bannerbannerbanner
Утерянные победы. Воспоминания генерал-фельдмаршала вермахта

Эрих фон Манштейн
Утерянные победы. Воспоминания генерал-фельдмаршала вермахта

Полная версия

Командующему сухопутными силами оставалось только взять на себя техническое исполнение операции, по поводу которой намеренно не было выслушано его мнение и решительного успеха которой он никак не мог гарантировать, во всяком случае осенью 1939 года.

Те, кому кажется удивительным, как командующий сухопутными силами мог согласиться с таким capitis diminutio, уступив планам Гитлера, вероятно, смогут найти правильный ответ в книге Грейнера «Руководство вооруженными силами Германии». Он полагает, что фон Браухич понимал, что едва ли добьется чего-то прямым сопротивлением. Он рассчитывал, что если вначале он для вида согласится с Гитлером, то потом сможет отговорить его от плана. Кстати, того же взгляда придерживается и генерал фон Лоссберг, основываясь на личном знакомстве с Гитлером и его тогдашней позиции. Кроме того, фон Браухич мог рассчитывать, что, когда настанет срок, неблагоприятная погода сделает невозможным наступление поздней осенью или зимой. Если, таким образом, решение вопроса было бы отсрочено до следующей весны, то, возможно, нашлись бы способы и средства прекратить войну путем политического компромисса.

Если командующий сухопутными силами и начальник Генштаба действительно придерживались этого мнения, то относительно погоды, безусловно, оказались правы.

Однако попытки «отговорить» Гитлера от такого принципиального решения, даже если переговорщиком выступил бы генерал фон Рейхенау, которого в свое время отправило с этой миссией ОКХ, по-моему, были безнадежны. Оставалась только надежда, что ОКХ предложит другое, лучшее решение, убедительное для Гитлера.

Что касается возможности на том этапе закончить войну мирными переговорами, то она так и не представилась. Мирное предложение, направленное Гитлером западным державам после кампании в Польше, встретило категорический отказ. Кроме того, Гитлер, скорее всего, не согласился бы с разумным урегулированием польского вопроса, которое позволило бы достигнуть понимания с Западом. Так или иначе, подобное урегулирование было практически немыслимо после того, как Советская Россия поглотила восточную половину Польши. Также весьма сомнительным представляется то, что в то время Германии удалось бы добиться почетного мира без Гитлера. Как можно было его свергнуть? Если в октябре 1939 года генерал Гальдер и планировал новую военную акцию против Берлина, то я могу лишь сказать, что в войсках он нашел бы еще меньше сторонников, чем осенью 1938-го.

Начать с того, что генерал-полковник фон Браухич поддержал план Гитлера, и ОКХ составило оперативную директиву «Желтый план» в соответствии с установленными Гитлером принципами. Правда, 27 октября командующий сухопутными силами при поддержке своего начальника штаба попытался убедить Гитлера, исходя из соображений военного характера, отложить наступление до более благоприятного времени, по всей видимости до весны 1940 года. По словам Грейнера, несколькими днями раньше то же рекомендовал Гитлеру генерал фон Рейхенау – вероятно, по просьбе фон Браухича. Хотя Гитлер не отверг все без исключения представленные ему аргументы, он оставил в силе дату начала наступления, назначенную им еще 22 октября, а именно 12 ноября.

5 ноября фон Браухич снова сделал попытку переубедить Гитлера. Это был день, когда – при условии, что наступление действительно начнется 12 ноября, – следовало отдать приказ по войскам о выдвижении к районам сосредоточения.

Хотя разговор проходил с глазу на глаз (Кейтель был приглашен ближе к концу), его подробности стали известны, а в результате произошло то, что я бы назвал разрывом между Гитлером и генералами. Как узнал Грейнер от Кейтеля, фон Браухич прочел Гитлеру меморандум, где излагались все причины возражения против осеннего наступления. Помимо некоторых бесспорных фактов, как, например, состояние погоды и неподготовленность вновь созданных соединений, он выдвинул один довод, который привел Гитлера в бешенство. Это была критика действий немецких войск в Польской кампании. Фон Браухич выразил мнение, что пехота не проявила такого воинственного духа, как в 1914 году, и что дисциплина и стойкость боевых частей в связи с чрезмерными темпами перевооружения не всегда отвечали требованиям. Если бы фон Браухич обращался к высшему офицерству, они разделили бы его точку зрения. Конечно, он был не прав, обвиняя пехоту в отсутствии воинственного духа в отличие от 1914-го – по крайней мере, в том обобщенном виде, в каком фон Браухич высказался. Его довод продиктован непониманием того, как изменилось пехотное наступление за истекшие годы. Принципы наступления 1914 года отныне стали немыслимы. С другой стороны, нельзя было отрицать, что – как это бывает с необстрелянными войсками в начале любой войны – отдельные части иногда проявляли признаки нервозности, особенно в боях в населенных пунктах. И более того, штабы нескольких высших соединений были вынуждены принимать крутые меры против нарушителей дисциплины. Это неудивительно, учитывая, что всего за несколько лет рейхсвер увеличился со 100 тысяч человек до миллионной армии, причем большинство солдат встали под знамена лишь в ходе всеобщей мобилизации. Но в свете польских побед не было достаточных оснований прийти к выводу, что армия не способна вести наступление на западе. Если бы только генерал-полковник фон Браухич ограничился подчеркиванием того факта, что вновь сформированные дивизии в силу недостаточной подготовки и сплоченности пока еще не готовы идти в бой и что наступление нельзя осуществлять одними лишь опытными дивизиями, его заявление было бы не менее убедительно, чем довод о неблагоприятном времени года. Однако вышеупомянутое обобщение меньше всего следовало выдвигать в качестве аргумента в разговоре с Гитлером, видевшим себя создателем того самого нового вермахта, чьи боевые качества теперь ставились под вопрос. Фактически Гитлер был прав в том смысле, что без его политической смелости в упорном осуществлении перевооружения, без возрождения воинского духа, вызванного к жизни национал-социализмом в тех слоях общества, откуда его изгнали во времена Веймарской республики, эта армия никогда не достигла бы той мощи, которой обладала в 1939 году. Но Гитлер упускал из внимания тот факт, что успехи прежней армии полностью соответствовали его собственным успехам. Ибо, если бы офицеры и унтер-офицеры, вышедшие из прежнего рейхсвера, не отдали все свои силы на его планировку и материальную подготовку, Гитлер никогда не получил бы вооруженных сил, которые считал своим «созданием», и не смог бы одержать победы в Польше.

Приводя подобные возражения в присутствии Гитлера, диктатора с давно раздутым самомнением, фон Браухич добился ровно противоположного тому, на что рассчитывал. Отметив все деловые доводы фон Браухича, Гитлер рассердился на критику, направленную, как он решил, против его заслуг, и резко оборвал разговор. Он настаивал на дате начала операции 12 ноября.

К счастью, тут вмешался бог погоды и заставил отложить начало наступления – что до конца января повторится еще пятнадцать раз.

Поэтому, хотя ОКХ в конечном счете и оказалось правым в споре с Гитлером относительно возможной даты начала операций, в результате вспыхнул кризис руководства, последствия которого со всей страшной очевидностью проявятся в дальнейшем ходе войны. Его немедленным следствием стало то, что Гитлер и фон Браухич перестали встречаться.

Начальник оперативного управления Генерального штаба, будущий генерал Хойзингер, 18 января 1940 года сказал мне, что фон Браухич не виделся с Гитлером с 5 ноября – неприемлемая ситуация для сложившегося состояния дел. Одним из последствий разрыва была речь, с которой Гитлер 23 ноября обратился к собравшимся в рейхсканцелярии командующим и начальникам штабов всех групп армий, армий и корпусов. Считаю излишним вдаваться в ее подробности, так как она хорошо известна из других публикаций. Главными пунктами его речи были подчеркнутая им непоколебимость решения как можно раньше начать наступление на западе, а также сомнения, уже тогда высказанные им, относительно того, как долго государство будет избавлено от угрозы нападения в тылу с востока.

Что касается объяснения принципиальной необходимости начать наступление на западе, то Гитлер представил обдуманные и, по-моему, убедительные доводы, не считая вопроса о сроке. В остальном его речь представляла собой сплошные нападки не только на ОКХ, но и в общем на генералов сухопутных сил, которых он обвинил в том, что они постоянно строят препоны его инициативе. В этом отношении его речь была самой предвзятой из тех, что мне доводилось слышать от Гитлера. Командующий сухопутными силами сделал единственно возможный выбор и подал в отставку. Гитлер отказался ее принять, хотя понятно, что таким образом кризис не мог разрешиться. ОКХ все так же находилось в том прискорбном положении, когда оно вынуждено было готовиться к наступлению, которого не одобряло. Советы командующего по вопросам общего ведения войны по-прежнему отвергались, а сам он был низведен до положения генерала-исполнителя.

Если разобраться, почему между главой государства и руководителями сухопутных сил возникли подобные отношения, то решающую роль в этом сыграли жажда власти и растущее самодовольство Гитлера, разжигаемые интригами всяческих герингов и гиммлеров. Однако нужно все-таки сказать, что ОКХ само в немалой степени приложило руку к обострению отношений с Гитлером своим подходом к проблеме ведения войны после окончания Польской кампании.

Решив и дальше занимать на западе оборонительные позиции, ОКХ отдало инициативу в руки Гитлера, хотя, безусловно, именно ОКХ должно было в первую очередь давать главе государства рекомендации, тем более после того, как армия при эффективной поддержке авиации так быстро разгромила Польшу.

Осенью 1939 года ОКХ, разумеется, имело полное право придерживаться той точки зрения, что неблагоприятное время года и неподготовленность новых соединений на тот момент делали наступление нежелательным. Но ни простое утверждение этого факта, ни меры, принятые для усиления оборонительных позиций на западе, не давали убедительного ответа на вопрос, как успешно завершить войну в военном смысле. ОКХ должно было ответить на него, если хотело и дальше влиять на стратегию ведения войны в целом.

 

Конечно, командующий сухопутными силами был уполномочен рекомендовать курс на политическое урегулирование с западными державами. Но что, если перспективы урегулирования так и не возникнут? Человеку такого типа, как Гитлер, было особенно необходимо – даже если наступление на западе казалось в то время нецелесообразным, – чтобы ОКХ тогда же указало способы завершения войны в военном смысле.

В связи с этим после завершения Польской кампании встала необходимость ответить на три вопроса.

Во-первых, можно ли довести войну до благоприятного окончания, если придерживаться оборонительной тактики, или этой цели можно достигнуть только путем победоносного наступления германских войск на западе?

Во-вторых, если наступление необходимо, когда следует начинать его с перспективой на решительный успех?

В-третьих, как его следует вести, дабы обеспечить окончательную победу на континенте?

Ответ на первый вопрос открывал две возможности.

Первая состояла в том, чтобы после падения Польши Германия достигла соглашения с западными державами. ОКХ не могло не относиться к этому скептически, отчасти в силу национального британского характера, который практически не оставлял шансов на уступки со стороны Великобритании, а отчасти потому, что после разгрома Польши Гитлер не был готов разумно урегулировать вопрос о немецко-польской границе в духе компромисса. В конце концов ради того, чтобы достичь согласия с западными державами, Гитлеру пришлось бы восстановить Польшу в прежних границах, а это было невозможно после передачи ее восточной части Советскому Союзу. Этот свершившийся факт не смогло бы устранить никакое иное немецкое правительство даже после свержения Гитлера.

Вторая возможность успешно завершить войну при сохранении оборонительной позиции на западе могла представиться в том случае, если бы в конце концов западные державы решили предпринять наступление. Тогда для Германии открылась бы перспектива нанести контрудар и одержать победу на западе. Та же мысль высказывается в книге «Беседы с Гальдером», где процитированы его слова об «ответной операции». Однако, как говорит генерал Хойзингер, ОКХ лишь гораздо позже стало рассматривать подобный вариант – точнее, примерно в декабре, а не в период с сентября по октябрь, столь важный для его положения.

Бесспорно, мысль об ответной операции была очень заманчива, поскольку возложить на плечи противника тяжелое бремя наступления на линию Зигфрида или бесчестье нарушителя нейтралитета Люксембурга, Бельгии и, быть может, даже Голландии казалось весьма соблазнительным. Но не самообман ли это, выдающий желаемое за действительное, во всяком случае в том, что касалось ближайшего будущего? Можно ли думать, что западные державы, не посмевшие начать наступление в тот момент, когда основная часть германских войск была связана в Польше, отважатся на него теперь, когда им противостоят все вооруженные силы Германии? Я не считаю сейчас, как не считал и тогда, что для ответной операции германской армии существовали какие-либо основания.

Это мнение нашло убедительное подтверждение в «военном плане», составленном в то время по приказу главнокомандующего союзными войсками генерала Гамелена. Основные мысли этого документа, позднее попавшего в руки немецких войск, таковы:

до весны 1941 года вооруженные силы союзников не успеют накопить достаточную материальную силу для агрессии против Германии с запада. Чтобы достигнуть численного превосходства сухопутных сил, нужно будет заручиться поддержкой новых союзников;

британцы не готовы принять участие в крупномасштабном наступлении до 1941 года, если не произойдет частичного краха Германии. (Это замечание, явно выразившее надежду на революцию, показывает, чего нам приходилось ждать в случае государственного переворота);

главная задача западных держав в 1940 году заключается в обеспечении целостности французской территории и, разумеется, незамедлительной помощи Бельгии и Голландии в случае немецкого нападения;

кроме того, следует приложить все усилия для создания дальнейших театров военных действий с целью истощения Германии. Называются северные государства и – при условии нейтралитета Италии – балканские. Естественно, продолжатся попытки привлечь на сторону союзников Бельгию и Голландию;

и наконец, союзники постараются лишить Германию жизненно важных поставок как за счет вышеупомянутого создания новых театров военных действий, так и за счет смыкания блокады путем нажима на нейтральные страны.

Из этого «военного плана» со всей очевидностью следует, что западные державы собирались вести войну на истощение – на стольких театрах военных действий, на скольких будет возможно – до тех пор, когда не достигнут явного превосходства, позволяющего им начать наступление на западе, но никак не раньше 1941 года.

Хотя в то время ОКХ еще не могло знать об этом плане союзников, было вполне понятно, что западные державы постараются затянуть войну согласно вышеуказанным установкам.

Ввиду кровопролития, которое повлечет за собой наступление на линию Зигфрида, ОКХ едва ли могло основывать свои решения на надежде, что народы Франции и Великобритании устанут от этой «странной войны». Германия ни в коем случае не могла дожидаться, пока враг будет накапливать вооружение (а в свете позиции Рузвельта нужно учитывать помощь со стороны США), пока не получит превосходство на суше, на море и в воздухе. Тем меньше Германия могла позволить себе это, притом что у нее за спиной стоял Советский Союз. После того как на этот раз он получил от Гитлера все, на что рассчитывал, у него не осталось общих с рейхом жизненных интересов, и чем сильнее становились западные державы, тем более рискованным становилось положение Германии.

Следовательно, в отношении военного руководства после Польской кампании дело обстояло следующим образом: на первый из указанных выше трех вопросов – то есть можно ли довести войну до успешного завершения, придерживаясь оборонительной тактики на западе, – следовало ответить отрицательно, если только политическое руководство не достигнет компромисса с западными державами. Право командующего сухопутными силами рекомендовать Гитлеру политический компромисс не подлежит никакому сомнению, хотя бы только из-за риска для армии в случае продолжения войны. Естественно, это потребовало бы временно занять выжидательную позицию на Западном фронте. Однако, независимо от этого, направлять Гитлера по военным вопросам было и обязанностью, и правом военачальников. Они должны были сказать ему, какие меры военного характера нужно предпринять, если нельзя разрешить конфликт политическими методами!

Иными словами, ОКХ должно было представить Гитлеру альтернативный военный план на тот случай, если бы достижение политического компромисса с западными державами, на который в первую очередь, очевидно, надеялся даже Гитлер, оказалось невозможным. Не нужно было ни думать, будто Гитлер по-прежнему будет отказываться от наступления на западе после разгрома Польши, ни ждать, пока он сам примет решение о дальнейших военных действиях.

Рекомендации военных по ведению операций ни в коей мере не могли сводиться к сохранению оборонительных позиций на западе, за исключением того случая, если бы удалось поставить Великобританию на колени путем воздушной и подводной войны, но для этого допущения не было никаких реальных оснований.

Поэтому с военной точки зрения, при условии, что политическое согласие оказалось бы недостижимым, можно было рекомендовать только наступательные действия на западе. Больше того, дав эту рекомендацию, командование сухопутных сил должно было обеспечить себе инициативу в принятии решения об их сроках и методах.

Что касается сроков, то ОКХ придерживалось одного мнения со всеми командующими Западного фронта: начало наступления поздней осенью или зимой не принесет решительного успеха.

Ключевой причиной было время года. Осень и зима не позволят вооруженным силам Германии в полной мере применить два своих главных козыря – танки и авиацию. Кроме того, малая продолжительность светового дня в это время года фактически исключает возможность добиться тактического успеха в течение одного дня, тем самым снижая скорость проведения операции.

Другая причина заключалась в недостаточном уровне подготовки новых соединений, сформированных в начале войны. Осенью 1939 года единственными по-настоящему годными к бою войсками были кадровые дивизии. Все остальные не имели достаточного опыта в огневой подготовке, не могли еще слаженно действовать в качестве составных частей более крупных соединений, а также не обладали необходимой сплоченностью. К тому же еще не закончилось переоснащение бронетанковых соединений после Польской кампании. Если начало наступления на западе планировалось на осень 1939 года, то нужно было раньше освободить находившиеся в Польше механизированные дивизии, но этот довод не приходил в голову Гитлера. Кроме того, и в авиации имелись свои серьезные недостатки.

Таким образом, было ясно, что наступление на западе до весны 1940 года неоправданно. То, что это давало время для политического решения конфликта, было благоприятно с точки зрения армии, хотя Гитлер не разделял ее после того, как в начале октября его мирное предложение было отвергнуто.

Поскольку вопрос методов, а именно стратегической подготовки наступления на западе, является темой следующей главы, здесь мне нет смысла вдаваться в подробности.

Могу лишь предварительно заметить следующее. План наступления, выдвинутый Гитлером 9 октября, был полумерой. Вместо того чтобы поставить целью окончательный успех на континенте, он – во всяком случае, вначале – преследовал лишь предварительную цель.

Это-то и давало ОКХ возможность донести до Гитлера, что его военные советники могут предложить кое-что получше половинчатого решения, ради которого не стоило и рисковать. Конечно, только при условии, что ОКХ само верило в возможность достижения решительного успеха на континенте.

До сих пор неизвестно, что заставило руководителей ОКХ занимать столь уклончивую позицию по вопросу о дальнейшем ведении операций на западе в те важнейшие недели после окончания Польской кампании и отдать инициативу в принятии решений военного характера в руки Гитлера. Возможно, ими двигало вполне понятное желание вынудить его к поискам политического компромисса. Возможно также, что оно справедливо не желало снова нарушать бельгийский нейтралитет со всеми вытекающими последствиями. Однако в то время у стороннего наблюдателя создалось бы впечатление, что руководители ОКХ вообще считают решительный успех немецкого наступления по меньшей мере сомнительным.

Как бы то ни было, ОКХ предоставило Гитлеру самому принимать решения в военной области. Подчиняясь и дальше воле Гитлера и отдавая оперативную директиву, с которой внутренне оно было не согласно, ОКХ, как руководящий орган, практически сняло с себя ответственность за ведение сухопутных операций.

Когда вскоре после этого выдвинутые штабом группы армий «А» оперативные предложения дали ОКХ возможность вернуть себе потерянные позиции, оно снова ее упустило.

Когда успех наступления на западе, благодаря тем же предложениям, превзошел даже первоначальные ожидания Гитлера, тот вообще перестал считаться с ОКХ сухопутных сил даже в вопросах общевойсковой тактики.

Гитлер взял на себя функции, с которыми, как считал Шлифен, в наш век лучше всего справляется триумвират из короля, государственного деятеля и полководца. Наконец, Гитлер узурпировал и роль полководца. Но правда ли, что на его голову пала «капля Самуилова елея», которую Шлифен считал необходимой по крайней мере для одного из членов триумвирата?

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36  37  38  39  40  41  42  43 
Рейтинг@Mail.ru