Ю. М. Антонян
Особо опасный преступник
Такой довольно поверхностный анализ криминологических особенностей особо опасных рецидивистов в отечественной юридической литературе отнюдь не исключение. Прискорбно, что исследователи как бы не видят различий в личности не только в связи с характером не раз совершенных преступлений (человек, совершивший кражу в третий раз, будет существенно отличаться от того, кто убил в третий раз), но и между рецидивистами, один из которых арестован за кражу в третий раз, а второй – в десятый. Весьма примитивен анализ мотивов рецидивного преступного поведения, он обычно ограничивается пересказом общеизвестных положений из работ отечественных криминологов и специалистов в области уголовного права относительно того, что представляют собой мотивы. Они не исследуются применительно к отдельным категориям рецидивистов, причисленных к особо опасным.
Изучая преступников, исследователи обычно имеют в виду их поведение в местах лишения свободы. Так, Н. С. Артемьев и А. А. Мазурин выделяют там активно криминогенный тип. Это осужденные, которые активно поддерживают воровские законы, характеризуются сознательным противопоставлением себя требованиям общества, являются носителями тюремной субкультуры, создают антиобщественные группировки22. Однако неизвестно, угрожают ли они жизни других людей.
Вообще для исследователей рецидива характерен не очень глубокий анализ личности особо опасных преступников и рецидивистов, в частности нежелание учитывать, какие именно преступления и как часто они совершают. Например, еще в 1970 г. П. Михайленко и И. Гельфанд писали: «Особенно большую опасность представляют те из них, кто, упорно сопротивляясь вовлечению их в общественно полезный труд и учебу, не желая приобретать общественно полезные специальности, не ограничиваются только собственным неповиновением администрации исправительно-трудового учреждения, но и стремятся отрицательно повлиять на заключенных, ставших на путь исправления, в особенности на заключенных-активистов, оказывающих администрации и сотрудникам исправительно-трудового учреждения значительную помощь в работе по исправлению и перевоспитанию осужденных. На этой почве некоторые особо опасные рецидивисты совершают в стенах колонии или тюрьмы новые опасные преступления»23.
Глава II
ОСНОВНЫЕ ЧЕРТЫ ОСОБО ОПАСНОГО ПРЕСТУПНИКА
1. ПОНЯТИЕ ОСОБО ОПАСНОГО ПРЕСТУПНИКА
Об особо опасных преступниках есть смысл говорить только в том случае, если они представляют собой определенную, четко очерченную совокупность, отличную от других групп преступников в силу своих специфических черт. Тогда эта криминологическая группа предстает как социальный и психологический тип, объединяющий в себе всех тех, кто представляет собой наибольшую опасность для людей, всего общества и даже – еще шире – для цивилизации, если иметь в виду тоталитарных преступников, главарей бесчеловечных режимов.
Поэтому возникает неизбежный вопрос: что именно присуще этой группе, отличающей ее от других подобных криминологических формирований, какие преступления, образно говоря, объединяют ее представителей? Насколько устойчивой является данное образование, т. е. давно ли оно существует и каковы ее перспективы в будущем?
Прежде всего следует отметить, что только с помощью уголовного закона, в частности, опираясь на положения ст. 15 УК РФ, невозможно выделить категорию особо опасных преступников. Уголовный закон вообще не выделяет какие-либо категории (или типы) преступников, что вряд ли заслуживает положительной оценки. Наряду с этим бывает трудно разрешить такую криминологическую проблему, как отнесение конкретного человека к особо опасным или иным криминологическим типам преступников. Нередко это можно сделать лишь в результате тщательного изучения совершенного им преступления и, что очень важно, его личности.
Особо опасные преступники – это, во-первых, убийцы (осужденные за убийства), и их всех объединяет высокий, даже наивысший уровень агрессивности, она составляет ядро, основу их личности. Эти преступники могут быть еще и корыстными или (и) честолюбивыми (властолюбивыми) сверх всякой меры, но все-таки такая агрессивность и нацеленность на убийство характеризует их в первую очередь. При этом не имеет значения, своими руками они убивают или организовывают, направляют, стимулируют на убийство других. О многих, даже большинстве из них можно сказать, что они являются некрофильскими личностями. Как раз поэтому подобные люди прибегают к убийствам, которые ощущаются ими как наиболее привлекательные, эффективные и желанные способы решения их жизненных проблем. Поэтому далеко не каждый, совершивший убийство или иное (в соответствии с ч. 5 ст. 15 УК РФ) особо тяжкое преступление, может быть отнесен к числу особо опасных преступников.
У некоторых убийц из числа особо опасных преступников, например у наемных, убийство становится основным или даже единственным источником получения средств к жизни, у других – способом захвата власти. Среди особо опасных убийц значительна доля лиц, у которых агрессивность переплетается с жестокостью, нередко изощренной и чрезвычайной; во многих случаях причинение страданий и мучений кому-то, даже множеству людей просто не принимается во внимание, об этом просто не думают.
Во-вторых, из сказанного следует, что не все виновные в совершении преступлений, отнесенных законом к категории особо тяжких, являются особо опасными преступниками. Из числа убийц к ним относятся те, чьи деяния квалифицируются по ч. 2 ст. 105 УК РФ. Но не всех, осужденных в соответствии с этой статьей, можно признать особо опасными преступниками. К ним бывает трудно отнести всех тех, кто совершил убийства по мотиву кровной мести, в составе группы лиц, из хулиганских побуждений. Это не значит, что всех других безусловно можно считать особо опасными, в каждом случае необходим скрупулезный анализ личности виновного и мотивов его поведения.
В-третьих, отдельные лица, совершившие преступления из категории тяжких, тоже могут быть названы особо опасными, например те, которые осуждены за серийные изнасилования или серийные насильственные действия сексуального характера, серийные сексуальные преступления против детей и подростков и некоторые другие.
Приведенные здесь соображения делают необходимым назвать обобщающие характеристики личности особо опасного преступника, каждая из которых или их совокупность позволят отнести данное лицо к названному криминологическому типу. Такими признаками могут быть:
1) причинение исключительного вреда человеку (людям), обществу, общественной нравственности, веками устоявшимся этическим представлениям;
2) наивысший уровень агрессивности, часто сочетаемой с особой жестокостью, равнодушием к страданиям и мучениям других людей, презрением к ним;
3) устойчивость такой агрессивности, совершение не одного особо тяжкого преступления, а нескольких, иногда множества, когда жертвами становятся даже не сотни, а тысячи, миллионы людей, ставших жертвами тоталитарных правителей. В других случаях наряду даже с единичным случаем особо опасной агрессии имеют место и другие, менее опасные;
4) некрофильский характер личности виновных в подобных деяниях и самих деяний;
5) наличие расстройств психической деятельности в рамках вменяемости различного генеза, в других случаях у исследуемых личностей наблюдаются акцентуации характера. Психические аномалии и акцентуации способствуют преступному поведению.
Необходимо отметить очень важное обстоятельство: особо опасные преступники чрезвычайно редко считают себя виновными и готовыми искренне покаяться в своих злодеяниях. Они обычно глухи к обвинениям, упрекам и даже проклятиям, точно так же, как были равнодушно презрительны к мольбам, страданиям и стенаниям своих жертв. Подобное отношение к содеянному выдает их ощущение, даже убежденность, обычно бессознательные, в правильности и, более того, полезности совершенного ими (например, серийные убийцы проституток), некоторые вообще не считают его преступным (например, тоталитарные преступники). Между тем отношение к общеуголовным особо опасным преступникам со стороны других общеуголовных преступников, особенно если жертвами первых были дети и подростки, является, как правило, крайне негативным. В местах лишения свободы они выталкиваются на нижнюю ступень неформальной тюремной иерархии, их презирают, преследуют, избивают, подвергают сексуальным издевательствам, держат в качестве изгоев. Одним словом, такие преступники активно осуждаются всеми, даже тоталитарными особо опасными преступниками.
Однако другие общеуголовные особо опасные преступники обычно не находятся на положении отверженных и униженных. Если они обладают авторитетом среди преступников (в условиях свободы или в местах ее лишения) и (или) значительной физической силой, то находят себе достойное место в криминальной иерархии. Их могут даже бояться. Представители преступной среды, естественно, не задумываются над степенью общественной опасности таких лиц.
И у общеуголовных, и у тоталитарных общественно опасных преступников начисто отсутствует чувство вины, они вообще находятся далеко от самих границ нравственности во всех тех случаях, когда хоть как-то затрагивается стержень их бытия: доминирующая идея о мести женщинам, уничтожении врагов «их» религии, захвате и удержании власти и т. д. Иными словами, они, как правило, не одномерны, правда, какая-то часть их личности и мотивов поведения может превалировать над всеми остальными. Поэтому, например, тираны и убийцы своего народа могут быть неплохими отцами, скромными, даже слишком скромными в быту, умелыми и обходительными в светском общении, ценителями искусства и т. д.
Соприкосновение с общеуголовными особо опасными преступниками, особенно с серийными убийцами, может вызвать омерзение, отвращение, страх, ужас, негодование и другие эмоции, резко отталкивающие от них и поэтому препятствующие их научному познанию. Но в то же время появляется ощущение контакта с чем-то огромным, грозным, таинственным, даже потусторонним. Это совершенно естественно, поскольку они постоянно общаются со смертью и даже являются ее символами и послами. За редкими исключениями смерть всегда вызывала подобную реакцию. Ее носители тоже.
Однако далеко не все общеуголовные особо опасные преступники, особенно если в них пристально всматриваться, выглядят грозными или таинственными. Среди них оказывается много никчемных личностей, жалких неудачников, измученных собственными проблемами и провалами, постоянными мыслями о своем ничтожестве и ненужности. Поэтому мотивом их преступного поведения становится попытка хоть как-то утвердить себя, прежде всего в собственных глазах, защитить свой социальный и биологический статус, унизить, а еще лучше уничтожить тех (обычно женщин), которые воспринимаются ими как источник бед и жизненных катастроф. Не случайно разъяснение им их собственных мотивов совершенных злодеяний для них весьма болезненно, они всячески стремятся уйти от признания себя источником таких действий.
Совсем иначе выглядят те террористы, субъективный смысл преступного поведения которых заключается в защите своей единственно верной религии или (и) своей находящейся в опасности Родины. Многие из них даже во время следствия, суда и отбывания наказания стараются держать себя более или менее достойно, даже рисуясь в этой роли, доказывая всем и себе, что их дело – правое. Примерно так же ведут себя державные преступники, всем своим видом тоже утверждая свою правоту. Подобным образом вели себя некоторые немецко-нацистские преступники на Нюрнбергском процессе, Саддам Хусейн на суде в Багдаде.
Как следует из предыдущего изложения, я исхожу из существования двух основных подтипов особо опасного преступника: тоталитарного и общеуголовного. Первые совершают преступления ради торжества пропагандируемой идеологии, в том числе религиозной, захвата и удержания власти, подавления оппозиции и террора в отношении собственного населения, захвата и оккупации чужих земель. Это более или менее однородная группа, но и среди них следует выделить религиозных фанатиков, военных и политических (государственных) особо опасных преступников. Следовательно, среди них заметны: 1) преступления на почве религиозного фанатизма; 2) агрессивные войны, оккупация чужих территорий, геноцид и экоцид, преступления против мирного населения, военнопленных, применение запрещенных средств и методов ведения войны; 3) преступления против политических противников, глобальный террор против своих же граждан и особенно оппозиции. Названные преступления составляют основную группу деяний, совершаемых тоталитарными особо опасными преступниками.
Общеуголовные особо опасные преступники представляют собой не менее пеструю картину. Их можно разделить на две группы: на тех, которые совершают убийства, в первую очередь серийные, из корыстных побуждений, и на тех, которые убивают (особенно детей), насилуют, учиняют насильственные действия сексуального характера, развращают детей и подростков в силу глубинных интимных и психотравмирующих переживаний, защищая свой социальный и биологический статус, уничтожая тех, кто олицетворяет для них угрозу.
Можно ли отнести к числу особо опасных преступников тех лиц, которые совершили деяния, относимые уголовным законом к числу особо тяжких преступлений, но они не убивали, не совершали серийных изнасилований или развратных действий против детей и подростков? Полагаю, что такие личности не являются особо опасными, поскольку никого не лишали жизни и не допускали сексуальных деяний, вызывающих весьма суровую нравственную реакцию общества. Думается, что даже террористический акт, не приведший к человеческим жертвам и задуманный как не опасный для людей, не следует считать особо опасным. Соответственно, совершившие их лица не могут быть отнесены к особо опасным преступникам. Поскольку же в наших рассуждениях появился новый термин – особо опасные преступления – следует пояснить, что к их числу следует относить те, которые названы выше. Понятно, что особо опасные преступления совершаются особо опасными преступниками.
Особо опасное поведение иногда имеет место как импульсивное, как реализация некоего инстинкта, глубоко заложенного в человека и представляющего собой безусловно «животное» поведение, унаследованное от антропоидных предков. Оно совсем не опосредовано социальными нормами современной цивилизации и нередко представляет собой возвращение древнейшего опыта решения различных жизненных проблем по архетипическим механизмам. Человеком овладевает его давний друг и враг – внутривидовая агрессия в форме едва ли сколько-нибудь сублимированной реакции социальной защиты. В раздражающих ситуациях, прежде всего, должна присутствовать угроза самой почитаемой ценности – своему «Я» и своей жизни. Враг или его муляж могут быть выбраны и произвольно, и целенаправленно в результате их поиска, они могут быть абстрактными в виде некоего символа или конкретными.
Поведение особо опасных преступников мотивируется сложными и переплетающимися явлениями и процессами, носящими преимущественно бессознательный характер. Чаще всего такие лица не понимают истинных источников своей преступной активности и не всегда хотят знать об этом. Такая позиция неудивительна, потому что путешествие в собственные психологические глубины, даже в чьем-то сопровождении, всегда пугает человека – ведь там он может встретить монстров и других страшных персонажей, созданных его болезненными переживаниями и порочными влечениями, в которых стыдно признаться самому себе.
Мы не сможем должным образом понять мотивацию особо опасных преступлений, если не рассмотрим структуру человеческой психики. Вначале это будет анализ на индивидуальном уровне, но этот уровень важен в первую очередь, поскольку всегда действует конкретный человек под влиянием тех или иных потребностей, влечений, желаний. Я присоединяюсь к мнению К. Г. Юнга, что человеческая психика (он называл ее душой) состоит из трех частей: сознания, индивидуального (личного) бессознательного и архетипизированного индивидуального бессознательного.
Как известно, сознание есть только у людей и оно появляется только в результате их общения друг с другом и восприятия различных ценностей, правил и норм, которые регулируют их жизнь и каждодневное поведение. Сознание выступает контролером нравственности и регулятором нравственного поведения, но при этом самые опасные преступления, например государственные, могут готовиться и осуществляться вполне сознательно. Сознательной (в своей существенной части) является деятельность общественных и государственных институтов, но и от них очень часто ускользает глубинный смысл собственных же действий, особенно если они социально значимы.
По терминологии К. Г. Юнга, можно сказать, что тот опыт, который вытеснен в силу его аморальности, в силу того, что он включает в себя какие-то порочные, грязные влечения, называется Тенью. В ней могут быть «записаны» сами аморальные нормы, как бы разрешение творить зло, а еще потребности и влечения нравственно порицаемого характера, например педофильные или крайне агрессивные.
Например, изучение мною причин убийств детей показало, что убийцы в детстве были жертвами жестокого обращения, их постоянно унижали и избивали. Переживания об этом стерлись из сознания, но прочно сохранились в индивидуальном бессознательном, где они начали вести автономное, независимое от внешних обстоятельств существование. Но затем, при провоцирующих обстоятельствах и обычно в состоянии опьянения, они приводили к поведенческому взрыву. Его глубинный и бессознательный смысл заключался в преодолении тяжких и болезненных, но бессознательных переживаний и символическом самоубийстве: убивая другого ребенка, преступник старался стереть переживания о своем трагическом детстве, уничтожить ребенка как символа своих несчастий.
На протяжении всей истории человечества сложились такие архетипические образы (людей, идей, действий), которые невозможно устранить из нашей жизни. Они находятся где-то в глубинах социального и психологического бытия и всплывают лишь при подходящих для этого условиях. Они отнюдь не только порицаемы, среди них есть более чем общественно полезные, например матери-Родины и ее защиты. Порицаемые образы сосредоточены в Тени, и это, в первую очередь, насильственные способы решения социальных проблем, идеи захвата чужих территорий или власти любой ценой, порабощения или даже уничтожения иных социальных, религиозных или этнических групп и т. д. Такие образы активно и повсеместно реализовывались в древности и последующие века, но совершенно несовместимы с современной цивилизацией, ее принципами и нормами. Этот вытесненный опыт, часто именуемый первобытным варварством, исключительно живуч и время от времени проявляет себя в тоталитарных режимах, идеях и действиях государственных некрофильских преступников, совершающих особо опасные деяния против мира и безопасности человечества.
Возвращение вытесненного, но не уничтоженного опыта можно наблюдать и в индивидуальной жизни. Я полагаю, что инцест и педофилия, например, тоже детерминируются упомянутым древним источником. Тогда, в первобытном человеческом сообществе, люди вступали в сексуальные контакты по совершенно иным правилам, дети, подростки и кровные родственники были так же доступны, как и другие лица.
Тень часто смешивается с групповым нарциссизмом, опасность которого известна, и определяет поведение, что обычно используют тоталитарные преступники. Если козла отпущения ищет и находит группа и тем более толпа, это, как правило, исключает критичность и индивидуальную ответственность. Главари тоталитарных режимов активно подталкивают к тому, чтобы человек растворялся в коллективном движении и коллективной ответственности, чтобы он не осознавал зло, несчастья и провалы как «свое зло, свои несчастья и провалы», чтобы он всегда искал их причины в других. Этими другими в нашем мире обычно выступают национальные и расовые меньшинства, представители других культур, и особенно религиозных.
Тень и эго можно считать противоположностями только в том случае, если допускать, что последнее представляет собой лишь то, что объективно приемлемо, этично, одобряемо. Однако, как известно, зло вполне может быть осознанно творящим, но скорее всего, оно постоянно подпитывается Тенью. Есть основания думать, что Тень формирует глубинные, смысловые уровни мотивации, а эго – внешние, видимые, предметные. Если человек (или общество) захочет подавить теневые импульсы, это у него может не получиться, поскольку он недостаточно знаком с содержанием своей Тени и со способами воздействия на нее, если он вообще не понимает, откуда, как и почему у него возникают порицаемые желания и влечения, если Тень воспринимается как враг или чужой из внешнего мира, а не элемент его собственной личности.
Когда теневая энергия сосредоточивается на других – чужих, которые также являются архетипами, сама Тень становится чуждой частью личности. Она как бы выталкивается из нее, но освободиться от нее невозможно. Поэтому ее энергия будет все время питать поведение, иначе вновь возникнет исчезнувшее, казалось бы, чувство вины, которое опять будет терзать человека и расщеплять его личность. Вот почему всегда так актуальна борьба с противником или с тем, в ком видится противник. Нельзя надеяться на то, что, уничтожив врага, Тень успокоится, и личность, обретя уверенность, сольется с идеальными ценностями, – человек, «мучимый» Тенью, все время будет искать новых врагов. Это более чем убедительно продемонстрировали деятели тоталитарного режима в СССР, которые, не останавливаясь, переходили от одного противника к другому. Устранение каждого из них приносило облегчение и удовлетворение и тоталитарному обществу, и отдельным людям.
