Ю Несбё
Полиция
– А почему ты так хорошо это помнишь…
– Я запомнил даты изнасилований. И если вы не найдете счастливчика сразу, то я знаю, что рано или поздно вы явитесь ко мне с вопросом, где я был.
– Ладно. А теперь вопрос на тысячу крон. Кто это сделал?
Ответ был произнесен медленно, с преувеличенно четкой дикцией:
– Ю-дас Ю-хансен. Так называемый старый знакомый полиции.
– Юдас Юхансен?
– Ты работаешь с преступлениями против нравственности и не знаешь такого заслуженного насильника, Закриссон?
Звук передвигаемых ног.
– Что заставляет тебя думать, будто я не знаю этого имени?
– Взгляд твой пуст, как маленький космос, Закриссон. Юхансен – это величайший насильничий талант со времен… ну, со времен меня. А внутри его сидит убийца. Он еще сам об этом не знает, но это только вопрос времени, и убийца проснется, уж поверь мне.
Катрина представила себе, что слышит громкий щелчок нижней челюсти полицейского, потерявшей контакт с верхней. Она вслушивалась в потрескивавшую тишину. Ей казалось, она слышит, как участился пульс полицейского, как на лбу у него выступил пот, когда он попытался сдержать возбуждение и нервозность, поняв, что наступил миг, когда он совершит большой прорыв, следовательский подвиг.
– По-поче… – начал Закриссон.
Но его прервал рев, раздавшийся из динамиков. Катрина не сразу догадалась, что это смех. Смеялся Валентин. Постепенно оглушительный рев перешел в долгие всхлипывания.
– Да я шучу, Закриссон. Юдас Юхансен – гомик. Он сидит в соседней камере.
– Что?
– Хочешь послушать историю гораздо интереснее той, что рассказал ты? Юдас оттрахал мальчишку, и их застукала мать. К несчастью для Юдаса, мальчишка еще не рассказал родным о своей ориентации, а семья его была богатой и консервативной. И они заявили на Юдаса в полицию, обвинив его в изнасиловании. На Юдаса, который и мухи не обидит. Или как там говорится? Мухи, кошки. Кошки. Мухи. Да и фиг с ним. Как насчет того, чтобы пересмотреть его дело в обмен на каплю информации? Я могу рассказать, чем мальчишка занимался после этого случая. Надеюсь, предложение о скидке все еще действует, да?
Звук отодвигаемого стула. Удар стулом об пол. Щелчок и тишина. Записывающее устройство отключили.
Катрина сидела, уставившись на монитор компьютера. Она отметила, что за окном стало темно. Головы трески остыли.
– Да-да, – повторил Антон Миттет. – Он заговорил!
Антон стоял в коридоре, прижимая к уху телефон, и проверял удостоверения двух прибывших врачей. На их лицах было написано удивление, смешанное с раздражением: он ведь должен их помнить!
Антон пропустил их, и они поспешили в палату к пациенту.
– А что он сказал? – спросил Гуннар Хаген по телефону.
– Она только услышала, как он что-то пробормотал, но не расслышала, что именно.
– Он сейчас не спит?
– Нет, он только что-то пробормотал и снова отключился. Но врачи говорят, что теперь он может очнуться в любой момент.
– Вот как, – сказал Хаген. – Держи меня в курсе, хорошо? Звони в любое время. В любое время.
– Да.
– Хорошо. Хорошо. У больницы тоже есть приказ докладывать мне обо всех изменениях, но… у них есть о чем думать и кроме этого.
– Конечно.
– Да, правда ведь?
– Да.
– Да.
Антон слушал тишину. Гуннар Хаген собирался что-то сказать?
Начальник отдела повесил трубку.
Глава 9
Катрина приземлилась в аэропорту Гардермуэн в половине десятого, села на экспресс и проехала на нем через весь Осло. А точнее, под всем Осло. Одно время она жила здесь, но воспоминания, оставшиеся у нее об этом городе, трудно было назвать сентиментальными. Линия горизонта, напоминающая верхнюю половину сердечка. Низкие, уютные, покрытые снегом холмы, скупой пейзаж. Лица сидящих в вагоне поезда были невыразительными. Никакого спонтанного бесцельного общения незнакомых людей, к которому она так привыкла в Бергене. И вот на одном из самых дорогих железнодорожных путей в мире снова произошел сбой, и поезд застыл в кромешной тьме тоннеля.
Катрина обосновала свой рапорт о командировке в Осло тем, что в их собственном полицейском округе, в Хордаланне, произошло три нераскрытых изнасилования, имевших общие черты с преступлениями, в совершении которых подозревался Валентин Йертсен. Она аргументировала, что если им удастся повесить эти дела на Валентина, то они помогут Крипосу и полицейскому округу Осло в расследовании убийств полицейских.
– А почему мы не можем предоставить право разобраться в этом Полицейскому управлению Осло? – спросил ее начальник отдела по особо тяжким преступлениям против личности Управления полиции Бергена Кнут Мюллер-Нильсен.
– Потому что у них процент раскрываемости составляет двадцать и восемь, а у нас – сорок один и один.
Мюллер-Нильсен громко засмеялся, и Катрина поняла, что билет на самолет у нее в кармане.
Поезд рывком тронулся с места, и вагон наполнился вздохами облегчения, раздражения и расстройства. Катрина вышла из поезда в Сандвике и взяла такси до Эйксмарки.
Такси остановилось у дома 33 по улице Йёссингвейен. Катрина вышла из машины и оказалась посреди серости и слякоти. Не считая высокой решетки, окружавшей красное кирпичное здание, ничто не говорило о том, что в тюрьме и превентивном учреждении Ила содержались самые страшные убийцы, наркобароны и насильники страны. Помимо прочих. В уставе тюрьмы было записано, что она является национальным учреждением для содержания заключенных мужского пола, «испытывающих особую потребность в помощи».
Помощи для того, чтобы не сбежать, подумала Катрина. Помощи, чтобы не покалечить. Помощи в осуществлении того, что социологи и криминологи по какой-то причине считают желанием, присущим всему нашему виду: быть хорошими людьми, приносить пользу, стать частью общества, находящегося там, по ту сторону тюремной стены.
Катрина достаточно времени провела в психиатрическом отделении бергенской больницы и знала, что даже некриминальные лица с отклонениями совершенно не интересуются жизнью общества и не общаются ни с кем, кроме себя самих и своих демонов. И они хотят, чтобы все остальные оставили их в покое. Но это не означает, что сами они никого не хотят беспокоить.
Она вошла в шлюзовые двери, предъявила свое удостоверение и письмо с разрешением на посещение тюрьмы, которое она получила по электронной почте, и ее пропустили дальше, в здание.
Ожидавший ее надзиратель стоял, широко расставив ноги и сложив руки на груди, и побрякивал ключами. Хвастливость и напускная самоуверенность, сквозившие в его облике, были вызваны тем, что посетитель являлся сотрудником полиции, то есть принадлежал к касте браминов хранителей общественного порядка и был одним из тех, кто заставлял тюремных надзирателей, сотрудников частных охранных фирм и даже парковщиков жестикулировать и разговаривать более напыщенно.
Катрина повела себя так, как всегда в подобных ситуациях: стала вежливее и дружелюбнее, чем в нормальной жизни.
– Добро пожаловать в клоаку, – сказал надзиратель.
Катрина была уверена, что обычных посетителей он встречает другими словами, а это предложение долго обдумывал: оно должно было выражать сбалансированное сочетание черного юмора и реалистичного цинизма по отношению к работе.
«А картинка не так уж плоха», – думала Катрина, шагая по тюремным коридорам. Возможно, их следовало назвать кишечником. В этом месте пищеварение закона переваривает осужденных индивидов до состояния коричневой вонючей массы, которая в один прекрасный момент выйдет отсюда. Все двери были заперты, коридоры пусты.
– Отделение для извращенцев, – сообщил надзиратель, отпирая очередную железную дверь в конце коридора.
– У них есть собственное отделение?
– Ага. Когда насильники собраны в одном месте, меньше вероятность, что соседи их прибьют.
– Прибьют? – Катрина притворилась удивленной, будто ничего не знала о подобном.
– Ага. Здесь насильников ненавидят так же, как и в обществе. Если не больше. А у нас тут имеются убийцы более импульсивные, чем мы с вами. Так что, если будет неудачный день… – Он выразительно провел ключом, который держал в руке, по горлу.
– Их убьют?! – выпалила Катрина с ужасом в голосе и на мгновение задумалась, не переигрывает ли.
– Ну, может, и не убьют. Но изобьют точно. В нашем больничном отделении всегда лежат извращенцы с переломанными руками и ногами. Они говорят, что упали на лестнице или поскользнулись в душе. Даже настучать не могут. – Он запер дверь позади них и сделал вдох. – Чувствуете запах? Так пахнет семя на батарее. Запекается мгновенно. Запах как бы въедается в металл и не поддается удалению. Похоже на запах горелого человеческого мяса, да?
– Гомункул, – произнесла Катрина, втягивая в себя воздух.
Она ощутила только запах свежеокрашенных стен.
– Чего?
– В семнадцатом веке люди считали, что семя состоит из крошечных человечков, – ответила она, заметила косой взгляд надзирателя и поняла, что сделала неверный ход: надо было просто сделать вид, что она шокирована. – Итак, – поторопилась продолжить она, – Валентин спокойно сидел здесь вместе со своими единомышленниками?
Надзиратель отрицательно покачал головой:
– Пустили слух, что это он изнасиловал маленьких девочек в Маридалене и Триванне. А с заключенными, изнасиловавшими несовершеннолетних, дело обстоит совсем иначе. Даже несомненный насильник ненавидит тех, кто трахает детей.
– Значит, Валентина избили?
– Да, это точно.
– А этот слух… у вас есть соображения, кто мог его пустить?
– Ага, – ответил надзиратель, отпирая следующую дверь. – Это вы.
– Мы? Полиция?
– Был здесь один полицейский. Он делал вид, что допрашивает заключенных по поводу тех двух убийств. Но рассказывал он больше, чем спрашивал, насколько мне известно.
Катрина кивнула. Она слышала о том, что в случаях, когда полицейские были уверены, что один из заключенных совершил преступление в отношении ребенка, но не могли этого доказать, они прикладывали все усилия к тому, чтобы он был наказан другим способом. Надо было просто проинформировать нужных людей среди заключенных. Тех, кто обладал властью. Или, по крайней мере, был наиболее импульсивен.
– И вы не возражали?
Надзиратель пожал плечами:
– А что мы, надзиратели, можем поделать? – И тихо добавил: – А в этом конкретном случае мы, возможно, и не имели ничего против…
Они прошли мимо общей комнаты.
– Что вы хотите сказать?
– Валентин Йертсен был больным сукиным сыном, настоящим злом. Когда встречаешь такого человека, сразу задумываешься о том, что хотел сказать Всевышний, посылая его на землю. У нас тут была одна надзирательница, которую он…
– Привет, вот ты где.
Голос прозвучал мягко, и Катрина машинально повернулась влево. У доски для игры в дартс стояли двое мужчин. Она посмотрела в улыбающиеся глаза говорившего, худощавого мужчины лет тридцати. Последние оставшиеся светлые волосины на его красном черепе были зачесаны назад. Кожная болезнь, решила Катрина. А может, у них здесь имеется солярий, раз тут содержатся лица, особо нуждающиеся в помощи.
– Я уж и не думал, что ты когда-нибудь придешь.
Мужчина медленно выдергивал стрелы из мишени, не отводя взгляда от ее глаз. Он взял одну стрелу, воткнул ее в середину мишени цвета свежего мяса, прямо в яблочко, осклабился и стал раскачивать стрелу вверх-вниз, вгоняя ее все глубже. Потом он вытянул ее, издавая губами чавкающие звуки. Второй мужчина не рассмеялся, как ожидала Катрина. Вместо этого он озабоченно посмотрел на своего соперника по игре.
Надзиратель легко подхватил Катрину под локоть, чтобы увлечь за собой, но она освободилась, в то время как ее мозг активно перематывал события назад. Он отказывался принимать очевидное: связь между стрелами для игры в дартс и размерами половых органов.
– Может, не стоит так часто пользоваться ополаскивателем для волос?
Она быстро зашагала дальше, но отметила, что если и не попала в яблочко, то куда-то точно попала. Лицо мужчины покраснело, после чего он еще шире ухмыльнулся и отдал ей что-то вроде чести.
– А Валентин общался здесь с кем-нибудь? – спросила Катрина, пока надзиратель отпирал дверь в камеру.
– С Юнасом Юхансеном.
– Это его называют Юдасом?
– Точно. Отбывал срок за изнасилование мужчины. Таких уж точно не много.
– Где он сейчас?
– Совершил побег.
– Каким образом?
– Мы не знаем.
– Вы не знаете?!
– Послушайте, здесь полно мерзких подонков, но мы не являемся тюрьмой строгого режима, как Уллерсму. В этом отделении содержатся заключенные, отбывающие небольшие сроки. В деле Юдаса было несколько смягчающих обстоятельств. А Валентин сидел всего лишь за попытку изнасилования. Серийные насильники содержатся в других местах. Поэтому мы не злоупотребляем использованием своих ресурсов для наблюдения за теми, кто сидит в этом отделении. Мы каждое утро их пересчитываем, и изредка случается так, что кого-то недосчитываемся. Тогда всем приходится возвращаться в свои камеры, и мы выясняем, кого не хватает. Но если количество совпадает, то начинается обычная рутина. Когда мы обнаружили исчезновение Юдаса Юхансена, то сразу заявили в полицию. Я не слишком много об этом думал, потому что вскоре после этого у нас тут началась другое дело.
– Вы хотите сказать…
– Да. Убийство Валентина.
– Значит, когда оно произошло, Юнаса здесь не было?
– Точно.
– Как думаете, кто мог его убить?
– Не знаю.
Катрина кивнула. Он ответил слишком автоматически, слишком быстро.
– Я никому об этом не скажу, обещаю. Я спрашиваю: как вы думаете, кто убил Валентина?
Надзиратель втянул воздух сквозь зубы, оглядывая Катрину с ног до головы. Как будто проверял, есть ли в ней что-то, чего он не заметил при первом осмотре.
– Многие из местных обитателей ненавидели и смертельно боялись Валентина. Возможно, кто-то из них посчитал, что это сделал тот, кто хотел ему отомстить. Во всяком случае, тот, кто убил его, должен был ненавидеть его до помутнения рассудка. Валентин был… как бы это сказать? – Адамово яблоко надзирателя заходило вверх-вниз над воротничком униформы. – Его тело представляло собой желеобразную массу, я никогда такого не видел.
– Избит тупым предметом, наверное?
– Об этом мне ничего не известно, но, во всяком случае, избит он был до неузнаваемости. Вместо лица – каша. И если бы не мерзкая татуировка на груди, я не знаю, смогли бы мы его идентифицировать. Я не очень впечатлительный человек, но после увиденного у меня начались кошмары.
– Какого рода татуировка у него была?
– Какого рода?
– Да, что… – Катрина заметила, что вот-вот выйдет из роли дружелюбного полицейского, и взяла себя в руки, чтобы скрыть раздражение. – Что было изображено на татуировке?
– Ну, как сказать. Лицо. Крайне неприятное. Как будто растянутое в стороны. Как будто оно приклеилось к его груди и хотело оторваться.
Катрина медленно кивала:
– Вырваться из тела, в которое оно было заключено.
– Ага, вот-вот. Вы знаете?..
– Нет, – сказала Катрина и подумала: «Но мне знакомо это ощущение». – А Юдаса, значит, вы так и не нашли?
– Это вы не нашли Юдаса.
– Ну ладно. Как вы думаете, почему нам это не удалось?
Надзиратель пожал плечами:
– Ну, я не знаю. Но понимаю, что типы вроде Юдаса для вас не являются первоочередной задачей. Как я говорил, в его деле были смягчающие обстоятельства, а вероятность рецидива минимальная. На самом деле его срок уже подходил к концу, но у этого идиота, видно, горячка началась.
Катрина кивала. Предвкушение освобождения. Оно наступает при приближении дня выхода из тюрьмы, когда заключенный начинает думать о свободе, и ему внезапно становится невыносимо от мысли, что придется провести в заключении еще один день.
– Кто-нибудь еще здесь может рассказать мне о Валентине?
Надзиратель отрицательно покачал головой:
– Кроме Юнаса, он ни с кем не общался. Да и с ним никто не хотел иметь дела. Черт, он пугал людей. Когда он входил в помещение, казалось, даже воздух сгущался.
Катрина задавала ему вопросы до тех пор, пока не поняла, что просто пытается оправдать потраченное время и деньги на билет.
– Вы начали рассказывать о том, что сделал Валентин, – напомнила она.
– Да? – ответил он быстро, бросив взгляд на часы. – Ух ты. Мне надо…
По дороге обратно через общую комнату Катрина увидела только худощавого мужчину с красным черепом. Он стоял прямо, опустив руки, и пялился на пустую мишень. Стрел нигде не было. Он медленно повернулся, и Катрина не смогла не ответить на его взгляд. Ухмылка исчезла с его лица, а глаза стали вялыми и серыми, как медуза.
Он что-то прокричал. Четыре слова. И повторил их. Громко и пронзительно, как птица, предупреждающая об опасности. После чего рассмеялся.
– Не обращайте на него внимания, – сказал надзиратель.
Смех постепенно затихал у них за спиной, пока они быстро шли по коридорам.
И вот она уже оказалась на улице, вдыхая насыщенный дождем сырой воздух.
Катрина достала телефон, отключила диктофон, включенный с момента ее прибытия в тюрьму, и позвонила Беате.
– Я закончила в Иле, – сказала она. – Время есть?
– Включаю кофеварку.
– Э-э-э-э. А у тебя нет…
– Ты работаешь в полиции, Катрина. И ты пьешь кофе из кофеварки, понятно?
– Слушай, я обычно ела в «Кафе Сара» на улице Торггата, а тебе не помешает выбраться из лаборатории. Пойдем пообедаем. Я плачу.
– Конечно платишь.
– Что-что?
– Я нашла ее.
– Кого?
– Ирью Якобсен. И если мы поторопимся, то застанем ее в живых.
Они договорились встретиться через три четверти часа. В ожидании такси Катрина прослушивала запись на диктофоне. Краешек телефона с микрофоном чуть-чуть высовывался из ее кармана, и она удостоверилась, что с парой хороших наушников запросто расшифрует все сказанное надзирателем. Она промотала запись к концу и проиграла место, для прослушивания которого наушники не требовались.
Предупредительный крик красного черепа:
– Валентин жив! Валентин убивает! Валентин жив! Валентин убивает!
– Он проснулся сегодня утром, – сказал Антон Миттет, торопливо шагая вместе с Гуннаром Хагеном по коридору.
Заметив их приближение, Силье поднялась со стула.
– Можешь идти, Силье, – сказал Антон. – Я заступаю.
– Но ваше дежурство начинается только через час.
– Я сказал, можешь идти. Отдыхай.
Она бросила на Антона оценивающий взгляд. Затем посмотрела на второго мужчину.
– Гуннар Хаген, – произнес он, протягивая ей руку. – Начальник отдела по расследованию убийств.
– Я знаю, кто вы, – сказала она, пожимая его руку. – Силье Гравсенг. Надеюсь однажды работать у вас.
– Отлично, – ответил он. – Тогда можешь начать с выполнения распоряжения Антона.
Она кивнула Хагену:
– В моей инструкции записано ваше имя, поэтому, конечно…
Антон смотрел, как она складывает свои вещи в сумку.
– Кстати, сегодня последний день моей практики, – сказала она. – Теперь пора начинать думать об экзаменах.
– Силье – аспирант в Полицейской академии, – пояснил Антон.
– Слушатель Полицейской академии, так теперь говорят, – поправила его Силье. – У меня есть один вопрос, господин начальник отдела.
– Да? – сказал Хаген, криво улыбаясь в ответ на такое титулование.
– На вас работал один легендарный человек. Харри Холе. Говорят, что он никогда не совершал ошибок. И раскрывал все убийства, расследованием которых занимался. Это правда?
Антон предупреждающе кашлянул и взглянул на Силье, но она не обратила на него внимания.
Кривая улыбка Хагена выпрямилась и сделалась шире.
– Прежде всего, у человека на совести могут быть нераскрытые убийства, несмотря на то что он не совершал ошибок. Или нет?
Силье Гравсенг не ответила.
– Что же касается Харри и нераскрытых убийств… – Он почесал подбородок. – Ну, в общем-то, вы правы. Весь вопрос в том, как на это посмотреть.
– Посмотреть?
– Он приехал домой из Гонконга, чтобы расследовать убийство, в котором подозревался его приемный сын. И хотя он добился освобождения Олега и в том преступлении сознался другой, обстоятельства убийства Густо Ханссена так до конца и не прояснились. Во всяком случае, не на официальном уровне.
– Спасибо, – сказала Силье и быстро улыбнулась.
– Удачи в карьере, – пожелал Гуннар Хаген.
Гуннар Хаген стоял и смотрел ей вслед, пока она не скрылась в конце коридора. Не столько потому, что мужчинам всегда хочется посмотреть вслед красивой молодой девушке, а для того, чтобы оттянуть еще на пару секунд предстоящее дело, подумал Антон. Он заметил, что начальник отдела нервничает. И вот Хаген повернулся к закрытой двери. Застегнул мундир. Покачался на кончиках пальцев, как теннисист, ожидающий подачи соперника.
– Ну, я пошел.
– Давай, – сказал Антон. – Я тут прослежу за всем.
– Да, – ответил Хаген. – Да.
В середине ланча Беата спросила Катрину, занимались ли они с Харри сексом в тот раз.
Во вступительной части их беседы Беата рассказала, как один из полицейских агентов узнал фотографию женщины, давшей ложные показания, – Ирьи Якобсен. По его словам, она редко выходит на улицу и проживает вместе с некоторыми другими людьми недалеко от площади Александра Хелланда. За их квартирой приглядывали, поскольку там торговали амфетамином. Но Ирья не представляла никакого интереса для полиции, она ничего не продавала и в худшем случае была покупателем.
Их разговор, пройдя через фазы обсуждения работы и личной жизни, обратился к теме старых добрых дней. Катрина вынужденно отнекивалась, когда Беата заявила, что в тот раз, когда Катрина стремительно промчалась по коридору, весь убойный отдел просто шею свернул, глядя на нее. При этом Катрина подумала, что таким образом женщины ставят друг друга на место, подчеркивая, какой красивой была когда-то их собеседница. Особенно если она никогда не была такой уж красивой. Но несмотря на то, что вслед Беате никогда не смотрели, сворачивая шею, отравленные стрелы ей в спину тоже не летели. Она была тихой, легко краснеющей, работающей на износ, лояльной. Она всегда играла чисто. Но что-то изменилось. Может, дело было в бокале белого вина, которым они себя наградили, но Беата раньше никогда не задавала таких откровенных вопросов.
Во всяком случае, Катрина порадовалась, что рот ее забит питой и она может просто помотать головой.
– Ну ладно, – произнесла она, проглотив кусок. – Признаюсь, у меня мелькали такие мысли. Харри что-нибудь говорил об этом?
– Харри рассказывал мне почти все, – ответила Беата, поднимая бокал с последними каплями вина. – Просто мне было интересно, врал он или нет, когда говорил, что между вами ничего не было…
Катрина жестом попросила счет.
– А почему ты решила, что у нас был секс?
– Я видела, как вы смотрели друг на друга. Слышала, как разговариваете.
– Мы с Харри ругались, Беата!
– Вот именно.
Катрина рассмеялась:
– А как насчет тебя и Харри?
– Харри? Невозможно. Мы слишком хорошие друзья. А потом, я ведь стала жить с Халворсеном…
Катрина кивнула. Напарник Харри, молодой следователь из Стейнкьера, успел сделать Беате ребенка до того, как погиб при исполнении служебного долга.
Пауза.
– Что это было?
Катрина пожала плечами. Достала телефон и проиграла конец записи.
– В Иле много ненормальных, – сказала Беата.
– Я сама лежала в психиатрическом отделении и знаю, с кем имею дело, – ответила Катрина. – Но вот что удивительно: как он понял, что я приехала туда из-за Валентина?
Антон Миттет сидел на стуле, смотрел, как к нему приближается Мона, и наслаждался зрелищем. Он думал, что, возможно, видит ее в последний раз.
Она уже издалека начала ему улыбаться. Он видел, как она ставит одну ножку перед другой, словно вышагивает по прямой линии. Может, она просто так ходит. А может, идет так специально ради него. И вот она дошла, машинально бросила взгляд назад, чтобы убедиться, что за ней никто не следует, и провела рукой по его волосам. Не вставая со стула, он положил руки ей на бедра и поднял глаза.
– Ну? – сказал он. – Тебе досталось и это дежурство?
– Да, – ответила она. – Мы лишились Алтмана, его перевели обратно в онкологию, вот так.
– Значит, мы будем чаще видеть тебя, – улыбнулся Антон.
– Не обязательно, – возразила Мона. – Анализы показывают, что этот пациент скоро совсем поправится.
– Но мы еще увидимся до того времени.
Он произнес это игривым тоном, но он не шутил. И она это знала. Не оттого ли она застыла, улыбка ее превратилась в гримасу и она выскользнула из его захвата, оглядываясь назад, чтобы дать ему понять, что их могут увидеть? Антон выпустил ее.
– Сейчас у него начальник убойного отдела.
– Что он там делает?
– Разговаривает с ним.
– О чем?
– Этого я сказать не могу, – ответил он.
Вместо того чтобы сказать: «Этого я не знаю». Господи, как же он важничает.
В тот же миг дверь распахнулась, и из палаты вышел Гуннар Хаген. Он остановился, переводя взгляд с Моны на Антона и обратно на Мону. Как будто на их лицах были написаны зашифрованные сообщения. Мона покраснела, как маков цвет, и прошмыгнула в дверь палаты за спиной у Хагена.
– Ну как? – спросил Антон, стараясь казаться невозмутимым.
И тотчас понял, что взгляд Хагена не был взглядом понимающего человека, он был взглядом непонимающего. Хаген пялился на Антона, как будто тот был марсианином. Он смотрел растерянным взглядом человека, все представления о жизни которого только что были вывернуты наизнанку.
– За ним… – Хаген указал большим пальцем на дверь за своей спиной. – За ним ты должен очень хорошо приглядывать, Антон. Ты слышишь? Очень хорошо следить.
Антон слышал, как он возбужденно бормотал последние слова себе под нос, быстрыми шагами удаляясь по коридору.
