Эрли Моури
Ваше Сиятельство 12 (+иллюстрации)
Глава 4. Разящая в Сердце
– Я, наверное, здесь лишняя, – штабс-капитан попятилась к двери, давая место богине.
– Будет хорошо, если ты оставишь нас и позаботишься, чтобы сюда никто не заходил, – сказала Небесная Охотница, позволяя ей выйти. – Астерий, ты меня злишь постоянным вниманием к… – она проводила недовольным взглядом Бондареву.
Я хотел было возразить, напомнить ей о разделении отношений земных и небесных, но Артемида прервала меня, вскинув руку и прижав пальцы к моим губам, так что едва не вышел шлепок.
– Знаю, помню! Но то, что у меня на душе, я выразить вправе! – громко произнесла она, не дожидаясь, когда Наташа закроет дверь. – Это чтобы и ты знал и помнил о моем отношении! Но спешила я к тебе не за этим! Есть кое-что посерьезнее, чем твои забавы замужними женщинами!
– Арти! – я снова хотел возразить, сделать это мягко, обняв ее.
– Молчи! – резко прервала меня богиня. – У нас мало времени! Ты же знаешь, я не могу быть здесь долго! Тем более это не Россия, где мои храмы!
– Ну, говори, – я все-таки обнял ее.
– Гера что-то замышляет. Мне очень тревожно. Мне и Афине. И многим, с кем она не в ладах. К Гере начал часто являться Гермес. Хотя с Вестником все понятно – он всем готов услужить. Говорят, вчера она провела больше часа у Вечной Книги и громко поскандалила с Громовержцем. Даже посмела сказать ему, что Зевс был умнее его, и она его больше любила. Ее эринии что-то делали в вашем мире, что-то искали. Несколько дней назад она наведывалась в Индийское Семицарствие в древний храм Шамус Хунтам. Жрецы поднесли ей там какую-то важную вещь. Что-то происходит, Астерий! Да, кстати, что для тебя особо важно!.. – богиня положила мне руку на грудь. – Гера была у твоей матери. Вчера вечером. И задержалась у нее надолго. Я теряюсь в догадках. Афина сейчас пытается узнать, что она делала в индийском храме, но это не так просто. Гера слишком хитра – умеет не оставлять следы.
Вот теперь уже разволновался я, после того как она сказала о визите Геры к Елене Викторовне. Вернуться к этому я решил чуть позже, сейчас же, сохраняя спокойствие, сказал:
– Вчера она вертелась возле меня, конечно, не весь день, но неожиданно много побаловала вниманием. Сообщила много полезного для нашей миссии в Лондоне. Серьезно помогла мне на вокзале. Но ее помощь вполне объяснима: ей важно, чтобы я добился здесь успеха и случилось это поскорее. Причин ее спешки я не знаю. А под вечер, уже в ее владениях на нее что-то нашло: начала проявлять странные капризы, сердиться. В общем, перед тем как мы вернулись в Лондон, я успел подпортить с ней отношения. Но, ладно, последнее мало имеет отношения к делу. Ты хочешь, чтобы я с ней поговорил? – я отошел к плите, глядя на остатки кофе в кастрюльке – его еще вполне можно было пить и он даже был горячим.
– В первую очередь, я хочу знать, что ты пообещал ей принести из Хранилища Знаний! Думай, Астерий! Что это может быть?! – она, чуть сведя брови, строго смотрела на меня. – Может, ты пообещал ей такое, что уничтожит нас всех? Она странно себя ведет. Будто чувствует за собой какую-то силу. Не считается даже с Громовержцем! Она всегда легко играла им, но сейчас прямо дает ему понять, что он для нее перестал иметь значение! Понятно, что она злится из-за того, что Лето заняла ее место и своим поведением мстит Перуну, но это точно еще не все. Она что-то замышляет. Очень важно, чтобы ты сказал, что она хочет получить из Хранилища Знаний!
– Уже говорил тебе: она сама не знает, название этой вещи. Или делает вид, что не знает. О ее назначении она так же не говорит. Еще раз повторю, условия моего договора с ней таковы: эту вещь я достану ей в том случае, если она не нанесет вреда ни лично тебе, ни моей стране, и никому из моих близких, – напомнил я Охотнице то, что говорил раньше и добавил: – Насколько я помню ее слова, Гера сказала, что это не оружие и не имеет никакой пользы для людей. Использовать этот артефакт могут только боги. Вот и все, что мне известно. Сведения скудные.
– Астерий, ну как ты мог на это пойти?! Ты же никогда не был легкомысленным в таких вопросах! Я не помню, кому-то удавалось тебя раньше перехитрить? Кажется, нет. Гера будет первой?! – с колкостью спросила она. – Нашел с кем заключить договор!
– Я заключил с ней вполне нормальную сделку, и если бы ситуация повторилась, то поступил бы точно так же, – ответил я, тоже начиная сердиться, что Артемида так несправедливо поворачивает этот вопрос. – Ты прекрасно знаешь, что тогда мы были во власти Посейдона, и на кону стояла моя жизнь. И черт бы с ней, с какой-то там жизнью, но со мной была Ольга! Это одно. Второе… – я взял чашку на столе. – По условиям сделки, эта вещь не должна представлять опасности, ни для тебя, и ни для кого из близких мне людей, – вынуждено повторил. – Если окажется, что Гера обманула меня на этот счет, то и я буду в праве обмануть ее. Будь уверена, я – не бездумная игрушка в ее руках, и просто так не отдам ей эту вещь. И есть еще кое-что…
– Мне ты кофе не предлагаешь? – Артемида смягчилась, и лицо ее стало тут же милее.
– А ты такое будешь? – удивился я, и поймав ее кивок и даже слабую улыбку на лице, достал из серванта еще одну кофейную чашку. Наверное, Арти поняла, что без причин нажала на меня и решила таким милым способом исправиться.
– Ты сказал, есть кое-что еще. Что ты имел в виду? – спросила Охотница.
– Еще это кое-что, – я рассмеялся, наливая кофе. – Аппетит у Геры разгорается, и она ровно вчера попросила еще об одной веще. Все оттуда же – из древнего Хранилища Знаний. Правда в этот раз все проще: она желает, как бы в дополнение к первому артефакту, название которого упорно скрывает, штуковину, называемую «Кархан Насли Бонг». И я вынужден помочь ей с этим, потому как, если честно, она мне очень помогла на вокзале Майл-Энд. Причем помогла не без вреда для себя: получила пулевые ранения и еще засветилась, нарушая едва ли не все Небесные правила.
– Что такое «Кархан Насли Бонг»? – Охотница нахмурилась, принимая исходившую паром чашку кофе.
– «Кархан Насли Бонг» в переводе с моего почти родного языка означает «Камень Нового Бога» – древний, еще долемурийский артефакт. Если верить легендам, с его помощью из любого человека можно сделать бога, изменяя его энергетику и наращивая число тонких тел то ли до двенадцати или даже до восемнадцати, – я сделал глоток кофе. – Кстати, то ли в шутку, то ли всерьез она предлагала «Кархан Насли Бонг» использовать для трансформации в бога меня. Да, да, я бы мог пополнить ваш небесный сонм. Сама понимаешь, что я ответил. Если говорить об этих камешках то, опять же по легенде, их имелось не менее семи штук – все разной силы. Полагаю, «Кархан Насли Бонг» ей нужен для того же, что и первая вещь. Остается гадать для чего. Подумай над этим с Афиной. Да, и… есть еще кое-что…
Я замолчал, намеренно испытывая терпение богини. Она была такой милой сначала в своей серьезности, а теперь в легкой растерянности. Глядя на ее чистое, истинно божественное лицо, я сделал глоток кофе. Мне было сладко. Сладко от ее близости, от созерцания ее красоты.
– Астерий, ты издеваешься? – не выдержала Охотница. – Ты же знаешь, я не могу задерживаться здесь долго! Выкладывай скорее! Хочешь мою стрелу между ребер?
– Арти, но я – эгоист. Мне приятно, когда ты рядом, – я наблюдал, как она тоже глотнула кофе и скривила губы. – Мне приятно за тобой наблюдать. Даже когда ты сердишься и когда тебе что-то не нравится.
– Горькое! Говори, Астерий! – Охотница начала сердится всерьез.
– Хорошо. Но это можно произнести только на ушко. Слишком велика важность, – отставив чашку, я подошел к ней, обнял и почти касаясь мочки ее уха в серебристых волосах, прошептал: – Когда я давал Гере обещание, то пустился на одну хитрость. Поцелуй меня, и я скажу дальше…
Она это сделала. Торопливо, небрежно. Но и на том спасибо. И я продолжил:
– Так вот, когда я давал обещание, то немного запутал ее словами и сказал так: «добуду для тебя одну вещицу из Хранилища Знаний, при условии, что вещица будет именно там». Понимаешь? Я не сказал, что принесу именно ту вещь, которая ей нужна, но оставил за собой право принести «одну вещицу» оттуда, то есть любую вещь из древнего Хранилища, которую сочту нужным.
– Астерий! – Охотница сдавила меня так, что я подумал, не пришел ли мой последний миг в этом теле.
И тут же мы слились в поцелуе.
– Давай я тебя дерну? Арти, ну давай, прямо здесь на столе! – я оторвал ее от пола и усадил на стол и рывком задрал юбку, оголяя божественные бедра – уж я-то знал, как волшебен их плен.
– Нет! Астерий! Нет! Не смей здесь! – она все-таки вырвалась. – Все, я не могу больше у тебя находиться! Поспешу к Афине, обрадую ее!
– Раз так спешишь, можно тогда я дерну Афину. Можно? – спросил я, все-таки отпуская ее.
– Хорошо, – сказала она, отступая от стола и тут же одумалась: – Нет! Ах ты хитрец! Не смей так со мной!
– Ты уже разрешила, Арти! Ты же сказала «хорошо»! Будь верна своему слову! – рассмеялся я.
– Не смей из меня делать дуру! – она раскраснелась.
– Дорогая, ну ты же для меня всегда будешь самой первой на Небесах. Я тебя люблю! Арти, ты самая, самая!.. – я снова обнял ее, и она размякла в моих руках.
– Когда-нибудь все женщины, с которыми ты так играешь, соберутся и накажут тебя! И я постараюсь при этом присутствовать и быть первой среди них! Соберутся все, все, которые от тебя пережили обиды и страдания! – шепча эти милые угрозы, она с желанием ответила на мой поцелуй.
– Ты говоришь про тех женщин, которые пережили со мной много радостей и море удовольствия? – переспросил я.
– Узнаешь, когда наступит этот час! С Афиной, прошу, не заигрывайся слишком. Знаю, что ее к тебе очень влечет. Она, единственная с которой я так близка, и ее я еще могу потерпеть с тобой. Но обещай, что Светлоокой не будет больше, чем меня. Нет-нет, даже не так. Пусть ее будет намного меньше, – она заглянула мне в глаза, своими серебряными, полными лунного света.
– Обещаю, что ты будешь всегда самой-самой среди небесных, – я положил руку на ее животик, где тихонько рос наш ребенок. – Это я тебе очень твердо обещаю!
– Пойду… – она отстранилась.
– Арти, стой! – как же я мог забыть за всей этой болтовне о Елене Викторовне? Я схватил Охотницу за руку раньше, чем она успела сделать портал. – Очень прошу, узнай, что от моей мамы хотела Гера! Навести графиню сегодня же! Расспроси обо всем, что связано с Герой и помоги, чем возможно!
– Обещаю! – заверила Разящая в Сердце и шагнула в светящийся овал.
***
Глория нервно заходила по комнате. Этот вопрос был слишком серьезен, чтобы не разобраться в нем до конца. То, что такое мог сказать своей матери сам Елецкий, императрице не верилось. Такого просто не могло быть! Она не сомневалась, что молодой граф умеет держать язык за зубами – убеждалась в этом ни раз, многое зная о нем. К тому же, он вовсе не из тех мужчин, которые любят похваляться своими нескромными «победами».
– Не молчите, графиня! Мне важно знать от кого вы об этом узнали! – Глория остановилась напротив Елецкой, по-прежнему непочтительно сидевшей перед ней на диване.
– И вы даже не будете отрицать, что между моим сыном и вами так?.. – Елена Викторовна тоже встала, хотя сделала это с огромным опозданием.
– Милая моя, вы немного путаете! Вопросы здесь задаю я! – повысила голос англичанка.
– Мне сказала об этом Гера, – вот здесь, Елецкая позволила себе улыбнуться. Совсем чуть-чуть, краешками губ. – Богиня Гера! – подчеркнула она, видя на лице императрицы непонимание и даже легкую растерянность.
– Что вы несете! Каким образом богиня могла вам такое сказать? – не сводя глаз с Елецкой, Глория подумала, что учитывая появление в ее покоях Перуна и трех богинь при молодом графе, нельзя исключить, что боги могут баловать визитами и его мать.
– Конечно вам в такое трудно поверить, но это именно так. Мне об этом сообщила Гера. Была у меня вчера вечером. Обещала свое покровительство. Мне и моему сыну, – сказала Елена Викторовна. – Вы же, ваше величество, тоже мать. К тому же вы старше меня. Как вы могли? Саше еще очень молод!
– Вот это не надо ставить мне в упрек! Или ты очень плохо знаешь своего Сашу, или… – императрица с раздражением перешла на «ты». – Или плохо знаешь мужчин. Хотя в последнем я очень сомневаюсь. Знаешь ли, слухи о тебе, графиня Елецкая, докатывались до дворца и даже моих ушей. Ты точно не была святой даже при своем муже. Да, я была с твоим сыном. Была, хотя он младше моего. И я не жалею о том, что происходило между нами. Скажу более… Сядь! Чего мы стоим друг против друга? – Глория вернулась на прежнее место – под ней скрипнули пружины в туго натянутой подушке. – Мне очень нравится твой сын. Вот так просто – нравится и все! Он мне нужен, и он будет приходить ко мне. Могу тебя успокоить: я его ничем не обижу – не стоит за него волноваться. Тем более, уж Елецкий точно не из тех людей, кого можно обидеть – это ты должна знать не хуже меня. Я вообще не понимаю: причину твоих волнений. Должна была тихо радоваться, а не бежать ко мне с обвинениями!
– В том-то и дело, ваше величество: я очень хорошо знаю Сашу. Он бывает слишком безрассудным, и он все становится все больше склонным к опасным поступкам. Он не думает, чем все это может кончиться! Вы понимаете, что будет, если об этом узнают Ковалевские? – Елена Викторовна расстегнула сумочку, чтобы достать сигареты, но спохватилась – все-таки находилась в покоях самой императрицы.
– А вот это должно стать твоей заботой! Не распускай язык и очень постарайся, чтобы никто об этом не узнал. Я здесь мало чем рискую, учитывая состояние Филофея, а вот Саша… Я очень не хочу ему неприятностей, – Глория сплела пальцы рук. – Ни от Ковалевских, ни от кого из дворцовых. Тем более от Дениса. Могу успокоить, что с моей стороны об этом никто не узнает.
– Есть еще кое-что… – мысль, мелькнувшая вчера в сознании Елецкой, сейчас снова вернулась и стала теперь яснее, однако графиня пока не знала, как подать ее англичанке и стоит ли это делать. Еще она подумала, что следовало все-таки посетить храм Артемиды и просить ее помощи. Обратиться к их родовой покровительнице с самой сильной молитвой, на которую способна ее душа – пусть даже это наперекор желанию Геры. Как бы ни было, Небесная Охотница всегда отвечала лишь добром.
– Говори! – Глория наклонилась к ней.
– Гера… именно она во вчерашнем разговоре подбросила мысль, что об этом могут узнать Ковалевские и тогда браку Саши с Ольгой не быть, – наконец произнесла Елецкая. – И я думаю, не может ли Величайшая сама или через кого-то донести эту весть до Ковалевских. У меня такое нехорошее ощущение, что Гере это может зачем-то потребоваться. Или она может это использовать, чтобы держать меня и, возможно, вас в повиновении.
Глория нахмурилась. Мысль графини была очень неприятной.
– Что ей может быть нужно? – спросила она, вспоминая потрясший ее визит Величайшей при Елецком.
– Я не могу знать. Когда она уходила, то сказала, что я буду должна ее отблагодарить за ее заботу о моем сыне и еще об одном человека. Пока не сказала как, – ответила Елецкая, стараясь вспомнить слова богини в точности.
– То есть она тебя делает зависимой, – Глория усмехнулась: уж кому как не ей были знакомы подобные игры. – Увы, здесь я ничем не могу помочь. Что касается моих отношений с Сашей, разумеется, я все это буду отрицать. Можно даже придумать, что это чьи-то наговоры, кто-то желает меня опорочить. Если потребуется я могу найти «виноватых», – императрица грустно усмехнулась. – Когда вернется твой сын? Он что-то говорил? Посвящал в свои планы?
– Нет, – отозвалась графиня, повернув голову к двери – к ней приближались быстрые шаги.
– В чем дело? – Глория глянула на вошедшего камергера и поняла все почти сразу без слов.
– Мои извинения, ваше величество! – тот поклонился, низко-низко, роняя на лоб седые волосы. – Филофей… Император скончался! Только что!
– Пойдите! Пойдите туда! – Глория вскочила, нетерпеливо отсылая его взмахом руки. – Денису скорее сообщите! Я приду сейчас! Нет… – она покачала головой, враз став бледной, печальной. – Скажите, что я приду позже.
Глава 5. Камни Новых Богов
Камергер спешно ушел, а Глория медленно опустила глаза к персидскому ковру на полу, будто изучая его сложный орнамент. В эту минуту, грозившую значительными потрясениями не только во дворце, но и всей России, Елена Викторовна почувствовала себя крайне неловко. Ей захотелось скорее исчезнуть из покоев императрицы и вообще из дворца.
– Видишь, как повернулось: теперь я – свободная женщина, – раздался голос Глории, холодный, похожий на звуки расстроенной виолончели. – Не знаю, что ты сейчас думаешь, но поверь, я не рада смерти Филофея. Хотя во дворце и среди князей многие будут думать обратное. Филофей был мне дорог. На самом деле очень дорог. Он – один из немногих мужчин, кто по-настоящему меня любил и поддерживал все эти годы. Особенно самые первые, тяжелые годы, когда я каждый день была на грани нервного срыва. Вот теперь не стало человека, который был мне самой надежной опорой. Ты тоже не так давно потеряла мужа, но в тот момент ты была в кругу близких тебе людей. Я же здесь большей частью одна. Те люди, которые окружают меня и делают вид, что расположены ко мне, почти все лгут – они корыстны, двуличны. Мне больше нечего делать здесь, в России. Увы, ваша империя для меня так и не стала мне домом. Кстати, именно твой сын говорил мне об этом. Он говорил на удивление мудрые вещи: о том, что вся проблема в том, что Россия не стала мне домом, и в этом весь корень зла. Саша очень быстро понял меня в отличие от самых властных людей империи.
Елецкая молчала удивленная, даже потрясенная, теперь уже не столько трагической новостью камердинера, сколько неожиданными откровениями императрицы. Глория откупорила флакон со снадобьем дворцового лекаря и хотела было налить, но передумала. Встала.
Тут же подскочила с дивана Елецкая.
– Ты сиди, – остановила ее императрица. – Хочу, чтобы рядом был хоть кто-нибудь. Лучше посторонний, чем из дворцовых… Как ни странно, от тебя я чувствую больше тепла, чем от них. Надо бы послать за Эдуардом, – она глянула на дверь, потом потянулась к кнопке говорителя, но остановила палец в нескольких сантиметрах от бронзового диска. – Эдуард у меня очень чувствительный – будет плакать. Это я плакать почти не умею, – сказала она, и когда снова повернулась к Елецкой, графиня увидела, что ее глаза мокры. – Багряный дворец, да и вся Москва – чертово место. Здесь слишком много людей ненавидят меня. Вот, к примеру, Ковалевские… – Глория подошла к шкафчику, закрытому дверкой с инкрустацией яшмой, повернула ключ и открыла ее. Взяла там откупоренную бутылку с шотландским виски. Неожиданно повернувшись к Елецкой, спросила: – А знаешь, какой у меня сильный соблазн? Уходя отсюда, громко хлопнуть дверью! У меня много таких возможностей, еще больше поводов! Например, я могу открыто признать, что твой сын – стал моим любовником! Представляешь, какая буря поднимется?! Как это разозлит цесаревича! И брак твоего Саши с Ольгой станет вряд ли возможным! Я могу сделать очень больно Ковалевским!
– Ваше величество, пожалуйста не делайте этого! – темными, расширившимися зрачками Елена Викторовна смотрела на нее, медленно бледнея.
– Не делать? Ведь если бы я была дрянью, как многие считают, то я должна бы так поступить. Почему я не должна так делать? Вы все привыкли считать меня английской гадюкой, только и занятой тем, как устроить очередную подлость! Некоторые мне приписывали, что я желаю извести Филофея и якобы несколько раз травила его! Странно как-то: травила, травила, а он дожил до шестидесяти восьми, и жил бы еще, если бы слушал целителей и меня. Меня оговаривали с первого дня появления в Багряном дворце! Обо мне сложили сотни грязных сплетен! Мне плевали в душу! И я плевала в ответ! На боль, причиненную мне, я умею отвечать болью! Но, знай, графиня! – держа в одной руке бутылку с виски, Глория вытянула вторую к Елецкой: – Я никогда не была жестокой и подлой с людьми, которые мне близки! Твой Саша мне близок, и я желаю ему счастья, пусть даже его счастье в браке с Ковалевской!
– Спасибо вам, ваше величество, – тихо произнесла Елена Викторовна, чувствуя, что она начинает уважать эту женщину, которую в самом деле ненавидит большая часть знати в столице.
– Вижу, хочешь от меня поскорее сбежать? – императрица опустилась на диван, заставляя жестом Елецкую снова сесть.
– Полагаю, в эти трагические минуты мое присутствие здесь неуместно. Вам сейчас точно не до меня, – ответила Елена Викторовна, видя, как Глория наливает виски в две рюмки.
– Сейчас отпущу тебя. Выпьем немного. Мне это нужно – иной раз помогает лучше, чем микстура Кочерса. Как только Саша вернется, сразу направь его ко мне. Есть о чем с ним поговорить. Последние два дня, я очень много думаю о нем. И вот еще… запиши номер моего эйхоса. Он есть у твоего сына, пусть будет и у тебя, – Глория продиктовала ряд цифр, почти весь состоявший из нулей. – Обязательно сообщи мне, что желает от тебя Гера. Возможно, это будет касаться и меня. По пустякам уж не беспокой, а по серьезным вопросам можешь обращаться, – Глория подняла рюмку и произнесла: – По вашей традиции: за понимание!
Несколько минут она молчала. Елецкая тоже молчала, отставив рюмку с остатком виски и теперь вертя в руке эйхос. Хотя у нее было много вопросов, графиня не хотела нарушать тяжелую тишину.
– Ступай! – наконец сказала императрица. – Мне надо переодеться в темное – пойду к своему мужу, – на ее глаза начали наворачиваться слезы.
***
– Я могу зайти? – Бондарева приоткрыла дверь.
Госпожа-менталистка, без сомнений знала, что на кухне Артемиды уже нет, и вопрос Наташи был адресован мне. Странно вообще-то: чего она у меня вдруг спрашивает позволения?
– Наташ, первый опыт с кофе вышел неудачным. Давай, теперь ты посуетись у плиты, – я демонстративно поднял с плиты кастрюльку с темными, подгоревшими потеками. – Может и завтрак сделаешь? Я понимаю, не дворянки это дело, но мы тут все виконты, баронессы и прочие графья.
– Вы, Александр Петрович, неправильного обо мне мнения. Я готовить умею и люблю, – она открыла холодильный шкафчик. – Могу предложить на завтрак яичницу. Или омлет. Ах, вот здесь еще что: кусочек засохшего сыра. Значит, омлет с тертым сыром. Такое устроит его сиятельство?
– Отлично, приступайте, ваша милость, – я присел на табурет и принялся выкладывать из очень тяжелого пакета все те прелести, которые мы отняли у Сладкого Хариса. – Не терпится спросить, Наталья Петровна, вам удалось заглянуть в меня достаточно глубоко? Заглянуть, туда, куда вы так старательно пытались влезть много раз.
– Мне готовить завтрак или отвечать? – она повернулась, держа в левой руке картонную коробку с яйцами.
– Разве это сложно совмещать? Хотя бы главное скажи: чудовище я или нет? И на самом ли деле я люблю Ольгу? Ведь сама понимаешь, в ментале нельзя сфальшивить, – я разложил на столе эйхосы – их было три, достал блокнот с записями и два запечатанных сургучом конверта. Оружие доставать не стал – с ним пусть разбирается Элиз и Бабский.
– Если я буду говорить, то не смогу готовить завтрак. Но хорошо, – она подошла к краю стола, поставила на него картонную коробку с надписью «Teddy Farm Products» и сказала: – Ты – не чудовище. Ты – демон. Не знаю даже, лучше это или хуже. В самом деле демон! Ты – не человек, Саш! Я думала, Элизабет так называет тебя в шутку. Теперь знаю, что нет. И сама она, наверное, тоже не человек, после того, что твоя любовница сделала вчера, у меня до сих пор холодок на сердце, хотя я за свою не столь длинную жизнь успела увидеть немало смертей и редкой жути. Вчера я промолчала, но мне хотелось орать. Сначала на весь клуб господина Флетчера. Потом на всю улицу. Люди не бывают такими как ты и она! Но ней я говорить не хочу. А вот о тебе очень даже интересно. Откуда в тебе это все? Ольга… Бедная Ольга! Она тебя не боится? Или она всего этого не понимает?
– Послушай, дорогая, дай ручку! – я потянулся к ее ладони.
– Нет! – она отдернула ее.
– Наташ, ты же менталист, черт возьми! – я улыбнулся ей самой доброй своей улыбкой.
– А, давай без чертей? – она улыбнулась в ответ, как-то очень ехидненько.
– Так вот, ты – менталист. Очень хороший менталист. И поэтому должна хорошо понимать, что если так строго разграничивать, то ты тоже не человек. Или, скажем, не совсем человек. Впрочем, как и Бабский. И как твой муж – Рыков, и другие из Коллегии. В каждом из нас ментальное тело заметно отличается от ментальной конструкции обычного человека. Но эта грань настолько размыта, что трудно сказать, где обычный человек становится человеком необычным. Я – просто хороший маг. Я не демон хотя бы потому, что у меня меньше энергетических тел, взамен мои тела сильнее и универсальнее. Уверен, ты никогда в жизни не сталкивалась с настоящими демонами, раз говоришь такую ерунду. Твои выводы, если они, конечно, серьезные не могут быть верны. Вот и все. На этом поставим точку в определении моей принадлежности!
– Если говорить о Коллегии, то ты будто объединил в себе их всех. Ты не просто маг, – Бондарева оперлась на край стола, чуть наклонившись надо мной.
– Ой, да ладно тебе. Я же сказал: я – просто маг, сильный маг. Но если надо, утру нос всей Верховной Коллегии. Только этого не надо, правда? Главное мне скажи: веришь теперь, что к Ольге у меня отношение искреннее? Я на самом деле ее люблю, – я поднял взгляд к баронессе.
– Пора заняться завтраком, – она взяла картонную коробку и направилась к плите.
– Наташ! – окликнул я ее. – Я, кажется, спросил. Мне небезразлично как ты меня воспринимаешь!
– Да, ты ее любишь. Ты всех любишь! Любвеобильный такой! Только что обнимался здесь с Артемидой! – баронесса загремела сковородой. – Сразу набросился на нее, как только отпустил меня.
– Тебя это злит? – бросив на стол эйхос я встал, подошел к Бондаревой и властно повернул ее к себе.
– Да, злит! Я так не привыкла! Мне это… – она не смогла договорить – я закрыл ей рот поцелуем, и в этот раз Наталья Петровна была куда более терпима к моим вольностям. Даже когда сжал ладонями ее ягодицы и жутко возбудился, она уже не пыталась вырваться.
Мы бы простояли так намного дольше, если бы на кухню не вошел Бабский: как всегда веселый, держа на плече полотенце и роняя капли влаги с мокрых волос.
– Яичницу или омлет? – краснея и отталкивая меня, спросила Бондарева и тут же пояснила: – Других продуктов нет – вечера же никто не позаботился.
– Кстати, Леш, сходи. Тут напротив лавка «Holiday Every Day». И еще есть какая-то за углом, – попросил я.
– Ах, да, я понимаю, вы тут очень заняты. Конечно, Сэм, как преданный слуга, решит все проблемы молодой четы Гилфордов, – посмеиваясь он назвал нас той вымышленной фамилией, которую Бондарева использовала при прохождении пограничного контроля. – Еще будут какие-то приказы, пожелания?
– Купи хороших шоколадных конфет, – попросила баронесса. – Лучше наших, с карибских поставок.
Едва Бабский удалился на кухню зашла Элизабет, что вызвало почему-то у Бондаревой смех.
***
Войдя в полутемную комнату, Гера присела за стол, стянула бархатистую ткань с хрустальной сферы. Око Нексимы тут же ожило – золотистые блики заметались по стенам, словно огненные птицы, яркими искрами мелькнули на лице богини. Этой непростой вещице было множество тысячелетий. Быть может даже сотни тысячелетий. Величайшая не помнила в точности, как артефакт попал к ней, и кем из древних мастеров он был сделан.
Протянув руки к хрустальному шару и неотрывно глядя в его глубины, богиня снова задавалась вопросом, на который никак не удавалось получить ответ – уж слишком хорошо постарались маги герцога Уэйна.
– Ключ Кайрен Туам… Где Ключ Кайрен Туам?! Где?! Где Ключ?! – вопрошала богиня, собирая все внимание и ожидая, что в мерцающих глубинах хрусталя появится хоть какая-то внятная подсказка. Однако светящийся шар по-прежнему был глух к ее вопросам. Око Нексимы выручало богиню много раз, но не теперь.
Оставалась лишь надежда на Гермеса. Крылатый бог очень задолжал ей. Только за последние годы Величайшая десятки раз помогала ему, решала проблемы Вестника с Перуном. Теперь пришла пора ему отдавать долги, а значит он должен был известись, но помочь ей. Гера знала, что он старается: день и ночь пытается добыть для нее необходимые сведения, нарушая небесные законы сует свой нос, куда не следовало бы богам. Если не справится Гермес, то был в запасе еще один непростой ход, но для этого снова бы пришлось обращаться к Посейдону, а Величайшая этого очень не хотела.
Не хотела она так же того, чтобы Держатель Вод узнал, что она носит под сердцем его ребенка. Это пока удавалось скрывать от него и от Перуна. Но такое не могло длиться слишком долго. И одну глупость Гера уже допустила: когда была на эмоциях, проболталась о ребенке перед Астерием. Теперь очень сожалела об этом, и утешала себя лишь тем, что Астерий не болтлив и ему мало дело до произошедшего. Из-за этих причин Гера начала торопить события: Ключ Кайрен Туам ей нужен был поскорее. Вернее, не столько ей, сколько все тому же несносному хитрецу Астерию, которого в некоторые минуты Величайшей хотелось жестоко убить! Надо признать, случались и другие минуты, когда Гера сожалела, что Астерий не стал ее мужчиной и вряд ли теперь когда-нибудь станет. Величайшая была достаточно умна, чтобы не строит несбыточных планов на великого мага и понимала, что ей никакими силами его не удержать, поэтому для ее целей следует выбирать мужчин проще, покладистее.
Накрыв хрустальную сферу, она с улыбкой глянула на стражниц – двух гарпий, сидевших на мраморных пьедесталах. Они походили на мраморные статуи: такие же белые и неподвижные, как камень под ними. Неподвижные до того момента, пока здесь не появится незваный гость. Такое случалось очень редко, но бывало. Например, семь лет назад слугам пришлось мыть пол и стены от крови и собирать осколки костей одной из нимф – дурочка ошиблась дверью.
Пройдя через короткий коридор с мозаичными стенами, Гера оказалась в небольшом зале, который был продолжением ее сокровищницы. Помимо редчайших предметов из золота, серебра, редких металлов и камней, которые прости не встречались на земле, здесь были вещицы с виду, не выделявшиеся особой красотой. Как например эти три камня, черных с красноватыми прожилками и глубокими трещинами. Один чуть побольше, два других поменьше – размером с гусиное яйцо. Назывались они «Карханс Насли Бонг». Как перевел с древнего языка Астерий: «Камни Нового Бога». Пока их имелось у Геры три, но скоро должен был появиться четвертый. Как минимум еще один находился в Хранилище Знаний. Его должен будет добыть для нее Астерий – все, к сожалению, вертелось вокруг него. Неплохо было бы получить все семь Камней – именно столько по древним свидетельствам существует из на земле. Величайшая рассчитывала на это, потому как число мужчин, интересных ей было никак не меньше семи. И на каждого из них хотелось потратить по такому Камню.
