головой!
Один из предков его
Врагом-губителем был,
Другой из предков его
Другом-воителем был,
Один из предков был раб,
Другой – правителем был,
А старший дед – Туклас Ходжахмет –
Пиром-святителем был.
В рабстве жил один его дед,
Бием был другой его дед.
Раб ошибётся, бий простит.
Бий ошибётся, хан простит.
Во имя моих старых лет,
Хан мой, прости вероломство его.
А не простишь вероломство его,
Тогда прости потомство его,
Крови ребёнка не проливай,
Смерти ребёнка не предавай!»
Так говорил Джантимир-бий.
Не принял владыка эти слова.
Был гнев его крепок, милость – слаба.
Славен стольный град Сарай,
Восемьдесят улиц там,
Сотни башен взметнулись там,
Выше всех – Алтын Таш[13],
А за ним – Салкын Таш[14],
Место, на котором казнят, –
Виноват ли, не виноват!
Соизволил хан приказать
Сокольничего связать,
На лобное место привести.
И на закате долгого дня,
Около большого пня
Кутлукыя на колени стал.
Бий Дюрмен секиру достал,
Секира блеснула едва, —
Упала с плеч голова.
Не принял хан Джантимира слова, –
Не думал ему Джантимир уступить.
Понял он сразу, как поступить.
Направил путь к юрте своей.
У Джантимира шесть сыновей.
Шестой сын – Кубугыл.
Взял он родное дитя,
В дом Кутлукыя поспешил,
Сына в колыбель положил.
Широки голенища его!
Сына бедного Кутлукыя
Спрятал у себя в сапоге,
Принёс в своё жилище его.
После него Дюрмен пришёл.
В колыбели дитя нашёл.
Крикнул он в тихом жилье:
«Для чего тебе ходить по земле?
Лучше пусть ходит ханский приказ.
Секира, коснувшаяся отца,
Пусть и тебя коснётся сейчас, —
Пройдёт через шею-волосок!»
Так ребёнка смерти обрёк,
Так был убит Кубугыл.
Пришёл Чакмагыш – дом разрубил,
Сухую траву поджёг.
Ханский приказ по земле не пошёл,
А если даже пошёл, –
Дальше Бога приказ не дошёл.
Окровавившая сердца,
Обезглавившая отца,
Секира, что была тяжела,
Сына убить не смогла,
Ребёнка судьба оберегла.
Вместо него умер другой.
Умер ханский приказ.
Бог невинного спас.
Жизнь его была дорога.
Вынув ребёнка из сапога,
Так сказал Джантимир:
«Вступай без роду, без племени в мир!»
И дал ему имя: Идегей[15].
II. О том, как Идегей рос под именем Кубугыла и стал судьёй
при дворце Токтамыш-хана
У Джантимира шесть сыновей,
Шестой сын – Кубугыл.
В дому Джантимира Идегей
Рос под именем Кубугыл.
Минул один год ему —
Стала разверзаться земля,
По которой он проходил.
Минуло два года ему —
Стала его принимать
Самая почтенная знать.
Стал он словом своим исцелять,
В слове его была благодать.
Минуло три года ему —
Начал он книги читать.
Четыре минуло года ему —
Удивлял он всех своим письмом,
Поражал он всех своим умом,
Прославился на целый свет.
Пять ему исполнилось лет —
Стал он главой семьи своей —
Пяти джантимировых сыновей.
В шесть – он ловким стал ездоком.
В семь – он сделался метким стрелком,
В восемь – силачом знаменитым стал.
В девять-десять – джигитом стал.
Степью шёл – раздвигалась трава,
Возникала степная тропа.
Шёл в горах – поднимался прах,
Впадина возникала в горах.
В одиннадцать лет словотворцем стал,
За бедных людей ратоборцем стал.
Мужем стал он в двенадцать лет,
Во всём народе славен был
И Алпамышу равен был.
И тогда Идегей сказал:
«Мужем я стал, – поддержу народ,
Ибо я для народа – оплот, —
Земли коснулся затылок мой.
Да видит народ от меня добро.
Седой отец меня воспитал, —
Да видит отец от меня добро!»
За табуном следил он в горах,
Был чабаном на сочных лугах.
С ягнятами он степью ходил.
На теле отрепья носил.
Удивлялись его уму,
Воздавали почёт ему.
Безлошадному был он конём.
Заблудившемуся – путём.
Был он жаждущему – питьём.
Был он страждущему – врачом.
Одинокому был он мечом.
Посохом для пешехода он был.
Опорою для народа он был.
В четырнадцать – мудрости был сосуд:
Четырнадцать запутанных тяжб
Разрешил его правый суд.
И тогда хитроумный Кин-Джанбай,
Седой, многодумный Кин-Джанбай,
Шесть изо рта выпускавший письмен[16],
Шесть понимавший чуждых племён, —
Колено, придя, пред ним преклонил!
В пятнадцать лет созвал Идегей
Девяносто сыновей
Девяностоглавой орды.
Молвил: «Вступим в борьбу сейчас.
Если я одолею вас, —
Стану я над вами главой.
Одолеет меня один из вас, —
Станет он главой надо мной!
Идегей, сказав так,
Свой простой снял кушак,
Как знамя, над площадью вознёс.
Начал борьбу Идегей.
Девяносто сыновей
Одолеть его не могли,
Всех Идегей одолел.
Побеждённым он повелел
Снять одежды, в кучу сложить,
И речь такую повёл:
«Это – Токтамыша престол.
Я сяду, вы будете мне служить».
И потом сказал Идегей:
«Тот, кто скачет среди травы,
Кажется, – хан Токтамыш.
Не склоните пред ним головы.
Если «салям»[17] не скажет он сам,
Первыми не говорите «салям».
Вот на сивом коне Токтамыш
Показался вдалеке.
Сокол на седельной луке.
А вокруг степная тишь.
Подъехал он к айдале[18].
Увидал, подъезжая, ребят —
Девяносто их, а один
Восседает, как господин.
Он подъехал – они молчат,
Саляма не говорят,
Не склоняют пред ним головы,
Не ложатся среди травы.
Сказал хан Токтамыш:
«Девяносто вы сыновей,
Не найти благородней, знатней,
Но благородство чуждо вам:
Первыми не говорите «салям»,
Не склоняете головы.
Кто из нас старше: я или вы?»
Идегей, слегка вперёд наклонясь,
На правую руку облокотясь,
Токтамышу так отвечал:
«Вначале был старше ты.
Мы будем старше потом.
Ты сам убедишься в том.
Девяносто при нас парней.
Если возраст их подсчитать,
Сколько им лет и дней,
Выходит, что старше – мы,
И нет превосходства у тебя,
Да и нет благородства у тебя:
Первым не поклонился нам,
Первым ты не сказал «салям».
Оказался непочтительным ты,
Ай, непочтительным ты!»
Великий хан Токтамыш
Налево один раз взглянул,
Направо один раз взглянул,
Ответа найти не сумел,
Назад коня повернул.
Вступил он в ханский чертог,
Покоя найти не мог.
Лёг в постель – не заснул.
Сна не ведал три ночи он.
Не смыкал свои очи он.
Не выходила из ума
Дума тревожная весьма.
Там, где кончался луг, —
Голо в степи вокруг.
Сидят девяносто парней,
Один другого знатней,
Но превыше всех Идегей,
Ибо умных он был умней,
Ибо честных он был честней,
Говорил о нём так народ:
«Он – прибежище для сирот,
Безлошадному стал он конём,
Заблудившемуся – путём,
Хлебом для голодного стал,
Кровом для безродного стал».
Среди девяноста детей
Был сын Дюрмена Урман.
В душе его жил обман.
С детских лет воровство
Было занятьем его,
Он воровал у детей
Игрушечных лошадей.
Трижды крал – не был пойман Урман.
В четвёртый раз был пойман Урман.
Девяносто знатных детей,
Порешив покончить со злом,
Идегею били челом:
«Вора следует наказать!
Соизволь, судья, приказать:
Арканом волосяным
Злодея к скале привязать,
Голову отрубить ему».
Из девяноста своих парней
Приказал Идегей одному
Сделаться палачом.
Был палачом обезглавлен вор.
Стал известен в стране приговор.
Злом наказано зло,
Возмездие быстро пришло:
Бий Дюрмен потерял дитя.
У парней, секирой блестя,
Вырвал он мальчика-палача.
К хану привёл, за собой волоча.
Токтамышу бил он челом:
«Если я сам – бий Дюрмен;
Если мой сын – бий Урман;
Если сына моего
Обезглавил этот злодей, —
Что мне делать с кровью его,
Что мне делать, великий хан?»
Лежавший пред ханом на земле,
Встал и сказал палач-мальчуган:
«В поле вольном, на айдале,
Нас девяносто и один.
Кубугыл – наш господин.
Я выполнял его слова.
Чем же повинна моя голова?»
Позвал Идегея Токтамыш.
Сказал Идегею Токтамыш:
«Эй, Кубугыл, Кубугыл,
Отца хорошего сын!
За жеребятами ты следил,
Степью с ягнятами ты бродил,
Джантимира сын Кубугыл,
Зачем ты сына Дюрмена убил?»
«Великий хан! – сказал Идегей. —
Таков закон в державе твоей:
Если, трёх укравших коней,
В четвёртый раз попадётся вор, —
Повелевает твой приговор
Вору голову отрубить.
Так и я велел поступить.
Пойман Урман в четвёртый раз.
Мой приказ – это твой приказ,
А дальше будет, как повелишь».
С места встав, сказал Токтамыш:
«Эй, Дюрмен, верный мой страж!
Этот юноша, Кубугыл,
Твёрдо, правильно поступил.
Он закон соблюдает наш.
Нам ли судить сурово его?
Слово хана – слово его!
Четырнадцать запутанных тяжб
Он распутал на айдале.
Знаменит он в моей земле.
Девяносто детей поборов,
Стал он у них на челе.
Суд его наказует воров.
Мой закон – основа его.
Мне ли судить сурово его?»
«Размахнулся мечом с плеча…»
Кубугылу сказал Токтамыш:
«Кубугыл! Ты в отрепьях стоишь, —
Отрепья свои сними,
С моими живи людьми,
Останься в моём дворце.
Соболью шубу возьми,
Надень с моего плеча.
Коня в подарок возьми:
Душа его горяча,
Быстрый, пятнисто-чубарый он,
Гордый потомок Тулпара[19] он!
Коня оседлай, сынок,
К седлу привяжи рожок,
Ястреба для охоты возьми!..
Девушку ещё ты возьми:
Стройна и тонкостанна она,
Как выхухоль, благоуханна она,
Как птица, трепещет она,
В девичестве блещет она,
Как месяц – левая щека,
Как солнце – правая щека,
Чёрные очи её светлы,
А зовут её Айтулы,
Красою славится она.
Тебе понравится она —
Справим свадьбу, устроим пир, —
Будет вам завидовать мир!
Крым тягаться с нами начнёт —
Пусть нас рассудит твой приговор.
Крым сражаться с нами начнёт —
Крымскому войску дай отпор!»
Так отвечал Идегей:
«Есть конь у тебя? Буду пасти!
Огонь у тебя? Буду блюсти!
Доброму – добрый, злому – злой,
Остаюсь я твоим слугой».
Став слугою с этой поры,
Принял он Токтамыша дары:
Обновился его удел.
Он соболью шубу надел,
Чтобы красовалась на нём.
Знатный всадник, теперь он владел
Пегим[20] в яблоках скакуном.
Для ударов дал ему хан
Кожей обтянутый барабан.
Возведённый в придворный сан,
Зоркого кречета взял Идегей.
Для любви, для услады своей,
Благоухавшую, как тимьян,
В жёны взял он Айтулы,
Ту, чьи очи были светлы,
Ту, чья кожа – упруга, нежна,
Рождена в Булгаре она.
Как месяц – левая щека,
Как солнце – правая щека!
Если шли из Крыма войска,
Уничтожал их Идегей,
Если распря шла у границ,
Повергал он недругов ниц.
Стал служить Идегей земле.
Честно судил и правил он.
От поборов и войн, и тяжб
Свой народ избавил он.
Землю свою успокоил он,
Казну Токтамыша утроил он:
Было в ней озеро серебра,
Золота поднималась гора.
Благоденствовал народ:
Ел он мясо и пил он мёд.
Приходил из далёких стран
За караваном караван.
Выйти не успевал из ворот
Шумный, людской круговорот.
Шли верблюды, – за вьюком вьюк,
Образуя замкнутый круг.
В те дни, когда муж Идегей
Праведные творил дела,
Жена Токтамыша Джанике
Двух девочек-близнецов родила.
Луноподобная старшая дочь
Была названа Ханеке.
Солнцеподобная младшая дочь
Была названа Кюнеке.
Так на свет появились они.
Из пелёнок вышел в те дни
Сын Токтамыша Кадыр-Бирди.
Созвал Токтамыш высоких лиц,
Зарезал яловых кобылиц,
Устроил пир для знатных гостей,
Открыл казну для бедных людей,
Игрища, скачки устроил он,
И душу на том успокоил он.
Месяц померк – солнце зажглось,
От Идегея у Айтулы
Милое дитя родилось –
Мальчик с голову коня.
Дождавшись желанного дня,
Созвал Идегей всю чёрную кость,
Рабом Токтамыша был каждый гость,
Сказал: «Родился желанный сын,
Назовём его Нурадын»[21].
Сына повелел Идегей
В пелёнки из камки обернуть,
Но решив, что эта камка
Чересчур для ребёнка жестка,
Сына повелел Идегей
В пелёнки из парчи обернуть,
Но решив, что жестка и парча,
Повелел своего малыша
В куний мех Идегей обернуть.
Чтобы отвагой наполнилась грудь,
Начал он сына на битву брать,
Чтобы преследовал вражью рать.
Чтоб видел сын, чтоб воин был!
На том Идегей успокоен был.