bannerbannerbanner
День гнева

Йонас Бонниер
День гнева

Полная версия

– Нет, – ответила Анна.

Она впервые в жизни солгала отцу, и ей стало стыдно.

Больше папа Таге ни о чем не спрашивал. Или понял, что она не хочет говорить правду? Анна продолжала стоять в дверях. Она чувствовала, что надо сказать что-то еще. Она думала об этом же в автобусе по дороге домой.

– Я была у Терезы, – нашлась наконец Анна. – И потом… папа…

Он повернул голову.

– Мама не стала бы возражать, я уверена.

4

Две недели спустя после аукциона в Кнутбю дом, который семья Форсман снимала в Гренсте, был полон детей. Четверо-пятеро, иногда и до десяти малышей днями напролет оглашали комнаты звонкими голосами. Они носились друг за дружкой, смеялись, плакали, играли, а Кристина Форсман думала о том, что ее первая осень в Кнутбю получилась как будто именно такой, как она рассчитывала, и в то же время немного странной.

Кое-какой опыт поиска работы у нее имелся, и он подсказывал Кристине, что рассылку резюме будет разумней отложить до лучших времен. Самое правильное сейчас – сесть в автобус и нанести визиты директорам учебных заведений в Альмунге, Ронасе, Римбу, даже в Уппсале, если потребуется. В Кристинехамне, во всяком случае, это срабатывало. Вакансии в школах были редкостью, штатные места выделялись в результате длительных переговоров работодателя и соискателя, путем взаимных уступок и компромиссов. При этом каждое утро в школы звонили преподаватели изобразительных искусств и домашнего дизайна, чтобы предупредить о своей внезапной болезни. Возникала угроза, что классы останутся без учителей, и дело принимало совсем другой оборот. Забыв о секретных соглашениях и прочих дипломатических тонкостях, школьное начальство было готово звонить кому угодно, лишь бы найти замену.

А ведь Кристина, ко всему прочему, была квалифицированным специалистом.

Но неделя проходила за неделей, кончился август и наступил сентябрь, а она так и не выкроила в плотном рабочем графике лишней пары часов для знакомства со школьным начальством.

Синдре возвращался домой поздно вечером. Он устроился дистрибьютором в компанию по продаже копировальной техники в Книвсте, – исключительно за проценты, зато ему выделили «Опель», ноутбук и мобильный телефон. Нередко сразу после работы он возвращался в приходской дом. Администратор от бога, Синдре не боялся брать на себя много и сразу. Он заседал в пасторском совете, преподавал в воскресной школе, при этом, конечно же, проводил службы в церкви, что было его основной обязанностью.

Они с Эвой завели привычку подолгу беседовать друг с другом. Вообще их контракт, давший Форсманам основания переехать в Кнутбю, был не совсем обычным. Согласно этому документу Эва Скуг предоставляла Синдре место пастора в общине, потому что видела его незаурядные возможности, а взамен брала на себя труд помочь им реализоваться.

Изредка Кристина и Синдре, оставив детей дома, обедали в бистро «Кнутбю». Это было время взрослых, их время. Где-то к середине ноября, когда осень полностью вступила в свои права, Кристина решилась наконец заговорить о деньгах. Конечно, она занималась с детьми тем, чем хотела, но до сих пор не получила за это ни кроны. Пасторского жалования Синдре хватало на самое необходимое, согласно контракту оно было совсем небольшим. Дистрибьюторский заработок позволял сводить концы с концами, но откладывать не получалось, поэтому мечта о собственном доме оставалась все такой же несбыточной.

– Не волнуйся, – успокоил Кристину Синдре, – то, что ты делаешь для Филадельфийской общины Кнутбю, намного важнее нескольких тысячных купюр в кармане.

– Ты думаешь? – удивилась Кристина.

– Ты их опора, я слышу это по многу раз на дню.

Кристина не стала расписывать ему, как хотела бы иметь автомобиль. Тот, на котором они приехали из Кристинехамна, был уже продан, и впервые после получения водительских прав Кристине нечего было водить. Ездить, собственно, тоже было некуда. Но ощущение свободы, которое дает собственное средство передвижения, казалось особенно важным именно в Кнутбю, где Кристина чувствовала себя изолированной от большого мира и маршруты прогулок повторялись изо дня в день – до церкви, магазина «Иса» или к одной из автобусных остановок вдоль Кнутсбювеген или Блодокерсвеген.

И все-таки она решила набраться терпения. Во всяком случае, пока Синдре не разобрался со своими копировальными аппаратами.

Из ресторана они возвращались поздно, шли рядом. Ночь обещала быть морозной. Земля оставалась по-осеннему голой, но синоптики обещали снежное Рождество, – такое, как любят дети.

– Здесь есть сила, – сказал Синдре, – Эва права. Из Кнутбю по Земле распространится огонь веры. Сначала на Уппланд, а потом и на всю Швецию. Я даже думаю… нет, я знаю. Я знаю, что он распространится и дальше.

Кристина молчала. Изо рта вырывался парок. Она выпустила в воздух пару белых клубков. О какой силе говорил Синдре, она не понимала. Единственной особенностью этой общины до сих пор были бесконечные разговоры о смерти и вечной жизни. Кристина не привыкла к этому в Кристинехамне.

– Они еще смеялись над моим миссионерским проектом, – с горечью в голосе вспомнил Синдре.

«Миссия наций» – вот как это называлось полностью. Этот проект Синдре запустил еще в Кристинехамне. В одиночку ему удалось открыть библейскую школу в Индии, куда он вскоре собирался с визитом.

Может, Синдре имел в виду это, когда говорил об огне, который распространится из Кнутбю на всю Швецию и дальше? Но в таких масштабах Кристина не мыслила.

– Его разнесут люди, которых спасем мы, – продолжал Синдре, будто угадывая ее мысли. – От одного факела зажжется другой, и эта огненная цепь протянется вокруг всего земного шара. Но начнется все здесь.

Кристина не знала, что на это ответить, и Синдре снова ее опередил:

– Это то, о чем писал Павел в «Послании к фессалоникийцам». Господь явится внезапно, как вор в ночи[4]. Но не для нас. Мы встретим его подготовленными.

– Может, купим чипсов? – спросила Кристина. – Ну, на случай, если он заглянет вечерком.

Синдре остановился и посмотрел на жену. Взгляд его потух, но только на долю секунды. Потом лицо разгладилось, и на нем проступила широкая улыбка.

– Прекрасная идея! – рассмеялся он. – Чипсы с луком и укропом.

5

Студенческие девичники проходили по той же схеме, что и гимназические. Когда еды больше не осталось, весь стол был заставлен пустыми бутылками, а в воздухе еще витало возбуждение, София решила, что нужно выйти. Просто так, прогуляться. Распределение ролей в компании, к которой принадлежала Кристина, тоже осталось прежним с времен гимназии. София была все та же «тусовщица», хоть ей и было больше двадцати. Все так же просыпалась в одной постели с незнакомыми молодыми людьми, спешно натягивала юбку в туалете задом наперед и добиралась домой короткими перебежками, из опасения встретить кого-нибудь из знакомых.

– Ну пошли, девчонки, – объявила она.

Никто не проявил интереса. Все дружно встали из-за стола, оставив страшный беспорядок на кухне, и пошли в гостиную. Одна София повернула в прихожую и сняла с вешалки куртку.

Обычно праздники проходили у нее в квартире, потому что там было просторно. Каким-то непостижимым образом Софии удалось унаследовать отцовский контракт на аренду. Кристина с мужем и двумя детьми жила в куда более стесненных условиях.

– Ты ведь уже не кормишь грудью? – спросил кто-то, когда она отказалась от вина.

– Нет, но Антон будит меня в половине пятого.

– А муж? Твой Синдре?

– Он занимается Ирис в полшестого, – ответила Кристина более раздраженно, чем ей хотелось.

Маленькие дети – это то, чего здесь не понимали. Одна Кристина была замужем, остальным материнство казалось чем-то бесконечно далеким и почти нереальным. Почти как самой Кристине совсем недавно.

Никто не ожидал, что она остепенится первой. Ей единственной из этой маленькой девичьей компании прочили блестящее профессиональное будущее. Осенью Кристина собиралась учиться на педагога начальной школы.

Теперь же она мечтала только об одном. Когда по выходным девушки шли прогуляться – Кристина с коляской, – она рассказывала о домах, в которых хотела бы жить, и о тех, о которых не смела даже думать. Как будто имела на это средства. Девушки смеялись над ее прожектерством, но это лишь подстегивало игру воображения.

Кристина как будто не сомневалась, что когда-нибудь и она будет жить в красивом и просторном особняке. Эта мысль не шла у нее из головы бессонными ночами в тесной «двушке», где один ребенок будил другого, и так продолжалось до самого утра.

Побежденная София вышла из прихожей и с недовольным вздохом опустилась на диван рядом с Кристиной.

– Ну хорошо, – сказала она. – Мы никуда не идем. Будем пить чай и ворковать здесь, как старые тетки. Здорово!

Когда Кристина впервые рассказала им о Синдре Форсмане из Бьёрнеборга, девушки не слишком впечатлились. Они ведь никогда его не видели, а предъявлять фото она не спешила. Кристина первой поняла, что шарм Синдре неуловим для фотокамеры. Скучающий взгляд, плутоватая улыбка – такое можно увидеть только вживую.

– О-о-о… – закатывала глаза София, – наконец-то ты нашла себе маленького, толстого проповедника. Выбор вполне в твоем стиле.

Кристина раздражалась, но каждый раз, когда речь заходила о Синдре, встречала ту же реакцию. Тогда она научилась делать вид, что ей все равно, это было самым разумным.

Что такого, в самом деле, могла найти она, амбициозная и симпатичная Кристина Юнсон, в этом губастом, слащавом парне? К тому же он оказался ловеласом. По мере развития их отношений Кристина убеждалась в этом все больше. Понимала ли она, за кого выходит? Синдре флиртовал, девушки отказывали ему, оставляя Кристину в неведении. Но ведь она должна была сама все видеть.

 

Дело, однако, было в том, что Кристина видела скорее не реального Синдре, а того, кем Синдре только предстояло стать. Поэтому, когда он спросил ее, хочет ли она за него выйти, Кристина наплевала на все слухи, на свой юный возраст и амбициозные планы. Она просто не могла сказать «нет» Синдре Форсману и до сих пор не научилась этого делать.

Но предложение Синдре переехать из Вермланда ее шокировало. Кристина запротестовала. У нее была работа в школе, подруги в городе и квартира, где жили мама с папой, которые могли при случае присмотреть за ребенком. В Уппланд? Синдре убеждал, приводил аргументы, и со временем эта идея стала нравиться Кристине все больше.

Она не спешила соглашаться. Так уж получилось с этой парой, что предложения всегда вносил он, а она скептически их оспаривала. Кристина с радостью предвкушала драматичное расставание с подругами. Ведь в глубине души она только об этом и мечтала, – чтобы ее жизнь представляла собой нечто более значительное, чем их. И вот теперь она уезжала, а они оставались. С другой стороны, Кристина понимала, что балласт прошлого мешает развиваться их с Синдре отношениям, и ничего не поменяется, пока они не уедут из этого города, где каждый уверен, что знает, кто они такие есть.

Чувство свободы крепло по мере приближения дня отъезда. Кристина должна была осуществить свои мечты и стать хозяйкой собственного дома, где будут расти ее дети, жизненный выбор которых будет шире, чем между Карлстадом и Карлскугой. Теперь это стало для Кристины самым главным, и она впервые почувствовала, что ей совершенно наплевать на мнение людей, и она не должна оправдывать ничьих ожиданий.

Так думала Кристина, когда подошло грузовое такси.

А волокитство Синдре – это возрастное, пройдет.

Весна – лето 1998

6

– Не знаю даже, с чего начать. – Ирма Флудквист опустила глаза, и ситуация сразу показалась Кристине знакомой. – В общем, мы здесь подумали… Тебе не кажется, что спрашивать у детей, чем они хотят сегодня заняться, не совсем правильно?

– Мы подумали? – растерянно повторила Кристина. – Кто это «мы»?

Было пять вечера, но за окном уже стемнело. Поэтому женщины не видели мокрого луга, где, несмотря на постоянную морось на протяжении последней недели, снег до сих пор лежал грязно-белыми пятнами.

Они сидели в гостиной на простых деревянных стульях за обеденным столом, которым Форсманы почти не пользовались, потому что привыкли есть на кухне. Для Кристины, как и для Синдре, дом никогда не стоял первым в списке жизненных приоритетов. Может, потому они никак не могли обзавестись собственным жильем.

Половицы давно было пора отшлифовать, а еще лучше – просто выкрасить в белый цвет. Мебель тоже была взята напрокат, – если раритеты «Икеи» шестидесятых годов вообще можно считать мебелью. На ковре и диване проступали грязные пятна. Но от первоначального отвращения Кристины ко всему этому осталось только легкое ощущение дискомфорта.

Дети все еще шумели за закрытой дверью. Две мамы натягивали на сонных малышей неуклюжие свитера и завязывали шнурки на маленьких ботинках. Кристина всегда считала раннюю весну худшим временем в году. Каждый день – безнадежное ожидание голубого неба.

– Понимаешь, о чем я? – продолжала Ирма, оставив вопрос Кристины без ответа. – Они ведь дети. Разве это они должны решать, что им делать?

Кристина не теряла самообладания. Круг потенциальных друзей в Кнутбю был ограничен, и Ирма подходила ей лучше, чем кто бы то ни было. В глубине души Кристине нравилась пасторская непримиримость этой женщины. Жаль только, что иногда это переходило в откровенное ретроградство, на которое приходилось все чаще закрывать глаза. Но с друзьями так, похоже, всегда. Никто не идеален. Так или иначе, Флудквисты были единственной парой, с которой Кристина и Синдре более-менее тесно общались в Кнутбю.

– Но дети все равно ничего не решают, – попробовала возразить Кристина. – Решения принимаю только я.

– Все равно, эта педагогика, когда они думают, что что-то решают…

– Это не педагогика, – перебила Кристина, – всего лишь здравый смысл. Нам не нужны лишние конфликты, только и всего.

Улыбка Ирмы Флудквист стала натянутой. Она поняла иронию Кристины, но, похоже, не нашла шутку удачной. Когда Ирма улыбалась, на ее щеках появлялись ямочки. Вообще она была симпатичной, с правильными чертами лица и слишком полными губами, которые благоразумно не подчеркивала.

– Мы тут кое о чем побеседовали с родителями…

– С какими родителями?

– Это неважно. В общем, не пойми меня превратно… Мы действительно очень благодарны тебе за помощь…

Помощь? С некоторых пор Кристина только и занималась, что их детьми. Возилась с ними днями напролет, не получая за это ни эре. Это называется помощь?

– Детям проще, когда есть жесткие правила, – продолжала Ирма. – Мы достаточно наслышаны о том, что здесь происходит, и…

– Что же здесь такое происходит? – не выдержала Кристина.

– Ну вот, я вижу, ты уже обиделась.

– Ты очень внимательна, Ирма, – съязвила Кристина, – но я не просто обиделась, я почти в бешенстве.

– Видишь ли, – как ни в чем не бывало продолжала Ирма, – мы ничего не имеем против Ирис, все дети разные…

– Ирис?

– Да… конечно, она ведет себя как молодая дама, – Ирма улыбнулась, – и в этом нет ничего плохого, совсем напротив. Но… дело в том, что она подает пример другим.

– Ты говоришь о моей дочери, Ирма, – предупредила Кристина. – Я могу стерпеть от тебя многое, но сейчас ты должна быть особенно осторожна, предупреждаю.

Ирма так резко подскочила на стуле, как будто собиралась взлететь.

– То, что твоя дочь играет с мальчиками, это полбеды. В конце концов, это твое дело. Но она их подавляет, заставляет идти у нее на поводу. У детей может сложиться неправильное представление о мире, в котором им предстоит жить, тебе не кажется? Крайне вредное представление.

Кристина решила делать вид, что не понимает. Это был единственный способ избежать открытого скандала. Поэтому она с удивлением уставилась на рыжеволосую женщину перед собой.

Ирма выглядела расстроенной.

– Да, представь себе, – сказала она. – Мы здесь до сих пор считаем, что детей нужно приучать к послушанию. Смирение – одна из первых христианских добродетелей. Мы должны уметь обуздывать свое недовольство, зависть и гордыню. И когда ребенку дают понять, что он может делать что хочет… – она осеклась и ждала возражений. Но Кристина смолчала, и тогда Ирма фыркнула: – Делай как знаешь, Кристина. В любом случае, как я уже сказала, мы тебе благодарны. Но дети не должны быть с взрослыми на равных, особенно девочки. Возможно, ты сочтешь эту точку зрения старомодной, но мы считаем именно так.

Кристина сглотнула и улыбнулась.

Синдре вернулся, как обычно, поздно. Кристина до сих пор не знала, как продвигается продажа копировальной техники, об этом они почти не разговаривали. Зато работа в общине, похоже, затягивала Синдре все сильнее. Бесконечные диалоги с Эвой Скуг продолжались не только днями напролет, но и далеко за полночь, по мобильному и электронной почте. Темные круги вокруг глаз Синдре становились все темнее, и Кристина чувствовала, как с каждым днем увеличивается дистанция между ней и мужем. Все чаще Синдре приходил домой такой усталый, что сразу заваливался в постель и засыпал через пару минут.

Кристина уже легла, когда он открыл дверь в спальню и начал раздеваться. Она стала рассказывать, что произошло за день и что говорила ей Ирма, и злоба снова разогнала сон.

– Кого она имела в виду? – спросил Синдре.

– Я могу только догадываться, – ответила Кристина. – Ирма ведь совсем не злая женщина. Я никогда не ожидала от нее ничего плохого. Поэтому я думаю, что ее кто-то надоумил. Все они здесь сговорились, кроме Эвы, конечно. Потому что если бы Эва хотела мне что-то сказать, она сделала бы это сама и не стала бы прятаться за чужую спину.

– Не слишком ли все таинственно? – спросил Синдре, укладываясь в постель в кальсонах и майке.

– Ирис подавляет мальчиков, подумать только, – вздохнула Кристина. – По-моему, это не слишком умно.

– Да, но это вполне может быть правдой.

– Это же Ирис, – улыбнулась Кристина. – На следующий год она пойдет в школу. Разве так плохо быть инициативной? В ее положении это естественно, дочь пастора все-таки…

Они рассмеялись.

– Наверное, это и есть их главный аргумент, – предположил Синдре. – Моя дочь должна подавать пример другим девочкам и лучше их знать свое место.

– Свое место? – переспросила Кристина.

– Место человека на Земле определено Богом, – пояснил Синдре, – и место женщины – рядом с мужчиной. Мы ведь с тобой всегда жили так, ты и я?

– Да, но рядом ведь не значит…

– Я не имею ни малейшего намерения унижать женщину. Но женщина не мужчина, и Ирис должна это понимать. Наверное, мы сами виноваты, что до сих пор не объяснили ей этого.

О чем он говорил? Они редко обсуждали воспитание детей, Синдре никогда не интересовался ее педагогическими методами. Поэтому его точка зрения на этот счет поставила Кристину в тупик.

– Детство быстро кончится, ведь так? – продолжал он. – И Ирис придется учиться смирению. Женщина занимает в обществе вполне определенное и очень важное место. И к нему девочку лучше подготовить заранее, тебе не кажется?

Последняя фраза была не просто его аргументом. Она обозначила непроницаемую границу, которая пролегла между ними в двуспальной кровати.

Кристина спрашивала себя: кто ее муж на самом деле? Как он мог так быстро измениться и чего ожидать от него дальше?

7

Звонок прозвучал как иерихонская труба, и первым делом Синдре пожалел, что не выключил мобильный. Люди в приемной оглянулись на него с раздражением. Синдре нервничал не так сильно, но нажал кнопку, не взглянув на дисплей. Знал бы, что на проводе шеф, ни за что не принял бы вызов.

– Да?

– Хочу всего лишь услышать, что вы уже в пути, – сказал начальник отдела копировальной техники. – Мы приступаем через четверть часа, все уже в сборе.

– Ну… я так много провожу времени за рулем, что… – Синдре осекся под сердитыми взглядами других пациентов и решил быть кратким. – У меня болит спина. Жду в приемной врача, правда. Даже не знаю, когда смогу…

– Но вы уже месяц не были на наших совещаниях, – возмутился шеф. – И плевать я хотел на ваши отговорки. Жду вас через четверть часа, или можете больше здесь не появляться.

– Я в больнице! – почти закричал Синдре.

– Послушайте, Синдре Форсман… – перебил его строгий голос в телефоне, но в это время появилась медсестра и пригласила Синдре в кабинет. Пастору пришлось дать отбой, недослушав возражения шефа.

По короткому коридору, пропахшему спиртом и плесенью, медсестра провела его в маленький кабинет с металлической койкой, столом и постерами с изображениями человеческого тела в разрезе на стенах. Доктор, мужчина средних лет с озабоченным лицом, пригласил Синдре присесть и рассказать о своей проблеме.

У Синдре Форсмана был сколиоз, о чем свидетельствовала больничная карточка на столе доктора. Синдре страдал этим недугом со второго класса гимназии и с тех пор носил под майками и рубашками унизительный корсет, ко всему прочему не особенно помогавший.

– Раньше боль была терпимой, – начал он, – но вождение изо дня в день просторного «Опеля» быстро усугубило ситуацию. – Иногда, проехав без остановки большой участок пути, Синдре так мучился, что не мог самостоятельно выйти из машины.

– И ваш работодатель не хочет расщедриться на более комфортное сиденье, – улыбнулся врач.

– Мой работодатель, – подхватил Синдре, снимая очки и протирая их кончиком воротника, – ждет от меня чуда. Он хочет с моей помощью продать дорогущие копировальные аппараты в дамскую парикмахерскую в Ленсбо и шиномонтажному предприятию в Скебобруке. Думаю, такое было бы не под силу и самому Иисусу Христу.

Доктор рассмеялся и попросил Синдре подробнее описать свои боли. Выслушав, выписал новые таблетки, «Дексофен», и предупредил, что, пока Синдре будет их принимать, он ни в коем случае не должен садиться за руль машины, будь то «Опель» или какая-либо другая. Они пожали друг другу руки. На пути к парковке засигналил мобильный, но голосовое сообщение Синдре прослушал, уже поворачивая ключ зажигания.

Это был шеф компании по продаже копировальной техники, который сообщал об аннулировании контракта с Синдре в конце месяца. Машину, ноутбук, мобильный и ключи от гаража в Книвсте надлежало сдать в установленном порядке в любое время в течение следующей недели.

 
8

– Это я.

– Кристина? Неужели? Я думала, он забрал у тебя телефон.

Новый рекорд за последние десять секунд. Мама Кристины Юханна была прирожденным провокатором, с возрастом ее шутки становились только злее. Вот и сейчас от раздражения у нее натянулись голосовые связки.

– Кто должен был забрать мой телефон? – не поняла Кристина.

– Твой пастор.

– Ага. А почему ты сама мне не звонила? Может, это твой охранник забрал у тебя мобильный?

– Просто тебе не нравится, когда я звоню первая. Я же знаю об этом, дорогая. Ты не из тех, кто поддерживает контакты.

– Именно за этим я сейчас и звоню. Чтобы спросить, не хотите ли вы с папой к нам приехать?

Нависла продолжительная пауза. Очевидно, мама Кристины не рассчитывала на такой поворот. Кристина прижала мобильный к уху и направилась к полкам с молочными продуктами. Этот магазин «Иса» оказался самым обыкновенным, без всякого волшебства, но она всегда находила здесь то, что искала. Всю весну Кристина проходила со смутным чувством полного непонимания того, что с ней происходит, и вот сегодня впервые ощутила на лбу и щеках теплые солнечные лучи. На Кристине была зеленая джинсовая куртка, та самая, в которой она когда-то гуляла вдоль канала в Кристинехамне и мечтала о Кнутбю.

Только сейчас, в супермаркете «Иса», толкая тележку к полкам с овощами и фруктами, Кристина наконец поняла, что мучило ее все это время. Она была одинока – проблема состояла только в этом. Кристина взяла с полки гроздь бананов и направилась к хлебному отделу.

С утра до вечера окруженная шумной ребятней, она нередко падала в постель сразу после вечернего выпуска новостей. По утрам они с Синдре пили кофе. Он листал газету и рассказывал о своих планах на день, – новых выездах, связанных с миссией, лекциях, проповедях и курсах, которые они планировали с Эвой Скуг. Его увлечение Эвой уже казалось Кристине нездоровым. Она сказала об этом Синдре, а он в ответ принялся расписывать их с Эвой теологические беседы и прочел бы целую проповедь за завтраком, но сдержался, вспомнив, как Кристина к этому относится.

И когда дверь за Синдре захлопнулась и он исчез в направлении приходского дома, за полчаса до того, как проснулись дети, Кристина ощутила это еще острей, чем когда бы то ни было.

Одиночество.

Она взяла с полки колбаски «фалу», замороженные фрикадельки, спагетти и макароны быстрого приготовления. Кетчуп «Хайнц», похоже, закончился, поэтому пришлось довольствоваться «Феликсом» в красном пластиковом пакете.

Теперь молоко. Кристина развернула тележку и набрала номер матери.

Голос Юханны Юнсон вернулся в трубку.

– Приехать, говоришь? И когда?

– Когда вам будет удобнее, – ответила Кристина. – Дети будут рады вас видеть, не говоря о нас с Синдре.

– Да, Синдре особенно.

– Вы могли бы приехать на твой день рождения. Тогда мы отпраздновали бы его здесь.

– Но ведь это… это ведь меньше чем через две недели?

– Если вам будет удобно…

– Не знаю даже. Я переговорю с папой, потом созвонимся.

– Хорошо. И еще, мама…

– Да?

– Я очень буду рада вас видеть, правда.

– Я переговорю с папой.

Кристина дала отбой и направилась к кассам. По пути не смогла устоять перед пакетом чипсов и земляными орехами, которые будто зазывали ее с полки. Кристина не должна была так расслабляться. После переезда она заметно прибавила в весе. Совсем утратила контроль над собой. Вместо кондитерской в Альмунге – была бы охота ездить в такую даль, – увлеклась домашней выпечкой. Кокосовое печенье, булочки с корицей – море калорий, зато какое утешение.

Кристина была почти уверена, что мама не станет комментировать прибавку в весе, и все-таки, расплачиваясь у кассы, продумывала возможные оправдания.

Мама перезвонила уже в тот же вечер, и они заключили что-то вроде соглашения. Кристина обещала торт и праздничный обед в честь дня рождения. За это родители обещали приехать в Кнутбю, при этом оставалось неясным, остановятся ли они у них с Синдре или в отеле.

Кристина так обрадовалась, что не смогла сдержать слез, и это напугало и удивило ее. До какой же степени она измоталась и очерствела, если перестала себя понимать?

Сама не зная почему, Кристина не спешила делиться своими планами с Синдре. Быть может, она решила, что приезд родителей не имеет к нему прямого отношения, или же просто боялась его реакции. Напрасно, потому что новость оставила Синдре на удивление равнодушным. Так показалось Кристине, по крайней мере.

Юнас и Юханна Юнсоны никогда не любили зятя. Мать Кристины работала медсестрой, отец охранником в школе. В общем и целом это были вполне уживчивые и покладистые люди, но самонадеянность Синдре их раздражала. Вероятно, они просто не видели достаточных оснований для такой амбициозности. Синдре гордо рассказывал, как взял их дочь под свою опеку – как будто она в этом нуждалась, – и делился своими планами выучиться на преподавателя гимназии. Учебу он забросил уже через год, и отец Кристины счел это признаком слабой воли.

Было ли это так на самом деле? Возможно, причиной непоседливости Синдре были особенности гормонального фона или какие-нибудь другие химические процессы.

Запретить дочери выходить замуж было совсем не в их духе, но Юнсонам категорически не нравился выбор Кристины. Переезд в Уппланд и вовсе возмутил их. Ведь одна их дочь, сестра Кристины, уже была замужем в Стокгольме.

– Оставайся здесь, – сказала мать, – не то пожалеешь. Пусть он один едет в свой Кнутбю.

Супружеская близость этой весной случалась нечасто, но Кристина не жаловалась, потому что очень уставала. Только однажды на выходных получилось так, что они с Синдре вошли в спальню одновременно. Это было в конце той недели, когда Кристина договорилась с матерью о приезде.

Девять вечеров из десяти Кристина засыпала раньше, чем Синдре успевал лечь, и теперь почувствовала, что действительно по нему истосковалась. Кристина поплотней прикрыла дверь и чуть дольше обычного задержала мужа в объятьях. Синдре намек понял.

– Я только приму душ, – сказал он.

– Это совсем необязательно.

– Мне надо освежиться.

Она разделась в спальне, а он ушел в ванную.

– Кстати, – раздался голос из-за закрытой двери, – я разговаривал с твоим отцом.

Кристина как раз сняла блузку и положила на подлокотник кресла рядом с кроватью. Поначалу она подумала, что ослышалась.

– Ты пригласила их к нам на день рождения Юханны, – сказал Синдре. – Не думаю, что это хорошая идея.

Кристина просунула голову в приоткрытую дверь, чтобы удостовериться, что поняла его правильно.

– Я буду в отъезде эти дни, – продолжал Синдре. – Поэтому лучше, если они навестят нас как-нибудь в другой раз, позже. Ты ведь не станешь принимать тут гостей без меня?

С этими словами Синдре поплотней закрыл дверь ванной и включил воду.

9

В полдесятого вечера в начале июня на улице светло, как днем, и Анна Андерсон засыпала с трудом. Она лежала в чужой кровати, в номере гостиницы в Римбу, в Уппланде, после бесконечно долгого рабочего дня. Уже пару часов назад Анна поняла, что больше не выдержит ни минуты, но ложиться было рано. Так и сидела, пока не свалилась от усталости.

Всю неделю Анну мучила астма, которая всегда обострялась в летний период. Но сегодня она проснулась без привычной тяжести в груди. Может, поэтому и успела за день так много?

Телефон «Нокия», купленный два месяца назад, – последняя модель, на которой можно играть в «Змейку», – замерцал рядом на ночном столике.

Сообщение с неопознанного номера. Анна потянулась за мобильным.

«Через тридцать минут» – высветилось на дисплее.

И спустя несколько секунд:

«За горкой на школьном дворе».

Потом еще одно:

«Спаси меня».

Анна села в кровати, уставилась на дисплей. Она помнила эту горку. Школа располагалась возле холма с каскадным фонтаном, который был виден в Римбу отовсюду. Анна жила в доме напротив, на другой стороне улицы. Но кто из тех, у кого был ее номер, мог знать, что она в Римбу? Анна никому об этом не рассказывала. Даже папа думал, что она уехала в Стокгольм. Она ведь ничего еще не решила, только хотела себя проверить.

«Кто вы?» – спросила Анна.

Молчание. Из тех, у кого был номер Анны, Эва Скуг единственная знала, что она здесь. Но зачем Эве было посылать такие странные сообщения?

«Вам угрожает опасность?» – написала Анна и снова не получила ответа.

Она отложила телефон и опустила голову на подушку. Может, это ловушка? Но кому и зачем это могло понадобиться? С другой стороны, что, если кому-то и вправду нужна ее помощь?

Охваченная противоречивыми чувствами, Анна встала и оделась. Сразу вспомнился папа и то, как он предостерегал ее от СМС с незнакомых номеров. Анна надела кроссовки.

4«Вы и сами хорошо знаете, что День Господа придет неожиданно, как вор ночью» (1-е Послание к фессалоникийцам ап. Павла 5:2).
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16 
Рейтинг@Mail.ru