Юлиан Климович
Один день таксиста
Утро
В туалете опять попахивало канализацией. “Надо трещину в фанине заделать. Невозможно терпеть эту гадость. И Маринка всю плешь переела с этой трубой”. Андрей стоял над унитазом, и, почесывая уже начавшее обвисать пузо, спросонья пережевывал дежурную мысль о запахе в туалете. “Сейчас начнется…”, – подумал он, и тут же услышал журчание над головой. В шесть часов утра, когда все вокруг еще спит, любой звук, не заглушаемый множеством других звуков, легко пробивается через двери, стены и перекрытия, предательски рассказывая о тех, кто уже проснулся. В это раннее время из шестнадцати квартир подъезда их маленького четырехэтажного дома вставали на работу только он да соседка, живущая над ними. Андрей знал, что она сейчас встала, и как любой нормальный только что проснувшийся человек, первым делом пошла в туалет. Раньше он её не слышал, но последние пять лет, ровно в 6-04 над его головой происходило то, что происходило. Первое время Андрей чувствовал себя некомфортно, представляя соседку сидящей на унитазе прямо над его головой. Поначалу он невольно, понимая всю глупость совершаемого им, поднимал голову в поисках подтеков, и, естественно, ничего не находил. Андрея раздражало это ежеутреннее журчание над своей головой. Он даже переставлял будильник на пять минут раньше, но потом ему стало жаль зря потерянного кусочка сна, который этими пятью лишними минутами бодрствования чужеродно выпадал из годами выверенного утреннего хронометража, и через пару месяцев помучившись, Андрей вернул все на круги своя.
Начало
Они с женой уже пятнадцать лет жили в этой маленькой двухкомнатной квартирке на первом этаже с окнами во двор. Квартира досталась им от младшей сестры Марининой бабушки. Одинокая, прожившая старой девой всю жизнь, она умерла через год после их свадьбы в возрасте семидесяти пяти лет. Десять лет назад у них родился сын Вовка и они стали жить втроем. Их хрущевка на окраине города, как бы приросшаяся к трамвайному кольцу своей внешней стороной, летом утопала в зелени старых тополей и черемух. Весной, летом и осенью по растрескавшемуся асфальту, а зимой по утоптанному снегу узенькой дорожки Андрей пятнадцать лет пять дней в неделю ходил на трамвайную остановку, которая, чуть скособочившись, все эти годы, уныло встречала и провожала красные громыхающие трамваи. В половину седьмого от нее отходил первый трамвай, сделавший уже один конец от депо. Андрей садился сзади всегда на одно и тоже место справа по ходу трамвая. Утром он смотрел на одну сторону улицы, а вечером, возвращаясь с завода, на другую. Ехал он шесть остановок. В 7-15 Андрей предъявлял пропуск с нелепой фотографией на продуваемой всеми злыми питерскими ветрами полутемной проходной. Военный завод встречал своих рабочих старой будкой с хмурым охранником, отгороженным от мира мутным плестигласовым окном и вертушкой с дугами, отполированными до блеска бесконечным множеством рук. Рабочий день заканчивался в четыре часа пополудни. За это время Андрей на своем древнем станке, вывезенном в качестве контрибуции из побежденной Германии, давал полуторную выработку, за что ему начислялась хорошая премия. За двадцать лет рыночной экономики еще советские трудовые нормы на заводе так никто и не удосужился пересмотреть. Андрея удивляла эта вывернутая наизнанку логика ценообразования его труда. Явно заниженные расценки, компенсировались неправдоподобно низкими нормативами по выработке. Получалось, что одну и ту же условную гайку, он делал в полтора раза быстрее нормы, за что получал к тарифу сорок процентов премии. Зарплату Андрею не задерживали – спасибо военным заказам. Маринка даже стала подумывать об ипотеке. Его радовала неплохо оплачиваемая работа, возможность точить болты по цене китайского электрочайника, возможность немного выпивать по пятницам с заводскими ребятами в пивной недалеко от завода, и размеренно продвигаться на красном трамвайчике через месяцы, годы и всевозможные политические перипетии государственного и планетарного масштаба к пенсии.
Но в какой-то момент у государства кончились деньги на военные штучки, которые делал их завод. Оказалось, что маленький корвет по цене огромного океанского танкера, который еще и делается в три-четыре раза медленнее, очень дорогая игрушка для бюджета. Руководство, приватизировав каким-то образом заводик, закрыло ставшую нерентабельной военную артель, и перепрофилировало цеха под склады. Большинство рабочих, давно встретивших свой пенсионный возраст, ушло на заслуженный покой. Проблема с трудоустройством встала перед Андреем и еще парой сотен относительно молодых работников завода. Кризис громко хлопал дверьми и воротами закрываемых предприятий, выбрасывая на улицу все больше и больше растерянных людей. Андреева надежда на трудоустройство таяла также быстро, как и деньги, отложенные на первый взнос по ипотеке. Помыкавшись два месяца по собеседованиям, Андрей понял, что при всем дефиците рабочих рук, работу по специальности он не получит. В наступивших вдруг и сразу тяжелых временах, выживали либо военные заводы-монополисты, либо современные эффективные производства, борющиеся с дешевым китайским импортом за место на российском рынке. На первых существовал негласный блат, поскольку работали там, не напрягаясь, получая хорошую зарплату, а на вторые брали молодых ребят, легко осваивающих новую высокопроизводительную технику с компьютерным управлением, не обремененных знанием о существовании Трудового кодекса и высоких зарплат. И те и другие предприятия были в дефиците, поэтому конкуренция на рынке труда развилась сумасшедшая. Андрей оказался никому не нужным.
Среди всех уволенных только двое парней, которые работали у них на новых станках с ЧПУ, когда-то закупленных по федеральной целевой программе, смогли хорошо устроиться. Сложность ситуации заключалась еще и в том, что по сравнению с 90-ми годами дух свободного предпринимательства оказался полностью задавлен неповоротливой государственной машиной и отсутствием денег, поэтому найти какую-либо работу в малом бизнесе пусть даже не по специальности, стало практически невозможно.
Он несколько раз встречался с друзьями из цеха, своими братьями по несчастью. Они собирались впятером-вшестером в их любимом шалмане недалеко от завода, пили водку, запивая пивом, шумно спорили про политику, сходились во мнении, ругались, но никто из них не знал, как и где найти работу. Контингент пивняка финансово явно деградировал. Если раньше они с мужиками брали бутылку “Путинки”, а иногда после получки даже “Русского стандарта” на троих и по литру пива на нос, да на закуску жареных окорочков с разными салатами, то теперь водка бралась самая дешевая, пиво тоже, а на закусь пара бутербродов с дешевой же вареной колбасой и сухарики. Одна Светка-буфетчица по-прежнему все смеялась, да разносила заказы так, что некоторые мужики прямо из штанов выпрыгивали. Яркая блондинка, румяная, грудастая, в короткой черной юбке, Светка в карман за словом не лезла, легко отшивая хмельных ухажеров.
Светка
Чем-то глянулся ей Андрей. Она и сама не могла толком понять чем, но разговаривая с ним, Светка убирала насмешливость, в голосе появлялись беззащитные нотки. Андрей видел, что нравится ей, и она как женщина нравилась ему, но никаких шагов для сближения не делал. Он боялся серьезных отношений, а мимолетные увлечения были не в его характере, зато Светка ничего не боялась. Как-то раз, когда Андрей, не рассчитав, сильно перебрал и начал неуклюже заигрывать с ней, она орлицей, тут же утащила его к себе домой. Отбив Андрея с обычными своими шутками-прибаутками у пьяненьких друзей, нехотя расходящихся после посиделок, Светка привезла его в свою уютную однушку на Юго-Западе. Проснулся Андрей утром в субботу в Светкиной постели. Она сладко спала, обняв его рукой, как будто боялась, что он убежит. Его мучило жестокое похмелье. От Светкиных обесцвеченных волос пахло перекисью водорода, что усиливало приступы тошноты, подкатывающие к горлу. Он не помнил, что происходило ночью, но разбросанная по полу одежда и улыбка спящей Светки, говорили о том, что он, Андрей вчера первый раз в жизни изменил своей жене. От осознания этого факта ему стало неприятно. Андрей почувствовал себя предателем. Сняв с себя Светкину руку, он тяжело поднялся, и едва передвигая ноги, пошел в туалет. Там его вырвало. Когда он вышел, в дверях с рюмкой водки его уже ждала Светка. Она накинула на плечи короткий шелковый халатик. Её крепкая грудь с маленькими сосками призывно смотрела на него.
– Похмелись, легче станет, – протянув рюмку, предложила она.
– Я не похмеляюсь.
– Спиться боишься?
– Мне домой надо.
– Успеешь еще, два выходных впереди, – Светка все держала рюмку перед ним.
– Нет, – отказался Андрей, – мне ехать надо.
Светка как-то поникла слегка от этой его решимости. Она прильнула к нему, пытаясь свободной рукой возбудить, но запах водки, ее волос и такой особенный запах, какой бывает в квартирах одиноких еще молодых женщин, вызвали у него новый приступ тошноты. Он отстранил от себя Светку и снова закрылся в туалете.
– Поешь хотя бы. Я сейчас тебе кисленьких щей сварю, – уговаривала Светка через дверь.
– Ехать надо мне, Свет, – извиняющимся тоном проговорил он, открыв дверь. – Кофе дай, пожалуйста, и я поеду.
Она вскипятила чайник и навела ему большую кружку “Нескафе”.
– Сколько тебе сахара, Анрюш? – спросила Светка и посмотрела на него так, как смотрит женщина, отдавшая мужчине все, и ожидающая теперь того же от него.
– Две, – коротко ответил он.
Светка, подперев голову рукой, с нежностью смотрела на Андрея, который пил горячий кофе и думал, как его угораздило так влипнуть и что теперь делать. На Светку он старался не смотреть. Ладони мгновенно вспотели от мысли как теперь жить дальше. Он не боялся скандала, ему был неприятен факт предательства, который он совершил по отношению к своей жене пусть и в практически бессознательном состоянии. Так его воспитали, и ничего он с собой поделать не мог. Перед Светкой ему тоже было стыдно, как будто он ее соблазнил, использовал, а теперь хочет быстрее избавиться от нее. Неуместное чувство вины перед этой взрослой самостоятельной женщиной, порождало еще более неуместное чувство долга. Хотя Светка, ставшая вдруг близкой, не стала желанной, но испытываемая вина заставляла Андрея дать ей надежду на продолжение внезапно возникших отношений.
– Какой у тебя номер? Я позвоню на неделе. – Андрей посмотрел в глаза Светке. Она просияла и, быстро сбегав в прихожую, принесла бумажный квадратик для записок с красиво выведенным от руки номером. Андрей посмотрел на него, сложив вдвое, положил в задний карман джинсов.
Случилось это два года назад. Марина тогда что-то поняла, несмотря на твердое алиби, которое ему обеспечили друзья, и начала отдаляться, все больше замыкаясь в себе и отдаляясь от него. Со Светкой он встречался около года урывками на выходных. Она пару раз заводила разговор о его разводе с женой, но получив однозначное “нет” больше не возвращалась к этому разговору, получая свою долю контрабандного женского счастья. В конце концов, у Андрея, измученного, издерганного двойным чувством вины, в один не очень прекрасный воскресный день ничего не получилось в постели. Так повторилось три раза подряд, после чего их отношения плавно перетекли в дружеское русло. Светка позванивала ему иногда, видимо не теряя надежды на то, что Марина его все-таки выгонит, и он придет к ней, причем уже безо всяких комплексов и психологических проблем. Андрей сам ей как-то сказал, что с Мариной они уже год не спят.
Убер
Так все одновременно и нехорошо сошлось в жизни Андрея к тридцати шести годам: проблемы с женой, любовницей, потеря работы в кризис. Даже если он уйдет к Светке, чем он там станет заниматься? Работу она ему не даст, она сама вкалывает с утра до вечера в шалмане на жадного хозяина, света белого не видя. Да и главное: не любит он ее. Все в ней для него чужое. Запах, вкус еды, цвет штор и ее ногтей. Нет, ему надо найти работу, а там он уйдет от Марины. Будет отдавать половину на сына, но жить самостоятельно. Так Андрей решил для себя и поставил в этом вопросе точку.
Оставалось два выхода: таксовать или идти на стройку разнорабочим. Обсудив с Мариной эти два возможных варианта, Андрей принял решение идти таксовать. Год назад они купили в кредит для Марины Хундай Солярис. Она возила на нем сына в школу и по кружкам, ездила на работу.
