Эрл Дерр Биггерс
Дом без ключа. Охотники за долларом (сборник)
Дом без ключа
Глава I
Ветер тоски и тревоги
Мисс Минерва была родом из состоятельной бостонской семьи. Она давно уже вышла из романтического возраста, но до сих пор поддавалась очарованию красоты, и даже полудикие виды тихоокеанских островов оказывали на ее душу глубокое действие.
Она любила гулять в Вайкики по берегу перед заходом солнца. В это время дня тени стройных кокосовых пальм удлинялись и углублялись, а заходящее солнце сверкало на Алмазной горе, окрашивая золотом волны прибоя у кораллового рифа. Несколько запоздавших купальщиков плескались в воде, прикосновение которой нежно и тепло, как ласка любимого. У лесенки купальной кабины стояла смуглая девушка в купальном костюме. Какая чудная, стройная фигура! Мисс Минерва, которой было далеко за пятьдесят, почувствовала к ней легкую зависть. Молодость, молодость!.. Подобно стреле взвилось гибкое тело девушки и затем ринулось в волны… Прекрасный, бесшумный прыжок.
Мисс Минерва бросила искоса взгляд на своего спутника. Но Эмос Уинтерслип был нечувствителен к красоте. Эту нечувствительность он возвел в величайший жизненный принцип. Родившись на тихоокеанском острове, он редко бывал на материке и из больших городов знал только Сан-Франциско. Это был типичный пуританин, перенесший строгие принципы своей родины в экзотическую обстановку Гавайских островов.
– Ты бы шел домой! – предложила ему мисс Минерва. – Тебя ждет обед.
– Я пройду с тобой еще до изгороди! – ответил Эмос. – Приходи к нам опять, когда тебе надоест Дэн и все его развлечения. Мы будем очень рады видеть тебя.
– Благодарю! – сказала мисс Минерва. – Но знаешь, мне действительно пора подумать о возвращении домой. Грэс беспокоится обо мне. Сказать правду, я, конечно, веду себя не совсем прилично. Я поехала в Гонолулу на полтора месяца, а околачиваюсь на островах уже десять месяцев.
– Неужели так долго?
– Прямо самой не верится. Каждый день я даю клятвенное обещание начать «завтра» упаковку вещей.
– А это «завтра» никогда не приходит. Тропики крепко держат тебя. Это случается со многими…
– Слабыми людьми? – ядовито докончила мисс Минерва. – Нет, друг мой, ты не прав! Я никогда не была слабым, безвольным человеком. Можешь справиться у моих знакомых на Бикн-стрит.
– Ах, страсть к бродяжничеству в крови у Уинтерслипов, – с усталой улыбкой произнес Эмос. – Уинтерслипы считают себя пуританами, но уже издавна питали слабость к более низким широтам.
– Да, в нас есть цыганская кровь. Благодаря ей твой отец оказался китоловом на островах, а ты родился так далеко от родины. Собственно говоря, тебе следовало бы жить в Мильтоне или Роксбюри и ежедневно ходить в контору с портфелем.
– Я сам часто думал об этом. Кто знает, может быть, там я добился бы чего-нибудь в жизни.
Подойдя к проволочной изгороди, спускавшейся к морю, мисс Минерва, улыбаясь, сказала:
– Ну вот, здесь кончается Эмос и начинается Дэн.
По другую сторону изгороди показался человек невысокого роста в белом костюме. Эмос, прервав начатую фразу, сказал «прощай» и повернул назад.
– Эмос! Эмос! Да что же это такое? Скажи мне только, сколько лет ты уже не разговариваешь с Дэном?
– Десятого августа исполнился тридцать один год!
– Срок долгий. А теперь иди сюда и помирись с ним.
– Я? – воскликнул возмущенно Эмос. – Ни за что! Ты, Минерва, по-видимому, не совсем осведомлена о Дэне и его образе жизни. Он позорит наше доброе…
– Но ведь Дэна все уважают! – возразила мисс Минерва. – Он человек почтенный.
– И к тому же богат! – съязвил Эмос. – А я беден. Таков уж мир…
Как ни смела была бостонка по своей природе, но выражение ненависти на лице брата испугало ее. Она поняла, что все ее попытки к примирению не приведут ни к чему.
– Прощай, Эмос! – проговорила она. – Мне так хотелось бы, чтобы ты когда-нибудь приехал к нам в гости в Бостон.
Эмос ни одним жестом не дал ей понять, что слышал ее слова, и быстро зашагал по белому песку.
Обернувшись, мисс Минерва увидела улыбающееся лицо Дэна Уинтерслипа.
– Здравствуй! – воскликнул он. – Добро пожаловать!
– Как поживаешь, Дэн?
Он ласково взял ее за обе руки.
– Очень рад видеть тебя! – сказал он, подтверждая глазами свои слова. Дэн умел разговаривать с женщинами. – Как-то пусто и одиноко сейчас в моем старом доме. Люблю, когда появляется молодое личико, тогда всем веселее.
Мисс Минерва повела носиком.
– Ах, друг мой, я слишком долго жила в Бостоне и вообще на свете, чтобы принимать такие слова за чистую монету.
– Милая моя! Здесь, на Гавайских островах, мы все молоды. Посмотри хоть на меня!
Бостонка посмотрела на него внимательнее обыкновенного. Она знала, что ему уже шестьдесят три года, но только седые волосы на висках выдавали его возраст. На лице, приобревшем за время долгих странствований под полинезийским солнцем цвет темной бронзы, не было ни одной морщинки, ни одной складочки. На материке такому мужчине дали бы на вид лет сорок.
– Мой достопочтенный братец проводил тебя до запретной черты, – сказал Дэн. – Уж не просил ли он передать мне свое нижайшее почтение?
– Я делала не раз попытки примирить вас… – начала мисс Минерва.
– Ах, друг мой, не старайся убивать в бедняге Эмосе эту ненависть ко мне. В ней смысл всей его жизни. Каждый вечер он приходит под рожковое дерево, смотрит на мой дом и ждет… Чего, как ты думаешь? Он ждет, что рука Всевышнего когда-нибудь покарает меня за мои грехи. Да, нельзя не признаться, что Эмос долготерпелив…
Мисс Минерва промолчала.
Огромный дом Дэна и его усадьба отличались почти чрезмерной роскошью, и при виде их бостонка всякий раз приходила в восторг. Здесь росли цезальпинии, напоминавшие гигантские темно-красные зонтики, исполинские священные фиговые деревья, ее любимые азалии, древние, как время, и осыпанные множеством желтых цветов. Но всего прекраснее были цветущие усики вьющихся растений, набрасывавших кирпично-красный покров на всю эту великолепную растительность, залитую золотистым тропическим солнцем.
Мисс Минерва подумала: «Что сказали бы мои бостонские знакомые, каждую весну восхищающиеся Бостоном с его цветущими садами? Как они, вероятно, были бы шокированы, так как здешняя роскошь слишком сказочно прекрасна». Багряно-красный фон вполне гармонировал с жизнью такого человека, каким был ее кузен Дэн.
Они подошли к дому. Дэн открыл дверь. Как в большинстве домов на Гавайских островах, жилые комнаты были ограничены стенами только с трех сторон, четвертая же состояла из длинной решетки. В вестибюле с кресла около передней двери поднялась гавайка неопределенного возраста. Это была статная, полногрудая, полная достоинства представительница вымирающего гавайского народа.
– Вот я снова у вас, Камаикуи! – улыбаясь, произнесла мисс Минерва.
– Добро пожаловать! – ответила женщина.
Хотя она была простой служанкой, но говорила с достоинством хозяйки дома.
– Тебе приготовлена комната наверху! – сказал Дэн. – Когда переоденешься, будем обедать.
– Я не заставлю себя долго ждать! – ответила мисс Минерва, поднимаясь на второй этаж.
Дэн Уинтерслип опустился в кресло, изготовленное по его специальному заказу в Гонконге. Через некоторое время лакей принес на подносе коктейль.
– Для двоих, Хаку? – улыбаясь, спросил мистер Уинтерслип. – Не забудьте, что наша гостья из Бостона.
– Да, мистер Уинтерслип! – ответил Хаку и бесшумно исчез.
Мисс Минерва действительно очень скоро спустилась к обеду. Она вошла, размахивая каким-то письмом.
– Дэн! Это уже прямо смешно!
– Что такое?
– Я уже говорила тебе, что мои домашние начинают беспокоиться по поводу моего долгого пребывания на островах. Представь себе, теперь они послали сюда «сыщика»!
– Сыщика? – переспросил Дэн Уинтерслип, удивленно подняв свои косматые брови.
– Да… Конечно, этот шаг несколько завуалирован. Грейс пишет мне, что Джон решил провести свой шестинедельный отпуск здесь. «Хорошо было бы, если бы ты вернулась с ним», – пишет Грейс. – Ловко придумано? А?
– Джон Уинтерслип? Сын Грейс?
– Да! Ты никогда не встречался с ним? Скажу откровенно, ты ему не очень понравишься. Джон славный парень, но пуританин чистой воды.
– Бедняга! – проговорил Дэн, подходя к подносу с коктейлем. – В Сан-Франциско он остановится, наверное, у Роджера. Напиши Джону, чтобы он заехал прямо ко мне.
– Как это мило с твоей стороны, Дэн! Спасибо!
– Не за что… Я люблю молодых людей, даже святош-пуритан. А так как тебя скоро «арестуют» и отправят в лоно цивилизации, то советую подкрепиться коктейлем.
– С удовольствием, – ответила мисс Минерва. – А Барбара скоро вернется домой?
Лицо Дэна Уинтерслипа вдруг просияло, как морской берег при восходе солнца.
– Барбара выдержала экзамен и может выехать в любой день. Вот было бы интересно, если бы она очутилась на одном пароходе с твоим отменно приличным племянником.
– Джону, во всяком случае, это было бы очень приятно. Когда Барбара гостила у нас, мы все были от нее в восторге.
– Да, она славная! – промолвил Дэн. – Я скучал без нее и чувствовал себя таким одиноким.
Мисс Минерва бросила на него лукавый взгляд:
– Те-те-те! Знаем мы, как вы скучали в одиночестве!
– Эмос уж успел разболтать тебе?
– О нет, не он! Извини меня, Дэн, но я удивляюсь тебе. Неужели ты не мог выбрать объектом своего поклонения даму, на которой ты мог бы жениться? В твоем возрасте…
– Ах, Минерва! Я уже сказал тебе, что здесь на островах понятие о возрасте иное, чем у вас на материке. Здесь мы все молоды. На материке я, конечно, вел бы себя иначе. Ты намекнула на одну даму, с которой связывают мое имя. Если мы говорим об одной и той же особе, то я не прочь на ней жениться.
– Я говорю о даме, известной здесь под именем Вайкикской вдовы. Ее муж был летчиком, покончил самоубийством. Бывшая хористка…
– Ах нет! Все это бабские сплетни… Эрлин Комтон была артисткой. Правда, она выступала в небольших ролях. А как бы ты отнеслась к моей женитьбе на ней?
– Упала бы в обморок! Впрочем, прости Дэн, это твое личное дело. Не забывай только о Барбаре. Какие чудные здесь груши! Скажи, Дэн, ты считаешь манго питательным продуктом? А по-моему, это скорее какой-то омолаживающий напиток.
К концу обеда неприятный разговор об Эрлин Комтон был уже забыт и к Дэну вернулось его прежнее благодушное настроение. Кофе им подали на веранду, или, на туземном языке, ланаи, непосредственно примыкавшей к гостиной. Защищенная с трех сторон, она спускалась к белому берегу.
– Какая тихая погода! – проговорила мисс Минерва.
– Да, пассаты стихли. Как бы не подул этот ветер. Он всегда будит во мне какое-то необъяснимое, тревожное чувство, какую-то тоску, я становлюсь тогда сам не свой…
– От этой погоды страдает и молодежь. Я помню, как она неприятно действовала на меня, когда я была здесь в восьмидесятых годах. Тебя я здесь не видала, ты был где-то в Тихом океане.
– Да, но мне много рассказывали про тебя, про твою дивную фигуру. Впрочем, ты сохранила ее и до сих пор.
– Дэн! Как тебе не стыдно говорить об этом… У нас в Бостоне не принято вести такие разговоры…
– Восьмидесятые годы! – со вздохом произнес Дэн Уинтерслип. – Тогда Гавайи были настоящими Гавайями, страной из какой-то комической оперы, и престарелый Калакуа сидел на своем золотом троне.
– Как же, помню его! – сказала мисс Минерва. – Странная компания была тогда у него во дворце. После обеда он проводил время со своими друзьями на королевской ланаи, королевский гавайский оркестр играл у его ног, а он важно-преважно швырял монетки. Да, Дэн, тогда это был прелестный красочный уголок…
– Все в прошлом! – заметил Дэн. – Теперь слишком много рабского подражания материку. Слишком много вашей проклятой техники, культуры: автомобили, граммофоны, радио, черт бы их драл! И, несмотря на все это, глубоко внизу текут неизведанные темные воды… – Дэн поднялся. – Мне хочется посмотреть вечернюю газету. Ты разрешаешь?
– О, пожалуйста!
В комнате воцарилось молчание. Мисс Минерва очень любила это время дня: непродолжительные тропические сумерки и быстрое наступление мягкой чарующей ночи. Водяной покров, яблочно-зеленоватый днем и золотой при закате солнца, стал теперь пурпурным. С верхушки потухшего вулкана – Алмазной горы – замигал желтый огонек. Ниже по берегу вспыхнули огни гавани, а около рифа засверкали фонарики японских сампанов. На рейде неясно вырисовывались очертания старого брига, который, медленно колыхаясь, двигался к гавани. В море с востока входили суда с грузом пряностей, чая, слоновой кости; из гавани они увозили купцов, направляющихся в разные страны за товарами. Здесь появлялись суда всякого вида – новенький щеголеватый пакетбот и неуклюжее грузовое судно, суда из Мельбурна и Сиэтла, из Нью-Йорка и Йокогамы, из Таити и Рио, суда из любой гавани семи морей. Ибо здесь лежал Гонолулу, узловой пункт Тихого океана, волшебный перекресток, в котором скрещиваются все пути.
Дэн, читавший газету, вдруг вздрогнул и стал задумчиво смотреть вдаль.
– Минерва! Скажи мне, твой племянник Джон – человек надежный?
– Еще бы! А почему это тебе пришло в голову задать мне такой вопрос.
– Так! – Дэн вскочил. Он производил впечатление человека, принявшего какое-то важное решение. – Хаку!
– Что угодно, мистер Уинтерслип?
– Скажи шоферу! Немедленно большой автомобиль. Но живо! Мне надо на пристань, надо застать «Президента Тейлора».
– Ты уезжаешь, Дэн? – спросила мисс Минерва.
– Да, но я скоро вернусь! – Дэн что-то быстро писал, сидя за письменным столом. – Мне надо переслать письмо.
Через несколько минут Дэн уже ехал на автомобиле в порт. Он приехал перед самым отходом парохода. Вбежав быстро по мосткам, он увидел своего знакомого, младшего офицера Хепворта.
– Вас-то я и ищу! – воскликнул Дэн. – Не будете ли вы так добры передать это письмо моему кузену Роджеру в Сан-Франциско? Я опоздал на почту, да и, сказать правду, этот способ пересылки мне больше по душе. Вы окажете мне очень большую услугу.
– С удовольствием, мистер Уинтерслип. А теперь придется вас попросить сойти на берег. Мы сейчас отчаливаем…
Когда Дэн вернулся домой, мисс Минерва еще не спала. Сообщив ей, что он уже написал Джону приглашение, и пожелав спокойной ночи, он вернулся на веранду, где стояла его походная кровать, окутанная кисейной сеткой от москитов. Но ему не хотелось спать. Глухое, тяжелое беспокойство мучило его. Он вышел в сад. Луна скрылась. Черные волны с какой-то угрозой накатывались на берег. Звезды, обычно столь ласковые и близкие, куда-то спрятались. Дэн стоял и смотрел вдаль… на тот перекресток, где скрещивались все пути…
По другую сторону изгороди из колючей проволоки под рожковым деревом вспыхнул огонек. Брат Эмос! Он почувствовал вдруг братскую нежность. О, как захотелось Дэну броситься к нему, чтобы поговорить с ним о тех незабвенных днях, когда они детьми играли на этом берегу. Невозможно! Дэн это знал. Он вздохнул, и калитка ланаи захлопнулась за ним, калитка без ключа. В этой стране вообще не было принято запирать двери на замок.
Устало опустился Дэн на кресло лицом к бамбуковой занавеске, отделявшей веранду от гостиной. На занавеске появилась тень, на секунду замерла и исчезла. Дэн затаил дыхание… Снова тень.
– Кто там? – вскрикнул он.
Смуглая толстая рука отодвинула занавеску. Показалось приветливое лицо гавайки.
– Я только поставлю фрукты для вас на стол! – сказала Камаикуи. – Спокойной ночи!
Женщина бесшумно исчезла. Дэн рассердился на себя. Что это с ним? Неужели он стал нервным, он, который в своей жизни не останавливался ни перед какими опасностями?
– Эх, старею, должно быть! – пробурчал он, нахмурившись. – Нет, нет, это проклятый ветер действует на меня. Подуют пассаты, и все войдет в обычную колею.
«Подуют пассаты…»
Дэн стал раздумывать: «Здесь, на перекрестке мира, все так неопределенно, так ненадежно…»
Глава II
Цилиндр
В Окленде Джон Уинтерслип пересел на паром. Он чувствовал себя усталым. Более шести суток трясся он в вагоне, а в Чикаго он только пересел с одного поезда на другой и поехал дальше. Довольно! В первый раз ехал он так долго по стране. Как безрадостна и скучна была эта часть Америки!
Щедро расплатившись с носильщиком-инвалидом, у которого вместо правой руки был стальной крючок, Джон опустился на скамью и стал думать о том, что с ним случилось.
Три тысячи миль отделяли его от Бикн-стрит, и ему предстояло еще две тысячи миль пути. Дернуло же его послушаться родных и пуститься в эту авантюру – ехать на Гавайские острова только для того, чтобы намекнуть мисс Минерве, что пора же, наконец, вернуться к родным пенатам. Он чувствовал себя выбитым из колеи. О, как хорошо было бы очутиться снова в родном Бостоне и снова заняться в банке обычными делами!
Резкий гудок. Джон вздрогнул. Подняв глаза, он увидел вокруг себя сказочную красоту. Утренний воздух был свеж и сух. Перед ним расстилалась гавань, мечта усталого моряка, претворившаяся в действительность. Они прошли мимо Гот-Айленда, он слышал заглушенное эхо рожка, он видел Тамалпиа, гордо подымающую свою верхушку к сияющему небу, повернул голову и увидел Сан-Франциско, раскинувшийся по множеству горных склонов. Паром бороздил воду. Джон сидел тихо, как мышь. Целый лес мачт и пароходных труб! Да, это был тот берег, который навеял дымкой романтизма столько рассказов, восхищавших его в детстве, его – уравновешенного молодого Уинтерслипа из Бостона, неспособного по своей природе на необдуманные выходки. Он различал барку из Антверпена, большой пакетбот с востока, пятимачтовую шхуну – пережиток как будто совершенно забытых детских книг. Суда из Тринидада, суда с островов Тихого океана! Поразительная, ошеломляющая картина!
Джон провел рукой по лбу…
– Не сон ли это, может быть, это декорация в театре? Ничего, ничего не понимаю, – пробормотал он.
– Простите, я не расслышала! – услышал он чей-то голос.
Джон повернулся. Рядом с ним стояла красивая девушка испанского типа и вопросительно смотрела на него.
– О, извините! – проговорил, заикаясь, Джон. – Это вышло как-то нечаянно! Не понимаю…
– Чего вы не понимаете?
– Со мной произошло что-то странное! – Джон показал рукой на гавань. – Мне почему-то кажется, что я здесь уже бывал…
– Многие бывали здесь, – недоумевающе произнесла девушка. – Ах нет, не то! Я, собственно, здесь никогда не была.
Девушка несколько отступила от него.
– Конечно, есть много людей, которые никогда не бывали здесь.
Джон чувствовал, что теперь ему следовало бы вежливо приподнять шляпу и отойти к своим вещам. Но вместо этого он сказал:
– Я из Бостона…
– Вот как?
– Видите ли, мне хотелось бы… Собственно, у меня нет никакого права утруждать вас разговором.
– О, пожалуйста! – ответила девушка, подняв на него свои великолепные черные глаза.
И тут произошло то, на что Джон никогда не считал себя способным. Виновата ли была чарующая красота пейзажа, или прекрасные темные бархатистые глаза незнакомки, ласково и несколько недоумевающе смотревшие на него, но ему так захотелось излить перед кем-нибудь свою душу, свой восторг, что он пустился с незнакомкой в разговоры, рассказал ей, чем он занимается в Бостоне, куда едет, громко восхищался красотой природы, вспомнил свое детство, когда он зачитывался рассказами из жизни в экзотических странах. Куда делась его замкнутость и чопорность?..
– Я тоже еду в Гонолулу, – просто сказала девушка.
Паром тем временем подходил к пристани.
– Как жаль, что у меня столько вещей! – произнес Джон. – Я с удовольствием помог бы вам, но, может быть, удастся найти носильщика.
– О, не беспокойтесь, пожалуйста! Я справлюсь и сама. – И, бросив искоса взгляд на картонку с цилиндром, она спросила: – Вы везете цилиндр?
– Да, конечно!
Девушка громко и звонко расхохоталась:
– Простите! Но цилиндр на Гавайских островах… Ха-ха-ха!
Джон гордо выпрямился. Что это значит? Молодая девушка смеялась над ним, над Уинтерслипом? И вдруг чувство какой-то праздничной шаловливой беззаботности охватило его. Вместо того чтобы обидеться на свою соседку, он схватил картонку с цилиндром и швырнул ее за борт. Картонка неохотно опустилась в воду. Несколько человек из толпы пододвинулись к ним. А вдруг этот сумасбродный господин выкинет еще какую-нибудь штучку!..
– Ну наконец-то разделался с ним! – проговорил Джон.
– Зачем вы это сделали? – с укором произнесла девушка.
– А зачем он мне? Эта проклятая картонка все время стесняла меня. Теперь нам не надо ждать носильщика, я могу помочь вам нести вещи…
– Благодарю вас, я сама! Знаете, я чувствую себя виноватой. Как это странно. Пора сходить… Прощайте!
С этими словами девушка направилась к мосткам.
– Будьте добры, только на одну секунду! – вскричал Джон. – Я надеюсь, я был бы очень рад…
Но толпа уже разъединила их. Он увидел только ее улыбавшиеся черные глазки, еще момент – и девушка скрылась из виду так же безвозвратно, как его картонка с цилиндром.
